Георгий кивнул головой. - На вопрос, можно ли провести параллель между его деятельностью и
реформами Петра, он ответил, что всякие исторические параллели сомнительны, а данная -
бессмысленна.
- Тогда, в чем же дело? Неужели вся старая ленинская гвардия... Скажи честно как коммунист
коммунисту!
Ян медленно сказал:
- Что касается звания коммуниста, то я всегда считал и говорил, что в нашей чекистской работе
надо быть прежде всего коммунистом, а уж потом чекистом. К сожалению, - он развел руками, -
многие мои коллеги из Коллегии, извини за каламбур, думали и думают по-другому. .
Георгий молча слушал, опасаясь прервать его откровенность. Он отлично знал, что на служебные
темы Ян никогда не распространялся. Но сейчас, Георгий это почувствовал, он был настроен на
откровенный разговор. Поэтому Георгий, затаив дыхание, ловил каждое его слово.
- И в этом, - продолжал Ян, как бы рассуждая с самим собой, - наша беда.
- Беда органов? - осторожно спросил Георгий.
- Теперь уже не только органов, - нахмурился Ян.
Они надолго замолчали, отпивая небольшими глотками остывший чай.
- Ты знаешь, что меня понизили в должности и назначили начальником областного управления?
- спросил Ян.
Георгий посмотрел на него широко раскрытыми изумленными глазами:
- Как? Когда? Почему?!
- Недавно, - ответил Ян, - и это коснулось не только меня... Вчера приехал в Москву по
вызову Ежова.
- Но какие мотивы?! - не унимался Георгий.
- Лестницу, как известно, начинают мести сверху, - проговорил Ян.
- Но какие мотивы?!
- Мотивы знает только Он...
- Кто, Ежов? - тихо спросил Георгий.
- Да нет, - поморщившись, махнул рукой Ян. - Он - калиф на час... Меня и еще нескольких
товарищей пригласили на Политбюро, где по предложению якобы Ежова было принято решение
перевести нас из центрального аппарата на периферию. Сталин сказал, что это мера вынужденная и
временная. - Как вы знаете, - сказал он, - многие официозы продажной буржуазной печати
обвиняют нас в якобы незаконных арестах. Они являются не только рупором реакционных
правительств, но и подпевалами обер-шпиона Троцкого, который гавнит нашу партию, отлично
понимая при этом, что мы боремся за чистоту ее ленинских рядов. Поэтому, - сказал он, - решение
Политбюро о вашем временном переводе на периферию обезоружит продажных писак из лагеря
контрреволюционных правительств и Четвертого троцкистского Интернационала, всяких Сувориных,
Рут-Фишеров, Масловых и других, им подобных. С другой стороны, - продолжал Сталин, - это
значительно укрепит позиции наших друзей в Коминтерне, облегчит им пропаганду идей марксизма-
ленинизма. - Он пожелал нам успехов на новой работе и добавил, что Политбюро в этом не
сомневается. - Вот тебе мотивы. Но, как известно, спелые яблоки срывают с яблони не для того,
чтобы потом опять привязать к веткам. Их съедают. . - Ян вздохнул: - Поздно, очень поздно я это
понял...
Неожиданная новость в первые минуты неприятно поразила Георгия, он, слушая Яна, вдруг с
надеждой подумал: "Черт возьми, а может это и есть начало тех перемен, которые все мы так ждем!
Может быть я ошибался, обвиняя во всем Сталина? Может, это произвол НКВД? " - И он решил
задать главный вопрос: - Извини, Ян, но неужели все происходило и происходит без его ведома? Как
же в таком случае... - Ян резко перебил его: - Прекрати! Не будь карасем-идеалистом! - помолчав,
глухо проговорил: - Впрочем, все мы были такими карасями, - он отодвинул недопитый стакан
остывшего чая и надолго задумался. Георгий тоже молчал, с нетерпением ожидая продолжения этой
неожиданной для него исповеди. Наконец, Ян провел по лбу ладонью: - Однажды Менжинский
сказал нам: - Имейте в виду, что у ЧК один хозяин - партия, а не кто-либо другой... Сказать-то
сказал, но... и сама партия тогда уже привыкла думать, что истина глаголит только одними устами...
