Когда он подбирал первую пятерку, то сразу же подумал о Юзефе. Был уверен в нем. А вот на Метека трудно рассчитывать. Тот пошел уже своим путем. Во время обеденного перерыва Матеуш отозвал Юзефа в сторону. Никто не удивился: отец хочет поговорить с сыном. Старый Коваль сразу же изложил суть дела. Юзеф медленно жевал хлеб, запивал кофе и молчал. Дождавшись, когда отец закончит, он отрицательно покачал головой.
- Ничего из этого не выйдет, - сказал он.
- Почему? - удивился отец. Он даже почувствовал себя оскорбленным.
- Это не для меня.
- Як тебе серьезно… Говори, в чем дело?
- Собрания, разговоры, листовки, дискуссии… - раздраженно ответил Юзеф. - Гитлера листовками не испугаешь.
- Придет время и на что-нибудь большее.
- Вот именно придет. Тогда потребуется армия. Я уже принял присягу.
- В армии? Когда? - удивился старый Коваль. - До войны?
- Что ты!.. Разумеется, теперь в "Союзе вооруженной борьбы". Фрицы еще дождутся, мы устроим такое восстание, что без штанов унесутся. В этом вся суть, а не в пустой болтовне.
- Значит, не хочешь быть вместе с нами?
- Не могу.
Так Матеуш остался один. С тяжелым сердцем "прощупывал" он Козу, Рулку, Кужидло и Ключеков. И думал при этом, что поздно они начали. Сколько таких Метеков, Юзефов, жаждущих дела и борьбы, забрали уже к себе организации, созданные лондонским правительством…
Ребят с детских лет учили заботиться не только о себе, но и об общем деле. Ничего удивительного, что они не могут сидеть спокойно. Тянет их к действиям, к борьбе. Хорошо, что не к самогону или к какой-нибудь торговлишке. Сколько есть людей напуганных, живущих лишь сегодняшним днем, думающих только о жратве!..
Первое собрание состоялось у Рулки. Его мать уехала в деревню к родным, и Войтек остался хозяином домика, стоявшего в конце маленькой улочки. Место хорошее, так как видно каждого прохожего, а сзади дома - сады. Удобный путь для ухода. Рулка поставил на стол бутылку водки и разложил карты.
- В случае чего, - улыбнулся он, - в субботу после работы можно выпить.
Кужидло уселся в углу и молчал, осматривал пришедших. Коза здоровался с каждым входившим, крепко пожимая руки. Парень он здоровенный, плечистый, полный жизни. Знают его люди на кирпичном заводе и уважают.
- Матеуш, чего ждешь? - наконец подал голос из своего угла Кужидло.
- Еще кто-нибудь должен прийти? - спросил Коза.
Матеуш взглянул в окно. Он ждал токаря Ласковского.
Когда все собрались, Коваль обратился к товарищам.
- Садитесь, - пригласил Коваль. - Есть о чем поговорить.
- О чем? - сразу же спросил Кужидло.
- Я разговаривал с каждым в отдельности. Теперь мы собрались, чтобы поговорить вместе. Я не хочу долго распространяться, так как каждый сам видит, что к чему. Война и фашисты в стране.
- Это все? - снова спросил Кужидло.
- Остальное скажет присутствующий здесь товарищ.
- Откуда он?
- Знаете, как теперь… - начал Матеуш, но Кужидло сразу же прервал его:
- Не считай нас детьми, Коваль. Фамилия нас не интересует.
- Тогда чего же вы хотите?
- Знать, кто прислал товарища. Партия?
- Рабоче-крестьянское объединение.
- Что это такое?
- Организация.
- Какая? Чего она хочет?
И тогда отозвался Ласковский. Вроде бы он не говорил ничего нового - об оккупации, о Гитлере, но все как-то иначе…
- А партия? - спросил Кужидло.
- Мы здесь все свои, - сказал тогда Ласковский, - у нас нет никаких тайн. Вы, товарищ, состояли в партии?
- Нет.
