Сысоева случайно призвали в армию. Он потерял белый билет, и военком, рассердившись, направил его в пехоту. Через несколько дней Сысоева перевели в нестроевую команду и определили поближе к врачам - ездовым в медсанбат. В районе старой границы его подразделение эвакуировало раненых и переправилось на южный берег Припяти, где было спокойнее. Немцы разбомбили их. Сысоев бежал в лес с намерением пробиться к партизанам. И тут, как на зло, ночью забрел в болото, простудился. Участились припадки падучей болезни. Одиночество, временами беспамятство, голод привели его в деревню.
Две ночи в жару провел он на сеновале, пока полицаи в поисках самогона не наткнулись на него сонного и не избили. Иван Игнатьевич, следивший за рассказом Сысоева, спросил:
- Как вы сейчас чувствуете себя?
- Сейчас лучше. Сержант успокоил. Спасибо ему.
- Ну что ж, - сверкнул очками комиссар, - все это правдоподобно. Но чем вы можете подтвердить ваше пребывание в медсанбате?
- В отряде есть партизан, - ответил Сысоев. - Он знает меня.
- В нашем отряде? Кто он такой?
- Шилов, - ответил я.
- Это правда?
- Конечно, правда, Иван Игнатьевич. Шилов видел Сысоева, когда Сысоев вез раненых, и сегодня узнал его.
- Тогда вопрос исчерпан. Последнее. - Комиссар достал из кармана записку, которую передавал Сысоев полицаям. - Эта бумажка вам знакома?
- Нет, - покачал головой Сысоев.
- Как? Вам ее передавал Мирон.
- Мирон передавал письмо в конверте.
- И вы его не прочитали?
- Я неграмотный, - заикаясь сказал Сысоев.
- Тогда я прочитаю.
Сысоеву сделалось плохо. Он весь обмяк, потерял равновесие и упал. Глаза его закатились под лоб, судороги корчили тело, изо рта выступила пена.
- Не надо бы читать. Ведь свой человек, не враг.
- Простите, сержант. Виноват, - испугался Иван Игнатьевич. - Я с вами согласен… дурацкая привычка… Разумеется, переборщил.
Через две-три минуты Сысоев пришел в себя. Я усадил его на лежанку поднес холодной воды.
- Вы не расстраивайтесь, товарищ Сысоев, - сказал комиссар, назвав "товарищем". - Будете и у нас ездовым при санитарном отделении.
Слабая улыбка появилась на бледном лице Сысоева:
- Спасибо вам…
- Ну и что же? - спросил Невзоров. - Сысоев оправдал доверие комиссара?
- Конечно… Отпуская нас, Иван Игнатьевич наказал мне передать начхозу, что в его распоряжение поступает новый ездовой, чтобы начхоз поставил на довольствие, а Мария Ивановна не забыла хорошенько накормить. Я познакомил Сысоева со всеми службами отряда и, может быть, побыл бы с ним подольше, но услышал стук колес и ржание коней. Оставив Сысоева у Марыли, я вышел из палатки. Возвращался отряд. Первым, кого я увидел в толпе партизан, был старшина Черняев. Он сделал несколько шагов и протянул мне руку.
- Ну, как у тебя, сержант, дела? - спросил Черняев. - Поймал агента?
- Поймал. А у вас как?
- Как намечалось по плану, - сказал Черняев, - даже лучше. Твой Бек мастерски взорвал склад. А там все пошло как по маслу.
- Прямо-таки как по маслу? - усмехнулся я. - А не сочиняете?
- Серьезно, - убеждал Черняев. - В Турове не ожидали партизан. А взрыв мол, дело рук двух-трех диверсантов, которые не посмеют стрелять в высшую расу, тем более нападать на город.
- А вы, конечно, посмели?
- Посмели да еще как! Разбили гарнизон. Даже формирование полицаев. Прибежали пешочком, трусцой. Думали, "железные крестики" отхватят…
- Отхватили?
- Деревянные. Свиридов елочкой уложил из "максима".
- А наши потери? - спросил я, почувствовав, что старшина увлекся преувеличением успехов отряда и неудач врага.
- Двенадцать убитых и семь раненых.
- Ого! Значит, жарко было?
