- Очень просто, - ответил Чанкайши. - Выхожу на улицу - стоит у ворот правления. Хозяина нет. Я к нему. Слышу разговор. Гляжу - сидит среди двора бечанский полицай. Пьяный - лыка не вяжет. "Я, - говорит, - благородный человек. Я шляхтич. Во мне дворянская кровь. Она не может без самогона хиба они понимают? Поховали хамы. Нема самогона. Это не люди. Это полещуки. Мужичье!" Вижу - мой шляхтич раз клюнул носом, два клюнул, опрокинулся на спину - и захрапел. Я отвязал коня - и поминай как звали…
- Ловко ты его! Молодец. А если хватится?
- Да и так уже хватился, - сказал Чанкайши. - Поехали.
Он пустил коня по меже, отделявшей конопляник от пшеничного поля. Не успели отъехать и двухсот шагов, как вдогонку нам понеслись угрожающие возгласы и повелительные восклицания:
- Сто-о-ой! Сто-ой, разбойники! Стрелять буду!
Три винтовочных выстрела грянули среди ночной тишины.
- Это староста очухался, - сказал мне Чанкайши и спрыгнул с брички на межу. - Надо прихватить с собой, а то немцев наведет на след.
Чанкайши попросил нас подождать его, а сам, пригнувшись, с автоматом на шее пустился пшеничным полем навстречу бегущему старосте.
- Может, помочь?
- Сам справлюсь! - донеслось до нас.
Подкравшись к старосте, Чанкайши крикнул:
- Бросай оружие! Да перед смертью помолись своему папе римскому!.. Ну, живо, панская твоя морда!
Староста бросил винтовку, опустился на колени и забормотал под нос:
- О Езус Христус, боэка матка с вента Мария! Спаси меня от лютого ворога, от мужика-лапотника…
- Сейчас спасут. А ну-ка встань, продажная шкура!
- Не губи, Коленька, - поднимаясь, взмолился староста. - Уж так и быть, возьми коня, бог с тобой. А меня не губи. Что тебе в моей погибели?
Чанкайши дал короткую очередь из автомата по ногам, чтобы пресечь попытку к бегству в самом начале, и староста, падая, завыл, как бешеная собака, призывая на помощь, но уже не "бозку матку", а людей.
- Молчи, гадина!
Достав тряпку, чтобы заткнуть рот. Чанкайши связал старосте руки, подобрал винтовку, взвалил отяжелевшую тушу на плечо и притащил к бричке.
Часа через два мы были уже в отряде.
***
Всю ночь Ершова мучила бессонница. Сначала одолевали клопы, потом не выходил из головы Шилов, и Ершов ничего не мог придумать в защиту бывшего друга детства. "Неужели он жив? - соскочив с топчана, подумал Ершов и, сжав рукой подбородок, как при зубной боли, медленно заходил по комнате. - Не может этого быть!"
Какие бы ни выдвигались обвинения против Шилова, Ершов твердо решил отстаивать свои убеждения - Шилов утонул…
С этой мыслью Ершов встряхнул шинель, разостлал ее на топчане и уснул, когда взошло солнце и на полу камеры заиграли горячие лучи.
ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ИЮЛЯ, В СРЕДУ.
Невзоров явился в помещение гарнизонной гауптвахты в назначенное время и был уже за письменным столом, когда привели Ершова:
- Как, Саша, самочувствие?
- Спасибо. Как всегда, товарищ старший лейтенант, бодрое.
- Ну что ж, отлично. Может, продолжим?
- Давайте продолжим.
- Как приживался Шилов в партизанском отряде?
Невзорову хотелось услышать подтверждение своей версии о симуляции Шиловым болезни, но услышал и многое другое, о чем даже не подозревал.
- Утром, - сказал Ершов, - все узнали, что Чанкайши увел из-под носа полицая бричку старосты с вороным рысаком и самого старосту прихватил с собой. Не менее важным событием было и то, что с Чанкайши прибыли в отряд мы с Шиловым - последние артиллеристы дивизиона майора Королева.
Первым заглянул в землянку старший лейтенант Селезнев, назначенный к этому времени начальником штаба отряда.
