Перед носом ездового показались грузовики с артиллерийскими боеприпасами. Лейтенант приказал принять влево и пропустил машины.
- А это что? - спросил он. - Теша дыни на базар повезла? У-у, паникер!
- Ну-ну, идите-идите, - не останавливаясь, проворчал ездовой.
Вскоре обстановка прояснилась. Возвращалась с задания партизанская разведка. Белобрысый парень, назвавший себя странным именем Чанкайши, сказал, что через пару часов мы будем на месте, что нас ожидает майор Королев. Чанкайши также предупредил лейтенанта, что видел в Турове переправившихся с левого берега вооруженных пулеметами и автоматами немецких мотоциклистов, которые наверняка встретятся нам на пути.
Не прошло и часа, как послышался рокот моторов. Пять мотоциклов с колясками, поднимая пыль, неслись по дороге.
- К бою! - скомандовал лейтенант.
Мы рассыпались по левой обочине проселка и устроили засаду. Головной мотоцикл с хода открыл огонь. Захлопали наши винтовочные выстрелы. Шилов бросил гранату под самые колеса. Машина перевернулась. Пламя охватило развороченные гранатой обломки мотоцикла, похоронив водителя и пулеметчика. Подкатили остальные. В короткой схватке, сопровождавшейся взрывами гранат противник, поздно заметивший засаду, не устоял. Запылал второй мотоцикл. Третий, не справившись с управлением, врезался в дуб. Последние два повернули обратно. Меткий огонь стрелков настиг их на повороте дороги.
- Молодцы, ребята! - похвалил лейтенант. - Боевое крещение получили.
Пять изуродованных машин и десять трупов немецких солдат остались на дороге. У нас недосчиталось четверых…
К исходу дня мы повстречали подразделение на конной тяге, отступавшее от старой границы. Его нельзя было назвать ни дивизионом, ни батареей. На двенадцать стволов в нем было восемь человек прислуги, включая командира, пожилого майора с перевязанной головой. Три машины, которые обгоняли нас, двигались на восток вместе с дивизионом.
Увидев пополнение, майор обрадовался:
- Кто ведет команду? Старший - ко мне!
Лейтенант подскочил с докладом:
- Товарищ майор! На марше команда артиллеристов в составе двадцати четырех человек, следующая…
- Отставить…. Фамилия?
- Лейтенант Швидкий!
- Вольно! Видно, что швидкий, - сказал майор. - Молодец, товарищ лейтенант. Благодарю за службу.
- Служу Советскому Союзу!
Объявив привал, майор приступил к формированию огневых подразделений. Двенадцать стволов распределил на две батареи, во главе которых поставил офицеров. Комбатом-2 стал лейтенант Швидкий. Что касается огневых расчетов, майор приставил к каждому стволу командира и наводчика из числа наиболее грамотных артиллеристов. Решая вопрос о подносчиках, он встретился с трудностями, но вышел из положения, сняв часть ездовых и передав их в распоряжение командиров батарей. Остальным поручил лошадей и вместе с фуражом заботу о продовольствии.
Закончив привал, вновь отформированный и возвращенный к боевой жизни дивизион тронулся на восток и спустя полчаса подошел к деревянному мосту через Ствигу, откуда трактовая дорога поворачивает на юго-восток, к среднему течению Уборти - Лельчицам.
Подозвав комбата-1, старшего лейтенанта Селезнева, майор кивнул на большую высотку справа, покрытую у основания редкими кустами орешника.
- Вы знаете, старший лейтенант, - сказал майор, показывая на высотку, не могу представить лучшего места для огневых, чем этот лысый пупок. Взорвать мост - и танки остановятся. Не подбивай - расстреливай, как макеты.
- Да, хорошая высотка, - согласился комбат.
- Остановите колонну.
Дивизион повернул на юг, к западному подножью высоты, и скрылся в лесу за старой вырубкой.
Исследовали высоту и все двенадцать стволов выдвинули на огневые в позиции. Стреноженных коней спустили вниз, к автомашинам.