- Еще бы! - признался Черняев. С последнего грузовика немцы залегли в переулке. Очухались, сволочи. Поставили пулеметы. Пришлось атаковать с тыла. Тут основные потери. Двое погибли в здании комендатуры. Брали коменданта с охраной. Спрятался в выгребной яме. Дали очередь. Там и захлебнулся. В общем, не оставили в городе ни одного немца. Так-то, сержант.
- А Чанкайши похоронили?
- Похоронили у Ствиги, на высоте, рядом с майором Королевым.
Операция в самом деле оказалась успешной. Ян Францевич, увидев комиссара, подошел к нему:
- С чем явился Ершов?
- Привел. Да вот он и сам, - сказал Иван Игнатьевич, указывая на меня.
Прошли в землянку. Комиссар, боясь, как бы командир опять не отменил его решения, как это сделал со старостой, с волнением изложил данные о Сысоеве и взял на себя ответственность за его поведение в отряде.
- Я ручаюсь за этого человека, - решительно заявил Иван Игнатьевич. - И не только я. Товарищ сержант тоже ручается.
- Ну что ж, - сказал Ян Францевич, - двое - это уже сила. Согласен. Помогите ему освоиться в отряде и не напоминайте о его прошлом.
- Беру на себя, товарищ Ян, - вызвался я и попросил разрешения уйти.
Заглянув в санитарную палатку, я радостный подошел к Шилову:
- Ну, Миша, сегодня ты сделал большое дело.
- Какое?
- То, что ты узнал Сысоева, оказалось решающим для его оправдания. Ты спас хорошего человека. Сысоев определен к вам ездовым. Шилов, переключал диапазоны приемника, придержал руку на клавише:
- Если б знал, что так получится, промолчал бы…
Во мне что-то перевернулось. Мне стало стыдно за своего друга детства перед Зосей, которая перевязывала - раненых и, к счастью, не все слышала.
- Неужели ты не радуешься избавлению человека от незаслуженного наказания? Как тебе не стыдно?
- Плевать мне на Сысоева, - проворчал Шилов, выключив приемник. - Убежит - меня первого притянут к ответу, рисковать жизнью? Нет, дудки?
В эту минуту я невольно подумал, что было бы, если б я оказался на месте Шилова раненым на высоте у Ствиги?
- Спасибо, Миша. Ты плюнул мне в самую душу, - с горькой обидой сказал я и поспешил уйти. Мне больше не о чем с ним было разговаривать.
- Саша! Вернись!
Я не вернулся и надолго забыл тропинку к санитарной палатке…
- Когда же вы помирились с Шиловым? - поинтересовался Невзоров, внося в блокнот очередную пометку о жестокости Шилова и его крайнем эгоизме.
- В начале зимы, когда отряд стоял у Червоного озера и готовился к санному рейду по тылам врага.
- Как это произошло?
- Однажды Лаптевич, - продолжал Ершов, смахнув с лица пот, - вернулся от Коржа, который в то время руководил подпольными центрами трех областей юга Белоруссии. Привязав взмыленного коня, Лаптевич спросил дневального:
- Где командир?
- У начхоза.
Лаптевич заглянул к начхозу.
- Только что вышел, - ответил начхоз, сортируя комплекты теплой одежды, привезенные из окрестных деревень.
Лаптевич застал командира в санитарном отделении. Ян Францевич подал Лаптевичу руку и с чувством гордости за успехи Красной Армии сказал:
- Ты понимаешь, Станислав Станиславович, что ни день, то новый город. Сегодня Калинин освобожден.
- Скоро и мы пойдем в наступление, - сказал Лаптевич, присаживаясь возле командира, но, увидев меня, кивнул в знак приветствия. Я был легко ранен в руку и изредка заходил к Зосе на перевязку.
- Что-нибудь новенького привез? - спросил Ян Францевич. - Выкладывай.
И Лаптевич "выложил", что Корж (он же и товарищ Комаров), отправляя Лаптевича в обратный путь, наказал Яну Францевичу готовить отряд к санному рейду на многие сотни километров. Зачинателем этого движения был Минский обком. Рейд намечалось провести двумя колоннами, во главе которых ставились опытные руководители - Василий Козлов и Роман Мачульский. Ян Францевич обязан позаботиться о средствах передвижения, чтобы к Новому году отряд был готов к выступлению. Выслушав Лаптевича, Ян Францевич с похвалой отозвался об Иване Игнатьевиче, который в точности предсказал это зимнее событие в жизни отряда.