- А-а, сержант Ершов! - протягивая руку, сказал Селезнев. - Приветствую и поздравляю с прибытием на партизанскую землю. Не говорю с благополучным, потому что знаю: тебе не легко пришлось.
- Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!
- Сиди-сиди, - придержал меня Селезнев. - Признаться, не ожидал этой встречи. Думал, что ты того-с… в ящик сыграл… Видел, как тебя станиной хлобыстнуло, да помочь не смог - самого оглушило и руку покалечило. Я только из винтовки снял танкиста в горящем комбинезоне…
- Так это Вы его подвесили на кромке люка?
- Сомневаешься?
- Что вы, товарищ старший лейтенант! Я просто не знал, кто просверлил ему голову… А вам известно что-нибудь о гибели комдива?
- Известно. С Черняевым хоронили, - Селезнев рассказал о последних минутах жизни комдива и, встав из-за стола, по-дружески похлопал меня по плечу: - Не тужи. Правда, потери большие, но победа все-таки наша. Спасибо, сержант, за тобой было последнее слово. Вернее - за твоим наводчиком.
- А он здесь, - я указал на угол землянки, где лежал Шилов. - Ранен.
- Это вам спасибо. Вы спасли мне жизнь. Этот обгорелый фриц прикончил бы меня, - отозвался Шилов и, укрывшись шинелью, тихо застонал.
Послали за медсестрой Зосей. До ее прихода я успел ознакомить Селезнева с нашими дорожными приключениями. Говоря о переправе через Ствигу, я ожидал, что он похвалит меня, но Селезнев выругал. Это была тайная лазейка для партизанской разведки на пути к Турову.
- Слыхал, Миша?
- Слыхал, - вторично отозвался Шилов. - Разве немцы не побывали там?
- Побывали, - ответил Селезнев, - но партизаны их опередили. Зато оружие и боеприпасы, собранные на огневых, пришлось переправлять вброд.
Шилову ничего не оставалось, как замолчать.
Что касается встречи с Марылей, то Селезнев сказал:
- Завтра ты ее увидишь в отряде.
Явилась Зося и привела с собой санитара.
- Здравствуйте, - сказала она. - Где у вас раненый?
- Мое почтение, Зосенька, - встретил ее Селезнев. - Раненый здесь.
Зося кокетливо улыбнулась Шилову, сняла бинты и повернулась ко мне:
- Раны у вашего товариша гноятся. Это плохо.
Шилова перенесли в санитарную палатку. Оставшись со мной с глазу на глаз, старший лейтенант познакомил меня с буднями отряда, который, к сожалению, нельзя было назвать боевым подразделением. Распыляясь по мелочам, люди занимались "домашними" делами: несли караульную службу, вели разведку, держали связь с населением. В отряде не хватало оружия, боеприпасов. Но главное, что угнетало Селезнева, руководство слабо разбиралось в вопросах борьбы с оккупантами.
Будучи кадровым офицером, Селезнев не только лучше других знал военное дело. Потомственный артиллерист, внук бомбардира-наблюдателя, погибшего в Японскую войну в Маньчжурии, он имел какую-то врожденную способность видеть обстановку. По его мнению, оказываемая доселе выходящим из окружения группировкам помощь исчерпана. На очереди - крупномасштабная разведка в пользу действующей армии, диверсии, удары по коммуникациям и самая настоящая война в тылу врага. Для этого нужны крупные соединения - не карликовые отряды. Нужна устойчивая связь с Москвой и подпольными центрами. Нужно оружие, плановое снабжение боеприпасами и минно-взрывными устройствами. Слушая старшего лейтенанта, я понимал, что так и должно быть:
- А как относится к этому командир?
- Ждет указаний свыше, а сам инициативы не проявляет.
Я встал и посмотрел на выход:
- Кстати, мне нужно у него побывать.
- Сиди-сиди, - остановил меня Селезнев. - Сейчас я за командира.
- А командир где?
- На лесных курсах в Октябрьском районе.
Вошел комиссар отряда. Увидев, что начальник штаба занят, он поприветствовал нас и присел на край лежанки, достав очки и протирая их носовым платком. Селезнев ответил на приветствие и, повернувшись ко мне, спросил:
- Зачем тебе, собственно, командир?
