– Много их там? Имею в виду, живых.
– Живых – до полуроты. Похоронят и пойдут догонять свой полк. Основные события развернутся, очевидно, к вечеру. Когда фрицы обнаружат, что на полуостровке нет ихнего гарнизона.
– Что значит: "похоронят и пойдут"? Черный юмор у тебя, капитан.
– Мы тут прихватили в плен ротного, гауптмана. Ну, потолковали на баварском диалекте. Мы ему – жизнь, он нам – несколько часов передышки.
– Слушай, капитан, что ты там Ваньку валяешь?! С немцем… На баварском диалекте… Кто это с ним так поговорил – "на баварском диалекте"?
– Я и поговорил, капитан Беркут, – решил Андрей, что лучше уж самому доложить начальству, все равно ведь донесут. – Подробности моего появления здесь – у генерала Мезенцева.
– Да в курсе, в курсе!.. Дело не в диалекте, а в переговорах с фашистским офицером, – раздраженно уточнил майор. И, немного помолчав, тихо произнес: – Будем считать, что об этих переговорах я не знаю. Ты не докладывал, я – не слышал. Понял, капитан?
– Так точно.
– И впредь, чтобы… Кстати, о тебе уже по рации справлялись. От имени Украинского штаба партизанского движения. При этом немного рассказали о твоих похождениях. Честно говоря, я не всему поверил. Но теперь вижу, что…
– Почему не было связи с вами, товарищ майор? – перебил его Беркут, не желая выслушивать мнение начальника разведки о своих похождениях. – Передислоцировались, что ли?
– Отогнали нас на два километра. Но сейчас противник остановлен. Кабель, как сам понимаешь, он пока не обнаружил, связисты постарались.
– Просьба есть: не завтра – так послезавтра река покроется льдом. Нужно будет время от времени вздалбывать его в районе Каменоречья. Артиллерией или авиацией. Это обеспечит нам тылы. Базироваться будем в каменоломнях плато, и на самой косе. Там тоже небольшая штольня. Все остальное пространство плато можете обрабатывать с земли и воздуха.
– Понятно, капитан, понятно. Сколько у тебя людей?
– В строю семьдесят три. Несколько человек прорвалось к нам из окружения… К вечеру попытаемся устроить "проверку документов" на шоссе.
– Открытым текстом говоришь? Впрочем… Проверка – это необязательно. Ваша задача…
– Задачу я знаю.
– Но если все же пойдешь, – а в этом деле, как сообщили из Центра, ты большой спец, – любые документы, карты – все в трофеи. И немедленно сообщать. Связь постараемся удерживать.
– Для поднятия духа бойцов это очень важно.
– Да, из Москвы просили вырвать тебя из этого котла и переправить в распоряжение Украинского штаба партизанского штаба. Я, конечно, объяснил ситуацию. Но у них там свои представления о том, что здесь происходит. "Любой ценой вырвать!". Поэтому обязан предложить: оставляй гарнизон плато на любого офицера, какой окажется у тебя под рукой, и можешь переходить линию фронта. Не тебя учить, как это делается. Есть там у тебя офицер?
– Есть. Лейтенант Глодов.
– Глодов? Понятия не имею, кто таков. Но это неважно. Передавай командование и…
– Исключено.
– Что значит "исключено"?
– Останусь здесь, пока не выполню приказ комдива.
– Комдив будет в курсе. Можешь считать, что это и есть его новый приказ.
Беркут недовольно покряхтел и вопросительно взглянул на вновь вытянувшегося в струнку ефрейтора-связиста.
– Не могу я оставить здесь этих людей. Они нащипаны из разных частей, и незнакомого лейтенанта вряд ли признают. Да и не продержатся они тут без меня и суток. Обычные окопники. Ни у кого нет опыта партизанской войны, боев в окружении. Словом, остаюсь я.
– Ну… смотри, – замялся теперь уже майор. – Мое дело передать требование штаба. На твоем месте, я бы тоже вряд ли оставил там солдат, – произнес Урченин таким тоном, словно хотел оправдаться за свою настойчивость. – Да и нам повезло, что ты там оказался. Просьбы есть?
