– Вы правы. И нет более уязвимых, чем те, которые мнят себя непобедимыми. Большевистское командование уверено в 8-й армии и смело перебрасывает резервы на восток, стремясь быстрее покончить с Колчаком, – Аваддон оперся кулаками на стол, подавшись вперед и в упор смотря на Зетлинга. – После отстранения от командования группой я должен был поехать на встречу с Троцким. Мы виделись в Коломне. На обратном пути я был проездом в Воронеже, где размещается штаб 8-й армии. Здесь я узнал, что ее командующий тяжело болен и находится при смерти и что всем руководит некий капитан Самсонов, в прошлом офицер Генерального штаба. Я с ним не знаком. Но часто бывает, что пустяковое известие из прошлого с течением времени приобретает огромное значение, – Аваддон выпрямился в полный рост и расправил сутулые плечи. – Сейчас я расскажу вам то, ради чего позвал сюда. А после вы сами решите, как относиться к сказанному мной и перспективе нашего сотрудничества.
– Я вас внимательно слушаю.
– Через три дня пути, когда мой отряд благополучно преодолел фронт и находился в ближайших тылах белых, мы зашли на ночлег в одну деревню…
* * *
Смеркалось. Снег сошел с дорог и полей, но еще лежал грязными серыми шапками в ложбинах и перелесках. Отряд из пяти человек въехал на край деревни. Из-за низкого забора первой к дороге избы путников встретил заливистый лай собаки. По жесту Аваддона отряд остановился, один из всадников спешился и вошел в калитку. Навстречу ему из избы вышла баба с дитем на руках, за ней в дверном проеме показался хозяин двора.
– Чаго? – послышался раздраженный мужской голос. – В деревне-то? А черт его знат! Днем еще беляки стояли, а сейчас кто его знат-то? Никакого порядку!
Аваддон спешился и, знаком приказав отряду сойти с дороги, вошел во двор. Стоявший на крыльце крестьянин был невысок и сутул, с растрепанной бородой, в рубахе и солдатских сапогах.
– Что, говоришь, в деревне белые? – повелительно спросил Аваддон.
– Говорю, что не знаю, барин, – поклонившись, ответил мужчина. – Вчерась были. А сегодня баба моя поутру хаживала-то к земскому дохтуру и видала одного вроде. Да все ж баба, чаго ей верить-то.
– А зачем к доктору? – спросил Аваддон и, обойдя крестьянина, поднялся на крыльцо.
– Так дочка захворала… А вам, барин, лучше к Фокину, это каменный дом, туда, – мужик забеспокоился и попытался преградить Аваддону дорогу в избу.
– Так там белые, а нам на ночлег только, – сказал Аваддон, отстраняя ставшего на пути хозяина.
– Тесно у меня, барин, больно тесно. Детей невпроворот нажили, галдят все, шумно и грязно. Поезжай, барин, к Фокиным, сделай милость.
– Э! Ты! Пошел прочь! – окликнул упрямого мужика до сих пор почтительно стоявший в стороне слуга Аваддона.
Он выхватил наган и пригрозил им мужику.
– Сюда иди! – рявкнул слуга и, ухватив опешившего крестьянина за ворот, стащил с крыльца и бросил на землю.
– Не ходи, барин! Богом прошу, не ходи! – закричал мужик.
Оставив младенца девочке с большими испуганными глазами, на выручку мужу ринулась крестьянка.
– Стой, окаянный! – заголосила она. – Лиходей проклятый! Чтоб тебе!
Баба толкнула слугу кулаками в грудь и загородила мужа своей широкой вялой грудью.
– Кормильца разбойники лишают!
– Замолчи ты, – прорычал слуга.
Испугавшись животной злобы на его лице, баба замолчала.
– Проверь, – приказал Аваддон.
– Петруха, со мной.
Двое вошли в избу. Тотчас за дверью прогремел ружейный выстрел и раздался грохот падающей мебели. На крыльцо выбежал Петруха, ладонью зажимая простреленную руку.
– Там, черт, притаился!
– Один? – спросил Аваддон.
– Вроде…
В дом ворвались остальные спутники Аваддона и выволокли наружу связанного бледного человека.
– За комодом, сучий потрох, прятался с обрезом, но мы его ловко… гад, – слуга пнул связанного в бок.
– Но! Хватит! Проверьте избу, детей и этих, – Аваддон указал на хозяев дома, – в хлев и сторожить – чтоб звуку не подали. Лошадей убрать, ужинать и выставить караул. А этого господина привести в чувство. Лично буду допрашивать.
