Я понял, что Шилов жалуется, но ничем не мог ему помочь.
В палатку вошла Зося с утюгом и просушенными бинтами:
- Правда ли, Саша, что вы идете в разведку?
- Правда, Зосенька. А кто вам сказал?
Зося густо залилась краской. Ей не следовало говорить об этом при больном. Шилов не знал о моей разведке, и вопрос Зоей его озадачил.
- Когда? - спросил Шилов, взметнув на меня яростный взгляд.
- Накануне выступления отряда, - ответил я словами Селезнева.
- Это же не твое дело - разведка.
- Мое дело - взорвать склад, но прежде его надо увидеть в натуре.
Шилов предостерегал меня от опасного шага:
- Ты, Саша, везде сунешься, где тебя не просят. А если схватят?
- Партизанское движение Белоруссии от этого не пострадает…
Невзоров перевернул страницу блокнота и неожиданно спросил:
- Саша? Почему Шилову не хотелось, чтобы вы шли в разведку?
- Не знаю, товарищ старший лейтенант.
- Могу объяснить, - улыбнулся Невзоров. - Шилов не представлял себя без вас и в партизанском отряде. Ему нужна была и там своя, домашняя нянька.
- Может быть. Не спорю.
- Продолжайте.
- К исходу следующего дня начхоз с Иваном Степановичем приняли груз, доставленный авиаторами и я, получив на складе минно-взрывные устройства, использовал каждую свободную минуту в учебных целях. Готовясь в разведку я принял зачеты у взрывников и остался довольным их выучкой. Особенно рядовой Бек показал себя настоящим "диверсантом". С прибытием стандартного оружия и боеприпасов отряд Яна Францевича готов был выполнять боевую задачу.
Отправляя в разведку, начальник штаба предложил нам переодеться, сдать комиссару документы и вручил трофейные парабеллумы и гранаты. Он приказал вернуться в отряд не позже восемнадцати.
- Раньше вернемся, - сказал Чанкайши и попросил меня сверить часы, чтобы избежать ненужных нареканий.
- Зайдите к Шилову, - посоветовал Селезнев. - У него московское время.
Шилов встретил меня недовольным взглядом:
- Все же идешь?
- Иду. Миша.
Мы покинули расположение отряда, когда не было еще шести.
Вечером Селезнев узнал, что мы не вернулись в назначенное время и доложил об этом Яну Францевичу:
- Что будем делать?
- Ждать разведки.
- А если разведка вообще не придет?
- Предоставим вам право принять решение, - спокойно ответил Ян Францевич. - Вы готовите операцию.
Реплика командира не понравилась начальнику штаба. Он понял, что вся ответственность за исход операции ложится на него, Селезнева, и ему в минуту нужно проявить принципиальность:
- Спасибо за доверие, товарищ командир. Но если вы меня вынуждаете единолично принять решение, так оно готово.
- Интересно, что у вас за решение. - Ян Францевич встал из-за стола и подошел к двери: - Дневальный? Пригласите сюда комиссара.
- Если к двадцати двум не вернется разведка, - сказал Селезнев, не обращая внимания на вошедшего комиссара, - предлагаю выступить сегодня в полночь, чтобы на рассвете дать бой противнику.
- Как думает на этот счет комиссар?
- Мне кажется, начальник штаба прав.
- Ну что ж, - согласился командир, - выступаем в полночь. А вы, товарищ Селезнев, уточните заместителям ушедших в разведку боевую задачу.
Селезнев вызвал Свиридова, Бека и Лаптевича, которому вменялось в обязанность вместо Чанкайши снять часовых у склада. Беку предписывалось произвести взрыв, а Свиридову - командовать стрелками Черняева.
Возвращаясь от начальника штаба, Лаптевич встретил Зосю:
- Привет, Зосенька!
- Ой, - вздрогнула Зося. - Здравствуйте, Стась. А я испугалась. Вы откуда идете такой веселый?
- Да вот, - нехотя ответил Лаптевич, - разведка не вернулась. Так начальник штаба готовит меня на первую скрипку в Туровской операции.