- А что станем делать с этими товарищами? - спросил Ян Францевич, указывая на раненых партизан.
- На этот счет, - сообщил Лаптевич, - есть указание товарища Комарова отправить в партизанский госпиталь, который развертывается в Лавах.
- Значит, товарищ Ян, вы хотите от нас поскорее избавиться? - с обидой на командира спросил раненый с перевязанной крест-накрест грудью.
- А что поделаешь? Там будет безопаснее.
Для Шилова это было неожиданностью. Он не хотел ехать в партизанский госпиталь в Лавы. Раны его давно зажили, и если он держался в санитарном отделении, то, мне кажется, исключительно из-за радиоузла. В тот же день он побывал у Селезнева с просьбой зачислить в диверсионную группу.
Вечером Шилов объявил о своем решении Зосе, которая сначала пустила слезу, точно Шилов уходил от нее невесть куда, а не в соседнюю землянку, потом кокетливо улыбнулась и сказала:
- Не забывай меня, Миша.
- Что ты, Зосенька. Я никогда тебя не забуду…
Увидев, что Шилов притащил с собой приемник, я как-то растерялся и выхватив из его рук тяжелый ящик, спросил:
- Все же пришел?
- Пришел, - улыбнулся Шилов.
- Давно бы пора.
Я не знал, куда определить приемник,
- Сюда, товарищ сержант, сюда! - с мальчишеским задором воскликнул Тереня и поставил приемник у стола.
- Тут не подойдет, Коля, - сказал Шилов, - надо антенну выбрасывать наружу. Она будет мешать. Если можно, поставим здесь.
Он выбрал место в углу, у печки, чтобы уберечь аппарат от сырости.
Товарищи встретили Шилова недружелюбно, так как знали, что Шилов пользовался с моей стороны особым вниманием и непонятной для них уступчивостью. Это не нравилось прежде всего Николаю Беку, тезке и односельчанину Чанкайши. Он близко сошелся со мной и ревниво оберегал возникшую между нами боевую дружбу.
Второй Николай - Тереня, сын лесника, где стоял отряд накануне Житковичской операции. Тереня уважал Шилова за отличное знание радиотехники. Он даже уступил ему место для ночлега рядом со мной и в день, когда Шилов готовил сводку информбюро, восемь часов отстоял за него дневальным у штабной землянки. Первый Николай восстал против такой несправедливости. Второй, повизгивая, тоненьким голоском защищал Шилова:
- Он же еще не окреп. Ему трудно стоять на посту.
Первый схватил второго за грудь и, притянув к себе,
неласково заглянул ему в глаза:
- Он тебя обманывает. Лапшу на уши вешает. Понял? Сводку принять минутное дело. А ты за него целый день батрачишь. Лопух!
С приездом Лаптевича, Ян Францевич деятельно включился в подготовку отряда к санному рейду. Рассылая по деревням стрелков Черняева, он поставил перед ними задачу - пополнить тяглом и транспортными средствами обозы и заодно продолжить среди населения сбор теплых вещей.
Отправив стрелков, он с комиссаром прошел в штабную землянку к Селезневу, чтобы договориться об эвакуации раненых, и попросил вызвать Зосю.
Зося тотчас явилась.
- Скажите, Софья Николаевна, - обращаясь на "вы", спросил Ян Францевич, - сколько у вас в санитарном отделении раненых?
- Семь человек.
- Всего-то?
- Трое из группы Черняева выписались на той неделе, а вчера Шилов ушел.
- Как ушел? - всполошился Ян Францевич. - Куда ушел?
Селезнев, отмечавший на карте маршрут санного рейда, встретив обеспокоенный взгляд командира, пояснил:
- Я зачислил его в группу Ершова.
- Так бы и сказала, вертоглазая. Я-то подумал - дезертировал.
Иван Игнатьевич возразил командиру:
- Согласитесь, это вздор. Такой грамотный парень не может дезертировать.
