- Вот и хорошо, мальчики, - сказала Светлана. - Чур больше не ссориться. Слышите? Не ссориться, - повторила она. - А теперь - домой.
Всю дорогу Светлана разговаривала о делах класса, об экзаменах, о переходе в новое здание, о пристройке, где открывается актовый зал со сценой.
Шилов восхищался новеньким спортивным оборудованием - параллельными брусьями, матами, кольцами на веревках, шведской лестницей.
- Вот где можно, - говорил он, - развить мускулатуру и стать сильным.
Я мечтал появиться на сцене, у суфлерской будки, и растянуть меха своей гармошки перед певцами и плясунами школы, чтобы порадовать маленьких зрителей накануне их ухода в трудовое колхозное лето.
Через четверть часа мы были уже в Губине. Мария Михайловна, ожидавшая прихода дочери раньше, выбежала на крыльцо, когда мы остановились у палисадника Сидельниковых.
- Ах, вот вы где, блудные детки! - сказала она, вытирая о передник руки. - Думала, вы не придете сегодня. Поздно. Заночуете в Удиме. Ну, здравствуйте, кавалеры? Спасибо, что привели мою гостью.
- Ничего не стоит, Мария Михайловна! - в один голос ответили мы.
- Заходите. Чаем с вареньем угощу.
- Спасибо. Мы домой пойдем, - сказал Шилов.
Вечером он засиделся у нас до одиннадцати ночи, пока
отец не вернулся с партийного собрания. Застав нас вместе, он повеселел, приятно улыбнулся и, накрывая стол, спросил:
- Как поживаешь Миша?
- Спасибо, Влас Иванович. Хорошо.
- Помирились?
- Конечно.
- Молодцы! Всякая ссора красна мировою.
Улыбка осветила лицо Шилова:
- А как вы узнали, что мы с Сашей ссорились?
Отец расставил стаканы с молоком, подложил хлеба,
сел за стол против Шилова и с хитроватой улыбкой в глазах сказал:
- Земля слухом полнится. Слыхал такую поговорку?
- Слыхал.
- Так вот, - продолжал отец, - дело прошлое, а интересно знать, из-за чего у вас сыр-бор загорелся?
Я поспешил Шилову на выручку. Вопрос отца одинаково касался обоих. Но мне не хотелось, чтобы Шилов, который никогда не хитрил в разговоре с моим отцом, раскрывал ему настоящую причину ссоры.
- Из-за общественных поручений, - пояснил я, показав Шилову, о чем должна идти речь.
- А точнее?
Шилов отодвинул пустой стакан, поблагодарил отца за ужин и, переглянувшись со мной, сказал:
- Вот вы меня, Влас Иванович, похвалили. Мне приятно. Хочется еще делать что-нибудь хорошее. И я делал…
Отец задумался:
- Не знаю, правильно ли я тебя понял, Миша. Но мне кажется, что общественные поручения ты выполнял за похвалу.
Шилов оживился. Он нуждался в мнении взрослого человека:
- Вот именно! За работу получают деньги. А за общественные поручения - ничего. Это несправедливо. Я так считал.
- А если тебя учителя не похвалили?
- Я отказывался от поручения.
В словах Шилова угадывались мысли Татьяны Федоровны. Это насторожило отца и поставило его в затруднительное положение:
- А ты как, Саша?
- Я считаю, - ответил я отцу, - что всякое поручение нужно выполнять на совесть, не ожидая похвалы. Отец убедился, что я прочно усвоил его науку, и внутренне возгордился, но ничего не сказал. Он не допускал и мысли, чтобы в грубой форме унизить достоинство Шилова, и, решив на жизненных примерах показать его неправоту обратился к нему с вопросом:
- Ты слыхал, Миша, о событиях в Испании?
- Как же… Политинформации проводил в классе.
- Похвально. Значит, тебе известно, что многие наши товарищи едут в Испанию сражаться за республиканцев против генерала Франко?
- Даже из нашей Северной области есть.