- А я думал, поскольку вы так спрашиваете…
- Не состоял, - буркнул Кужидло, - но речь не только обо мне. Партийных в Мнихове было мало, а симпатизирующих партии много. - Кужидло слегка покраснел от волнения. - Партийные руководили нами, когда мы боролись с капиталом. Поэтому теперь я спрашиваю о партии.
- Он прав, - вмешался в разговор Коза.
- Вы слишком много от меня требуете. - Ласковский слегка смутился.
- Если мы должны рисковать головой, - не уступал Коза, - то хотим знать правду.
- Давайте сперва поговорим о себе, - вмешался Матеуш, желая поддержать Ласковского, - о работе, о том, что можно сделать в Мнихове.
- Для этого мы и собрались, - добавил токарь, обрадованный поддержкой Матеуша. - Но сначала надо выяснить, кто готов вступить в организацию. Вы, Коваль, что на это скажете?
- Вступаю.
- А вы, товарищ? - спросил он Козу.
- Согласен.
- Мы тоже, - буркнул Ключек за себя и за сына.
- Включайте и меня, - сказал Кужидло и внезапно обернулся к Ковалю: - Хорошо, Матеуш, что мы снова собираемся все вместе. Только я хотел бы спросить, если можно…
- О чем?
- Где твои сыновья? Если же конспирация запрещает говорить об этом, я снимаю вопрос.
Матеуш покраснел. Все смотрели на него, будто спрашивали: почему действительно здесь нет ни одного из молодых Ковалей? Матеуш мучительно думал, с чего начать. И в этот момент на помощь пришел Ласковский.
- Мы вступаем не семьями, а каждый индивидуально, - сказал он. - И лучше лишнего не знать.
- А меня примете? - спросил Рулка.
- Конечно.
После собрания Матеуш решил рассказать Ласковскому о сыновьях. Токарь слушал, не прерывая. Лишь под конец сказал:
- За вас поручились. Жалко, что вы раньше мне не рассказали об этом. Между своими должно быть взаимное доверие, понимаете? Времена теперь такие, что без доверия ни шагу.
Больше к этому вопросу уже не возвращались. Вскоре появились новые заботы и заслонили собой старые. Коваль заметил, что Здишек Бонк стал очень говорливым. В перерывах подсаживался к людям, затевал разговоры. Матеуш прислушивался к этим разговорам и выяснил, что Здишек дословно пересказывает то, о чем Коваль читал в радиобюллетене. Матеуш сразу же сообщил об этом Ласковскому.
- Зачем вам вмешиваться в это дело? - поморщился токарь.
- Бонн очень неосторожен. Может, мне поговорить с ним?
- Я беру это на себя.
- Только не тяните.
Однако кто-то другой оказался более быстрым. Два дня спустя Бонк не пришел на работу, а в обеденный перерыв к Ковалю подошел бледный и растерянный Линчак, товарищ Юзефа.
- Бонка посадили, - зашептал он взволнованным голосом.
- Кто? - Коваль внутренне весь напрягся.
- Гестапо… И теперь я не знаю, оставаться мне здесь или убегать.
- Почему тебе надо убегать?
- Я вступил в организацию.
- Не боишься говорить об этом?
- С вами нет. Но только с вами.
- Не ночуй дома.
- А как с работой? Ведь и отсюда могут взять.
- Поговори с доктором Турчаньским, может, он даст на несколько дней освобождение.
Вечером к Матеушу пришел Ласковский. Коваль встревожился, так как такие визиты допускались только в крайних случаях.
- Бонк схвачен, - заявил Ласковский. - Кто-то его выдал.
- Знаю. Есть о нем какие-нибудь сведения?
- Только то, что сидит в гестапо.
- Людей надо обезопасить, - произнес задумчиво Матеуш.
- Как? - Ласковский поднял голову, глаза их встретились, и Коваль понял: токарь охвачен страхом, обыкновенным человеческим страхом. - Как? - повторил Ласковский. - Бонк меня знает. Если выдаст… - голос у него дрогнул, - куда я денусь? Да к тому же с семьей… А Франек Пясецкий, Сырек, Линчак, Забсрак - вся его пятерка?
