- Все, комендант, хватит, - подхватился вслед за ним Крамарчук. - Давай еще начнем стрелять друг в друга, на радость фашисту. Эй, ты! - крикнул он в темноту, подхватив сапоги и гимнастерку Готванюка. - Возьми свое барахло! Да верни гимнастерку! И чтоб духу твоего!…
- Давай их сюда! - откликнулся откуда-то из другого конца ельника Готванюк. - А то этот твой лейтенант… Что, у них, у таких, как он, есть хоть капля жалости? Понимания человеческого? А ты повоюй, лейтенант, повоюй! - услышал Громов через несколько минут. Готванюк кричал это уже из лесу. - Увидим, долго ли навоюешься!
- Будь спокоен, - буднично так ответил ему Крамарчук. - Этот как раз будет воевать! Оставляй мою гимнастерку и сматывайся. Только форму сними. Не позорь!
26
Когда часы Громова показали половину четвертого, он разбудил Марию, и они сразу же тронулись в путь. Крамарчук должен был ждать его возвращения в этом ельнике. Или в каньоне, благодаря которому выбрались из карстовых пещер. Там безопаснее.
Вообще-то сержант хотел идти вместе с ними, но лейтенант отговорил его от этой прогулки:
- Отдыхай. Исследуй все поблизости. Присмотрись к деревне, что по ту сторону дороги. И запасайся оружием. Ты же понимаешь, что трое - слишком заметная группа. К вечеру постараюсь вернуться.
- Да уж, надеюсь, не сбежишь, как от злой тещи, - проворчал вслед им Крамарчук. И Громову показалось, что сержант по-настоящему завидует ему. А может, и ревнует.
"Впрочем, - подумал он, - на месте Крамарчука я бы тоже завидовал и ревновал. Наши отношения с Марией для него не секрет".
Лес встретил их настороженно и молчаливо. И потому углубляться в него не хотелось.
- Нам надо выйти к небольшому озерцу, - объяснила Кристич, шедшая первой и чувствовавшая себя проводником. - Оттуда свернем к лесной сторожке. В двух километрах от нее стоят фермы. Это уже село.
- Если только удастся найти озеро. Теперь вся надежда на тебя, Иван Сусанин в юбке.
Мария рассмеялась. Весело и беззаботно.
Войны не было. Они всего лишь заблудились в лесу. Громов несколько раз пытался обнять Марию, но девушка каждый раз уходила от объятий. Однако дело даже не в том, что она не позволяла обнимать себя. Андрей вдруг почувствовал, что изменилось само отношение к нему. Он помнил, какой ласковой и загадочной показалась ему Мария тогда, ночью, в скоротечные минуты пробуждения. А сейчас… Ну что ж, по крайней мере, теперь он будет знать, какой она бывает в минуты пробуждения.
Чем дальше они уходили в лес, тем менее освещенным он становился. Луна словно говорила им: "Я провела вас до леса, а дальше ступайте себе с Богом без меня. Я туда не ходок". Неестественно мрачные тени сосен на опушках, какие-то загадочные звуки в чащобе, неожиданный треск падающего ствола сушняка где-то впереди… А ведь пальнуть может любой из оказавшихся вблизи окруженцев. Так, с испуга, для оттаивания души.
Вскоре они набрели на довольно широкую тропу, которая, очевидно, и должна была привести их к озеру. Но именно на тропе лейтенант по-настоящему начал опасаться засады.
- Патрон в стволе, - протянул пистолет Марии. - Как стрелять, ты уже знаешь. Будь осторожна. - Сам он перебросил автомат из-за спины на грудь, подтянул повыше доставшийся ему от бранденбуржца нож, который каким-то чудом уцелел за голенищем во время их ползаний по подземелью…
- Скажи, ты действительно мог бы убить того, что приблудился к нам ночью?
- А ты разве не спала? Все слышала?
- Да, я слышала, когда он уходил. Так ты действительно мог бы убить его?
- Убить - нет. Расстрелять - другое дело.
- Это разве не одно и то же?