- Первый тур политической игры тогда уже был Им выигран. - Ян поднял голову и посмотрел на
Георгия, их взгляды встретились. Да, именно так! - кивнул он головой.
- Настал второй, в котором главную роль должны сыграть вот эти вещи, - он указал на
чекистский значок у себя на груди, изображающий щит и меч. Вот тебе и весь Термидор! - Георгий
не находил слов, он был смущен и подавлен словами Яна. Он ожидал от разговора с ним чего угодно,
но не такого. Ян поднял голову, увидел растерянное лицо Георгия, положил руку ему на плечо и
устало произнес: - Да, все именно так! И ты должен это знать... - Георгий прошептал: - Аты? Что
решил ты? - Ян тяжело поднялся: - Ладно, Георгий, мне пора... - Георгий тоже поднялся: -
Оставайся; куда тебе в такой час? - Нет, заеду к матери в Лялин переулок... Я ее не видел сто лет. . -
Но как ты сейчас туда доберешься? - Во дворе - дежурная машина, не думал, что мы с тобой так
разговоримся... - Они вышли в прихожую, Георгий подал ему плащ.
- Останься. - нет, нет.
- Тогда я тебя провожу до машины.
- Не надо, - нахмурился Ян.
- Ну что ты, в самом деле, как это "не надо"? Обязательно провожу.
- Я тебя очень прошу - не провожай, - сказал Ян.
- Попрощаемся здесь.
Георгий удивленно посмотрел на него:
- Но почему?
- Послушай меня, не надо.
Георгий пожал плечами. Ян невесело усмехнулся:
- Не надо...
- Георгий еще раз пожал плечами, не понимая или не желая его понимать.
Ян протянул ему руку:
- Желаю тебе твердости духа! И, чтобы не случилось, будь всегда самим собой. Именно этого не
хватило мне. Поцелуй Аню и моего друга Витьку. Прощай.
Георгий взял его руку в свою большую ладонь, притянул к себе и они молча надолго крепко
обнялись. Когда за Яном захлопнулась дверь, Георгий некоторое время стоял в прихожей, не спуская с
двери задумчивых глаз, словно хотел увидеть завтрашний день Яна...
Войдя в столовую, он увидел сидящих на диване полуодетых Анну Семеновну и Виктора. Он
сделал большие глаза:
- Вы не спите?!
- Как видишь, - сказала Анна Семеновна.
- Думаешь, мы не знаем, кто у нас был? Знаем! Да, Витя?
- Да, - сказал Виктор. - Дядя Ян.
- Но мы поняли, что вам хотелось поговорить наедине, да, Витя? И поэтому решили вам не
мешать. Мы надеемся, что ты оценишь наш такт. А теперь рассказывай! - Георгий Николаевич
невольно улыбнулся: - Ну и ну. . Значит вы и не думали спать? А мы-то думали... Ну и молодцы... -
Ладно, ладно, нам не нужны комплименты, - перебила его Анна Семеновна, - рассказывай!
Георгий Николаевич посмотрел на часы: - Ого! Расскажу, но не сейчас... Сейчас давайте спать, мне
завтра рано на завод, а Виктору в школу.
- Но это не честно, - сказал Виктор, - мы ведь специально ждали...
Анна Семеновна хотела поддержать Виктора, но заметив, что Георгий Николаевич ей подморгнул,
сказала:
- Ну ладно, на этот раз послушаемся. Время и в самом деле не для разговора. Укладывайся, Витя.
Утро вечера мудренее.
- Ну вот так-то лучше, - сказал Георгий Николаевич.
- Вы-то сегодня пошепчетесь, - недовольно проговорил Виктор, - а мне - до завтра...
В спальне Анна Семеновна спросила:
- С Яном что-то случилось?
