4
Денними навещала Эсуги ежедневно. Несмотря на это, девочка сильно тосковала по матери и родной фанзе. Здесь все было чужое: и чистые просторные комнаты со стеклянными раздвижными дверями, и пестрые ковры, расстеленные на полу, и блестящие подсвечники на стенах, и посуда, которую не знаешь как взять, чтобы не разбить. И сам воздух здесь пахнет чем-то чужим. То ли дело в своей фанзе! Там вместо ковров - циновка, которую не страшно испачкать. И зачем зажигать столько свечей, когда одной коптилки вполне достаточно, чтобы разглядеть омони. И чашки дома не такие, в них можно толочь муку и шалу . Или еще лучше - можно разбивать орехи. Здесь нет гор и озер - одни молчаливые стены. Нет, она непременно уговорит омони забрать ее отсюда… Но каждый раз, когда появлялась омони, Эсуги не решалась заговорить об этом, а только вздыхала и грустно глядела на нее. А когда она уходила (она долго никогда не задерживалась, боясь стеснить хозяина), Эсуги плакала. В эти минуты Хэ Пхари утешал ее:
- Небо относится к людям по-разному: одного наделяет богатством, другого счастливой судьбой. А твою омони небо одарило красивой дочерью. Не будь тебя - ее жизнь не имела бы смысла. Ты должна это знать. Только ты теперь можешь вернуть ей радость.
Эсуги на какое-то время успокаивалась. Поднималась рано, чтобы успеть убрать комнаты и приготовить завтрак. Хэ Пхари в свою очередь не жалел денег на подарки, к которым Эсуги была равнодушна.
Глава пятая
РАЗГОВОР С ОТЦОМ
В лачугу Юсэк вернулся засветло. Тетушка Синай, стоявшая в дверях, первая заметила в нем перемену.
- Ты болен? - спросила она, разглядывая его лицо. - Ты бледен, и глаза какие-то недобрые.
Юсэк не ответил. Подойдя к сидящему на циновке отцу, протянул деньги.
- Ты заработал много денег, - сказал отец, - но почему в твоих глазах нет радости?
- Он устал и хочет есть, - заключила Синай. - Я приготовила чумизу и напекла лепешек. Правда, маловато, но я принесу. - Она проворно выбежала.
- Ты почему опустил голову? - спросил отец, разглядывая сына. - Говори: почему молчишь?
- Я сегодня видел Эсуги, - сказал Юсэк, скорее грустно, чем радостно, что немало удивило отца.
- Эсуги?! Ты видел Эсуги?
- Да. Она живет на Шанхайской улице в доме богача!
- Как ты оказался в этом доме? В дом янбани не позволено входить ченмин.
Опустившись к отцу, Юсэк стал рассказывать:
- Когда я отвез господина в город, у него не оказалось с собой мелких денег, и он повел меня в дом. Это был богатый господин. У окна стояла девушка в дорогом кимоно. Она повернулась ко мне…
- Возможно, это была другая девушка, очень похожая на Эсуги? - перебил его отец.
- Нет, я не ошибся, - уверенно произнес Юсэк, и голос его дрогнул. - Как я могу не узнать Эсуги…
- Наверное, этот господин и есть ее дядюшка? - Старику хотелось направить мысли Юсэка в другую сторону.
Юноша усмехнулся:
- Вы, конечно, не хотели меня обмануть. Вы сами обмануты.
- Ты что-то напутал, - сердясь произнес отец.
- Да, я ошибся. Между госпожой и женой рикши есть большая разница.
- Вот ты о чем! - воскликнул отец. - Откуда ты взял, что Эсуги мечтает стать госпожой? Ты говорил с нею?
- Нет. Увидев меня, Эсуги не обрадовалась, а почему-то испугалась.
Старик затряс головой:
- Не поверю, чтобы эта юная девушка открыла сердце старому маклеру…
Словно кто-то больно ударил по сгорбившейся спине Юсэка.
Он резко выпрямился и, впившись глазами в отца, который, проговорившись, не мог скрыть смущения, переспросил:
- Вы сказали - маклера? Вы его знаете?
- Да, знаю, - признался отец. - Мать Эсуги много задолжала ему. Вдвоем им легче отработать долги.
- Все это вы знали раньше? - еще больше удивляясь, сказал Юсэк. - Знали и молчали?..