- Верно. Скажи, пожалуйста. Кто их посылает в чужую страну умирать под фашистскими бомбами?
- Никто. Интернациональный долг, - не задумываясь, ответил Шилов.
- То-то же. Твой отец тоже добровольцем воевал в гражданскую. Учти… Награду имеет - именные часы. И от кого? От самого Хаджи-Мурата…
Невзоров сел за письменный стол.
- Ясно, - сказал Невзоров, заглядывая в вопросник. - Саша, чем вы занимались в каникулярное время и как проявлял себя в работе Шилов?
- После пятого класса, - улыбнулся Ершов, - Татьяна Федоровна устроила Шилова подсобным рабочим по формированию плотов, начальник запани не мог отказать в приеме на сезонную работу рослому парню, который никому не уступал в силе и склонности с багром в руках работать на реке. При этом мать поставила непременным условием заработать мануфактуры на сарафан и сестре на платьице, потому что Валентина пойдет к Федору Петровичу во второй класс, а сплавщиков отоваривают мануфактурой.
Я тоже отпросился у отца последовать примеру Шилова, чтобы на заработанные деньги справить костюм и хромовые сапоги в "гармошку".
Мы рьяно принялись за дело, а после работы зачастили в клуб запани. Я включился в подготовку самодеятельности, которая пользовалась успехом среди молодежи. Шилов пристрастился к спорту. Вступил в ОСВОД, сдал нормы на значок ГТО, участвовал в соревнованиях по гребле и плаванию и не раз был в числе призеров, особенно по плаванию.
- Существенная деталь. Стало быть, он не мог утонуть при любых обстоятельствах, - записал Невзоров. - Продолжайте, Саша.
- К началу занятий мы возмужали, окрепли и пришли в шестой класс с оборонными значками. Семиклассники завидовали нам.
- Смотрите, - говорили они, - значки! Откуда эти мордастые взяли их? Неужто купили на базаре?
- Ты что, смеешься? - возражали другие. - Разве значки продаются? Это же награда… Все равно, что орден.
- Чудно.
Учителя ставили нас в пример другим ученикам. Выступая на сентябрьском педсовете, Дмитрий Михайлович, ссылаясь на наши успехи, призвал педагогический коллектив к изучению опыта классного руководителя Лютиковой по соединению трудового воспитания с оборонно-патриотической работой.
В шестом классе мы стали учиться у самого директора, преподававшего новый предмет - физику. Сам предмет тоже интересовал нас и обещал в будущем путевку в мир техники.
- Знаешь, Саша, - сказал мне после первого урока Шилов, - нам с тобой физика больше других предметов нужна.
Я соглашался, понимая, что с изучением тепловых двигателей можно получить постоянную прописку в автотракторном парке и после окончания школы работать у моего отца - старшего механика опытной станции.
Но, к нашему огорчению, в учебнике не оказалось тепловых двигателей.
- Какая же это физика, - возмущался Шилов, - если в ней нет двигателей внутреннего сгорания?
- Терпение, терпение, молодой человек, - успокаивал его Дмитрий Михайлович. - Поберегите ваше внутреннее горение. Не спешите. Будут и двигатели. Только не сейчас - в седьмом классе.
Взяв в библиотеке учебник, мы принялись за "физику-7". Первая тема нас порадовала, но когда мы прочитали статью и рассмотрели схемы устройства двигателя, Шилов захлопнул книгу и отодвинул ее в сторону.
- Чепуха! - рассердился Шилов. - По этой физике управлять трактором не сможешь. Здесь только общие принципы работы двигателя.
- А ты после этой статейки хотел за руль садиться? Нет, дорогой, надо попотеть с годик, пуд соли съесть, а потом руки протягивать к рулю. Нам, пожалуй, сейчас не физика нужна.
- А что?
- Я видел дома на полке руководство по подготовке трактористов. Называется оно "Трактор ЧТЗ С-60". Если хочешь, попрошу у отца. Не откажет.
- Спрашиваешь. Конечно, попроси.