В горницу, отодвинув тряпичную занавесь, выглядывал мальчик. Казалось, он был восхищен мужеством пришельцев и совсем не боялся. Аваддон прошел в глубь комнаты и, скрестив руки на груди, остановился у узкого окна. В горницу ввели связанного человека и усадили на лавку. На вид ему было немногим за тридцать, он был худощав и высок. Правильные черты лица и надменность во взгляде и движениях говорили о его благородном происхождении. Он был бос, в нательной рубахе и шинели.
– Предлагаю вам, милостивый государь, побеседовать с нами. Молчание, к несчастью, обрекает вас на незавидный удел, – Аваддон оглянулся и внимательно осмотрел пленника. – Вы ранены?
Действительно, мужчина прижимал локоть к боку, а бледность лица и судорожное подергивание тонких губ выдавали его муки.
– Осмотри, – приказал Аваддон.
Слуга, стоявший за спиной пленника, распахнул полы шинели и приподнял залитую кровью рубаху.
– Огнестрельная, – сказал слуга, – много крови… помрет, поди.
Раненый качнулся и, теряя сознание, повалился с лавки. Но его подхватили под руки и привели в чувство.
– Вы кто? – спросил Аваддон. – Почему скрываетесь от белых? Мы свои, большевики, вы можете говорить.
Но пленник или не понимал слов Аваддона, или за нестерпимой мукой не имел сил отвечать. Он бродил пустым взглядом по пыльным, заросшим паутиною стенам избы и молчал.
– Хозяин, – в горницу вошел один из спутников Аваддона, – я обыскал чулан. Все залито кровью. Но вот что я нашел под тюфяком.
Аваддон взял из его рук запачканный кровью конверт и приказал:
– Унесите этого и перевяжите. Если придет в чувство и сможет говорить, дайте мне знать.
Слуги подняли пленника с лавки и, поддерживая за плечи, повели в чулан.
Аваддон разорвал конверт. Внутри была четвертина листа писчей бумаги, испещренная ровными печатными буквами:
"Начальнику штаба Донской армии генералу Кельчевскому. Ваше превосходительство! Пусть эта записка родит у вас сомнения. Вы лично сможете разрешить их, проверив факты. Моя фамилия Самсонов, я капитан Генерального штаба Императорской России. На данный момент я занимаю должность начальника штаба 8-й армии красных, стоящей против Вас.
Сущность моего обращения состоит в следующем. Я служу в Красной армии по принуждению, под угрозой расстрела моей семьи. Командующий 8-й армией Фомин тяжело болен, вследствие чего в моих руках сосредоточены все нити управления войсками. Я нахожусь под пристальным контролем органов ЧК, но обладаю должным авторитетом и опытом штабной работы, в связи с чем имею большую долю самостоятельности в принятии тактических решений. Всецело ратуя за победу Белого движения и желая помочь освобождению России от большевиков, я посылаю к Вам гвардии подполковника князя Всеволода Мещерского для координации наших усилий…"
В комнату вошел слуга.
– Он умер.
– Несчастный князь, – задумчиво проронил Аваддон, – но дело его живет.
* * *
– Теперь вы понимаете, о чем идет речь и что стоит на кону?
Зетлинг встал с кресла и взял из рук Аваддона письмо капитана Самсонова.
– Вы его никому не показывали?
– Обижаете.
– Если Самсонов сумеет так расположить войска, чтобы сделать их предельно уязвимыми…
– Проигрывать битвы несравненно проще, нежели выигрывать их.
Часть 2
Капитан Самсонов
Глава первая, в которой Воронеж согревается от зимней стужи
Капитан Сергей Ильич Самсонов был человеком глубочайшей внутренней решимости. Он верил в честь, доблесть и милосердие. Вера эта была религиозной и непоколебимой. Всякое противоречие, встречаемое на пути, отвергалось тотчас как злое искушение недостойных людей. Капитан был горд своей верой, граничащей с фанатизмом, и почитал ее исключительным достоинством немногочисленной когорты избранных.
Но жизнь была далеко не так категорична, как воображал себе Самсонов. Обыденность ее угнетала его юношеские мечтания о ярком и смелом подвиге. Армейская рутина, неудачи войны, наконец, несложившаяся семейная жизнь притупили остроту чувств капитана. Он смирился и лишь втайне лелеял надежду на возвращение азарта своей юности.