Виновато опустив глаза, старик ответил невесело:
- Мальчик мой, приятно сообщать добрые вести. Я не хотел тебя расстраивать.
В лачуге стало тихо. Тишину нарушила вошедшая тетушка Синай.
- Лепешки получились вкусные.
Юсэк поднялся и быстро вышел на улицу. С разных сторон сюда, к окраине города, сползались тучи. Пройдя вдоль безмолвных лачуг, он выбрался на пустырь. И здесь было душно. Поднявшись на холм, он оказался на кладбище. На какое-то мгновенье ему поверилось, что где-то среди этих одинаковых могил должен быть знакомый холмик, который Юсэк всегда находил без труда. Но чудес не бывает, и он не сможет рассказать о своем горе матери. Здесь нет ее могилы. Как хорошо, что пошел дождь, он словно выплакивал его боль.
В лачугу Юсэк вернулся утром. Отец сидел на циновке, держа в руке остывшую трубку. По всему видать, он не смыкал глаз: лицо было черное и осунувшееся. Молча и осторожно старик пододвинул к нему чашу с лепешками, оставленными соседкой, и запалил свою трубку.
Есть Юсэк не стал.
- Откуда вы знаете маклера? - спросил он неожиданно. - И кто он?
Отец молчал. Докурив трубку и спрятав ее под циновку, он спросил в свою очередь:
- Зачем тебе знать о нем, сынок?
- Плохого человека Эсуги не полюбит, - сказал Юсэк, не скрывая ревнивого чувства. - У плохого человека Эсуги жить не будет. Значит, он хороший. Так ли это?
- Богат он, - кивнул отец. - О нем не скажешь, что у него золотая душа, у него - золотая корона. - И он выложил Юсэку все, что знал о Хэ Пхари.
Юсэк воспрял духом. Оказывается, совсем не трудно стать уважаемым человеком! Если сын состоятельного янбани рискнул пойти в Россию за богатством, то ему - бедному рикше - поможет само небо! Золото ослепило глаза Эсуги, иначе она не забыла бы клятвы. Юсэк помнит эту клятву. А она живет в доме богача. Ей приятно в шелковом кимоно. И хозяин, наверное, ей по душе. А может быть, она в самом деле только прислуживает в доме ювелира и верна клятве? А он своей глупой башкой надумал такое, что и жить не хочется.
Узнать правду Юсэк мог только от самой Эсуги. Однако он не спешил встретиться с нею. Каждый вечер он подходил к дому Хэ Пхари и подолгу глядел на окна, прикрытые тростниковыми шторами. Не за дальними морями и высокими горами жила Эсуги. Она была в пяти шагах от него, но увидеть ее было трудно.
Проводив Юсэка, отец достал из деревянного кувшина свой холщовый мешочек, развязал его и, выбрав оттуда несколько медных монет, убрал мешочек обратно в кувшин. А вечером, когда вернулся сын, он показал ему эти монеты:
- Ты погляди, Юсэк, сколько заработала твоя старая кляча! Нет, ты только погляди сюда! Могу спорить, что у тебя нет столько!
- Я ничего не заработал, - сказал Юсэк, устало садясь у порога.
- Ну и не надо. На сегодня хватит и этих монет, - успокоил его старик. - Сбегай-ка в харчевню старика Ли да принеси что-нибудь повкуснее.
Удивляясь щедрости отца, Юсэк принял деньги и скоро вернулся со свертками и чашками. На папсане появилась лапша из крахмальной муки, приправа из жареных крабов, которая пахла так вкусно, что у Юсэка невольно потекли слюни. Старик разделил еду на три равные части и попросил пригласить тетушку Синай. Войдя в лачугу и заметив на папсане еду, соседка не сдержала восторга:
- Я вижу кукси! Клянусь своим дряхлым здоровьем, что сегодня кто-то из вас родился? - Она пригляделась к Юсэку и остановила взгляд на старике: - Не дядюшка ли Енсу?
- Нет, нет, - ответил старик. - Сегодня умерла мать Юсэка.