– Есть. Не засиживайтесь на теперешних позициях до весны. Прорывайтесь к реке.
– Понято, поня…
В это мгновение трубка вновь замерла. Беркут вопросительно посмотрел на телефониста. Несколько минут тот усердно крутил ручкой, хотя по тому, как она шла, сразу же можно было определить, что на линии обрыв.
– Уже сполняю. Но обрыв на том берегу. Нет, я, конечно, пройду до реки. Но в реке у нас тоже надежно, вся линия на грузилах. Обрыв на том берегу, – засуетился телефонист, – это я вам точно говорю.
– Все равно проверить. Кабель тщательно замаскировать. Аппарат – в каменоломню. Сколько у тебя аппаратов?
– Три взводных. Да артиллеристы один подарили.
– Соедини наш подземный КП с той штольней, что на краю косы. Последние часы, наверное, будем держаться именно там. Два других аппарата – на связь между КП и постами на дальних выходах из каменоломень. Сержант Сябрух проведет.
– Уже сполняю.
17
Кроме той комнатушки, которую облюбовал капитан, в доме было еще две – занимаемых хозяином и светловолосым парнишкой, на вид лет шестнадцати. И старика, и парнишку Андрей видел только мельком. Дед встретил его на пороге и с первого взгляда установил, что "командиру-офицеру надо отоспаться, потому что, как с креста снятый" (при этом старик говорил о нем в третьем лице, словно самого "командира-офицера" рядом с ним не было), и толкнул первую в тесном коридоре дверь.
– Вот здесь. Тепло и заупокойно.
– Главное, что "заупокойно", – согласился Беркут, очень уж кстати пришлось это словцо, смысл которого старик истолковывал, очевидно, по-своему.
– Однако остальное войско пусть пока побудет в других хатах и сараях. У меня должен квартировать только командир-офицер.
– Вот он и квартирует, – сонно уведомил его капитан.
Кровати в комнате не было. Ее заменял низкий, застеленный серым одеялом лежак.
Андрей механически стащил сапоги, расстегнул портупею и, засунув пистолет под подушку, тотчас же, не дождавшись ухода старика, уснул. Последнее, что он запомнил – от выглядывавшего из-под одеяла кончика подушки повеяло знакомым ему немецким солдатским одеколоном и почему-то женскими волосами.
Впрочем, Андрей решил, что запах женских волос – это ему уже во сне. На том первое знакомство с хозяевами мрачного, сложенного из мощного камня-дикаря (а не из песчаника, как остальные дома на хуторе) пристанища и закончилось. Однако выдалось оно не последним.
Сейчас, одевшись и выйдя в коридор, Андрей на минутку задержался, прислушался к покашливанию старика, очевидно, тоже "заупокоившегося" возле печки, и подумал, что надо бы с ним поговорить, расспросить о каменоломнях и ближайших селах. Но решил, что это еще успеется, и стучаться в дверь не стал.
Вышел во двор. Определить, какая сейчас пора дня – полдень, вечер или утро, – почти невозможно. Густой медлительный снегопад ограничивал мир человека тремя шагами видимости. Но сегодня он был как нельзя кстати. Не исключено, что снегопад тоже сдерживал активность противника, упрятывая полуостров от глаз тех, что проходили колоннами по шоссе.
Щедро усыпанная крупным щебнем дорожка привела Андрея к выступу, за которым начиналась основная выработка. Оттуда уже доносились многоголосый говор, смех, запах дыма и чего-то съестного.
– Товарищ капитан, – побрел навстречу ему с котелком в руке старшина Бодров, – докладываю: личный состав роты принимает пищу.
Беркут улыбнулся и молча прошел мимо старшины.
– Что, может, не так доложил? – потянулся вслед за ним Бодров. – Извините, что с котелком.
– Дело не в котелке. Я не слышал такого доклада с июля сорок первого, с того дня, когда в последний раз вот так же доложил об этом старшина моего дота. Непривычно. И приятно. Бойцов, не входящих в личный состав вашей роты, накормить не забыли?
– Господь с вами, сейчас тутычки все наши, – искренне обиделся старшина. – И котел заготовили, считайте, на полную роту. С добавкой. Кашица, правда, негустая, экономная, но дело-то фронтовое.