Слова Лаптевича встревожили Зосю. Она боялась говорить об этом Шилову. Но Шилов узнал о разведке раньше и, когда Зося вошла в палатку, спросил:
- Не пришел Саша?
- Придет, Мишенька, придет. Ты только не волнуйся. Чанкайши выкрутится. Не раз живым выходил с того света. А сколько немцев спровадил туда - черт на печку не вскинет
Прославляя бессмертие Чанкайши, Зося на этот раз ошиблась. Когда руководство вело трудный разговор о невернувшейся разведке и вынуждено было менять сроки выступления отряда, мужички, пришедшие в пущу в день прибытия Яна Францевича с лесных курсов, будучи в секрете, поймали двух полицаев в немецкой форме и долго продержали в лесу связанными и с кляпами во рту.
После смены караулов вернулись в отряд и привели пленных. Один из конвойных, Мирон, пожилой партизан с черными бегающими глазками, держа левой рукой винтовку, правой втолкнул полицаев в землянку:
- Ну, как добыча, товарищ начальник штаба? Ничего? Нравится?
Селезнев взял со стола коптилку и подошел поближе. Трудно сказать, какое чувство овладело Селезневым, когда он в полицаях признал Черняева и меня. Вытащив тряпки и освободив руки, он усадил нас на топчан и, взяв на себя вину по поводу случившегося недоразумения, сказал:
- Простите, товарищи, за этого дубиноголового субъекта…
- "Товарищи?" - в испуге произнес Мирон и отступил на шаг. - Не понимаю. Да кто они такие? - Где тебе понять, садовая голова! - накинулся на него Селезнев. - Ты изуродовал своих героев - разведчиков… негодяй!
- Я думал, что…
- Ты думал. Ничего ты не думал. - Он схватил Мирона за лацканы бушлата и стал трясти: - Если бы это были полицаи, они бы из тебя приготовили фрикасе. По-немецки. С красным подливом… Понял?
- Как не понять…
- А теперь вон отсюда! Расстрелять тебя мало.
Мирон выложил на стол отнятые у нас парабеллумы,
неумело козырнул начальнику штаба и задним ходом пустился наутек.
Подавив в себе вспышку гнева, Селезнев высунулся из штабной землянки и, подозвав к себе дневального, попросил пригласить командира и комиссара. Вернувшись в землянку, он приказал нам снять полицейскую шкуру.
- Не нравится? - усмехнулся Черняев.
- Боюсь, как бы комиссар не схватился за оружие. - проговорил Селезнев и как будто только сейчас увидел, что нас двое: - А Пашковский где?
- Погиб наш Пашковский, - опустив голову, виновато проговорил старшина.
- Как? Пашковский погиб? В землянку вошли командир и комиссар.
- Товарищи, - с подкатившимся к горлу комом встретил их начальник штаба, - почтим память нашею прославленного разведчика Чанкайши. Сняв головные уборы, они застыли в минутном молчании.
- Ну-с, как сходили, герои? - натягивая фуражку, спросил командир.
- В основном удачно, - ответил Черняев. - Задание выполнили. Казнили трех палачей Михалины Александровны. Уничтожили начальника полиции в Турове. Убили немецкого патруля, но дорого заплатили - жизнью товарища.
- Как он погиб? Черняев рассказал:
- Мы собрались в обратный путь и проходили по Хоченской улице. Вдруг Чанкайши, который шел впереди, заметив что-то, шепнул через плечо: "Отстаньте шагов на десять и не смотрите на меня", - а сам идет на человека в такой же шинели с повязкой на рукаве. Это был начальник полиции, знавший своих головорезов в лицо. Увидев чужого, он выхватил пистолет - и на Чанкайши: "Руки вверх!" "Да ты погляди, кто сзади, болван!" Тот оглянулся. Коротко сверкнул нож. Удар в сердце - и начальник полиции рухнул на тротуар… Не успел Чанкайши отпрянуть в сторону, как длинная очередь немецкого патруля, оказавшегося по соседству, прошила грудь. Чанкайши упал. Но я все таки успел выстрелить и убить немца. Мы втащили труп Чанкайши в калитку дома, сняли полицейскую форму и тело спрятали в саду…
Смерть командира пешей разведки потрясла руководителей отряда.