Ели молча. Тетушка Синай тоже вспомнила свою омони, с которой ни одна женщина в деревне не могла потягаться в пении. Тогда еще не было японцев, и народные традиции оберегались почтительно. И хотя папсаны стояли часто без еды - веселья хватало. Она затянула одну из тех сложенных народом грустных песен, которые пришли из глубины веков и по сей день трогали души корейцев. Она пела об Ариране - юноше, бросившем вызов жестокости. Он осмелился войти в хоромы богатого феодала. Там среди невольниц он увидел девушку, красота которой поразила его. Он поклялся освободить ее. Где-то за тремя горами живет племя добрых и отважных людей. Ариран перешел одну, другую. Третья оказалась ему не под силу.
Многие годы девушка глядела на мир через крохотное окошечко хором. Она ждала Арирана. Много ледников стекло в реки, прежде чем невольница вырвалась на волю. Пошла она по следам юноши и погибла, не осилив вторую гору. Стоят эти горы рядом, как символ вечной любви.
Песня понравилась Юсэку, поэтому он попросил ее спеть еще, но Синай поднялась:
- Твоему отцу покой нужен. Ему сегодня не до моих песен: ни разу не покидал циновку.
- А вот вы и ошиблись, тетушка Синай, - возразил Юсэк. - Отец сегодня заработал на этот вкусный обед.
- Если я терплю нужду, это не значит, что я должна мириться с обманом, - сказала с обидой Синай и ушла.
Юсэк видел, что тетушка Синай обижена всерьез, значит - не обманывает. Тогда почему отец говорит неправду? Ему не так уж хорошо, как он старается это представить. Вот и сейчас лежит укутавшись и пряча искаженное от боли лицо. Где же тогда он взял деньги? Неужто из своего мешочка? В это еще труднее поверить. Даже в минуту тяжелого приступа отец не позволял касаться кувшина, где хранились деньги, чтобы послать за лекарем. Что же стряслось со стариком?.. Юсэк не стал допытываться и прилег рядом.
- Днем заходил Санчир, - прохрипел отец из-под ватника. - Тебя спрашивал. Обещал еще прийти. Ты что ему скажешь?
- Я не пойду служить в жандармерию, - ответил Юсэк спокойно.
Ответ сына мгновенно оживил старика. Скинув с головы ватник, он приподнялся и, впившись в Юсэка глазами, переспросил:
- Ты сказал - не пойдешь? Повтори!
- Я не пойду к Санчиру, - подтвердил Юсэк.
Старик обнял Юсэка, и тот увидел, как затряслись его руки, а глаза осветились радостью.
Вдруг лицо старика изменилось. Юсэк обернулся - в дверях стоял Санчир. Он сегодня был в мундире и походил на японского жандарма.
- Вечер добрый и хорошего здоровья отцу Юсэка, - сказал Санчир, присаживаясь на стульчик у порога.
- Мой мальчик не хочет служить в жандармерии, - поспешно доложил Енсу.
- Это опять говорите вы, - протянул Санчир, не повернувшись к нему. - А мне хотелось бы услышать, что скажет ваш сын.
- Отец уже сказал, - пробормотал Юсэк. - А я объясню почему…
- Потому что этого не хочет твой отец, - перебил Санчир, покосившись на Енсу. - Вижу - он много поработал с тобой. Но не думаю, что старик оказывает своему сыну добрую услугу.
- Я могу вас спросить? - Осмелев, Юсэк спрыгнул с ондоля и близко подошел к Санчиру. - Вы вправе арестовать бродягу, или рикшу, или обоих вместе, если они не угодили чем-то янбани?
- Я арестую их немедленно! - с достоинством произнес Санчир.
- А янбани, которые обижают рикш и бродяг, вы, конечно, не тронете? Побоитесь, хотя у вас есть пистолет.
- Что ты мелешь?
- А разве не так? - продолжал наседать Юсэк. - У вас есть пистолет, но нет золота. А на золото можно купить что угодно, даже человека. Хотите, я укажу адрес одного янбани, купившего человека. Впрочем, вы его знаете давно и лучше меня…
Резко вскочив на ноги и схватив за ворот Юсэка, Санчир сказал сквозь зубы:
- Не знаю, на кого ты, сосунок, собираешься указать, но на тебя я сегодня же укажу своему шефу. - Он оттолкнул Юсэка и, поправив мундир, поспешно выбрался из лачуги.
- Твоя горячность не приведет к добру, - сказал отец озабоченно.