– Всем сидеть. Продолжайте прием пищи, – мягко скомандовал капитан, видя, что кое-кто из бойцов начал подниматься с разбросанных под большим каменным карнизом камней. – Чтобы в будущем не приходилось прибегать к подобным уточнениям, отныне все мы, оказавшиеся здесь бойцы из разных частей, будет именоваться "гарнизоном плацдарма". Меня же будете называть "комендантом гарнизона".
– Так оно правдивее будет, товарищ комендант гарнизона, – признал старшина. – Только вы бы немного о себе рассказали, бойцы интересуются.
Походная кухня дымила под тем же карнизом, под которым располагались бойцы, только стояла она у входа в одну из боковых штолен. Как потом объяснил старшина, загнали ее туда еще позавчера, когда рота временно оказалась во втором эшелоне, на отдыхе, вместе со всем батальоном ждала пополнения, и даже вынашивала мысль об отводе в более глубокий тыл на переформирование.
– Правильно, что интересуются; всегда важно знать, кто с тобой рядом в окопе, с кем ты завтра пойдешь в атаку. Я – капитан Беркут. Представитель штаба дивизии. Поскольку я впервые вижу вас вот так, всех вместе, и собираться нам выпадет не часто, хотел бы кратко объяснить задачу, поставленную перед нами командиром дивизии генерал-майором Мезенцевым.
– Во, самим генералом?! – удивленно переспросил кто-то из бойцов.
– Наш гарнизон, в который вошли рота старшего лейтенанта Коруна и группы прорвавшихся сюда во время отступления бойцов из разных частей, получил приказ удерживать этот скалистый район, каменоломни и косу до момента форсирования реки нашими войсками. Задача гарнизона, которым мне приказано командовать, – боевыми вылазками дезорганизовывать переброску по шоссе подкрепления, сковать действия нескольких подразделений противника, заставив их топтаться у каменоломень, и постоянно держать в напряжении ближайшие тылы врага.
– Не знаю, как мы немцев, а уж они нас так "держать" станут, – проворчал все тот же неугомонный боец.
– Но конечная наша цель, – не отреагировал на его слова Беркут, – любой ценой удерживать этот участок как будущий плацдарм, который очень поможет нашим войскам при форсировании реки.
– Ну а какое-нибудь подкрепление нам подбросят?! – перебил его давно небритый боец в изорванной шинели, стоявший в черном проеме штольни.
– Обманывать вас не стану, это не в моих правилах. Уверен, что никакого подкрепления мы не получим.
На каменистом пятачке воцарилось унылое молчание. Бойцов поразило даже не само известие о том, что подкрепления не будет, они и сами в этом не сомневались, а то, как раз комендант уведомил их.
– Неужели генерал так и сказал, что не получим? – недоверчиво поинтересовался боец в изорванной шинели.
– Генерал говорил не о подкреплении, он говорил о скором наступлении наших войск. Что же касается подкрепления… Даже если бы нам его клятвенно пообещали, то фронтовая ситуация сложилась так, что мы оказались в окружении. И на этом, и на том берегу теперь враг, поэтому рассчитывать можем и должны только на самих себя.
18
Какое-то время над каменоломней царило угрюмое молчание.
– Спасибо, что не соврал, капитан, – нарушил его все тот же осипший, басистый голос. – Другой бы начал темнить. С этим, братва, можно воевать.
– Пока что нам противостоит лишь неполная, обескровленная вами в бою рота противника, – продолжал капитан, не реагируя на эту сугубо окопную похвалу. – Подкрепления она тоже не получила и, вполне возможно, уйдет вдогонку за своим полком. Однако немецкое командование очень скоро разберется в ситуации, и тогда нам придется драться за этот хутор и косу днем и ночью. Поэтому сразу после приема пищи нужно взяться всем вместе и завалить камнями проходы между скалами по линии вон того, крайнего дома. Это должна быть невысокая, но мощная баррикада, благодаря которой, используя естественные укрытия, мы смогли бы сдержать хотя бы первый натиск врага.