- Грамотный, говорите? Разве только неграмотные дезертируют? А от Шилова всего можно ожидать. Я в этом убежден, - поблескивая умными глазами, сказал Ян Францевич и, повернувшись к Зосе, строго спросил: - Сколько он у вас в санитарном отделении прокантовался?
Зося в смущении опустила глаза. Улыбка, с которой она вошла в землянку, исчезла с лица. Щеки запылали огнем:
- Пять месяцев.
- Во! - Ян Францевич вздернул указательный палец.
- Сама говорила: два месяца - и в строй. А теперь? Уж не завела ли ты с ним шуры-муры?
Зося закрыла руками лицо и заплакала.
- Так что, дорогая Софья Николаевна, - не унимался Ян Францевич, - больной три месяца с лихвой симулировал свой недуг… А от симуляции до дезертирства - один шаг.
- Почему вы так скверно думаете о людях? - вступился за Шилова Иван Игнатьевич. - Ваши обвинения огульны и не имеют под собой почвы.
- Имеют, не имеют - объяснять не стану. Это мое личное мнение. Да и не о Шилове нам следовало говорить.
- Он придвинулся к Зосе. - Вот что, Зосенька, - сказал Ян Францевич, - мы решили избавить тебя от лишней обузы и передать раненых в партизанский госпиталь, который открылся в бригаде майора Капусты в Лавах. Сколько нужно саней для перевозки раненых в Лавы?
- Не знаю, - ответила Зося, вытирая слезы. - Может, на трех увезем.
- Потребуется не менее четырех, - определил Иван Игнатьевич. - Ездовые, охрана, то да ее, да и самой Софье Николаевне надо ехать.
- Берите пять, расщедрился командир, - и сами езжайте.
- Что ж, - согласился комиссар, - я поеду.
Сборы продолжались не долго. Начхоз выдал всем
теплую одежду, выделил лучших лошадей. Селезнев снарядил пять автоматчиков, и на другой день утром санитарный обоз тронулся в Лавы.
Перед отъездом Зося встретила меня и со слезами рас-сказала с мельчайшими подробностями о вчерашнем разговоре в землянке. Зося жалела, что Ян Францевич нехорошо отзывается о Шилове, и просила не говорить об этом Шилову.
- Не беспокойтесь, Зосенька, не скажу…
Довольная улыбка слегка раздвинула тонкие губы
Невзорова. Он ждал этого момента в показаниях подследственного и, записав в блокнот мнения Яна Францевича о Шилове, с оживлением сказал:
- Значит, я прав. Симуляция налицо.
Ершов пытался возразить Невзорову ссылкой на то, что Шилов держался в радиоузле из уважения к комиссару: в отряде не было радиста.
- Это несерьезно, Саша, - покачал головой Невзоров. - Ведь Шилов пришел к вам в землянку с приемником? Почему же раньше он этого не сделал?
- Болел.
Невзоров положил карандаш, встал из-за стола и подошел к Ершову:
- Тоже неубедительно. Испытал на себе. Огнестрельные раны в мякоти заживают в две-три недели. А у Шилова? Пять месяцев. Конечно, из санитарного отделения не посылают взрывать мосты. На это и рассчитывал Шилов. Правильно обвинил его Ян Францевич в симуляции. Шилов пускал пыль в глаза доверчивым людям и мог бы просидеть у Зоей еще не один месяц - помешал госпиталь.
Ершов ухватился за последние слова Невзорова:
- Почему госпиталь?
- Потому что в госпитале лечат больных, - усмехнулся Невзоров, - а Шилов здоров. И если он обманывал медсестру, то врача обмануть трудно. К тому же и уходить от вас Шилов никуда не собирался. Он вынужден прийти к вам. Иного выбора у него просто не было Так что заглянем немножко вперед. По логике - симуляция должна продолжаться… Пожалуйста, Саша.
Ершов и на этот раз воспринял доводы Невзорова как профессиональную привычку следователя обвинять людей и снова остался при своем мнении. Однако все сказанное до сих пор Невзоровым, к сожалению, подтвердилось поведением Шилова в отряде. Теперь Ершов почувствовал себя загнанным в тупик и не знал, что думать о Шилове. Глядя на открытую дверцу сейфа с торчавшим в скважине ключом, он шумно вздохнул и начал мало-помалу припоминать на чем он остановился, когда Невзоров прервал его вопросом.