- Хотел, чтоб зачислили в какую-нибудь команду.
- А я тебе, сержант, уже приготовил должность и без командира, - заявил старший лейтенант. - Будешь командовать диверсионной группой…
- А если не справлюсь?
- Справишься, - убеждал Селезнев. - Ты природный артиллерист. Подрывная техника тебе знакома.
Комиссар подошел к столу:
- Вы кончили с товарищем сержантом?
- Что у вас, Иван Игнатьевич?
- Я насчет старосты, - сказал комиссар, поглядывая на меня.
Я почувствовал себя лишним:
- Мне уйти?
- Останьтесь. Мне кажется, - продолжал комиссар, - старосту надо отпустить, но с одним условием…
- С каким?
- Поспевают хлеба. Люди рвутся на пожни… Так пусть староста поработает на нас. Нужно сорвать отправку зерна в Германию.
- Это он сам предложил?
- Сам.
Селезнев решительно восстал против затеи комиссара:
- А если тот же староста завтра приведет роту немцев в расположение отряда? Какая у вас гарантия, что этого не случится?
- Гарантии у меня нет. Но я полагаю, что людям надо верить. Это истина. Тем более - нужно спасать урожай.
- Ах, верить! - вспыхнул Селезнев. - В такое время мы себе не всегда верим. А вы предлагаете верить изменнику родины… Не выйдет.
- А что вы предлагаете? - тем же сдержанным тоном спросил комиссар.
Старший лейтенант встал и прошелся вокруг стола:
- Пусть колхозники убирают хлеб и прячут, сколько могут спрятать. Остальное отобьем у немцев… А старосту - расстрелять.
Комиссар метнул недовольный взгляд на Селезнева и направился к выходу:
- Я, товарищ начальник штаба, не даю согласия на казнь человека, который вызвался нам помогать.
- Хорошо, Иван Игнатьевич, - сказал Селезнев. - Вопрос о старосте оставим открытым до приезда командира. А пока - арест с усиленной охраной.
- Да он не убежит, - усмехнулся комиссар, - у него нога перебита.
- Бывает, что и курица закукарекает.
Иван Игнатьевич ушел. Селезнев хихикнул и, покачав головой, насмешливо посмотрел ему вслед. У меня остался неприятный осадок на душе от разговора двух руководителей отряда. Я был на стороне старшего лейтенанта. Рискованное предложение комиссара могло погубить отряд. Но меня подкупало и человеколюбие Ивана Игнатьевича, основанное на доверии к людям.
На другой день я получил списочный состав группы и вместе с Селезневым провел первые занятия по изучению и практическому применению минно-взрывных устройств, находящихся на вооружении инженерно-саперных подразделений.
Это была двенадцатая тактическая группа. Теперь уже в свободное от караульной службы время учился весь отряд. Даже Шилова приписали к радиоузлу, хотя никакой приемной аппаратуры в отряде еще не было.
Вечером у палатки начхоза я услышал знакомый женский голос. Какая-то пожилая женщина сбрасывала с телеги свежую траву, под которой прятала хлеб. Это была Марыля. Я подошел к ней:
- Мария Ивановна! Вы?
Марыля сначала не узнала меня и, бросив наземь охапку травы, медленно подошла ко мне вплотную. Прищуренные глаза ее округлились:
- Солдатик? Родненький, - встретила меня добрая Марыля и, как сына, обняла. - А дзе ж твой сябер?
- В санитарной палатке, Мария Ивановна. Ранен.
- Ах, божа ж ты мой… Што ж гэта я ня ведала?
Прощаясь с Марылей, я попросил ее выполнить поручение
Шилова - найти какой-нибудь захудалый приемничек с батареями. Она обещала достать и на третий день привезла приемник. Шилов починил его, и через неделю в лесу услышали голос Левитана. Комиссар благодарил Шилова, который с этого дня регулярно принимал сводки информбюро и прослыл в отряде "рупором Москвы".