- У Бонка была пятерка?
- Только недавно сколотил. Нужно их теперь предупредить.
- Теперь?
- Теперь. Ведь если Бонк не выдержит… Пока скажите им, чтобы во всяком случае не ночевали дома. А днем…
- Вот именно - днем… Ходить на работу?
- Что делать, - вздохнул Ласковский, - нельзя бросать работу. Иначе их сразу же заподозрят.
- Пусть Коза предупредит всех на кирпичном, а я возьму на себя тех, кто работает в мастерских, - предложил Матеуш.
- Согласен. Ну а в случае чего, - сказал Ласковский и замолчал, словно хотел собраться с духом, - в случае чего, вы продолжите работу. И обдумайте, кого можно на ваше место, так как, если я не выдержу в гестапо…
- Должны выдержать.
- Болтовня! - взорвался Ласковский. - А в себе вы полностью уверены?
- Ну…
Больше об этом разговоров не было.
А когда осенью сорок второго Коваль узнал о гибели Ласковского в одном из боев партизан с немцами, то подумал, что токарю, может быть, и повезло: погиб с оружием в руках, а не в подвале гестапо.
А у Бонка, на вид такого сильного и здорового парня, было больное сердце. И это оказалось спасительным и для него и для организации. Он просто не выдержал побоев, умер во время допроса. Разъяренные гестаповцы в течение нескольких минут даже не замечали его смерти и продолжали избивать труп. При известии о смерти Бонка Коваль вздохнул с облегчением и тут же испугался. До чего дожили… Смерть человека вызвала облегчение…
* * *
Что было - то было, а теперь нужно действовать, чтобы никто не смог сказать: доверили руководство старому дурню, который занимается только болтовней. Обязательно надо установить связь с деревней. Правы те товарищи, которые настаивают на укреплении связи с деревней. Ведь без помощи крестьян партизанские действия не начнешь. Но в деревню не пойдешь погулять после работы. Нужно время… При случае поговорил с Юзефом и пожаловался на усталость. Сын обещал что-нибудь придумать и действительно достал отцу медицинское освобождение на целую неделю. Матеуш решил отправиться к Шимеку Козеку. Мужик смышленый, знает людей. Из города Коваль вышел ранним утром, чтобы никто не увидел, какие прогулки он совершает во время "болезни". Попутный грузовик подвез его до развилки между Ленками и Едлиском. Он хотел заплатить, но шофер только махнул рукой:
- Купите себе, дед, что-нибудь поесть.
Конечно, в кузове были торгаши, которые могли заплатить больше, чем он. А вот что касается "деда", то ему стало смешно. Действительно, он сильно поседел, но силу свою еще не утратил.
До Домбровки ближе всего идти лесом. Матеуш шел спокойный и умиротворенный. Лес жил своей жизнью, словно и не было войны, кровавых людских печалей. Всегда одинаковый, задумчивый, убаюканный птичьим пением. В голову лезли воспоминания. Вот здесь, например, он встречался с Валерией. Ничего тогда ему не стоило вечером выйти из города, возвратиться ночью домой, а утром пойти на работу. Бывало, что и вообще не ложился спать. Эх, давние времена, давние заботы. Если бы всю жизнь были только такие заботы…
Коваль подошел к дому Шимека, остановился у калитки, посмотрел вокруг. За время его отсутствия здесь мало что изменилось. Только овин еще больше почернел да изгородь подгнила. Пока он стоял так, из-за хлева вышел странный человек: одет в штаны из дерюги и вытертую куртку с чужого плеча. Несмотря на то что молодой, двигался медленно, с усилием; изможденное лицо, посеребренные сединой виски.
- Где хозяин? - обратился к нему Коваль.