В свободные часы мы изучали гусеничный трактор "С-60" с лигроиновым двигателем. Когда заходили в тупик, отец помогал нам. Шилов, ссылаясь на занятость, отказывался от поручений классного руководителя и ничего не делал в школе, если не считать политинформации, проведенной им в декабре, по поводу принятия новой конституции. Мне по-прежнему приходилось руководить самодеятельностью класса и часто приносить в школу гармошку.
Шилов раньше уходил домой, когда я задерживался на репетициях, и, скучая от безделия, поглядывал в окно. И только по субботам мы вышагивали по большаку вместе, потому что провожали Светлану.
Наступили каникулы, которые совпадали по времени с окончанием посевной и началом ремонта техники к уборке урожая. Мы не пошли на сплав, хотя и не теряли связи с клубом запани, а попросили моего отца зачислить нас в ремонтную бригаду машинного парка, чтобы изученный трактор увидеть в натуре, пощупать руками и привести в движение мертвые узлы двигателя.
- Как же я вас зачислю? Вы же несовершеннолетние и не имеете паспортов, - отговаривался отец.
- Очень просто, - гордо приподняв голову, ответил я отцу. - Мы не потребуем у вас зарплаты. Будем работать бесплатно.
Посоветовавшись с председателем рабочкома, отец сказал нам, что с 20 июня мы принимаемся на работу и будем получать зарплату в зависимости от того, сколько заработаем.
После трехдневной стажировки отец определил нас в звено Сидельникова, доброго папаши Светланы, где предстояло наполовину разбирать трактор с заменой изношенных деталей и целых узлов.
- Что я с ними буду делать? - с поникшей головой пожаловался Николай Петрович отцу. - Ведь они совсем еще дети. А главное - трактора не знают.
Отец насмешливо улыбнулся и, мягко сверкнув глазами на Сидельникова, промолчал. Прошло две недели. Он встретился с Сидельниковым в коридоре конторы и остановил его, придержав за плечо:
- Ну, как там мои герои? Привыкают?
- Вы знаете, Влас Иванович, - как бы извиняясь перед отцом, проговорил Сидельников, - действуют, как заправские слесаря.
- Серьезно?
- Лучше меня знают трактор.
- Ну что ж, - сказал отец, - ничего удивительного, это, брат, новое поколение. Ученее. Не то, что мы с тобой. Далеко пойдет.
За лето мы научились управлять трактором, крутили баранку "ЗИС-6" и в последних числах августа, покидая мастерские, пожалели, что не удалось при осоавиахиме запани сдать зачеты на право вождения мотоцикла…
В седьмом классе мы получили паспорта. Я вступил в комсомол. В августе мы проводили Светлану в сельскохозяйственный техникум и обещали писать. Мы любили Светлану. Двое любили одну, дав ей возможность выбрать одного из двух. Это она обещала сделать на вокзале при отправке нас в армию. И мы с Шиловым с нетерпением ожидали этого дня.
Прошло три года. Нам выдали приписные свидетельства в военкомате, и мы знали, что служить нам в артиллерии. Работали механизаторами под началом отца. Писали Светлане. Каждый год она приезжала на каникулы и вот 21-го июня вернулась из техникума с дипломом на руках. В восемнадцать лет она стала агрономом и поступила в распоряжение областной опытной станции.
Мы впервые побывали в уютном домике Сидельниковых за праздничным столом, накрытым в честь приезда Светланы. Светлана превзошла все наши ожидания, и не смотреть на нее не было никакой возможности. Она достигла того возраста, который напоминает только что распустившийся цветок, ослепляющий своей красотой все окружающее, и мы липли к ней, как мухи к меду.
Николай Петрович выставил бутылку шампанского и поручил мне открыть. Пробка с шумом ударилась в потолок. Малиновым звоном последнего мирного дня зазвенели бокалы, начались поздравления, поцелуи, пожелания счастья.
- Кушайте, дорогие гости, не скромничайте, - говорила Мария Михайловна, подкладывая нам любимые Светланой лакомства домашнего приготовления и была благодарна нам за внимание к дочери.