- Да, - с гордостью возгласил Ян Францевич. - Это был человек высокого гражданского накала. В жизни такие встречаются не часто…
- Простите, - прервал Селезнев. - Нам нужно торопиться. Время не ждет У меня вопрос разведчикам. Что нового узнали о Турове?
- Ровным счетом - ничего, - ответил старшина. - Все по-старому. А вот в отряде есть кое-что новое - провокатор. И если б не покойный Чанкайши, вы бы сейчас в круговой обороне отбивались от немцев.
- Откуда такие сведения? - спросил командир.
Черняев кивнул мне. Я снял сапог и достал из-под
войлочной стельки листок бумаги, исписанный химическим карандашом, и протянул Селезневу.
- Что это? - придвинув коптилку, разом склонились командир и комиссар.
- Сведения о нашем отряде, - сказал Селезнев, - и довольно точные.
Ян Францевич мельком пробежал по неровным строчкам и с ужасом остановился на численном составе отряда, вооружении, месте расположения и времени нападения на Туров.
- Странно, - помрачнел Ян Францевич. - Где вы взяли этот документ?
- Чанкайши нашел в бумажнике полицая. Вез немцам, да не довез.
- Вот вам и бдительность, товарищ комиссар? - упрекнул Селезнев. - Провокатор в отряде! Ничего себе.
- Да не только провокатор, - поддержал его Ян Францевич. - Должно бьпъ третье лицо между провокатором и полицаем - связной агент, который получает сведения здесь, в отряде, и доставляет по назначению. Надо выступать, пока противник не располагает этими данными. Завтра вечером будет поздно. Сведения из отрада поплывут утром или днем.
Иван Игнатьевич, которого обвинили в беспечности, согласился на немедленном выступлении отрада и предложил кой-что предпринять и сейчас.
- Надо по возможности, - сказал он, - сегодня схватить провокатора, а утром устроить засаду связному агенту. Он обязательно появится здесь. Немцы не дадут отсиживаться.
- Это не так просто найти провокатора, - возразил командир.
- Товарищ Ян, - вмешался я. - Утром надо искать агента. Правильно говорит Иван Игнатьевич. А провокатор уже найден.
- Кто?
- Мирон.
Селезнев выбежал из землянки.
- Тяжкое обвинение, - сказал комиссар. - Это предположение или категорическое утверждение?
- Утверждение.
- А доказательства?
- Есть и доказательства. - Я рассказал, как Мирон задержал нас и сообразив, откуда такие шинели, хотел расстрелять. Товарищи не согласились. Тогда Мирон, связав нас и жестоко избив, стал обыскивать. Он искал эту записку, которую сам же писал, но не догадался поднять стельку сапога.
- Так-с, - прищелкнул пальцами сообразительный Ян Францевич, - проверим, - и записку положил в карман.
Селезнев втолкнул в землянку Мирона.
- Здравствуйте вам, - сказал Мирон, остановившись посредине землянки.
- Здравствуйте, - ответил Ян Францевич. - Когда в наряд?
- Утром.
- Тогда садись и пиши. Вот бумага.
- Что писать?
- Прошение о помиловании, - сказал командир. - Иначе я тебя вместо наряда на тот свет отправлю.
- За что, товарищ Ян?
- За избиение разведчиков. Карандаш есть?
Мирон понял, что робостью он выдает себя, и, сдерживая приступ колотившего его озноба, заикаясь, вполголоса проговорил:
- Найдется.
Достав из внутреннего кармана бушлата желтый химический карандаш, прислонился к столу и начал писать. Руки его дрожали. Вымучив несколько строчек, он задумался, как бы получше изложить просьбу. Ведь речь идет о помиловании. А Мирон чувствовал вину, которая измерялась веревкой с перекладиной или на худой конец - пулей, а не листком серой бумаги с плохо написанным прошением.
