К моему величайшему удивлению, около Большой Медведицы появилась новая звездочка. Вдруг гул мотора. Все слышней и слышней. Тут я догадалась, что это вражеский самолет". Далее Зина описывает гул, грохот, звон стекла. "Снизу кричат: "Зина! Зина!.." Сбегаю вниз. Родители, не ожидавшие меня увидеть живой, не верят своим глазам. Но я, ни на что не обращая внимания, спрашиваю: "Куда попала бомба?" Мне отвечают, что в соседний дом, и я бегу туда помогать выносить и перевязывать раненых". Ученица 9-го класса 47-й школы Инна Битюгова написала сочинение под скучноватым названием "Что мне дала работа в совхозе". Но на деле - это полно очарования и поэзии. Инна пишет, что еще до войны "мечтала сделать что-нибудь очень хорошее и полезное, чтобы я почувствовала, что живу не зря".
Летом 1942 года для ленинградских школьников "началась новая, огородная жизнь, жизнь плодотворного труда. Постепенно жизнь растений увлекла меня. Мне казалось, что я выращиваю маленьких человечков. Вот они, еле видные, слабенькие, зеленые, а вот уже окрепли их тоненькие ножки и гордо поднимаются зеленые головки. И, глядя на них, я вдруг поняла, что моя давнишняя мечта сбылась.
Я представила себе две дороги. Одна ведет на фронт, другая - в мой город. И по этим дорогам бегут один за другим зеленые овощи-человечки. Вот один из них подбегает к большому каменному дому. В квартире на кроватке сидит белокурая маленькая девочка. Ее руки тонки, как палочки, глаза печальны, щечки ввалились. Это враги принесли ей голод. Но мой маленький зеленый человечек сильнее многотысячной армии врагов. Он пришел на помощь слабой девочке. Щеки ее розовеют, руки округлились, глаза снова блестят. Она поднимается, идет - и я чувствую, что в ней воплотилась моя мечта.
Другой овощ-человечек бежит по второй дороге. Кругом враги. Не пускают они человечка, бросают в него бомбы, снаряды, но он неуязвим. Вот он вбегает в землянку, где боец-разведчик склонился над картой. Трудный предстоит ему поход. Вдруг видит боец: он не одинок, о нем думают и заботятся советские дети. Съел боец овощ и почувствовал, что в жилы его влилась богатырская сила. Смело пошел он в поход, вернулся боец с победой. И скоро взвилось советское знамя над советской землей…"
Кончает Битюгова так:
"Я знаю теперь, что такое труд, чувствую ответственность за этот труд, чувствую, что я уже не школьница-ребенок, а школьница-боец. Я работала для города и фронта".
На обложке рассказа Инны Битюговой изображены в красках свекла, брюква, турнепс и мелкие редиски: все с милыми, дружелюбными лицами.
Хороши стихи Ворожейкиной.
3 июня 1943 года
Жаркий день, совсем лето. Поехали с Анной Ивановной за шляпами и попали в тревогу. Трамвай наш остановился у Марсова поля, мы все вошли в подворотню. Оттуда, как из туннеля, была видна синяя арка неба, безоблачного, сияющего.
Только что по радио опять передавали о продаже "в неограниченном количестве противоипритной пасты № 5".
4 июня 1943 года
Евфросинья Ивановна сообщила мне, что немцы "набросали листовок". Снова стреляют. Сейчас, сию минуту, где-то близко, не грохнуло, а как-то прошипело…
Сяду-ка я за "пушкинское" стихотворение. В 144-ю годовщину рождения Пушкина в его квартире, на Мойке, мы будем выступать по радио.
7 июня 1943 года
Новая пятая глава в виде "теста" вся уже готова. Надо только, чтобы оно не перекисло: еще старик Гете предостерегал на этот счет.
Вчера выступали на квартире Пушкина, где я раньше не была ни разу. Комнаты пусты: все вывезено и спрятано в начале блокады. На каминах и подоконниках букеты из черемухи и сирени (сирень в этом году необычайная: тяжелые дивные кисти, хоть высекай их из мрамора). И тонкий запах чуть увядших цветов следовал за нами из комнаты в комнату. В пушкинском кабинете, у пустых книжных полок был установлен микрофон. Дом сохранился хорошо, полы натерты, но повсюду змеятся трещины. Особенно сильно повреждена стена в бывшей спальне Пушкиных.
Во дворе перед самыми окнами кабинета - воронка от бомбы.
Я написала для "Правды" небольшой отчет обо всем этом. Надо почаще делать такие вещи. Не надо угашать в себе журналистку. Пускай живут все трое: поэт, прозаик и газетчик.