Вечер прошел весело - с музыкой и танцами, с прогулками и поздним возвращением домой…
Утром все узнали, что началась война. В тот же день, еще до объявления мобилизации, нам вручили повестки и направили к месту формирования артиллерийских подразделений…
- Спасибо, Саша, - Невзоров сделал пометку в блокноте и поднялся со стула: - Последнее сегодня. Что сказала Светлана на вокзале и как прощалась Татьяна Федоровна с Шиловым?
Упоминание другим человеком имени Светланы привело Ершова в смущение. "Это уж слишком… - подумал он с каким-то озлоблением. - Какое ему дело, что сказала Светлана?" - Но не ответить на вопрос следователя Ершов тоже не мог. Со времени его ареста Светлана представлялась ему далекой и недосягаемой, но бесконечно близкой и милой. В зеленом лунном свете майских вечеров рисовался Ершову ее туманный образ.
Ершов повторил про себя вопрос Невзорова и прерывисто вздохнул:
- Провожать нас, кроме отца и Татьяны Федоровны, приехала Светлана. Они прибыли в город на второй день утром, когда привокзальная площадь еще пуста. Прохладный воздух пронизывался короткими свистками маневровых паровозиков, толкавших вагоны на разъездных путях. Поодаль стояли пустые составы пассажирских поездов.
Безлюдный перрон наполнялся народом. Прошли строи, колонны. На посадочной платформе разместилась команда в новеньких шинелях и в ботинках с обмотками. Всюду замелькали военные с зелеными вещмешками.
Хлынули провожающие. Море людских голосов захлестнуло перрон.
- Влас Иванович! Татьяна Федоровна! - радостно воскликнула Светлана, увидев нас в толпе новобранцев. - Во-он Саша и Миша!
- Здравствуйте, товарищи красноармейцы! - сказал отец, подходя к нам и пожимая нам руки. - Вас не сразу заметишь в такой прорве народу.
Последовали расспросы, увещевания, слезы… Подогнали товарный состав. В открытых вагонах виднелись двухъярусные нары, настланные из свежих досок.
- По ваго-онам! - раздалась команда.
Толпы людей подались к краю платформы. Мы отозвали Светлану в сторонку и начали засыпать вопросами:
- Скажи, Светлана, кому из нас тебе писать?
- Оба пишите, - всхлипывая проговорила Светлана.
- А замуж за кого?
Светлана улыбнулась и вытерла платком слезы:
- Кто вернется героем, за того и выйду.
Отец прервал объяснения. Подошел ко мне, и мы обнялись на прощание:
- Ну, Саша, пиши. Я скоро за тобой. Помни. Это мой наказ. Бей фашистских извергов! Защищай Родину с достоинством. Она у нас одна… До свидания, Миша, - и поцеловал Шилова.
Мы пожали Светлане руку, дежурный по станции вынес жезл, и люди в шинелях, простившись с родными и близкими, поспешили к вагонам.
Татьяна Федоровна с отчаянным воплем подскочила к сыну, обхватила его руками, точно клещами, и повисла у него на шее:
- Господи! Дитятко мое моленое… Не отпущу!
- Постыдилась бы, Татьяна, - тихо сказал отец, мрачнея лицом. - Проститься-то как следует, не умеешь. Один срам…
Татьяна Федоровна как будто не слышала его - голосила, что заводная сирена. Потом накинула на шею сына маленький золоченый крестик на длинном шнурке и снова завыла. Слезы душили ее. Она не могла сказать слова и не выпускала сына из объятий…
- Пошли, - сказал я Шилову. - Поезд отходит.
Раздался паровозный свисток и заглушил вопли Татьяны
Федоровны. Шилов наконец вырвался из ее объятий, сорвал с шеи крестик, со злостью швырнул его в толпу и вслед за мной заскочил в вагон отходящего поезда.