- Достаточно, - остановил Мирона Ян Францевич и, убедившись, что оба документа написаны не только одной рукой, но и одним плохо подточенным химическим карандашом, спросил: - А эту записку ты с кем посылал, что она пришла по обратному адресу?
Мирон, взглянув на записку, рванулся к выходу. Прогремел выстрел.
- Дневальный! Вытащите эту падаль, - сказал Селезнев, вкладывая пистолет в кобуру. - А вы, товарищи, поддались этому мерзавцу.
- Маленькая хитрость, старший лейтенант, - подмигнул Черняев. - Поняли, что провокатор. Боялись - убежит. А так надежнее.
- Выходит, вы его привели, а не он вас?
- Конечно.
- Молодцы, ребята! Настоящие разведчики!
- А теперь, товарищи, по местам, - приказал командир. - В расположении остается комиссар. А вам, товарищ Ершов, утром с секретом Мирона поймать связного агента. А пока - отдыхайте.
- Товарищ Ян!
- Все! Никаких возражений.
Спустя полчаса отряд тронулся, выслав дозоры. Я поужинал у Марыли, которая после расстрела заложников в Озеранах не покидала отряда и была приписана к кухням, переоделся, взял у комиссара документы и зашел в санитарную палатку. Шилов обрадовался моему возвращению, но, когда узнал, что Мирона пристрелили, переменился в лице:
- Как? Без суда и следствия? Как старосту?
- А ты ждал суда и следствия, когда бил по немецким танкам?
- То немец, враг…
- А это - друг?
Утром Иван Игнатьевич посоветовал мне самому развести секреты и остаться там, где недоставало третьего человека. Когда пришли на место, напарники Мирона спросили, где их старшой. Я не скрыл, что Мирон - провокатор и что начальник штаба пустил его в расход при попытке к бегству.
- Ишь, куда метнулся, шкура! - возмутился первый, Никита.
- А я-то думаю, - вознегодовал второй, Макар, - что это ему так хочет вас расстрелять?
Я поставил перед ними задачу - взять живым связного агента, который уже приходил к Мирону за сведениями об отряде.
- Когда приходил? - спросил Никита.
- Позавчера. Он и сейчас должен прийти. Сведения немцам не попали. А Мирон сегодня последний день в наряде.
Никита подтвердил, что Мирон отлучался на стук дятла. Хотел убить лесную пичугу, да вернулся ни с чем. В день прибытия в отряд, получив назначение в караул, отпрашивался в деревню за сапогами и, наверняка приводил сюда этого агента, чтобы договориться о месте встречи, когда появятся важные сведения об отряде.
Ровно через час дятел прилетел снова.
- Слышите? - прошептал я. - Вы, Никита, заходите слева. Макар - справа. Я пойду прямо. При бегстве - бить по ногам. Но упустить нельзя.
Продвигаясь между деревьями, я пошел на усиливающийся стук дятла и шагах в двадцати увидел человека, который, припав к стволу клена, каким-то металлическим предметом выстукивал птичью дробь, уподобляясь мастерству лесного красавца. Временами он останавливался, прислушивался и снова стучал. Я обратил внимание, что винтовка у него была на ремне за плечами.
Подкравшись к нему на расстояние трех шагов, я вскинул автомат:
- Руки вверх - и не шевелись!
Он вздрогнул и, уронив обойму, которой стучал во дереву, поднял руки.
- Я… красноармеец из окружения, - невнятно пробормотал он, точно проковылял хромой ногой по изрытому снарядами полю. Даже не оказал сопротивления и стоял, как приказано, не шевелясь.
- Что же ты, красноармеец из окружения. Красную Армию продаешь?
- Я? Я не продаю.
- Как не продаешь? А что ты делал здесь, в лесу?
- Партизан ищу.
- Хитришь, парень. Ты не партизан ищешь. Ты Мирона искал. А партизаны тебя ищут… Разве не так?
Он утвердительно кивнул головой и, сделав холостой глоток выставившимся кадыком, попросил… хлеба…
Я подумал, что ослышался, и переспросил.
- Хлеба, - повторил он. - Пожалуйста. Маленечко. Два дня ничего не ел.