Капитан Самсонов был мужчина среднего роста, чернявый, с невыдающейся внешностью. Закончив училище и отслужив положенное в действующей армии, он поступил в Академию Генерального штаба, но окончить ее не успел из-за разразившейся революции. Капитан разделил учесть академии, чуть не в полном составе попавшей в руки большевиков. Зима семнадцатого-восемнадцатого годов была жуткой. Неприкаянные и умирающие от голода офицеры и их семьи вынуждены были перебиваться в Петрограде случайной работой. Капитан Самсонов колол дрова, сбывал мешочникам краденые из дворянских усадеб вещи, устроился в бригаду водопроводчиков, но сумел выжить и прокормить жену и двух дочерей.
Время шло. В стране разгоралась Гражданская война. И к капитану одним утром пришла мобилизационная команда. Самсонова увели, а его жену, дочерей и весь их нехитрый скарб переписали. В ЧК капитану объяснили, что у него есть два пути. Первый заключается в поступлении на службу в Красную рабоче-крестьянскую армию, и этот путь гарантирует пропитание его семье и защиту от карательных органов. С другой стороны, капитан мог отказаться. Но тогда его б расстреляли, жену отправили в лагерь на принудительные работы, а дочерей в приют на перевоспитание. Капитан выбрал жизнь.
Служба в Красной армии на первых порах была скучна и гадка Самсонову. За ним, как и за другими военспецами, шпионили красные командиры, чекисты и солдаты. Им не доверяли, их боялись, но обойтись без них не могли. Самсонова раздражала непроходимая тупость командного состава, всех этих выскочек из батраков в командармы. Его возмущало, что победы, являвшиеся исключительной заслугой военных специалистов, приписывались комиссарам с пышными усами и свинячьими глазками.
Самсонов почитал себя обиженным. И немалую долю вины он возлагал на старую власть, на царя, на Временное правительство, на Корнилова, бросивших его так легкомысленно в лапы большевизма. Потому Самсонов не был сторонником Белого дела. Он даже испытывал некоторую ревность к своим бывшим соратникам, оказавшимся по ту сторону фронта. Но процесс духовного возрождения был неумолим, и с каждым днем Самсонов все явственнее осознавал совершенную им измену. Ненависть к большевизму и страх перед разнузданной толпой росли. И в один момент капитан переломил себя…
В волнении встав из-за стола, Самсонов подошел к окну, выходящему на задворки воронежских переулков. Верхняя губа его тряслась от возбуждения и острой внутренней борьбы. Лоб покрылся испариной. Самсонов резко повернулся на каблуках и смял лист бумаги. Он принял решение.
В Воронеже стоял пасмурный вьюжный февраль. Капитан Самсонов за без малого год своей службы у большевиков достиг карьерных высот. Он занимал пост начальника штаба 8-й армии. Идейный большевик командарм Фомин чрезвычайно бурно воспринял успехи революции и вследствие подрыва душевных и физических сил организма к началу девятнадцатого года самоустранился от командования. В органах ЧК Самсонов слыл благонадежным, вполне перевоспитанным военспецом, не нуждающимся в излишне назойливой опеке. К тому же капитан не единожды докладывал лично Троцкому и вознаграждался высокими оценками Реввоенсовета. Все это, а также положение 8-й армии, служащей основным заслоном Москвы с юга, было предметом размышлений капитана.
Ремесленные кварталы Воронежа, открывавшиеся из окон кабинета Самсонова, были занесены снегом, тяжелыми шапками нависавшим на крышах и заборах. Бескрайность серых домиков и белых линий укатанных улиц перемежалась чуть не до линии горизонта и разрывалась вздыбленными к затянутому тучами небу заводскими трубами за черными бараками вдоль железнодорожных путей.
Улицы были пусты. Город изнывал от лютой зимы, от голода и необустроенности. Жители частью бежали, частью перемерли, были забраны в солдаты или сгинули в подвалах ЧК. На заднем дворе штаба армии коптил броневик. Подле него переминались с ноги на ногу, курили и невесть с чего начинали вдруг хохотать матросы в черных бушлатах. Их прислали из Петрограда для поддержки дисциплины и воодушевления несознательных товарищей. Днем матросы слонялись по штабу и его окрестностям, грозно зыркали на военспецов да перешучивались с машинистками. Предметом их особой заботы были броневики. Эти машины до Октября находились в составе английского дивизиона на Северном фронте. В августе Корнилов безуспешно просил Керенского ввести их в столицу. После прихода к власти большевики конфисковали машины. Механики и офицеры сгинули, и теперь матросы должны были наладить броневики и бросить их против Донской армии, наступающей на Тамбов.