Человек показал рукой на рот, что-то забормотал и, не оборачиваясь, пошел к овину. Коваль смотрел ему вслед. Было в нем что-то такое, чего Матеуш не смог бы объяснить словами. На миг шевельнулись далекие воспоминания, ожил в памяти стершийся образ… А из хаты уже шел Шимек, хлопал Коваля по спине, обнимал.
- Сколько лет, сколько зим, Матеуш! Наконец выбрался к нам.
- Нынче трудно по гостям ходить. Ты бы тоже мог с базара к нам заехать.
- Какие там базары, - махнул рукой Шимек, - смех один.
Войдя вместе с гостем в хату, Шимек вытащил бутылку самогона, кусок сала, принес кислой капусты. Жена Шимека разогрела борщ. Сначала выпили за то, чтобы Гитлера скорее черти в ад забрали. Самогон был крепкий и на вкус приятный. Беседа потекла оживленнее.
- Человеку, пожалуй, ничего не остается, как только выбрать сук потолще да повеситься. Зерно дай, а сколько тебе останется - их не касается. Свинью дай, молоко дай, подати заплати, каждому полицейскому надо в сумку положить курицу, масла или яиц. В гмине, если не подмажешь, ничего не добьешься.
- Однако завел себе батрака, - усмехнулся Матеуш.
- Да вот прибился к нам тут один немой, - начал поспешно объяснять Шимек. - По правде говоря, у меня нет для него особой работы, ведь у нас в доме три здоровых мужика…
Скрытое беспокойство Шимека удивило Коваля.
- А откуда он родом?
- Не знаю, у него нет никаких документов, а от него самого что узнаешь? Спрашивал у людей, но никто ничего о нем не слышал. Сжалился над убогим, миска похлебки не разорит меня.
- И даже не знаешь, откуда он прибрел?
- Нет.
- Действительно?
- Ты что? - обиделся Шимек. - Стал бы я скрывать от тебя.
- Твое дело, - сухо бросил Коваль.
Шимек задумался. Потом наполнил стопки. Выпили, снова налил.
- Как ты узнал?
- Ведь я служил в русской армии, их человека сразу узнаю.
И тогда Шимек рассказал… Русский пришел по первому снегу. Худой, обросший, оборванный, в горячке. Оказалось, что с транспорта военнопленных бежала группа советских бойцов. Выпрыгивали из вагонов под огнем автоматов. Мало кто уцелел. Сейчас они живут в лесу. Сельчане приносят им пищу, но делают это в большой тайне, потому что боятся. Староста получил из гмины предупреждение: кто станет помогать беглецам, будет расстрелян. За выдачу беглеца - награда.
- А вы все-таки помогаете.
- Да, - ответил Шимек. - Совесть не позволяет поступить по-другому.
- А что дальше?
- С кем?
- Ну хотя бы с ними.
- Откуда я знаю?! - рассердился Шимек.
- А я вот тут кое-что надумал, - начал осторожно Коваль, - и для них, и для ваших парней.
- То же, что и твой Метек? - зло спросил Шимек.
- О чем ты говоришь? - удивился Матеуш.
- Не знаешь?
- Нет.
- Записался в войско лондонского правительства и пришел к моим ребятам за винтовкой. Я велел дать. А то черт его знает… У нас в деревне есть несколько человек из "Союза вооруженной борьбы", и я предпочитаю не ссориться с ними. А ты зачем пришел?
- Во всяком случае, не за оружием. Партия… - произнес он и стал ждать, как будет реагировать на это Шимек. В Домбровке ведь были когда-то люди, симпатизирующие компартии.
- Какая? - спросил наконец Шимек.
- Польская рабочая партия.
- Мы крестьяне, - буркнул Шимек, - земледельцы.
- Еще не знаешь, а уже ершишься.
- Мужиков всегда пороли.
- А разве рабочих жалели?
Что-то, не ясное еще самому Шимеку, заставило его слушать гостя.
- Думаете войну за печкой просидеть? - Матеуш не мог удержаться, чтобы не съязвить. - Пусть другие своей головой рискуют, да?
- Чего ты от нас хочешь?
- От вас? Это от кого?