Георгий Николаевич положил руку ей на плечо:
- Пока нет, но все может быть. Больше, дорогая, ничего сказать не могу. Сам ни черта не знаю.
Сейчас он поехал к вашей матери в Лялин. Думаю, что нам надо быть готовыми ко всему. - Анна
Семеновна прижалась к его груди и тихо спросила: - Ко всему, ко всему?! - Он погладил ее волосы
и вздохнул: - Сама видишь, что вокруг. . - Она всхлипнула.
- Не надо, Анечка... Давай спать, ты ведь сама сказала, что утро вечера мудренее.
- Кто втерся в чин лисой, тот в чине волком будет, - вдруг прошептала Анна Семеновна. - Ты о
ком? - не понял Георгий Николаевич. - О нем самом, который Ежов, - тихо проговорила она, -
он мне напоминает Махно, такой же недомерок и глаза зверские, если б еще волосы до плеч - был
бы вылитый... - Да что Ежов! - тоже шепотом сказал Георгий Николаевич, - это калиф на час, -
повторил он словаЯна. - Ложись, Аннушка, ты вся дрожишь, - сказал Георгий Николаевич. - У
меня и у самого голова - кругом. Давай спать.
В ту ночь никто их них не уснул. Анна Семеновна с тревогой думала о том, что ей сказал Георгий.
Виктор, которого удивил и насторожил необычный ночной приезд дяди и его долгий разговор с отцом
старался догадаться о чем они секретничали. Думая об этом, он, почему-то, вспомнил плакат "Ежовые
рукавицы", который недавно повесили в школьном зале. На том плакате был изображен новый нарком
внутренних дел, схвативший мертвой хваткой своими ежовыми рукавицами целую "волчью стаю"
врагов народа. Один из них, в пенсне и с бородкой, был вылитый дядя Марат. .
Георгий Николаевич, вспоминая подробности разговора с Яном, видел перед собой его
проваленные, воспаленные глаза и бледное лицо с пульсирующей жилкой на правом виске. "Не
наложил бы он, грешный, на себя руки - подумал Георгий Николаевич. Поначалу эта мысль
испугала. Но она уже не ускользала из сознания. И чем дольше он об этом думал, тем больше стал
находить оправданий такому исходу. Под утро, измученный своими мыслями, чуствуя глухие и
частые удары сердца, он окончательно утвердился в своем решении: "Я бы понял Яна! Да, я бы его
понял...".
* * *
Но предчувствия обманули Дружинина. Он не учел оперативной хватки "Ежовых рукавиц". Яна
арестовали на следующий день в самом здании НКВД вместе с женой. Будучи уже арестованным, он,
для облегчения задачи своих бывших коллег, позвонил жене на улицу Мархлевского, где они
временно остановились, и попросил ее зайти за ним на Лубянку. Он сказал ей, что у него два билета в
консерваторию на концерт Буси Гольдштейна...
* * *
... Этот арест был страшным ударом для Дружининых и всех их родственников. Мать и сестры не
хотели в это поверить, они говорили, что если даже такое случилось, то эту ужасную ошибку со дня
на день исправят и ему принесут свои извинения. - Ведь его же лично знал сам Сталин, - говорила
мужу Анна Семеновна, - я сама однажды на даче была свидетельницей их разговора по телефону. -
Именно поэтому, - проговорил Георгий Николаевич, - не надо строить никаких иллюзий.
Что касается Виктора, то он был убежден и всем об этом говорил, что дядю Яна не арестовали, а
под чужой фамилией послали со специальным заданием в фашистскую Германию, слух же об его
аресте распустили специально, чтобы сбить с толку ищеек Гиммлера.