- Нет, санинструктор, это разные вещи. Я не убийца. Но как офицер мог бы расстрелять этого предателя за трусость. Перед вами. Перед строем. Куда пойдет завтра Готванюк? Кем он станет в селе? Кому будет служить? На кого работать? Я отказываюсь понимать солдата, который не желает сражаться только потому, что оказался в окружении, что рядом нет его командира, что ему не приказывают из штаба. Боец, пока он жив, должен оставаться бойцом. Как говорил Крамарчук: "Живым приказано сражаться".
Андрей сказал все это негромко, но отчетливо, твердо. И его кричащий шепот казался Марии зловещим.
- Я-то думала, что ты просто так, пугаешь, - поежилась она. - Не верила, что смог бы…
- Идет война. У нее свои законы. Так вот, по этим законам… Все, Мария, молчим. В лесу речь слышна метров на двести. Теперь я пойду первым, ты больше посматривай назад и влево. Скоро будет светать, поэтому присматривайся к любой тени, лови любой звук.
Мария хмыкнула и замолчала. Лейтенант снова начал относиться к ней как к своему солдату.
27
Зебольд разбудил оберштурмфюрера Штубера около шести утра. Штубер не оговаривал с фельдфебелем, в каких случаях его можно будить, но все равно решение Зебольда разбудить его в такую рань было довольно смелым.
- Господин оберштурмфюрер, думаю, вас заинтересует один человек. Его только что задержали в лесу. Напоролся на наш патруль.
Штубер спал одетым. Он лежал на диване, сняв лишь сапоги. Дверь не была заперта, но присутствие в комнате постороннего он выявил еще до того, как на полу возле дивана появился зайчик фельдфебельского фонарика. И первое, что он сделал, - выхватил пистолет.
- Слушаю вас, мой фельдфебель, слушаю, - голос был не злым, но и не добродушным. Штубер давно научился произносить слова без каких-либо интонаций. Впрочем, фельдфебель уже привык к бесцветному голосу своего шефа.
- Он окруженец. Рядовой. Шел из-за Днестра.
- Их много сейчас, окруженцев, идущих из-за Днестра, Зебольд. Почему меня должен заинтересовать именно этот?
- Я допросил его. В лесу он встретился с небольшой группой…
- Понял, мой фельдфебель. Сюда его. Но сначала зажгите обе лампы.
Пока фельдфебель зажигал их, оберштурмфюрер обулся, набросил на плечи китель и, отодвинув плотные шторы, выглянул в окно. Уже светало. Руины древнего костела, лежавшие почти рядом (Штубер остановился в добротном кирпичном доме ксендза, судьба которого пока была ему неизвестна), напоминали сейчас руины средневекового замка. Он любил старину: замки, крепости, старинные родовые усадьбы… Однако руины костела и дом возле него Штубер избрал еще и потому, что это было единственное место в селе, где его небольшой отряд мог, в случае надобности, по-настоящему держать оборону.
Фельдфебель ввел пленного и остался у двери, вопросительно глядя на Штубера. Он знал, что сейчас последует одна из двух бессловесных команд: "выйди" или "стань за спиной допрашиваемого".
Штубер кивком головы показал: за спину. Ощущая у себя за спиной присутствие этого громилы, с минуты на минуту ожидая удара по голове, допрашиваемый редко находил в себе мужество не отвечать на какой-либо из вопросов Штубера.
Оберштурмфюрер подошел к пленному. Коренастый, почти квадратный, плотно скроенная фигура… Лицо плоское, с едва заметными восточными чертами. Все в кровоподтеках.
- Местный?
- Да, - тихо ответил пленный, боязливо, через плечо, озираясь на фельдфебеля.
- Ты будешь отвечать: "так точно, господин офицер". - Штубер произнес это негромко, спокойно, почти вежливо.
- В лесу ты встретил группу… Как называются у вас люди, попавшие в окружение?
- Окруженцами.
- Спасибо… Я этого слова не знал, - офицер говорил с акцентом, очень похожим на тот, с которым говорили на русском украинцы Подолья. И это удивило Готванюка. - Итак, ты встретил группу окруженцев… Почему ты решил сообщить о ней господину фельдфебелю?
- Я ничего не решил. Он спросил, кого встречал в лесу. Я ответил.
- Их было пятеро?
- Трое, господин офицер.
- А мне известно, что их было пятеро, - продолжал примитивно провоцировать его Штубер.