Юсэк быстро подсел к нему и, по-прежнему улыбаясь, спросил:
- Вы боитесь, что меня упрячут в крепость? Говорят, там кормят утром и вечером, а мы едим только вечером, и, надо заметить - не всегда, лишь когда сшибем медяки.
Отец не возражал, он глядел на сына и в душе радовался, что перед ним сидел уже не мальчишка, а зрелый человек, и боялся, что Санчир упрячет его в крепость, как в свое время он поступил с сыном Синай.
Понимал и Юсэк, что рано или поздно этот доносчик отыграется на нем. Но крепость его не пугала. Он решил во что бы то ни стало встретиться с Эсуги и узнать правду.
Юсэк поглядел на отца, который почему-то улыбался, хотя в его глазах были слезы.
Глава шестая
ЭСУГИ
В нынешнем году японская сосна раньше обычного стряхнула с ветвей прошлогодние иглы, и на их месте вылупились прозрачные ростки. И журавли, пожалуй, уже слетаются к своим гнездам. Там, где они гнездятся, озера глубокие, а вокруг плотные и высокие тростники. Раньше в озере были рыбки. Рассказывают, что они со временем превратились в лилии. Юсэк лазал за ними, а она трусила. Боялась журавлей, которые ревниво оберегали цветы. Сейчас она бросила бы все подарки хозяина, сняла синни, которые любила больше других всех своих вещей, и босая побежала бы в деревню… Но там теперь нет Юсэка. Почему он в городе? Может быть, из-за нее? Юсэк нашел ее. А она? Она даже не подошла к нему, растерялась. Теперь он, наверное, никогда не придет.
Эсуги ждала его каждый день. Ложась спать, говорила себе: "Так тебе и надо!" Никак не могла уснуть, все думала о нем. А во сне видела Юсэка. Он прыгал в ледяную воду, доставал камушки и сердито швырял в нее.
Хэ Пхари давно заметил, что его юная служанка тоскует. Первые дни ему казалось, что она скучает по матери, поэтому позволил Денними чаще бывать у дочери. Но и после посещения матери глаза девушки оставались грустными.
Хэ Пхари заглядывал к ней каждый вечер. Он садился напротив служанки, раскрыв широкий, разрисованный яркой акварелью календарь, аккуратно записывал в него задание на завтра. И уходил. А сегодня задержался. Подойдя к Эсуги, он с нежностью погладил ее косу и сказал ласково:
- Давно я слежу за моей девочкой. Меня радует, что она умеет все, что подобает жене янбани. Я оберегал ее как дочку, учил хорошим манерам. Она вполне взрослая, чтобы понять мои глубокие чувства. Я готов не думать о ее неблагородном происхождении. И буду счастлив, когда она в скором времени станет хозяйкой этого дома.
Не вникая в слова хозяина, она поняла только то, что он собирается жениться. "Хоть бы скорей это случилось.
С приходом невесты, возможно, не будет нужды держать служанку…" Эсуги одобряюще закивала головой и вдруг с недоумением поглядела на Хэ Пхари: зачем он говорит о своих чувствах ей, служанке?..
- На днях мы должны предстать перед священником, - сказал ювелир, уходя. - Утром я пойду в город и попрошу портного сшить тебе свадебное платье.
- Мне?! - переспросила Эсуги, думая, что хозяин оговорился.
- Да, тебе, Эсуги, - повторил Хэ Пхари и сдвинул за собой дверь.
Когда утром, после ухода Хэ Пхари, пришла мать Эсуги бросилась к ней:
- Я звала вас всю ночь. И вы услышали. Как хорошо, что вы пришли!
- Ты побледнела, ты вся дрожишь, - встревожилась Денними, разглядывая ее бледное лицо.
- Я не могу больше оставаться здесь… - Слезы мешали ей говорить, и она замолкла.
- Доченька, что случилось? - испуганно спросила Денними. - Почему ты молчишь?
- Хозяин вам ничего не говорил?
Предчувствуя недоброе, мать замерла.
- Что должен сказать хозяин?..
- Он хочет, чтобы я стала хозяйкой этого дома.
Денними с замиранием сердца приготовилась услышать что-то ужасное.
- Боже! Или я оглохла, или ты соврала! Повтори еще раз!
- Господин ушел заказывать мне свадебное платье, - сказала Эсуги, пугаясь безумного вида матери.
