Несмотря на интеллигентский антураж, манеры у Гебхардта были вызывающе пролетарскими. Он без приглашения хозяина уселся за стол, тут же принялся наполнять бокалы, вскользь пробубнил: "А почему так мало закуски, опять жадничаешь, штурм-баннфюрер?", и не дожидаясь тоста, почти опустошил свою посудину.
- Значит, действуем таким образом, - как старший по чину принялся он инструктировать Хёттля и Софи, с трудом пережевывая при этом своим полубеззубым ртом жесткий бутерброд с ветчиной. - Прибываем единой делегацией. Только так, и во имя рейха!
Софи вспомнила предостережение Хёттля относительно девиза Гебхардта и невольно улыбнулась. Вильгельм проследил за ее реакцией, и тоже едва заметно скривил губы в улыбке.
"Рейхсмедик СС" успел заметить это, однако не предался, как положено в таких случаях, паузе, а еще жестче продолжил:
- Вы, штурмбаннфюрер, выступаете в роли моего ассистента, вы, гауптман Жерницки, - в роли секретаря-референта. Поселение в отеле, мои интервью для прессы, во время которых вы составляете мое сопровождение. Внешне все чинно и благородно. Ибо только так, и во имя рейха! - вот теперь он метнул взгляд на своих слушателей, как профессор, на расшалившихся студентов, однако те были настороже. - Ну а на второй день работы конференции вы уже приступаете к выполнению индивидуальных заданий. Желательно, чтобы американцы сами вышли на меня или на вас, Хёттль. Поскольку о визите нашем они знают, важно, чтобы инициатива самой встречи исходила от них. - Все это он проговаривал низко пригнувшись к столу и воровато осматриваясь по сторонам.
"Такое впечатление, - сказала себе Софи, - что мы на гангстерской сходке, во время которой крестный отец разрабатывает очередной налет на банк. Впрочем, - заметила она, - наш "налет" на Швейцарию не очень-то отличается от банковской "медвежатины"".
- А если не выйдут?
- Тогда в запасе у нас будет достаточно времени, чтобы выйти на них. Только так, и во имя рейха!
- Скорее всего, не выйдут, - обронил Хёттль, он почему-то был настроен крайне пессимистически. - Еще полгода назад они готовы были торговаться и договариваться, а сегодня уже парят над рейхом, как стая ворон над полем битвы.
- Вы забываете о главном интересе американцев - сведениях, связанных с созданием "Альпийской крепости", - напомнила ему Софи. - Поэтому наша задача: подогреть интерес к альпийскому укрепрайону.
Услышав это, Гебхардт с насмешливой снисходительностью взглянул на штурмбаннфюрера, дескать, учись логически мыслить, а не спорить со старшими по чину.
- Допускаю, что на встречу с генералом Донованом или с резидентом американской разведки Даллесом, - профессор на несколько мгновений оторвался от бутерброда, жирными руками полез во внутренний карман и выложил на стол фотографии обоих американцев, - мы с вами, Хёттль, пойдем вместе. Я выступаю в роли чистого дипломата, имеющего полномочия от Шелленбер-га и Кальтенбруннера, с намеком на Гиммлера. Вы же выступаете в уже привычной для вас роли дезинформатора, носителя прямо-таки кладезя "важной" информации, касающейся создания "Альпийской крепости". Словом, вы у нас - основной спец по дезинформации противника. Только так, и во имя рейха!.
- Господи, это ж надо было дожиться до такого титула: профессионального лжеца! - проворчал Вильгельм, нервно прокручивая между пальцами ножу бокала, к которому так и не прикоснулся губами.
- При этом кое-какая информация будет просачиваться и через меня. Только так, и во имя рейха. Но касаться она будет исключительно высшего эсэс-эшелона власти. Например, инспекционного визита в "Альпийскую крепость" рейхсляйтера Бормана, который действительно изучает сейчас подземные окрестности "Бергхофа"; назначения временным комендантом этого укрепрайона барона фон Штубера, действующего под патронатом самого Скорцени, или предполагаемой личности командующего силами безопасности "Альпийской крепости", то есть, по существу, ее гарнизоном.