День сейчас чудесный. Один из 35 безоблачных дней Ленинграда. Их 35 в году. Я вычитала это в БСЭ, в статье "Ленинград".
8 июня 1943 года
Сегодня я получила в Смольном медаль "За оборону Ленинграда". Нас было несколько человек: представители искусства и науки. Но никто из них ничего не сказал в ответ на вручение медали. Я так растерялась, что тоже ничего не сказала.
Этот маленький диск медали вобрал в себя все, весь Ленинград, память о нем на всю остальную жизнь.
10 июня 1943 года
И. Д. не ест, не пьет. Я почти не вижу его. Трудности замучили.
По радио передавали заявление Рузвельта на пресс-конференции по поводу возможной химической войны. Неужели и это еще нам предстоит? Ужас, перед которым померкнет все бывшее на земле за все миллионы лет ее существования.
Я гляжу на зеленые деревья, будто прощаясь с ними. Я уже вижу их превращенными в пепел и прах.
14 июня 1943 года
И. Д. вернулся сегодня с "торфа": там все не ладится. Работа тяжелая, студентам трудно.
15 июня 1943 года
Дела "огородные".
Юрий Владимирович Баймаков, доктор химических наук, закончивший второй том труда "Электролиз в металлургии", выставил в Доме ученых на овощной выставке брюкву весом в шесть килограммов. Он же в прошлом году на своих грядках вблизи Политехнического института вырастил картофель, но не съел, вытерпел: оставил на семена. Теперь посадил семенной картофель. Сам таскал мешки с навозом, удобрял землю суперфосфатом и хлористым кальцием. Урожай со ста метров - шестьсот килограммов овощей.
Вера Родионовна Стрешнева, заслуженная артистка республики, тридцать девять лет на сцене. Ее огород во дворе. Урожай хорош.
На Марсовом поле - сплошь профессорские грядки. Видала, как старый профессор посыпал свою капусту нафталином: спасал от жучка-вредителя
18 июня 1943 года
Поехала с фотографом на остров имени Кирова, ныне "Детский остров". В его семнадцати зданиях и павильонах расположен пионерский лагерь, первый за время блокады. Здесь живут 942 ребенка, но будут жить 1500.
Первый вопрос, который задают дети приехавшим из города: "Обстрела нет?" или: "Какой район обстреливают?" Один мальчик спросил:
- Какая сегодня перспектива?
Другой, четырнадцатилетний, при нас просился в город.
- У мамы двухмесячный ребенок, хочу посмотреть, как она там без меня справляется.
Детей прекрасно кормят: дают им глюкозу, молоко.
В очерке для заграницы я написала:
"В лучшей части города, на "Островах", где до революции были выстроены богатые особняки, живут теперь дети, чьи отцы на фронте, а матери работают на оборону. Все лучшие помещения отданы им. Обслуживающий персонал помещается в маленьких комнатах, где жили некогда экономки, кастелянши, дворецкие.
Только в одном особняке, принадлежавшем в прошлом крупному рыботорговцу, я обратила внимание на то, что чудесная громадная комната с видом на реку Охту занята не детьми, а их молоденькой воспитательницей.
Уловив мой невысказанный вопрос, девушка вспыхнула до корней волос, до венка из ромашек, надетого на русые косы. Это был как раз час сбора детьми "лекарственных" растений, но, очевидно, при этом не была забыта и чистая эстетика.
- Да, да, вы правы, - сказала девушка. - В этой комнате могли бы помещаться по крайней мере пятнадцать детей. Но… взгляните на потолок.
Я подняла глаза к вычурному полукруглому своду: там, в лилово-зеленоватых тонах пресловутого "декаданса" была изображена полногрудая обнаженная Ева в райском саду. Змей с двусмысленным выражением лица предлагал ей яблоко.
- Как педагог, я не могла разрешить детям разглядывать эту картину, - продолжала девушка с ромашками, - а они это делали. Что касается маленьких, то эти фигуры их пугали и доводили до слез. У нас пока нет мела, чтобы побелить потолок. Вот снимут блокаду, тогда… А пока здесь сплю я. Дети приходят сюда только в тех случаях, когда мне приходится делать им выговоры. Но тогда, вы понимаете, они не поднимают глаз.
В заключение воспитательница с удовольствием прибавила, что выговоры приходится делать все чаще, так как у детей уже появились силы для шалостей.
Раньше они были слишком слабы".
24 июня 1943 года. 11 часов утра
Сильный обстрел, но трудно понять, где именно. Снаряды прилетают со свистом и рвутся со свистом. Очевидно, это не наш район, так как радио передает Софроницкого. (Ух, удар близкий…)
Доклад о поэзии буду делать 3 июля. (Мне кажется все же, что это и мы стреляем одновременно.)