Окруженец снова испуганно оглянулся на фельдфебеля.
- Я говорю правду: их было трое. Третьей была женщина. Я не видел ее. Но сержант говорил, что их трое. Может, пятеро, но сержант говорил…
- Старшим там был офицер? Его звание?
- Взводный. Лейтенант. Он меня чуть не пристрелил как дезертира.
- Фамилия.
- Готванюк.
- Фамилия лейтенанта, - терпеливо уточнил Штубер, повернувшись к нему спиной.
- Сержант назвал его Беркутом.
- Что?! - резко обернулся Штубер. - Что ты мелешь, идиот?! Какой еще Беркут?!
- Он так называл его… ну, сержант, тот, что развел костер. Он еще спас меня. Лейтенант требовал, чтобы я остался в его группе. И чуть не расстрелял…
- И правильно сделал бы. Дезертиров расстреливают во всех армиях мира. Кроме того, что сержант называл его Беркутом, что ты еще слышал о нем? Что говорил сам лейтенант? Откуда они шли? Что собирались делать? Где их база?
- От Днестра шли. Они вроде бы из тех, ну, кого оставляли в дотах. Заслон там был, в дотах. Прикрывал переправы.
- Я хорошо знаю, что они делали в дотах! - повысил голос Штубер. - Что ты еще слышал о лейтенанте? Что говорил он сам?
- Он был с девушкой. Мы сидели у костра с тем, сержантом. Фамилии его не знаю. Я сушил одежду. Потом появился лейтенант. Потребовал, чтобы я оставался с ним.
- Ну хорошо, хорошо… Этот лейтенант Беркут… Раньше он что, командовал гарнизоном дота?
- Не знаю. Сержант почему-то называл его комендантом.
Штубер изумленно посмотрел на фельдфебеля. Тот не менее изумленно уставился на него. Хотя все это он уже слышал от окруженца. Правда, слово "комендант" Готванюк на допросе не употреблял.
- Так, это уже интересно. Садись, солдат. Фельдфебель, вы свободны. А ты садись к столу. Лейтенант говорил тебе, из какого он дота?
- Сержант сказал, что дот недалеко, - пленный присел на стул и весь сжался, словно его мучило ранение в живот. - Получилось так, вроде бы дот этот находится там, где я переплывал ночью реку.
- Ты переплывал ее недалеко от завода? Между заводом и селом?
- Кажется, да. Город был совсем близко. Огни видел. Слева от себя.
Штубер снова вопросительно посмотрел на все еще мнущегося у двери фельдфебеля. Теперь у него не оставалось сомнения в том, что Готванюк встретил спасшихся из дота "Беркут", который он приказал замуровать. А ведь фельдфебель лично обследовал всю окрестность. Были допрошены жители ближайшего села. И фельдфебель, и допрошенные уверяли его, что никаких запасных выходов у "Беркута" нет. Да и в других дотах их тоже не оказалось. Как же могло произойти, что эти трое вырвались из дота?
- Фельдфебель, чаю!
Фельдфебель скрылся в соседней комнате и вскоре пришел оттуда с двумя чашками уже остывшего чая.
- Слушай меня, солдат. Успокойся и опиши мне внешность этого лейтенанта.
- Да я не запомнил. Темно было.
- Такого не может быть. Ты же видел его. Вы сидели у костра. Ведь у костра?! Вспомни, какие у него скулы, подбородок.
- Широкий такой подбородок. Крупный. А волосы густые и короткие. Как у красноармейца. Будто недавно отросли. И нос, по-моему, крючковатый. В самом деле похожий на клюв беркута. Это я заметил.
- Ты сказал все, что знал?
- Все, господин офицер, - поднялся окруженец, так и не притронувшись к чашке.
- И шел ты домой?
- Домой. Части нашей нет.
- Ну и пойдешь домой. Части твоей действительно нет. В селе ты, наверное, был пастухом?
- Плотник я.