- И кто же им может быть? - поинтересовался Хёттль.
- Скорее всего, Эрнст Кальтенбруннер.
- Разве не Гиммлер?
- Гиммлер вполне может претендовать на пост главы государства, которое мы попытаемся создать в этом районе. Неужели это не понятно, штурмбаннфюрер? - пристыдил его Гебхардт. - Только так, и во имя рейха!
- Но мы не имеем права говорить о возможном создании в этом районе некоего государства, - заметил слегка обескураженный Вильгельм.
- Почему не имеем? - застыл с бокалом и бутербродом у рта профессор, причем бутерброд этот уже был изъят из тарелки Хёттля. - Кто нам запретил? Только так, и во имя рейха!
- В тех инструкциях, которые получил я, ничего не говорится…
- В Берне я, и только я, буду определять, о чем следует говорить, а о чем нет, - вдруг заносчиво объявил "рейхсмедик СС". И Софи показалось, что он явно "переигрывает" в демонстрации своей значимости, причем причиной такого поведения является присутствие на этой тайной вечере ее, женщины.
- В таком случае надо бы окончательно определиться, - проворчал штурмбаннфюрер.
- Однако мы с Хёттлем, - не придал значения его ворчанию группенфюрер СС, - не будем вторгаться в вашу сферу, гауптман Жерницки. Признаться, я вообще плохо представляю себе, чем вы там будете заниматься, - он пристально посмотрел на Софи, ожидая, что она тотчас же примется посвящать его в тонкости своего задания, но вместо этого услышал:
- Я привыкла работать в одиночку. Всегда - в одиночку. Это мой стиль. И Кальтенбруннер, и Геринг прекрасно знают об этом. Не говоря уже о Скорцени, который лично организовывал эту мою поездку.
- Уважаю Скорцени, - некстати ударился в воспоминания Хёттль. - Мы прекрасно поработали с ним в Будапеште, когда свергали Хорти. Я специально перенес тогда штаб-квартиру в венгерскую столицу, чтобы вместе со своими людьми предотвратить коммунистический переворот, который коммунисты готовили вместе с венгерским движением Сопротивления и который..
- Опомнитесь, Хёттль, - резко прервал его группенфюрер СС. - Мы говорим сейчас не о ваших "венгерских рапсодиях". Речь идет о будущем рейха, крушение которого - вопрос двухтрех месяцев.
- Но в том-то и дело, что чуть ли не каждый руководитель рейха и будущее Германии, и пути выхода из войны видит по-своему.
- А вот об этом не должно быть не сказано ни слова, - потянулся к нему через стол группенфюрер СС Гербхардт. - Только так, и во имя рейха! Как только, мы заговорим об этом, наша миссия потеряет всякий смысл. Мы представляем Гиммлера, Бормана, Геринга, фюрера, наконец; словом, всю верхушку Германии, которая теперь уже сообща пытается наладить связь с англо-американцами и точно также сообща противостоять коммунистической угрозе в Европе. Только так, Хеттль, только так, и во имя рейха.
- Возражений не последует.
- Вы слышали, гауптман Жерницки? Вас это тоже касается.
- К сожалению, тоже. Зато теперь вы понимаете, господа, почему я всегда предпочитаю работать в одиночку, - мило улыбнулась мужчинам Софи.
34
Берн встретил их ранней оттепелью, сдерживаемой холодным ветром, прорывающимся их глубин Швейцарских Альп. Руины городских кварталов, налеты бомбардировщиков и воздушные бои; госпитальные эшелоны и эшелоны с новобранцами, отправляющимися на фронт - которыми, как убедилась вчера во время вечерней прогулки Софи, были забиты все подъездные пути венского железнодорожного вокзала, - все это осталось где-то вдали, за горными перевалами.