Удручает меня И. Д.: количество трудностей все растет. Торф, подсобное хозяйство, служба МПВО. Все это помимо основной, текущей работы.
(Вот только когда радио сообщило об обстреле.)
25 июня 1943 года
Немного отлегло от сердца, чуточку успокоилась за И. Д.: огородные цапки, доставленные в нужном количестве для подсобного хозяйства, и белковые дрожжи для работающих на торфе оживили его.
30 июня 1943 года
Вот так пальнули! И близко! Опять обстрел начинается. Опять свист и разрыв.
4 июля 1943 года
Небольшое событие: появился у нас котенок - сын кошки Машки из главной кухни. Назвали Кузей. Он худенький, плоский, похож на комарика. На ножках держится нетвердо: заносит его куда-то вбок.
Все приходят смотреть на Кузю. Определили у него сильный рахит задних лап.
Котята - это повальное увлечение: всем хочется иметь живого зверька. Кроме того, одолевают крысы. Я придумала загадку: "Две тысячи с хвостиком - что это такое?" Ответ: "Котенок". Именно столько он стоит, если купить его за деньги. А за взрослого, опытного кота предлагали в одном месте "дачку на Лисьем Носу, но в сильно простреливаемом районе". Нашли ли, не знаю.
6 июля 1943 года
На Орловском, Курском и Белгородском направлениях немцы перешли в наступление. Бои продолжаются. Нами подбито несколько сот танков (больше пятисот). И сбито свыше двухсот самолетов. Возможно, что это уже началось!
7 июля 1943 года
На Орловском направлении немцы отбиты, а на Белгородском пока нет. Там еще очень напряженно.
8 июля 1943 года
Вчера обстрел продолжался с перерывами весь день. Слышала, как И. Д. по телефону разрешал пропуск в больницу на всю ночь какой-то бедной матери к мальчику, тяжело раненному в живот.
Ночное сообщение по радио - среднее. На Белгородском туговато.
12 июля 1943 года
День рождения прошел хорошо. Я (что со мной не часто бывает) была по-настоящему весела, выпив немного водки. И всем было весело.
Чудесные розы получила я от редакции "Ленинградской правды": я таких не видала с начала войны. Они и сейчас стоят у меня на столе.
4 часа
Страшно близко два разрыва. На всякий случай спрятала машинку.
15 июля 1943 года
Я попала в "воронку", как я это называю.
Если представить себе жизнь в виде реки (вспоминаю замечательный рассказ Куприна "Река жизни")… если представить себе жизнь в виде реки, по которой хотя и не легко, но все же плывешь, то в этой реке попадаются порой бездонные воронки.
Иногда удается удержаться: скользишь по самому краю, выбиваешься из сил, но, наконец… ура! - удалось. А иногда, вращаясь, опускаешься все ниже и вот уже лежишь на самом дне.
Где-то наверху блаженно протекает жизнь. Где-то там стоит твой письменный стол с начатой работой, идущей счастливо. Происходят события, плывут встречи. А здесь - мертвая точка, изнеможение. Слабость, слабость… бесконечное отвращение к какому бы то ни было действию.
И все же единственная возможность выйти из воронки - это начать действовать. Это как при замерзании: хочется спать, а надо встать. Холодно, а надо натираться снегом. Надо работать: это то, что спасает.
А так хочется лежать, ничего не делать!
Устала я, друзья мои, смертельно устала!..
17 июля 1943 года
С четырех часов утра спать уже было невозможно. Сначала зенитки, а потом сильнейший обстрел. Теперь девять часов, все постепенно стихает. Разрывы удаляются, как уходящая гроза.
Вчера была за городом, в подсобном хозяйстве Педиатрического института.
С каким-то даже, я бы сказала, удивлением увидела, что жизнь природы продолжается. Создания ее по прежнему прекрасны.
На столь высокие размышления навели меня предметы и явления, в мирное время самые обычные, но теперь просто ошеломляющие: теленок, клубника, розы.
Теленок напоминает нашего Кузю в увеличенном виде. Те же длинные ножки и неустойчивая, "боковая" походка.
Клубника, смородина, малина - все это идет на изготовление витаминов для питомцев института.
А моя бедная пятая глава напоминает мне простоквашу, которой не дают устояться. Только что она начинает створаживаться и покрываться сметанкой, как я снова взбалтываю ее. И все пропало.