- Товарищ майор! Разрешите обратиться по личному вопросу, - сказал лейтенант Швидкий, когда комдив приказал сигналить сбор. - Вы сегодня кушали?
Такого вопроса от молодого человека майор не ожидал. Проглотив слюну он с благодарностью посмотрел на лейтенанта:
- Признаться, дорогой мой, третий день рты на холостом ходу. Наши кухни далеко, а немецкие не кормят.
- Что же вы раньше не сказали? - упрекнул лейтенант.
- У нас в команде недельный запас сухого пайка. Окликнув меня, лейтенант попросил накормить батарейцев - раздать им продукты погибших в столкновении с мотоциклистами товарищей, а сам, пригласив к комдиву Селезнева, тут же, у орешника, "накрыл офицерский стол".
Я опустошил свой вещмешок и заслужил признательность артиллеристов. Но, когда стал раздавать тушенку погибших, артиллеристы отказались взять ее и посоветовали оставить при себе в качестве НЗ.
Приняв пищу в спокойной обстановке, майор неторопливо достал часы, окинул взглядом огневые и, убедившись, что расчеты подзакусили и кое-кто уже возвращался с реки с котелком воды, встал и помахал рукой.
- Все собрались? - спросил майор, когда мы подошли к орешнику, и, не получив ответа, сказал: - Усаживайтесь.
- С минуту он пристально вглядывался в суровые лица солдат, стремясь предугадать способность дивизиона в предстоящей операции решить сверхзадачу и приглушенным голосом проговорил: - А теперь, товарищи, о положении дел на нашем участке фронта. Вчера спрашивает меня один солдат, почему второй день не едут кухни. Должен сказать, что кухни к нам не приедут. На севере противник рвется к Днепру. На юге - к Киеву. Мы - в тылу врага и поставлены здесь, чтобы не пропустить танковую колонну, которую немецкое командование бросает на стыке флангов с тем, чтобы уничтожать на своем пути случайные группировки наших войск, выходящие из окружения на правый берег Припяти. По имеющимся сведениям, танки подойдут к мосту завтра между восьмью и десятью часами. Не хочу от вас скрывать. Мы обречены на гибель. Выживут самые дерзкие… Остальное расскажут вам командиры батарей. Какие будут вопросы?
Никто не мог представить себя мертвым на этой безымянной высотке. Каждому хотелось верить в обратное. И Шилов первым нарушил тишину, которая помогала людям думать, но думать не о смерти - о жизни:
- Товарищ комдив? Вы сказали, что выживут самые дерзкие. А если выживут многие? Куда им податься?
- Путь отхода один - партизанские отряды.
- Сколько ожидается танков?
- Это нам не известно. Предполагается в пределах двух десятков.
- Хватит ли бронебойных снарядов?
- Дана двойная норма на ствол. Еще вопросы? Нет? Ну что ж, - заключил майор. - Командиры батарей останутся здесь. Расчетам зарываться в землю.
Расчеты разошлись. Оставшись с комбатами, майор предложил каждому из двенадцати орудий ударить по отдельному танку. Он исходил из того, что остановка головного у поврежденного моста нарушит дистанцию движения на марше и машины подойдут вплотную. Это позволит орудию открыть огонь по своей цели: двенадцатому - по головной машине, первому - по двенадцатой, и до десятка боевых единиц, если не все двенадцать, выйдут из строя. Но для этого по мнению майора, нужна предварительная наводка по воображаемой цели, чтобы секундная поправка дала возможность вести беглый огонь по команде мощью всего дивизиона.
Отпуская командиров батарей, майор предупредил лейтенанта Швидкого, который еще не участвовал в боях с танками…
- Что касается атакующих танков, - говорил майор, - тактику боя навязывает сам противник. При этом нельзя допустить одного: чтобы танки прорвались на огневые позиции, тогда артиллерия беспомощна. В подобных случая прибегают к гранатам и бутылкам с зажигательной смесью.
- Все ясно, товарищ майор, - козырнул лейтенант. - Разрешите идти?
- Идите.