Чувство, с которым Софи ступила на швейцарскую землю, можно было сравнить разве что с чувством бедуина, проведшего множество дней в безжизненной пустыни и теперь неожиданно оказавшегося посреди плодородного оазиса, о существовании которого даже не догадывался.
Этот оазис мира больно ранил всякого, кто прорывался сюда из агонизирующей Германии, образцом того, как даже маленькое, по существу беззащитное, государство, "затесавшееся" между враждующими империями, способно не только элементарно выживать посреди огневища мировой войны, но благоустраиваться, развиваться, оставаясь убежищем и примером для множества из тех, кто еще вчера презрительно взирал на нее с высоты своей имперской гордыни.
- А ведь значительную часть жителей этой страны составляют германцы, - с плохо скрываемой враждой произнес Гебхардт, когда в машине германского посольства они въезжали в Берн. Он сидел рядом с молчаливым грузными водителем, наверняка из бывших парашютистов генерала Штудента, и до сих пор угрюмо молчал. Но сейчас его все-таки прорвало. - Причем все они делают вид, что судьба исторической родины их попросту не интересует.
- Не забывайте, что германцы живут здесь не одни, - нарушил обет молчания водитель. - Остальные жители и так воспринимают их, как своих потенциальных врагов, которые только и ждут, когда германские войска вторгнутся в благословенную Богом, мирную Швейцарию, чтобы тут же превратиться в охранников концлагерей, гестаповцев и всех прочих.
- И мы должны мириться с тем, что в соседнем государстве эсэсовцами запугивают маленьких детей! - не сдержался Геб-хардт.
- Как бы там ни было, - завершил свою "реплику из-за кулис" водитель, назвавшийся Шмидтом, - сейчас германские швейцарцы стараются держаться в тени, не то что в сороковом или в сорок первом, когда многие сами готовы были облачаться в форму штурмовиков и эсэс.
- Еще в начале войны я убеждал фюрера ввести войска в Швейцарию, - выпалил Гербхардт, едва дождавшись конца этой реплики. - Мы тогда находились в его летней резиденции "Берг-хоф", все были возбуждены, все пребывали под впечатлением от недавнего присоединения Австрии, и я говорил фюреру: "Теперь - Швейцария. Да, ей можно предоставить автономию на правах свободной земли рейха, но ввести войска следует немедленно, пока Европа не опомнилась. Только так, и во имя рейха!".
Поскольку речь зашла о явной промашке Гитлера, Шмидт и водитель благоразумно промолчали.
"Вот тебе и ответ на то, - сказала себе Софи, - кто таков Гебхардт на самом деле: медик, случайно оказавшийся в СС, или эсэсовец, случайно оказавшийся в медицине? Вспомни, сколько раз тебе приходилось в кроваво-террорном 37-м году отвечать на подобные вопросы там, в СССР, всякий раз вставая перед дилеммой: "Так все-таки, это журналист, учитель, писатель, случайно оказавшийся в рядах коммунистов?! Или же коммунист, случайно оказавшийся в рядах людей этих благородных профессий?".
К сожалению, ни возле одного из старинных отелей, мимо которых они проезжали, машину свою Шмидт так и не остановил. Они выехали за город и, немного пропетляв по серпантину, ока-запись у трехэтажного, охваченного двумя большими флигелями "Горного приюта".
- А почему нас поселяют не в отеле "Империал", - успела спросить Софи, прежде чем оставить машину, - как было обусловлено?
- Только сегодня решено было перевести вас в "Горный приют", - ответил водитель.
- Причем перевели только нашу делегацию?
- Только вашу. По просьбе наших американских коллег.
- С этого надо было и начинать, Шмидт-Мюллер вы наш, - упрекнула Софи. - А не темнить почем зря.
- Да-да, господа, да… - встретил их в просторном, окаймленном горными пейзажами полотен фойе сам хозяин этого заведения - вальяжный добряк, несуразно бесформенный, затянутый в плотный жилетообразный корсет какой-то аляповатой раскраски, - вокруг все еще полыхает война, мир все еще погружается в тьму руин, но ведь, освященная всеми религиями мира Швейцария, слава Богу, не воюет. Поэтому, где всяк ищущий покоя может обрести его, как не в Швейцарии? А куда всяк добравшемуся до вожделенной Швейцарии податься, как не в "Горный приют" старого сербо-итальянца Ангела Боша из Триеста?