По ночам матросы устраивали оргии. За полуночь пьяной озверелой толпой вываливались из отведенной им казармы и шли громить и насиловать. Они заранее выбирали дом, в темноте окружали его и устраивали свои потешные игры. Бывало, поджигали дом с четырех сторон, а всех выбегающих в ужасе жителей хватали, бросали в снег и забивали прикладами. Или еще хуже, отгоняли кричащих, взывающих о милости женщин прочь от мужей и детей, лежащих на пушистом, искрящемся в зареве пожара снегу с размозженными головами, и насиловали… А утром они ходили понурые, еще не отрезвевшие и злые.
Самсонову было грустно. Нет, капитан не боялся сделанного выбора. Он ясно понимал, что любая ошибка, и он погибнет, а вместе с ним погибнут его чахоточная, истощенная жена и дочки. Но капитан думал, что раз гибнут все эти люди за окном, то почему он должен выживать за их счет. Это было бы бессовестно.
Самсонов уложил разбросанные по столу бумаги в папку, спрятал ее в ящик, погасил керосиновую лампу и вышел, заперев за собой дверь. Коридор штаба тускнел в ранних зимних сумерках. Бледно-желтые стены стали серы, часовой у лестницы дремал. Самсонов спустился вниз и, не обращая внимания на взгляды матросов за спиной и злой смех, вышел в город.
Под ногами хрустел снег. Укатанные переулки с отвалами сугробов у черных кривых заборов разбегались в стороны, петляли, опоясывая без разбору нагроможденные серые кирпичные домики, сараи и дровяники. Самсонову было зябко и неприятно. Холодные сумерки наводили на него тоску. Безлюдье города угнетало капитана. Однажды ему показалось, что он заблудился. Но внимательно осмотревшись, Самсонов пробрался между повалившимися набок и нашедшими опору друг в друге амбарами и оказался на широкой прямой улице. На другом ее конце в снежном плену, с одной узкой тропинкой, ведущей к выметенному крыльцу, стоял одноэтажный каменный дом с застекленной мансардой. Самсонов пробрался ко входу по тропе и постучал в дверь.
На стук вышел хозяин, пропустил Самсонова внутрь и, оглядев пустую сумеречную улицу, вошел следом. Внутри пахло горелой едой, черемухой и сырой хвоей. Обстановка была простая, без изысков. Было холодно.
– Дрова сырые, да и те насилу выменял, – пожаловался хозяин. – Но проходите, не раздевайтесь, в комнате у меня керосинка и чай.
Хозяин был высок ростом, худощав, с предостерегающей надменностью в манерах и речи. На плечи поверх летней походной формы была накинута шинель с вырванными клочьями погонами.
В комнате было теплее. Самсонов погрел руки над примусом, растер щеки и сел в кресло с бежевой облупившейся обивкой. Хозяин налил в чашку чего-то блеклого и мутного и протянул гостю.
– Не чай, конечно, но согревает.
Самсонов сделал глоток, обжегся и поставил чашку на пол.
– Всеволод, я думал о нашем плане. Он небезупречен и предполагает огромный риск для нас с вами. Вы знаете, что в Петрограде у меня семья, что за мной ведется пристальное наблюдение. Я здесь враг и пленник, поставленный у руля корабля. Но стоит мне совершить неосторожное движение, стоит кораблю дать крен, как моя судьба будет решена.
– Риск велик. Но рискуете не только вы. Я также здесь, и я хочу драться, – Всеволод говорил зло, сжав тонкие губы. – Драться в честном бою бесполезно. Эту гидру нужно задушить, но сделать это можно только сев ей на шею. Если мы сейчас испугаемся, промедлим, нам это никогда не простится!
– Вы молодец, – грустно сказал Самсонов. – Но, как видите, и я не отказываюсь от задумки. Хочу лишь взвесить обстоятельства и действовать не опрометью, но ясно представляя себе последствия. Осторожность и трусость – разные вещи. Не будьте слепы и не путайте их.
– Вы заботитесь о семье? – нетерпеливо перебил Всеволод. – Я понимаю это. Но поймите и вы! Ваша семья находится в Петрограде. Чтобы вызволить ее, необходимы мужество и немалая доля везения. Положим, я бы сумел сделать это. Но что дальше? Кто тогда донесет до белых наше предложение?
– Мы можем привлечь еще кого-нибудь, – с обреченностью в голосе сказал Самсонов.