– Уже почти забросали, товарищ капитан, – вставил Бодров. – Осталось немножко. Нажмем, хлопцы, по-фронтовому, а?
– Нажмем! – не сразу и недружно согласились бойцы.
– Вторая стена должна проходить в пятидесяти метрах от каменоломни. Чтобы перекрыть врагу путь к косе и сюда, к штольням. И третий небольшой завал – на самой косе, чуть впереди подбитого немецкого танка. Сам танк, скалы и небольшая каменоломня, что на косе, будут тем последним рубежом, отступать за который мы уже не имеем права. С особой тщательностью забрасывать камнями дорогу. Чтобы ни танк, ни мотоцикл пройти не смогли. Пусть разбирают завалы под нашими пулями. Увидим, как у них это будет получаться. Сябрух!..
– Здесь я, – появился откуда-то из темноты штольни младший сержант. – Оба мы здесь: я и рядовой Стурминьш.
– Вы прошли штольню?
– Прошли, словно в подземном мире побывали.
– Это эмоции. А что конкретного можете сообщить нам?
– Конкретно получается так, что штольня, которая начинается с того входа, возле которого мы с вами были, соединяется с другой, которая ведет к плавням. А недалеко от плавней эта плавневая штольня разделяется и заканчивается каким-то обрывом, оврагом или как его лучше назвать. Другие штольни тоже осмотрели. Они небольшие, и некоторые из них тупиковые.
– Божественно. Отныне вы, младший сержант Сябрух, назначаетесь комендантом каменоломень. В вашем подчинении – рядовой Стурминьш, водитель грузовика сержант Ищук, телефонист, повар и легкораненые. Выходы замаскировать. Особенно тщательно – тот, что ведет к плавням. Оборудовать в них места для постоянных постов. Дать телефонную связь с ними и с каменоломней, что на косе.
– У одного выхода аппарат уже стоит, – отозвался телефонист.
– Старшина Бодров, ваша задача – срочно подыскать шахтную выработку для арсенала и склада продовольствия. Кухню тоже затянуть в катакомбы. Оборудовать лазарет. Лейтенант Глодов с людьми вернулся?
– Пока нет, – ответил Бодров. – Постреляли там маленько, это было. Но пока что не вернулся.
– Кобзач, подготовьте патруль из трех бойцов. Пусть разойдутся и по одному скрытно патрулируют. Лейтенанта с его людьми – когда вернутся – накормить и дать им возможность отдохнуть. И последнее. Слушайте меня внимательно. Нужны пять добровольцев, которые пойдут со мной на шоссе. Посмотрим, что там у них творится. Выступаем через два часа. Автоматы, шинели и каски – по возможности, немецкие.
– Уже нашли три хорошие шинели и пять касок, – сообщил Кобзач.
– Что значит: "нашли"? – проворчал кто-то из бойцов. – С мертвых сняли. Кто их теперь будет одевать?
– Да что ж я их из берлинских пакгаузов тебе выпишу?! – возмутился старшина.
– Нужны будут еще каски, шинели и немецкие автоматы, – спокойно заметил Андрей. – Это война. Она диктует свои условия. Позаботьтесь об офицерской шинели для меня.
– Автоматов хватит, а вот офицерской шинели не попадалось.
– Офицерскую тоже добудем. А пока – любую, какая есть. Добровольцы, назоветесь старшине. Ефрейтор Арзамасцев!
– В хате он, возле раненых. Командира роты сейчас перевязывает, – объяснил Бодров. – Санинструктора у нас нет. Погиб. Санитаров тоже. А у него, у ефрейтора вашего, к этому делу вроде как тяга какая-то появилась. Может, со временем на врача или фельдшера выучится.
– Предупредите его, что тоже пойдет со мной на шоссе.
– А не надо бы. Не приведи господь, останемся без такого старательного "лекаря".
– Ничего, мы с ним не первый раз ходим. Остальные же на такое задание наверняка пойдут впервые. Значит, опыта никакого. – Правда ваша: хоть один надежный, проверенный боец под рукой должен быть.
– Но и лекарь тоже нужен. Тут ты, старшина, прав, – вроде бы сам же себе и возразил Беркут.