При отдаче боевого приказа в своих подразделениях командиры батарей руководствовались указаниями комдива. С приближением сумерек они доложили о готовности личного состава выполнять боевую задачу. Майор в их сопровождении прошел по огневым и убедился, что расчеты потрудились на славу. С часами в руке проверил способность наводчиков быстро производить наводку орудия в цель. В качестве мишени он выбрал клетку парапета первого пролета моста.
Вставили в гнезда панорамы, сняли чехлы с казенников, заглянули в затворы, потрогали маховики поворотного и подъемного механизмов.
Шилов показал неплохие результаты, в считанные секунды совместив черные нити панорамы с клеткой парапета, и вызвал одобрение комдива:
- Так надо наводить и в бою.
Двух наводчиков отстранил от прицелов, заменив командирами орудий:
- Вы мне все дело испортите. Потаскайте снаряды.
В целом майор остался довольным выучкой пополнения и подготовкой огневых к предстоящему бою. Для себя оборудовал НП на самой высокой точке, у куста орешника, и установил стереотрубу. Из четырех телефонных аппаратов, уцелевших в дивизионе, использовал три. Один взял себе, два передал комбатам для дублирования команд.
Окончив проверку, он спустился к мосту и долго всматривался в оборону. Оценивая позиции с точки зрения огневой уязвимости, отметил, что все орудия одинаково уязвимы и танки могут накрыть любое. Прорыв на оборонительный рубеж больше угрожал левому флангу Селезнева. Наше правофланговое орудие, установленное у крутого обрыва к реке, занимало самое выгодное положение и имело шансы дольше всех продержаться. Об этом он уведомил комбатов.
Возвратился майор на огневые, когда зашло солнце и стала появляться роса. Ночь спускалась на землю. Темной дымкой заволокло дубняк, где укрылись грузовики и беззаботно бродили кони. Порхающий ветерок доносил запахи жженой соломы и навоза. Над рекой поднимался туман.
Проверив секреты, выставленные еще до окончания земляных работ, майор подошел к НП и нажал кнопку зуммера:
- Комбат-2?
- Так точно, товарищ майор.
- Ездовые вернулись из деревни?
- Вернулись. Принесли хлеба и сала.
- Товарищ майор! - отозвался комбат-1. - Ваша порция у меня. Заходите
Комдив направился к Селезневу. Медленно двигаясь по огневым, чтобы не разбудить отдыхающих, он увидел ровик старшего лейтенанта и, остановившись, прислушался. Какой-то сверчок успел поселиться у комбата и назойливо сверчал. Селезнев вышел навстречу майору.
- Что это у тебя за музыка, старший лейтенант?
- Да какой-то сверчок покоя не дает.
- Это хорошая примета. Долго будешь жить. А вот у меня не поселился…
Ночью, когда ущербленный месяц пастушьим рожком засиял над пущей, северный секрет доставил на огневые бродячую группу солдат, которая охотно присоединилась к дивизиону, составив стрелковое отделение. Командир группы старшина Черняев, блуждавший по лесам чуть ли не от самого Бреста, вызвался в засаду к мосту, чтобы расстреливать в упор танковые экипажи, которые, наверняка, поползут из горящих машин. Комдив приказал накормить стрелков и сам выдвинул их к дороге.
Оставалось одно - поджечь мост. Эту операцию он поручил Селезневу, который находился в дивизионе давно и зарекомендовал себя опытным командиром.
На рассвете, в белом тумане, прихватив с собой шофера, несшего ведро с бензином, Селезнев спустился к мосту, выбрал средний пролет, облил бензином перекладины и поднес спичку. Пламя мгновенно охватило весь пролет, с треском перекинулось на посиневший парапет. Мост запылал, как солома.
На огневых никто уже не спал. Мутный солнечный диск, окруженный дымовой короной, как совиный глаз, поднимался над горизонтом. Утренний воздух на сотни верст отравленный пороховыми газами, едким дымом горящих деревень и запахом разлагающихся трупов, у непривычных вызывал тошноту, но люди развязывали вещмешки, доставали полученное вечером сало, резали деревенские ковриги с прилизанной до блеска верхней коркой и торопливо жевали, с тревогой поглядывая на горящий мост.