Вскоре возвратился с лесных курсов командир и не узнал отряда. Военные навели в нем строгий порядок, превратили безликую массу штатских людей в боевое подразделение, о котором мечтал старший лейтенант Селезнев.
- Как это вам удалось переломить отряд? - спрашивал он начальника штаба в день своего приезда.
- Это вам так кажется, - скромничал Селезнев. - В отряде очень много невежества, цивильной серости.
Ян Францевич, или товарищ Ян, как называли командира партизаны, ценил начальника штаба, дорожил его мнением и брал под защиту людей, которых положительно характеризовал Селезнев. Это прежде всего касалось военных. Недаром Ян Францевич в тот же день посетил санитарную палатку, успевшую превратиться в отрядный радиоузел, и поинтересовался больными:
- Ты смотри, Зося, чтоб они через две недели стали в строй.
- Нет, Ян Францевич, - осмелев, сказала Зося. - Шилов, например, и через два месяца не станет в строй.
- Это мы еще посмотрим, - нахмурился командир. Надо лучше лечить.
- Как еще лучше? - обиделась Зося. - А медикаменты? У нас даже нет перевязочного материала.
- Будет и перевязочный материал. Все будет.
Уходя, он покачал головой. Ему не нравилось, что
застенчивая Зося стояла за Шилова горой. С этого дня Ян Францевич частенько заглядывал в санитарную палатку и почему-то невзлюбил Шилова. Шилов мне рассказывал что командир отряда за ним шпионит…
- Подождите, Саша, - как бы полуочнувшись, придержал его Невзоров. - Выходит, у Шилова с Зосей роман и об этом догадывался Ян Францевич?
- К сожалению, да, - согласился Ершов.
"Ага, ловкач! - загорелись невзоровские глаза. - Вот он, ангел-хранитель - Зося. Это она помогла Шилову симулировать болезнь. Чего проще для молодой женщины - стать любовницей больного и держать его в свое удовольствие под боком".
- Почему "к сожалению"? - подоспел каверзный вопросик.
Невзоров убеждался, что это и есть начало той симуляции, о которой предполагал. Зося помогла Шилову отсидеться в санитарной палатке. Но почему Ершов сожалеет об их тайных связях?
- У Зоей был второй поклонник, - сказал Ершов с осуждением Шилова.
- Кто?
- Командир конной разведки Лаптевич, который любил Зосю и не раз просил ее податься к комиссару, чтобы оформить брак по-партизански. Но Шилов стал на пути и испортил все дело.
- Как же складывались его отношения с Лаптевичем?
- А вот этого не скажу. Между нами появился второй Николка, который как в детстве, поссорил нас с Шиловым и поссорил надолго.
- Когда это случилось?
- При подготовке Туровской операции.
- Изложите это последовательно, Саша.
- Ян Францевич созвал совещание руководства с приглашением командиров спецгрупп и отделения боепитания. Такой широкий состав приглашенных возбуждал интересы совещающихся. Все ожидали начала боевых действий.
Окинув взглядом свой "золотой фонд", он посетовал на недостаток в отряде кадровых офицеров, объявил благодарность начальнику штаба за умелую организацию военного всеобуча отряда и приступил к делу:
- Так вот, товарищи, прежде всего - обстановка. Мы сидим в лесу и ничего не знаем. А бои идут на гомельском направлении. Враг рвется…
- Товарищ Ян! - прервал его старшина Черняев. - Мы знаем обстановку. Шилов трижды в сутки включает Москву. Лучше скажите, когда в бой.
- Хорошо. Скажу, - повеселел Ян Францевич. - Тем не менее, вы не знаете того, что творится вокруг. Наша земля в огне. Гибнут тысячи. Вчера в Буде полицаи повесили Михалину Александровну… Надо наказать убийц.
- Беру на себя, - сказал Чанкайши, - и все посмотрели на Чанкайши.
- Примем во внимание, - одобрил Ян Францевич, - и помощь окажем. Сегодня на рассвете, - продолжал он, - в Озеранах немцы расстреляли заложников. Требуют выдать место базирования отряда. В Турове - поголовные казни. Перерезаны все еврейские семьи. Каратели ищут подпольщиков, и нам медлить нельзя. Отраду приказано атаковать гарнизон Турова и уничтожить. Этому нас обязывает директива ЦК и СНК, изложенная в речи товарища Сталина от 3 июля. План операции разрабатывает начальник штаба и представляет на утверждение за день до выступления отрада. Вопросы?