И оба задумчиво, с фронтовой тоской помолчали.
– Ваш котелок, товарищ капитан, – поспешил к Беркуту повар. – Ваша ложка.
В дом капитан заходить не стал. Отошел чуть в сторонку, сел на камень, лежащий уже не под карнизом, а под открытым небом, провернул ложку в жиденьком месиве (нечто среднее между кашей и супом, зато как пахло говяжьей тушенкой!), но прежде, чем поднести ложку ко рту, прочел на черенке: "Ряд. Грищ. 1 взв.". А чуть приподняв котелок, едва разобрал: "Ефр. Абдурахма. 2 взв.".
"Шинели, говоришь, с мертвых сняты? – с укоризной ответил он про себя рыжеватому бойцу, который несколько минут назад так брезгливо изобличал старшину. – Что ты тогда видел на этой войне?!" И, зачерпнув заснеженной ложкой остывающий суп-кашу, начал медленно есть. Хотя перед глазами все еще стояло это, коряво нацарапанное гвоздем: "Ряд. Грищ. 1 взв.".
19
Германцы пока что вели себя смирно. Осматривая в бинокль ложбину, Беркут угадывал их присутствие почти на всем видимом пространстве, однако ни на одном участке никакой активности они не проявляли.
– Странно, Кобзач. Исходя из нашей договоренности, гауптман уже должен был бы сымитировать прочесывание плато и увести своих солдат на тот берег.
– Совсем распустился, – иронично поддержал его старшина. – Приказы дважды повторять приходится.
Капитан удивленно взглянул на Кобзача и столь же иронично повел подбородком: у старшины юмор прорезался. Если бы Мальчевский съязвил – это еще было бы понятно, но Кобзач!..
– Что-то не то. Гауптман наверняка должен был пройтись к реке, – задумчиво обронил Беркут, продолжая свое размышление вслух. – Разве что получил подкрепление и решил, что стоит еще раз навалиться на нас атакующей лавой?
– Или просто решил отсидеться. Три часа на передовой без стрельбы – считай три часа райской жизни: без пуль и страха. На войне они ценятся уже хотя бы потому, что в эти часы война как бы проходит мимо тебя, а то и вовсе без тебя. Гансы – они хоть и немцы, а размышляют, считай, по-нашенски.
– Ну и божественно! Передышка германцев – это и нам передышка. Но как только здесь появится новое подразделение, придется повоевать. Так что молись, старшина, чтобы этот самый гауптман…
– Ганке, – подсказал Кобзач, – Вильгельм Ганке.
– Ты-то откуда знаешь? Неужто фамилию запомнил?
– Что ж тут знать-запоминать? Документы-то его у меня остались. Офицерская книжка. Еще какие-то бумаги, вроде как на питание, и все прочее… – извлек старшина из внутреннего кармана шинели портмоне бывшего пленного, – вот оно все.
Поначалу Беркут удивленно уставился на Кобзача, а принимая документы, расхохотался. Ситуация и в самом деле получалась комическая. Уходя из плена, гауптман то ли не решился заикнуться о документах, чтобы не усложнять ситуацию, то ли, пораженный любезностью красноармейского офицера, попросту забыл о них. В то время как ему, Беркуту, и в голову не пришло оставить офицерскую книжку Ганке в качестве залога, и таким образом добиваться, чтобы тот в точности выполнял их договоренности.
Получается, что самым прозорливым оказался старшина. Припрятав документы, он, глядя вслед немецкому офицеру, хитровато ухмылялся в усы. Впрочем, ухмыляться он мог и поглядывая на Беркута. Если смершовцы докопаются до того факта, что капитан отпустил немецкого офицера, то есть оказался пособником врага, он, Кобзач – единственный из роты, кто сумеет доказать, что не одобрял этого прегрешения капитана.
– Что ж ты молчал, старшина? Почему не вернул документы Ганке?
– А мы сначала посмотрим, как он нам служить будет. А потом еще подумаем: отдавать, или пусть у фюрера своего новые выпрашивает. Ему бы спасибо сказать, что волчью шкуру с него не содрали.
– Да уж, странные складываются у нас отношения с этим гауптманом.