- Уверена, что не так уж и часто в вашем "приюте" поселяются дамы из высшего общества, - сказала Софи уже после того, как двое коридорных подхватили вещи ее спутников и понесли в правый флигель.
- В любом случае вы будете первой одесситкой, госпожа Жерницкая, - по-русски, с приятным акцентом произнес Бош, вернув ее фамилии исконное окончание "ая".
Удивляться осведомленности хозяина отеля не имело смысла, она уже давно вращалась в том мире, где удивляться чему-либо становилось плохим тоном.
- Уверены, что первая? - спросила она, направляясь вслед за носильщиком к лифту, который должен был доставить ее на третий этаж.
- К тому же настолько выразительная, - невежливо втиснулся вместе с ней в лифт и сам хозяин.
- Правильное слово подобрали, господин Бош: "выразительная". Позаботьтесь, чтобы пребывание здесь первой одесситки будет увековечено мемориальной доской. С именем и датой, как положено.
- Почему бы не ограничиться указанием того, что здесь останавливалась доктор искусствоведения, известная меценатка, владелица самых известный картинных галерей Европы?
- Какой же вы негодяй, Ангел вы наш из Триеста! - возмутилась Софи, уже входя в просторный номер с видом на заснеженную седловину хребта. - Собрать столько сведений о скромной, стареющей женщине! И ради Бога, обойдемся без утешительных комплиментов.
35
Солнечные лучи еще только дотягивались до альпийского перевала, которого, очевидно, достигали разве что альпинисты, поэтому он казался хотя и очень близким, но в то же время неприступным и холодным. Любоваться такими пейзажами южанка Софи предпочитала только из окна, или на полотнах пейзажистов, да и то, сидя у печи или камина и укутавшись теплым пледом.
- Когда наступает настоящая весна, перевал этот, его называют Легионерским, превращается в цветущий альпийский луг, - произнес Ангел из Триеста, останавливаясь рядом с ней, - а ца вон том, западном склоне вершины прошлой весной видели эдельвейс. По легенде, в последний раз этот цветок появлялся здесь еще во времена Римской империи, когда на этом перевале в течение какого-то времени стоял дозор легионеров. Говорят, что новое явление эдельвейса - вещий знак: дело, слава Всевышнему, идет к миру.
- Вам-то чем война не угодила? По-моему, вы неплохо в ней устроились, - обвела взглядом прекрасно меблированный люкс, в котором Ангел поселил ее.
- Свой приют я купил еще до войны, и устраиваюсь в этом мире не благодаря войне, а вопреки ей.
- Ой, что-то мне не верится, Ангел вы мой!
Жестом гостеприимства он пригласил Софи к высокому шахматному столику, на котором уже стояли наполненные вином бокалы красного вина и тарелки с неизменными бутербродами, только на сей раз толщина ветчины значительно превышала толщину хлеба: швейцарцы, они могли себе позволить…
- Согласен, грехов у меня наберется не меньше, чем у вас, гауптман Жерницки, - перешел хозяин на германский. - Но мне хочется, чтобы такой же приют Ангела Боша из Триеста появился и по ту сторону границы, то есть в Германии, во Франции, в Италии, Чехии, в моей забытой богом Сербии, наконец.
- Из рейха нас прибыло трое. Почему опекать вы стали именно меня? Только ли потому, что потянуло на запах женских духов?
Ангел поднял свой бокал, движением подбородка подбодрил к этому же Софи. Они выпили за то, чтобы нынешней весной весь перевал покрылся эдельвейсами. Вино было охлажденным и бархатисто-терпким с едва уловимым сладковатым привкусом. Заметив, что женщина дегустирует напиток, Бош объяснил, что это одна из марок "Токайского" вина - дамская и что знакомый венгерский винодел - из сербов, осевших в Венгрии еще тогда, когда Сербия и Венгрия входили в состав одной империи - прислал ему под Новый год двести бутылок такого вина прямо из Токая.