Оказывается, у полицаев и такие бывают связные агенты.
- Как тебя звать?
- Николка… Николай Евстигнеевич Сысоев.
- Опусти руки и садись.
Сысоев снял винтовку с плеча, поставил ее к трухлявому пеньку, а сам присел у клена и выжидающе, глотая слюну, стал наблюдать, как я достаю краюшку хлеба, которую утром вместо завтрака сунула мне в карман Марыля.
- Плохо тебя кормят твои хозяева, - сказал я, развязывая узелок.
- Нема у меня хозяев, - подражая местным жителям, произнес Сысоев.
- А я знаю, что ма.
- Это не хозяева.
- А кто они такие?
- Не сказывают. Только бьют да насмехаются, - пожаловался Сысоев и набросился на хлеб. - Красноармеец, говорят. Заклятый враг. А когда больного нашли в сарае, так разукрасили, думал концы отдам. Потом бросили, как собаке, ковригу хлеба; "Мирону отработаешь!" Вот третий раз и прихожу.
Я верил Сысоеву, но сомневался в одном - кто послал его сегодня. Ведь полицаи казнены вчера. Оказалось, что задание на связь с Мироном он получил утром, до их отъезда в Туров.
- С чем же ты пришел сегодня?
- Какой-то пистолет велели передать Мирону.
Сысоев достал из кармана ракетницу с тремя зарядами
и подал мне. Я снисходительно отнесся к его дурацкому положению. Но что скажут Иван Игнатьевич, Як Францевич, наконец, старший лейтенант Селезнев?
Подозвав своих помощников, которые, стоя поодаль, с раскрытыми ртами слушали исповедь задержанного агента, я спросил:
- Может, вы останетесь здесь, а мы с Сысоевым пройдем к комиссару?
- А что, дело говоришь, - согласился Никита.
Макар достал веревку, чтобы обезвредить задержанного.
- Не надо. Не убежит.
- Да я и так от вас не отстану, - сказал Сысоев, глядя на меня.
- Бери винтовку и пошли.
Дорогой я сообщил Сысоеву, что бывшие хозяева - бечанские полицаи и Мирон - расстреляны как прислужники фашистов.
- Так им и надо, - повеселел Сысоев и, подумав, заикаясь, спросил; - А меня в отряде не расстреляют?
- За что тебя расстреливать? Ты не враг народа.
- У нас на Тамбовщине в тридцать восьмом, сказывают, и невинных расстреливали. Прикатит "Черный ворон" - и человек как в воду канет.
- В отряде нет "Черного ворона". Так что…
- Спасибо, - проговорил Сысоев и, зашмыгав носом, прослезился. Уход от полицаев и неожиданное возвращение к своим было для него спасением. Радость выпирала слезы. Он плакал, как ребенок.
В расположении отряда Шилов, сидя у санитарной палатки, первый увидел нас и не без приятного удивления сказал:
- О-о, старый знакомый! Не узнаешь?
- Нет, - пожал плечами Сысоев.
- Ты знаешь этого человека? - спросил я Шилова.
- А ты разве не знаешь? Это ездовой санитарной повозки, что ехала рядом с тем паникером, который собачился с комбатом. Неужто не помнишь?
- Правда, - сказал Сысоев. - Был такой случай.
С тех пор прошло три недели. Судьба распорядилась ими по-своему. Одного бросила на фронт, другого - в тыл, а свела в партизанском отряде, и Шилов узнал Сысоева. Это отвело угрозу, нависшую над головой незадачливого агента, во время допроса у комиссара.
Когда мы зашли в штабную землянку, комиссар поздравил меня с выполнением задания, но, увидев, что Сысоев с оружием, в недоумении спросил:
- А он почему с винтовкой?
Я ответил, что привел не врага, а товарища.
- В каком смысле?
- В самом прямом, - и рассказал о Сысоеве все, что стало известно о нем после задержания в лесу.
Комиссар нахмурился и потребовал дополнительных сведений о службе в Красной Армии. Сысоев поведал Ивану Игнатьевичу о пребывании на фронте в первый месяц войны.