- Ну, от мужиков.
И тогда Матеуш достал листовки.
- Почитай, - сказал он, - потом поговорим.
- Почитать можно, - согласился Шимек. - Поговорить тоже…
- А теперь дай мне какую-нибудь работу.
- Работу? - Шимек почесал голову. - У меня нет никакой работы. Походи, поспрошай сам. На дворе весна. Мастеровому человеку сейчас работы хватит с избытком.
Остаток дня Матеуш провел среди крестьян. Оказалось, что его рабочие руки здесь очень нужны. А за работу ему обещали заплатить продовольствием. У Шимека он ничего не хотел брать. Хозяйство небольшое, а ртов много.
Вечером к Шимеку пришли двое. По тому, как он обращался к ним, чувствовалось: это важные люди. Особенно этот высокий, плечистый.
- Так вы от партии? - бесцеремонно спросил Коваля высокий.
- А с кем имею честь?
- Скажи, - вмешался Шимек, - ему можно.
- Хорошо. Есть тут у нас своя группа. Участники довоенного крестьянского движения и, вообще, мужики. Почитали мы листовки, которые вы дали Шимеку.
- Ну и как?
- Программа подходящая. Только что дальше?
- После войны?
- Именно. Колхозы, коммуна?
- Мы считаем, что демократия.
- Красивое слово. С прежней коммунистической партией мы не очень были согласны. Мы хотим без помещиков, но и не в колхозы. Мы - крестьяне…
- Вы не очень похожи на крестьянина.
- Я по профессии учитель, но сам сын крестьянина.
- В первую очередь нужно бороться с Гитлером.
- Одним?
- Зачем? И мы, и вы, и другие… Разве мало хороших поляков, пан учитель? Только их нужно собрать.
- Какой я пан… Но бороться мы хотим.
- Мы тоже. Поэтому ищем всех желающих.
- Крестьяне хотят знать, за что они будут бороться, - продолжал учитель. - Нас уже раз обвели вокруг пальца. Обещали аграрную реформу, а что вышло? Крестьянин хочет иметь голос в государственных делах, ведь он основа нашей страны.
- Одно знаю, - решительно сказал Матеуш, - не надо оглядываться на разных союзников. Только один из них может нам помочь, а мы ему.
Разговор протекал то спокойно, то обострялся. Трудно было отвечать учителю: мужик он образованный, может так завернуть, что и не найдешь ответа. Коваль знает, что нужно вместе идти против фашистов, что они должны опереться на надежного союзника, на Советы, но говорить об этом трудно. Сидит эта правда в сердце, а высказать ее словами нелегко. Иное дело - в городе, с рабочими. Понимают тебя сразу, так как у них та же работа, те же заботы, что и у тебя. А учитель все сводит к политике, развивает крестьянский вопрос. И знает лучше, чем Коваль, что компартия когда-то говорила о крестьянстве. Но его товарищ и Шимек поддержали Коваля. Сошлись в конце концов на том, что в политическом отношении они будут самостоятельны, а бороться против оккупантов станут вместе. А где и когда эту борьбу начнут, согласуют позднее.
Когда гости ушли, Матеуш спросил у Шимека:
- Что у вас, собственно, произошло?
- А что?
- Не прикидывайся. Тянулись ведь к партии, а теперь что? Этот учитель умный человек, но весьма странно рассуждает об этом крестьянском государстве.
- Старый крестьянский деятель…
- Я ничего не имею против него.
- Тогда о чем речь?
- О наших людях.
- Не горячись, Матеуш. Мы поддерживаем контакты с учителем, так как не можем сидеть без дела. В группе у него несколько парней, есть оружие. А это уже кое-что.
- Конечно, стоит иметь таких союзников.
- Пока учитель не допускает контактов с лондонской организацией. Не очень стремится и к верхушке крестьянской партии.
- На кого же он ориентируется?
- Ищет, с кем пойти. Он честный человек. Присылай нам газеты, а мы будем давать их людям. Пусть читают, размышляют. А потом увидим.