Я возился у орудия, когда Шилов разостлал шинель, нарезал хлеба и выставил банку мясной тушенки:
- Саша! Может, и мы перекусим?
- Иду!.. А ты что? - спросил я подносчика Сергеева, бледнолицего калужского паренька, сидевшего за бруствером ровика. - Развязывай своего сидора да присаживайся к нам.
- У меня там ничего нет, товарищ сержант, - признался Сергеев.
- Так иди сюда, - подозвал Шилов. - Хватит на всех.
Сергеев подсел к нам и, стыдясь кушать чужое, почти
не дотрагивался до тушенки, а больше нажимал на хлеб, любуясь коричневой корочкой.
- Ты ешь, не стесняйся, - угощал его Шилов.
Опростав банку тушенки, мы раскинулись на порыжевшей траве и долго блуждали прищуренными глазами в бесконечных пустотах июльского неба.
Майор отказался от завтрака, ссылаясь на раннюю пору. С биноклем на шее он отправился к огневым, чтобы своим появлением поднять дух артиллеристов. Но расчеты, не обращая внимания на комдива, как и прежде, толпились у щитов, упражняясь в наводке. Иные открывали ящики, готовили фанаты, очищая их от масла, доставали бутылки с зажигательной смесью, пристраивая их в нишах, поближе к поверхности земли.
Подойдя к обрыву, майор увидел нас и, не желая своим появлением тревожить отдыхающих, попятился к брустверу, заговорив с комбатом…
Услышав стрекот кузнечика, я повернулся набок, стараясь отыскать нарушителя опасной тишины, которая в любую минуту могла разразиться грохотом канонады. Но как бы я ни силился обнаружить бесстрашного музыканта в зеленом плаще, притаившегося где-то за щитом подорожника, он по-прежнему оставался для меня невидимым.
Шилов следил за полетом шмеля, который вибрирующей точкой зигзагами спускался вниз. Сделав неторопливую посадку на малиновой кашке, он пожужжал, пожужжал, перепорхнул на другую и поспешно полез в землю. Я перевел взгляд на то место, где спрятался мохнатый хозяин высоты, который как будто почувствовал присутствие посторонних и испугался. Казалось, шмель понимал, что и в земле нет спасения, что пришельцы, вторгшиеся в его владения, наставили на высоте орудий смерти, чтобы взорвать жилище маленького шмеля и самим погибнуть. Шмель, как бы жалуясь на свою участь, вылез из норы и, остановив выбор на синеокой фиалке, закачался на ней и устрашающе жужжал в надежде, что пришельцы образумятся и уйдут.
- А я сегодня в первый раз услышал жужжание шмеля, - признался Сергеев.
- Серьезно? И шмеля никогда не видел?
- На картинке.
- Не может быть, - возразил Шилов. - Где же ты рос?
- Я родился в городе, и как-то не приходилось бывать на природе.
- И за город никогда не выезжал?
- Некогда было. Все работал. Мать у меня больная… А я один…
Не думал Сергеев, что он услышал шмеля и в последний раз. На левом фланге послышалось иное жужжание - гул моторов. Услышали его и на правом.
Шилов взглянул на дорогу.
- Танки! - крикнул он, подавшись к командирскому ровику.
Лейтенант схватил трубку. Я поднял бинокль. По дороге двигались танки. Черные кресты вырисовывались на боковых щитах. Покачивая стволом, головная машина заметила на мосту дым, за которым скрывался провал целого пролета и замедлила ход, расстояние между остальными быстро сокращалось.
- Сколько насчитал?
- Шестнадцать.
- Больше нет?
- Нет, товарищ лейтенант.
- Батарея-а! К бою! - продублировал он команду майора и, не отрываясь от трубки, высунулся из ровика. Как и предполагалось, ловушка сработала точно. Головной танк подошел к мосту и остановился. Торкающий мотор выпустил из выхлопной трубы тучу искрившегося дыма. Видно было с высоты, как немец в шлемофоне вылез из переднего люка, посмотрел вокруг и, не заметив ничего подозрительного, осторожно, почти на ощупь, стал пробираться по настилу первого пролета, опасаясь, что мост заминирован. Этого момента нельзя было упустить. Колонна остановилась, образовав сплошную железную стену.