Между тем, тучи над головой Дружинина сгущались и вскоре грянул гром. Георгий Николаевич,
как было заведено в то время, написал заявление о том, что арестован его родственник, родной брат
жены. Через короткое время он узнал, что в партком завода поступила анонимка, где его
дополнительно обвиняли в связях с целой группой арестованных врагов народа. В этой анонимке
были названы многие люди, с которыми он в свое время воевал, учился и работал, значились там и
Нодели... Надо сказать, что Георгий Николаевич этому не очень удивился, больше, пожалуй, удивляло
то, что его самого так долго оставляли в покое. При обсуждении "дела" Дружинина на парткоме
никакие доводы и объяснения в расчет не принимались. А когда он, разгорячившись, заявил, что
"имярек" по его убеждению злостно оклеветан, как оклеветан сейчас и он сам, его участь была
решена. Его исключили из партии, а после утверждения этого решения на бюро райкома, сняли с
работы.
В их доме все изменилось. Перестали бывать гости и даже родственники, замолк телефон. Анна
Семеновна по ночам жгла над газовой плитой запретные книжки и газеты. Виктор однажды спросил
ее, зачем она это делает. Анна Семеновна, пряча глаза, сказала:
- Молчи, сынок, молчи... Так надо... Только папу ни о чем не спрашивай... Ему сейчас очень
тяжело...
- Да, - тихо сказал Виктор. - Я вижу.
Ожидая каждую ночь ареста, Георгий Николаевич писал письма в самые высокие инстанции и
даже на имя самого Сталина о том, что его оклеветали, требовал реабилитации и наказания
клеветников. Ответов на свои письма он не получал и потому еще больше впадал в отчаяние. В те
бессонные ночи Виктор слышал тревожный шепот родителей, чутко прислушивающихся к ночной
тишине и ожидающих в любую минуту роковой звонок в передней. Однажды до его слуха донеслись
такие слова: - Если за мной придут, я им в руки не дамся... - Анна Семеновна знала, что у мужа
сохранился его комиссарский маузер и прекрасно понимала, о чем он говорил. - Успокойся, никто и
никогда за тобой не придет. . Это может быть смешно, но я вчера гадала на картах... Виктор был
целиком согласен с матерью. Он тоже был убежден , что отца никогда не арестуют. "Никогда этого не
будет. Не будет и все...".
Дружинина томила бессоница. По ночам он ходил по квартире, курил, перечитывал Ленина и
Сталина... С утра уходил из дома на целый день, бродил по замоскворецким переулкам, приходил на
Красную площадь. Стоял у ГУМа и подолгу смотрел на Мавзолей. Однажды к нему подошел человек
в кожанке и негромко проговорил: - Проходите, гражданин... Здесь стоять не положено.
Всю обратную дорогу домой Дружинин шел со слезами на глазах." Какой-то нахальный молокосос
прогнал меня с Красной площади, от Ленина, - думал он. - Да кто ему, черт подери, дал на это
право!" И вдруг он вспомнил фразу, которую услышал от старика-отца, приехавшего из голодной
Курской деревни в Москву за хлебом-солью. " За што боролись, сынок, на то и напоролись", - сказал
тогда ему отец. Ох, какого же "перца" задал он тогда за это отцу! Анна Семеновна еле-еле их
помирила. Вспомнив об этом, Георгий Николаевич усмехнулся. "А ведь прав был старый. Сами во
всем виноваты. Сами...".
* * *
Мучительно долго потянулись дни, недели, месяцы. Дружининым пришлось занимать деньги у
родственников, сдавать вещи в ломбард. Георгий Николаевич попытался устроиться рядовым
инженером в ремонтные мастерские. Но когда заведующий мастерских узнал от Дружинина его
историю, он беспомощно развел руками и смущенно сказал:
- Не обессудь. Но... не могу. . Сам понимаешь.
- Нет, не понимаю. - сказал Дружинин.
- Я бы тебя взял! - И он, хлопнув дверью, ушел.
Прошло полгода. Когда человек долго живет под прессом страха и угнетения, он со временем
становится либо безропотным его рабом, либо в нем подспудно зреет протест и надежда. Надо
сказать, что Дружинин, вопреки всему, что происходило вокруг, не терял надежды на справедливый
исход своего дела. Он черпал эту слепую уверенность только в своей правоте. При этом он прекрасно
понимал, что и его арестованные друзья ни в чем не виноваты. И все же он верил... И когда писал
заявление в бюро МГК с просьбой о реабилитации и потом, когда страшными ночами держал под
подушкой свой старый маузер. Он побеждал свой страх верой.