- Значит, гробы сбивал для умерших односельчан? Понятно. Ну что ж, теперь у тебя будет много работы. И хорошие заработки. Мы отпустим тебя. Раскрывать военную тайну: номер части, фамилию командира - мы, как видишь, не заставляем. Я ведь понимаю: честь солдата есть честь солдата… Ну а рассказ об окруженцах - какая ж это тайна? Сейчас ты сядешь с нами в машину и покажешь, где ночуют эти трое. Думаю, что до утра они оттуда никуда не уйдут. Не слышу ответа…
- Да это уже вроде как… выходит, что, - замялся окруженец, - показывать надо, где свои прячутся…
- Ну и что? Прячутся. Там ведь не часть, не линия фронта. Они - окруженцы и обязаны сдаться в плен. Это мы им и предложим. А пленных мы не расстреливаем. Побудут несколько месяцев в лагере и вернутся домой. А если не сдадутся - погибнут. Ты же не хочешь, чтобы они погибли?
Готванюк смотрел в пол и упрямо молчал. Штубер понимал, что в эти минуты пленник своим неповоротливым крестьянским умом решал, может быть, главную задачу всей оставшейся жизни: выдавать до конца или погибнуть?
Офицер упомянул о чести солдата. Он, наверное, говорил это с какой-то своей корыстью. Но, сам того не желая, напомнил Готванюку то, о чем и взводный, и политрук говорили ему почти перед каждым боем.
- Если ты откажешься показать, мы и сами найдем их. А тебя отвезут в твою родную деревню. И там повесят. У ворот родного дома. И хоронить придется без гроба. Всех, кто знает, как его следует смастерить, мы расстреляем еще раньше. Машину, - приказал он фельдфебелю, не ожидая ответа окруженца. - Передайте приказ лейтенанту Штольцу: поднять взвод по тревоге. Через двадцать минут выезжаем.
- Кажется, я знаю, о какой местности идет речь, - заметил фельдфебель по-немецки. - Он говорил мне, что там неподалеку есть дот. Не тот, запечатанный нами…
- Дело не в местности, фельдфебель, - поучительно ухмыльнулся Штубер. - Дело в принципе. В подходе к человеку.
"Очередной эксперимент, - понял фельдфебель. - Что он цацкается с этими русскими? - недоумевал Зебольд. Недоумевал с первого дня службы в группе Штубера. - С поляками, русскими, украинцами?…" Возможно, этому и существует какое-то разумное объяснение, да только с его, Зебольда, точки зрения, оно им совершенно ни к чему. Поэтому, уходя, чтобы выполнить распоряжение, он, как всегда, снисходительно поморщился.
- А может, их уже нет там, господин офицер, - неуверенно сказал окруженец.
- Что гадать, плотник-гробовщик? - "Хорошая была бы кличка для агента - Гробовщик, - подумал Штубер, - романтичная. Весь вопрос в том, удастся ли подогнать этого кретина под смысл клички". А ведь создание агентурной сети для борьбы с советским подпольем было вторым по важности (а может, и основным) пунктом его "вольной охоты" на территории Украины. Охоты-проверки. От того, насколько успешно она пройдет, будет зависеть его дальнейшая судьба. - Поедем, посмотрим… Если Беркут хватался за пистолет, не пуская тебя домой, то почему бы и тебе не помахать пистолетом или автоматом у него перед носом? Пусть поймет, что в наше время не следует чувствовать себя безнаказанным, даже растаптывая муравья. Часовой, провести к машине! - приказал он по-русски. И добавил еще несколько слов по-немецки, смысл которых Готванюк понять уже не мог.
Пока Штубер пил чай, надевал свой черный кожаный плащ и вообще готовился к операции, его люди избивали Готванюка у машины. Делали они это молча, ожесточенно, ни о чем не спрашивая окруженца и ничего от него не требуя. Причем каждый из троих эсэсовцев имел свои любимые точки. По ним и бил, отрабатывая удары, как на манекене.
- Да вы что, озверели? - вроде бы без всяких эмоций, но все же довольно искренне поразился Штубер, выйдя из дома. Однако и после этого еще несколько минут наблюдал, как солдаты избивают пленного у него на глазах. - Прекратить. У тебя, Готванюк, что, хватило ума отказываться ехать? А, Гробовщик?
- Я не отказывался! - с ужасом пробормотал пленный, стараясь держаться поближе к "спасителю". - Они даже не спрашивали меня.