Денними припала к дочери и стала лихорадочно гладить ей плечи.
- Знала я! Верила, что небо не останется равнодушным к нам. - Она вдруг замолкла, уставилась на дочь: - Ты не ослышалась? - Мать не ужаснулась, когда Эсуги рассказала о намерении Хэ Пхари, испугалась, что дочь сказала неправду.
- Омони, вы хотите отдать меня моему господину насовсем, чтобы я никогда не вернулась к вам в деревню? Из-за денег?
- Не смей говорить так, - с горечью оборвала Денними. Но тут же взяла дочь за руку и усадила на циновку подле себя: - Дочь моя, когда у бедных людей рождается сын, родители благодарят небо, пославшее кормильца. А если появляется дочь, говорят: народилось горе. А твоя мать всю жизнь благодарит небо, что у нее есть ты.
Эсуги положила голову на колени матери:
- Помните, омони, у нас в деревне заболела собака. Отец отнес ее в овраг. У нее был щенок. Он таскал матери пищу. Боясь, что щенок заразится чумой, отец привязал его к конуре. Щенок не ел и все время скулил. А потом сдох…
Денними поглядела на дочь потухшими глазами:
- Прости меня, доченька. Хотела как лучше, от нужды тебя избавить. Обрадовалась я… Нет, рехнулась от счастья… - Красивое лицо внезапно исказилось. Она задышала часто и глубоко. - Что-то опять сдавило… Ты должна знать, где хозяин хранит пакетики с лекарством. Мне бы один пакетик. Всего один…
Эсуги узнала о тайнике хозяина случайно. Убирая спальню Хэ Пхари, она обратила внимание, что один глаз бронзового Будды запачкан каким-то жиром. Эсуги стала протирать его и испугалась, когда корона вместе с черепом приподнялась. Заглянув вовнутрь, она увидела знакомые ей пакетики. Такие пакетики Эсуги находила не раз в кармане маминой кофты. Мать тогда объяснила, что в них лекарство от бессонницы и болезни сердца.
Не мешкая, Эсуги побежала в спальню и принесла полдюжины пакетиков. Увидев их в руке дочери, мать вскочила, глаза ее снова ожили. Трясущимися руками она схватила их и, испуганно озираясь по сторонам, поспешила к выходу. Эсуги догнала ее, уцепилась за руку:
- Я пойду с вами, омони…
- Нет, это невозможно. Я приду за тобой в другой раз. Или ты хочешь, чтобы Хэ Пхари упрятал меня в долговую тюрьму?
Эсуги отпустила ее руку.
- Я поговорю с твоим хозяином, - пообещала мать. - Ты что-то напутала. Он никогда не женится на служанке. Я это знаю.
Эсуги не поверила, но, оставшись в доме Хэ Пхари, терпеливо ждала дня, когда мать придет за нею.
Денними приходила, но не за тем, чтобы увести Эсуги: ей нужны были чудодейственные лекарства, приняв которые она забывала свое горе и уже не думала ни о чем.
Хэ Пхари все чаще стал заходить к Эсуги, занимал ее разговорами, дарил подарки. Боясь разгневать хозяина, Эсуги покорно слушала его, но и после ухода хозяина тревога не проходила. Скоро заберет он от портного свадебное платье… А потом… Она не посмеет не пойти к священнику. Так день за днем Эсуги жила в ожидании чего-то ужасного. Каждый раз, когда возвращался хозяин, она с содроганием думала, не принес ли он свадебное платье. Ей не раз приходила мысль о побеге. Но всякий раз, как только она решалась переступить порог дома, перед взором возникало печальное лицо матери и слышались ее слова: "Ты хочешь, чтобы Хэ Пхари упрятал меня в долговую тюрьму?.." И тогда Эсуги возвращалась к своему любимому окну.
Как-то еще с вечера Хэ Пхари побрился, приготовил костюм, а утром, уходя, сказал Эсуги, что идет забирать платье. В доме наступила тишина. Эсуги подошла к многоликому Будде, склонила голову. Небо не хочет понять, как ей трудно. Может, всевидящий отзовется, поможет, посочувствует. Ведь пакетики, хранящиеся в его голове, облегчают недуг матери. Эсуги опустилась на колени, стала просить, чтобы Будда помог разыскать Юсэка. И тотчас за стеной затявкала собака.