- Иван Игнатьевич, - вспомнил Ершов, - вернулся из поездки в госпиталь, когда начхоз повесил на землянки замки и раздалась команда "приготовиться к движению". В отряде знали, что с началом санного рейда немцы бросили на Лаве кую пущу до девяти батальонов карателей. Комбриг Капуста вел оборонительные бои и вынужден был переправить госпиталь в безопасное место. Санитарный обоз Яна Францевича оказался в самой гуще событий. Потеряв убитыми ездового и автоматчика, Иван Игнатьевич с боем вышел из Лавского леса, прорвавшись сквозь огонь противника, и на славу гнал лошадей, чтобы застать отряд у Червоного озера, на старой стоянке.
- Ну, Иван Игнатьевич! - воскликнул командир, слезая с коня. - Вы не иначе как родились в рубашке.
- Не только в рубашке, - шутил Иван Игнатьевич, раздвигая улыбкой красивые усики, - в комиссарской тужурке и с пистолетом на боку.
- И кто этот погибший ездовой? Не Сысоев?
- Юревич. Сысоев здесь, - сказал комиссар. - Сысоев - молодец! Мы обязаны ему своим спасением. Он нащупал слабо защищенный фланг противника и вывел нас из окружения с минимальными потерями.
Ян Францевич еще за Припятью, у домика лесника Терени, справлялся о службе Сысоева, и начхоз ставил его в пример другим ездовым. Теперь у командира появилось желание похвалить Сысоева за находчивость и отвагу.
- Сысоев! - крикнула Зося. - К командиру!
Шилов увидел Зосю, но подойти к ней побоялся. Зося тоже посмотрела на Шилова и, вздохнув, отвернулась…
- Саша! Вы уверены, что Шилов любил Зосю?
- Не знаю, товарищ старший лейтенант. После ухода из санитарного отделения некоторые его поступки вызывают сомнение.
- Какие поступки?
- Зося, например, переметнулась к Лаптевичу. Правда, для этого была серьезная причина, но Шилов, по просьбе того же Лаптевича, возил Зосю в немецком вездеходе по дорогам Белоруссии.
- Странно. Какая же причина?
- Мы двигались, - продолжал Ершов, - на Новоселки
- крупный населенный пункт на пути к Копцевичам, где отряд присоединялся к колонне Мачульскош. Лаптевич подъехал к Селезневу.
- Как думаете, старший лейтенант, - спросил Лаптевич, ставший к этому времени командиром эскадрона, - там немцы есть?
- Где? В Новоселках? Гарнизона нет, - ответил Селезнев, - но приезжают гости. Так что надейтесь на худшее. Есть.
Лаптевич поскакал к дозорам. Через час они придержали коней у крайней хаты. На крыльцо вышла пожилая женщина с ведрами.
- Хозяйка? Немцы в деревне есть? - спросил комэск, усмирив шенкелям не вовремя заржавшего коня.
- Естека, браточки, естека, - ответила женщина, подходя к колодцу. - Панаехали из Копцевич. Душ пятнадцать. У старосты Новы год справляють.
Конники переглянулись и с непониманием посмотрели на женщину, которая, по их мнению, увидев своих, на радостях зарапортовалась:
- До Нового года еще два дня, хозяюшка!
- А хто яго знає, - махнув рукой, сказала хозяйка. - Мы в няволе давно вже счет дням потерали и ня помним себя.
Горькое признание женщины болью отозвалось в сердцах конников.
- А староста что за человек? - продолжал допрашивать Лаптевич.
- Шкура христапрадавец. Немцу падметки лиже. Таргуе нашим дабром, - отвела душу женщина. - На той нядзеле спрашивае, дзе партизаны хлеб хавають. А я аткуль знаю, дзе хавають. Вот и хадзив на лесу - склад шукав. А вчора немцав навев да с немцами стаскався в лес. Вот яны сягодня и пирують.
- Выходит, староста нашел склад?
- Кабы не найшов, немцав не навев бы.