Лейтенант Швидкий продублировал вторую команду майора:
- По своим целям… тремя бронебойными… беглый… - и прежде чем сказать слово "огонь!", дал время наводчикам уложить нити перекрестий на запыленные бока бронированных громадин, наконец торжественно и повелительно обрушил на батарею это страшное слово: - Огонь!
Мы рванули рукоятки затворов - и ударная волна выстрелов так хватила по барабанным перепонкам, что многие с непривычки пораскрывали рты. Разорванный воздух загремел в соседних урочищах двенадцатикратным эхом, повергнув все живое в неописуемый ужас.
Открыв ответный огонь, танки с грохотом сползали с дороги. Девять машин осталось на месте. Огненные змейки, слепящие извивы пламени замельтешили, запрыгали по угловатым щитам присмиревшей брони…
Но, видимо, не таким представлялся бой артиллерии с танками комбату-2 лейтенанту Швидкому. По крайней мере, он предполагал полную самостоятельность командира батареи в выборе цели и ведении огня, да и не только командира батареи - командиров орудий. По его мнению, правильно говорил майор, что тактику боя навязывает противник. Но тот же майор приказал ничего не предпринимать без его команды. И вот он, боевой комбат, сидит у телефона и ждет, когда ему предпишут ударить по танкам.
- Товарищ майор! Товарищ майор! - надрываясь до хрипоты, кричал комбат выпрашивая очередную команду.
- Ты почему прекратил огонь? - услышал он, но услышал не майора, а старшего лейтенанта Селезнева. - К орудиям, мальчишка! Танки прут, раздавят!
- Где майор, товарищ старший лейтенант?
- Где майор? Нет майора! - прикрикнул Селезнев, но смягчился и, сдерживая себя от гнева, пояснил: - Убит майор… Прямое попадание. Об этой промашке нашего комбата я узнал позже, но тогда видел, как он пораженный вестью о гибели командира дивизиона, выскочил из ровика и, пригнувшись, нырнул к одиннадцатому орудию, над которым клубилась густая толовая гарь разорвавшегося снаряда. Не видя расчета и задыхаясь в удушливом смраде. Швидкий сорвавшимся голосом приказал:
- Семенов!.. По танкам… Тремя снарядами…
- Товарищ комбат? - поймал его за руку Шилов. - Вы кому подаете команду? Туг никого нет. Весь расчет погиб… Комбат схватился за голову и беспомощно засуетился у щита орудия, не зная, что предпринять в эту решительную минуту, когда судьба батареи во многом зависела от его расторопности и выдержки.
- Что же это такое? - спросил он самого себя. - Комдива Королева убило. Семенова тоже убило…
- Комдива, говорите? А у нас Сергеева убило…
- А ты почему здесь?
- Панорама вышла из строя.
Шилов выхватил из гнезда панораму и бросился к своему орудию. Остолбеневший комбат прыгнул на бруствер и, стоя во весь рост, крикнул:
- Батарея? Пятью снарядами… Ог-гонь!
Это была его последняя команда. Разорвавшийся в трех шагах снаряд опрокинул комбата. Иссеченный осколками, он лежал с открытыми глазами, которые уже застеклила смерть.
Батарея стала неуправляемой. Расчеты долбили склон высоты, но как-то вразнобой, не поражая цели, тогда как Селезнев подбил еще две машины из четырех, атаковавших его фланг.
Пока Шилов прилаживал панораму, я вскинул бинокль, чтобы уточнить обстановку и направить огонь по угрожающей цели. Молнии разрывов, таранившие огневые, и черный дым горящих танков, непроницаемой стеной застилавший сектор обстрела, не давали возможности видеть того, что творилось впереди, и я поворачивал бинокль направо и налево, стремясь выхватить из черноты и засечь очертания надвигающихся чудовищ, наконец ветер, усиленный вихрением десятков двухсторонних траекторий, отогнал за Ствигу тучи дыма и обнажил подлинную картину боя.