* * *
Однажды утром в квартиру Дружининых ворвался громкий телефонный звонок. Анна Семеновна
потом говорила, что так громко их телефон никогда не звонил. Дружинина вызывали на заседание
бюро МГК, где должен был состояться разбор его персонального дела.
* * *
В большой приемной ожидали вызова на заседание бюро еще несколько человек. Перед дверью в
зал заседаний за столом сидела пожилая седая женщина со строгим лицом и усталыми,
внимательными глазами. Дружинину показалось, что лицом она похожа на Крупскую. "Хорошая
примета", - подумал он и назвал свою фамилию.
- Здравствуйте, товарищ. Присаживайтесь. Придется немного обождать, - и она подала ему
несколько свежих газет. Он сел на стул, развернул "Правду". В этот момент кто-то положил руку ему
на плечо. Рядом стоял давний знакомый Дружинина, бывший студент-парттысячник Иван Васин. Он
наклонился и взволнованно прошептал:
- Георгий, да ты ли это? - Дружинин встал и подал ему руку.
- Здорово, Иван! И ты... сюда? А у тебя...
Но тот перебил его:
- Это ты или не ты? - дрожа губами спросил он.
- Да ты что в самом деле? - удивился Дружинин.
Товарищ схватил его за руку и потащил из комнаты в коридор, приговаривая:
- Пошли, пошли. Ошалеть можно!
В коридоре он заговорил, глотая слова:
- Не смотри..., как на идиота. Ведь... меня из партии... за связь... с тобой! Ты понимаешь это, а?!
Ну и ну! Вот дела-то! Ошалеть можно!
- Да ты что на самом деле, Ванька! - проговорил Дружинин, чувствуя, что сам начинает
дрожать. - Какого черта!
Они уселись на подоконнике в коридоре.
- Что же ты не позвонил мне? - спросил Дружинин.
- Да я же был уверен, что ты... что тебя...
- Уверен! Эх ты...
Васин качал головой и бормотал:
- Ну и дела! Ну и ну! - Когда они оба пришли в себя, Дружинин тихо проговорил: - А знаешь,
Ваня, старик Талейран когда-то сказал, что существует более страшная вещь, чем клевета. Это -
истина. Не в бровь, а в глаз! А? Здорово сказано?
- Угадал, угадал, - глупо улыбаясь говорил Васин, - угадал старый дьявол, дай бог ему
здоровья! - Дружинин невольно улыбнулся: - Кому, Ваня?
- Да ему, Талейрану. . этому. . - Они посмотрели друг на друга и оба, несмотря на свое далеко
невеселое настроение, рассмеялись.
* * *
Бюро вел первый секретарь МГК Н.С.Хрущев. Он был в приподнятом настроении, перебрасывался
шутками с членами бюро. Перелистывая дело Дружинина, усмехнулся и сказал: - В народе говорят,
что пуганая ворона куста боится, а вот, клеветы, подлая, не боится... И мы сами виноваты, сами...
Товарищ Сталин на февральском Пленуме что сказал? Помните? Он сказал, что некоторые партийные
руководители считают пустяковым делом исключение из партии человека и что с этим безобразием
пора кончать. Предлагаю: восстановить товарища Дружинина в партии без всяких взысканий,
оплатить ему вынужденный прогул. - Он усмехнулся: хорошо бы за счет тех ворон, - и добавил -
и восстановить на прежней работе. А клеветников привлечь к партийной ответственности. -
Предложение Хрущева было принято единогласно. Дружинин не верил собственным ушам. Он думал,
что ему придется доказывать свою правоту, опровергать обвинения. И вдруг все оказалось так легко и
просто. Как будто и не было тех страшных шести месяцев... А эти симпатичнейшие люди во главе с