- В прошлом году он прислал сто бутылок этой же марки, но я их забраковал. Само по себе вино неплохое, но… не для истинных леди. Ангел Бош из Триеста хочет, чтобы, пригубив такое вино, женщина ощутила себя дамой из высшего света, истинной леди, каковой чувствуете себя в эти минуты вы, прекрасная Софи. Венгр - настоящий мастер. Он не обиделся, не обозлился и не опустил руки, нет, как истинный мастер, он облагородил свое рвение, и вот, у нас на столе - прекраснейший из напитков Европы.
Жерницки вполне допускала, что Ангел слегка привирает, однако слушать его все равно было приятно: чем только не забивают себе голову люди, которые не знают, что такое настоящая война! К тому же ей запомнилось выражение Боша, точнее, сама мысль, заложенная в этом выражении: познав поражение, настоящий мастер "не обозляется и не опускает руки, он облагораживает свое рвение!".
- Какие бы прекрасные байки о сербе-виноделе из Токая вы сейчас ни рассказывали, Ангел вы мой, вопрос остается в силе. Почему такое внимание именно мне, а не двум джентльменам, которые значительно выше меня по чину?
- Не скрою, по натуре я настоящий женский идолопоклонник.
- Как всякий уважающий себя мужчина, - снисходительно пожала плечами Софи.
- И с удовольствием проведу с вами ночь-другую, если только представится такая возможность.
- А что, все может случиться в этом мире, - чувственно лизнула Софи кончиком языка верхнюю губку.
- Тем не менее опекать я вас принялся не из-за ваших духов, кстати, не очень удачно подобранных, я подарю вам настоящие, изысканные французские духи еще того, довоенного производства. - С располневшего лица Ангела Боша вдруг сошла маска "добряка", оно стало сосредоточенным и суровым, с какими-то черточками ожесточения. - Меня попросил об этом известный вам "человек со шрамами". Правда, кое-какие справки о вас я навел уже сам, по своим собственным каналам.
- Какой же вы негодяй, Ангел Бош! - артистично ужаснулась Софи, прибегая к своей излюбленной в подобных ситуациях фразе. - Нет чтобы сразу же признаться, что выполняете волю одного из самых ревнивых моих поклонников!
- Да, это так. Скорцени, которого здесь действительно называют не иначе, как "Человек со шрамами", убедительно попросил взять вас под свою охрану и всевозможную опеку, пресекая любые попытки притеснять вас, от кого бы они ни происходили.
- И давно вы знакомы?
- Вам я, пожалуй, могу сказать, тем более что времени прошло немало. С тех пор, как в 1934 году, после провала путча, организованного в Вене 89-м штандартом СС, Отто, вместе с двумя своими товарищами, какое-то время скрывался у меня, здесь, в еще недостроенном "Горном приюте", под чужим именем, с документами, которые получил из моих рук.
- Они тогда здорово набедокурили?
- Напали на резиденцию федерального канцлера на площади Ам Бальхаузплац, развеяли охрану и убили канцлера Энгельберта Дольфуса. Как потом выяснилось, стрелял не лично Скорцени. Его команда сняла охрану и потом держала оборону у входа во дворец, но вина его от этого не уменьшалась. Это была первая попытка аншлюса Австрии с рейхом, на которую так уповал фюрер и которая удалась лишь в марте 1938 года, когда Скорцени лично арестовывал и федерального президента Микласа, и федерального канцлера Шушнига. А тогда, в тридцать четвертом, он вернулся от меня в Австрию, имея твердое алиби своего пребывания во время путча в Швейцарии, и на какое-то время превратился в управляющего делами известной строительной фирмы, а вскоре женился на дочери председателя "Рейхсбанка" Яльмара Шахта.
- Ну, с женитьбой он, очевидно, поторопился, - как бы между прочим проворчала Софи.