***
Ершова увели. Склонившись над папкой с материалами ЧП, старший лейтенант Невзоров придвинул к себе блокнот, перечитал записи, расширившие круг его представлений о Шилове, провел итоговую черту и, прежде чем записать выводы по первому дню допроса Ершова, на минуту задумался. Походив по комнате, он вернулся к письменному столу и размашистым почерком записал: "Случай с Николкой убедительно показал, что Шилов способен к убийству… Что касается дезертирства из армии, то эта мысль у Шилова зародилась значительно позже. Скорее всего - на фронте… Татьяна Федоровна вытравила из него все святое, что пыталась посеять в его душе Ершовы и школа, и выпестовала в нем по своему подобию зверя".
ДВАДЦАТОГО ИЮЛЯ, ВО ВТОРНИК.
Невзоров встретил Ершова у входа и протянул ему руку:
- Итак, Саша, на очереди фронт. Меня интересует поведение Шилова в бою. Желательно подробнее об этом.
- Можно и подробнее, товарищ старший лейтенант.
- Садитесь.
И Ершов продолжил свои показания.
- В учебном подразделении, - сказал он, - где мы, как говорят, на ходу прошли подготовку молодого солдата и приняли присягу, мне привинтили на петлицы по два зеленых треугольничка и в звании сержанта отправили на Западный фронт.
Вместе с Шиловым, который стал моим наводчиком, я попал в команду для пополнения потрепанных артиллерийских частей, занявших оборону на старой границе у древнего белорусского городка Турова. Командование ставило целью задержать противника на этом укрепленном рубеже, чтобы дать возможность войскам фронта закрепиться на Днепре и Соже.
Переправившись на южный берег Припяти в районе Петрикова, что расположен против устья реки Уборть, мы продвигались проселочными дорогами на запад, выставив головной и боковые дозоры.
Прошли несколько деревушек. Полесские хаты с соломенными стрехами непривычны для глаза северянина. Кое-где на старых колесах или боронах, поднятых на вершины дремучих ветел, у прудов, заросших плюшником, гнездились буслы. В садах созревали фрукты, но главное, на что мы обратили внимание это опустевшие деревни, хотя противник наступал севернее Припяти.
На окраине одной из таких деревушек встретили высокого старика в лаптях и в посконных портках. Он нес за спиной вязанку хвороста и, увидев нас издали, остановился, опустив вязанку к ногам.
- Отец! Куда люди подевались? - спросил старший по команде лейтенант Швидкий, когда мы поравнялись со стариком.
- В пущу падались, - ответил старик, искоса поглядывая на нас.
- А почему не уехали в эвакуацию?
- Куды паедзешь?
- За Днепр, на восток.
- Э-э, сынку, - сказал старик с каким-то болезненным озлоблением. - Туды немец раньше нашага приедзе.
- Почему, отец?
- У яго - машины.
Старик явно чего-то недоговаривал, но в его словах скрывался справедливый упрек военным, которые, по его мнению, оказались неспособными остановить врага, и жители предпочитали не срываться с мест и оставались в тылу, так как не были уверены, что фронт их не обгонит. Они уходили в леса, чтобы вблизи от домашних очагов начать партизанскую войну против оккупантов.
Молодой лейтенант не мог возразить старому человеку, повидавшему на своем веку не одну войну, тем более что в его словах была горькая правда:
- А ты почему не ушел в пущу?
- Веску старажу.
Лейтенант почувствовал себя перед ним виноватым. Ему хотелось, чтоб люди поверили в Красную Армию, что она не только остановит врага, но и разобьет его у стен рейхстага. Однако, прощаясь со стариком, лейтенант придержал громкие слова и ограничился довольно скромной фразой:
- Не падай духом, отец. Придет время - и мы будем наступать.
- А придзе?
- Обязательно придет.
- Дай божа.
В полдень встретили санитарные повозки, переполненные ранеными.
- Откуда? - поинтересовались в колонне.
- Из-за реки, - отозвался ездовой. - А вы куда?
- На передовую.
- На какую передовую? Там никого нет.
- Не паникуй! - прикрикнул лейтенант. - Знаешь, что за это бывает?