- Вот видишь, как важно, чтобы с тобой говорили по-человечески. А ты этого не понимаешь. Зебольд, Гробовщика ко мне в фюрер-пропаганд-машинен. Ничего не поделаешь, Гробовщик, придется проведать коменданта Беркута еще раз.
28
…А засаду заметила все же Мария. В какое-то мгновение, когда лейтенант настороженно осматривал кусты справа от лесной тропы, она вдруг резко схватила его за рукав и пальцем показала куда-то вперед. В утренней дымке Громов без особого труда увидел три сросшиеся в корнях березы, между которыми, словно аист в недостроенном гнезде, сидел - спиной к ним, упершись плечами в ствол одной, а ногами в ствол двух других берез, - немец. Конечно же, усаживаясь там подремать, спиной к тропинке, немец думал о чем угодно, только не о маскировке.
Жестом задержав Марию на том месте, где она и стояла, Громов пригнулся и, перебежав к соседним кустам, внимательно осмотрелся. Других солдат поблизости не было. Но за сросшейся троицей виднелся довольно густой кустарник, и остальные двое-трое из засады могли находиться именно там. Однако подкрадываться к кустам - терять время. Конечно, можно было обойти этого "аиста", но Громову нужны были патроны к автомату. И форма. Значит, стоило рискнуть.
Он еще несколько метров осторожно прошел по тропинке - на ней не было веток, треск которых мог выдать его, - а потом, уже не скрываясь, огромными прыжками бросился к фашисту. Тот услышал его шаги, встрепенулся и даже попытался подняться, но опомниться ему лейтенант уже не дал. Перехватив одной рукой автомат фашиста, он другой резко, наотмашь ударил его мощным натренированным ударом в сонную артерию. Немец охнул, хватанул искривленным ртом воздух, пытался, очевидно, что-то крикнуть, но, ухватившись за автомат, теперь уже обеими руками, Громов ударил им в горло и прижал шею фашиста к стволу.
Мария все это видела, и когда лейтенант потащил обмякшее тело немца в кустарник, бросилась к нему. К своему удивлению, Громов обнаружил в кустах хорошо замаскированный мотоцикл. Значит, где-то неподалеку бродили еще двое фашистов. Наверное, патрулируя, разошлись в разные стороны.
- Уходи, Мария. Я догоню. Нужно переодеться. Бери мой автомат.
Однако китель оказался слишком тесным, и от него пришлось отказаться. Сплюнув со злости, Громов взял только солдатскую книжку немца, автомат и запасные рожки с патронами. Когда неподалеку послышался голос - очевидно, один из фашистов звал своего напарника, - лейтенант уже опрокидывал мотоцикл в лужу выпущенного из бака горючего.
Пройдя еще километра полтора долиной и перелесками, они с Марией прокрались к стоящему несколько на отшибе дому. За этим домом уже было поле, но зато к нему почти незаметно можно было подойти довольно глубоким оврагом. И Громов сразу оценил это.
Открыл им высокий худощавый старик. Он молча взглянул на пришельцев, обвел настороженным взглядом двор, пытаясь выяснить, нет ли вблизи еще кого-нибудь, и только тогда молча кивнул, показывая, что можно войти.
- Нужно приютить эту девушку, отец. Хотя бы на сутки-двое. - Громов вопросительно посмотрел на Марию. - А там будет видно.
- Кто такой? - сухо спросил хозяин, поднося керосинку чуть ли не к самому лицу лейтенанта.
- Она медсестра, отец. Работала в больнице, здесь недалеко.
- Да знаю, что медсестра. Узнал. Мария, кажись.
- Мария, - подтвердила Кристич.
- О тебе спрашиваю. Командир никак? В окружении?
- Пока в окружении. Так сложились обстоятельства.
- Сын у меня, Петро… Лозовский… За Днестром где-то был. Месяц как призвали…
- Лозовский? Петро? Нет, не встречал.
- А ведь большая часть войска через наше село отходила. Был бы жив, так… - он осекся, опустил лампу и только сейчас перевел взгляд на Марию. - Тебя что, уже ищут?
- Нет, - ответил за нее Громов. - Можете сказать, что ее мобилизовали, но на пункт сбора она не явилась. И скрывалась здесь.