- Как с оружием?
Ян Францевич взглянул на командира отделения боепитания:
- Это по вашей части, Иван Степанович. Завтра вечером авиаторы доставят нам оружие и боеприпасы. Обеспечьте приемку и строгий учет.
- Количественный состав гарнизона?
Командир посмотрел на Чанкайши.
- В пределах роты, не считая гестаповцев и комендантского подразделения, - сказал командир пешей разведки.
Закончив совещание, Ян Францевич, отпуская актив отрада, попросил задержаться комиссара и начальника штаба. Я не спешил уходить.
- Какой у вас неотложный вопрос, Иван Игнатьевич?
Комиссар рассказал о старосте, который уже более двух недель содержался под стражей, и изложил командиру свои соображения о помощи колхозникам в уборке и сохранности урожая.
- Какой может быть разговор! - сердито сказал командир. - Почему до сих пор не расстреляли? Пора кончать с практикой жалости к врагам только потому, что они люди. Они-то нас жалеют? И вы, Иван Игнатьевич, не настаивайте на своем. Поверить старосте - погубить отряд.
Вечером Селезнев вызвал в штаб Черняева, Чанкайши и меня. Разложив карту с квадратом Турова, он обратился к Чанкайши, который не только хорошо знал город, но трижды побывал в нем при немцах.
- Скажите, товарищ Пашковский, в городе есть склад с боеприпасами? - спросил Селезнев, уткнувшись в карту.
- Есть. - не задумываясь, ответил Чанкайши.
- Где он расположен?
- Между речным портом и усадьбой бывшего помещика Норейко.
Чанкайши указал на карте место нахождения склада и рекомендовал при наступлении темноты воспользоваться "услугами" огромного сада, где можно укрыться не одному батальону.
- Превосходно! Так говорите, сад большой?
- Что Беловежская пуща! - расплылся в улыбке Чанкайши. - И главное - немцы туда боятся заглядывать.
- Отлично! Еще вопрос. Склад размещен в хозяйственной постройке?
- Под открытым небом. Селезнев задумался:
- За проволочным заграждением?
- Нет, - ответил Чанкайши. - Немцы нарыли ям, а столбов не поставили.
Начальник штаба провел черту на исписанном листке блокнота, бросил на стол карандаш и повернулся к Черняеву:
- Гарнизонную сволочь надо собрать в одно место и приблизить к засаде то есть к вам, товарищ Черняев. А как это сделать?
- Взорвать склад, - подсказал я Черняеву.
- Правильно. Это сигнал тревоги, по которому противник бросит все силы в район диверсии… Работайте, стрелки, не зевайте.
- Не подкачаем, старший лейтенант.
- А вам, товарищ Пашковский, как разведчику, снять часовых и обеспечить огневой поддержкой группу Ершова…
Это был черновой план. Потребовалось время, чтобы привести его в соответствие с поставленной задачей. Много противоречивых мнений высказано по поводу заграждения, так как прошло три дня с момента разведки Чанкайши и вокруг склада могла появиться колючая проволока. Это усложняло операцию, ставило в затруднительное положение Селезнева.
- А что, если нам троим побывать на месте? - предложил Чанкайши.
- Не плохая идея, - одобрил Селезнев. - Только нужно идти накануне выступления отряда, чтобы немцы не смогли ничего предпринять.
- Заодно, - продолжал Чанкайши, - покончим с бечанскими полицаями. Возьмем их одежду, документы и днем полюбуемся на местечко Туров.
Предложение командира пешей разведки приняли с поправкой начальника штаба'- "накануне выступления отряда".
Возвращаясь от Селезнева, я зашел в санитарную палатку проведать Шилова и застал его одного:
- Как живешь, Миша?
- Спасибо, Саша. Хорошо. Только раны гноятся. Нечем перевязывать. Зося стирает старые бинты… И никакого лечения…