18 июля 1943 года
Сегодня пятьдесят лет со дня рождения Маяковского. У меня доклад в лектории и выступление по радио. Но так бьет вражеская артиллерия чуть ли не по всем районам сразу, что не знаю, как быть. Трамвай не ходит, пути во многих местах повреждены. Телефон не работает, так что я не могу справиться в лектории, состоится ли вечер. Но И. Д. говорит, что идти надо обязательно, раз я докладчица. Он, конечно, пойдет со мной.
Возьмем на всякий случай с собой все важные бумаги. Хорошо бы взять и машинку.
Все это лучше всего носить с собой. А то придешь домой, а дома нет.
19 июля 1943 года
Вечер памяти Маяковского был на редкость хорош. Народу было не много - человек сто. Всех перевели в маленький зал. Но действительно трогательно, что в такой день люди все же пришли на литературный вечер.
После моего вступительного слова выступали Тихонов, Рывина и актеры.
Потом выступала по радио. Шли домой по тихим улицам (обстрел к этому времени прекратился совершенно).
Надвигается на меня доклад о поэзии.
24 июля 1943 года. Вечер
Грозный день! У немцев сейчас, совершенно явственно, новая тактика: множество кратких обстрелов. Этим достигается большое количество жертв: ведь первый снаряд всегда самый смертоносный, потому что неожиданный. Кроме того, при таких обстрелах труднее засечь батареи.
Вчера к нашему травматологическому пункту (это как раз против моего окна) подъехал грузовик-газогенератор (не санитарный, а простой), полный раненых, которых он подобрал на улице. Там была женщина в военном, че… (Ох, какой удар! Пойду-ка в штаб, а то я совсем одна. И. Д. нет. Мариэтта дежурит.)
Посидела в штабе и вернулась. Теперь, вероятно, около двенадцати часов ночи. И. Д. еще не вернулся. Звонил из города, что ждет отбоя. Напрасно. Первые минуты после отбоя как раз самые опасные: немцы только и ждут, чтобы все начать снова.
Какой кровавый день! Сейчас опять грузовик, полный трупов. Из-под брезента видны обнажившиеся кости ног. В прозрачном свете белой ночи все это ясно видно.
Грузовик подъехал было к травматологическому, но вышел дежурный врач, заглянул под брезент, махнул рукой. И девушка-шофер двинулась к прозекторской. Врачебной помощи там уже никому не требовалось.
Я не дописала про вчерашний дневной грузовик. Там был мальчик лет четырнадцати - пятнадцати, вернее всего - "ремесленник", растерзанный, землисто-бледный. Он полулежал в крови: обе ступни ног были размозжены и висели черно-красными лохмотьями. Когда его клали на носилки, он кричал:
- Главное - обидно! Я такой молодой, а что они со мной сделали! Лучше бы убили к черту!
Поразило меня это слово "обидно". Сначала я думала, что ослышалась. Но нет. Мальчика внесли уже в здание, а оттуда все доносился вопль:
- Обидно!..
Мальчик попил из кружки, которую подала ему Евфросинья Ивановна.
Все остальные на грузовике молчали. Сняли женщин. Одна была ранена в грудь. Другая - в ноги. Колени обожжены, черны от пороха, чудовищно вздуты.
Всех вынесли, а в грузовике остались какие-то кровавые тряпки.
26 июля 1943 года
Вчера опять много раненых и убитых. Мальчик с оторванными ступнями умер.
По радио важная новость: Муссолини подал в отставку.
28 июля 1943 года
Хирург Б. рассказывал вчера о том, как во время одной из операций (вскрытие флегмоны) зимой 1942 года кровь и гной замерзли на его руках и стянули их, как перчатки.
3 августа 1943 года. Вечер
Сегодня меня чуть не убило.
Без четверти восемь, на закате, я пошла на наш огород за укропом: хотела все приготовить к приходу наших. Мариэтта была на лекции. И. Д. ушел в райком, взяв с меня слово, что я не выйду на улицу, так как обстрел не прекращался с самого утра. Я обещала. Но наш огород - не улица. Это на нашем же дворе, на берегу все той же Карповки. Бывший пустырь, еще на моей памяти заваленный ржавым хламом, остатками протезов и клочьями матрацев, - теперь весь зеленый, пышный, выпуклый, как лесной массив, увиденный с самолета.
Был час поливки. Здесь собрались санитарки, сестра-хозяйка, обойщик (его капуста самая лучшая). Все такое мирное, летнее. Карповка - прелестная, отразившая в себе Ботанический сад.
Между гряд расхаживала так называемая "академик Фарро" (Анфиса Семеновна, жена главного бухгалтера Ивана Захаровича Крутикова). Крутиков уже немолод, работает в больнице сорок лет. У него узкое бледное лицо, беззвучный голос. Это один из самых тихих людей, когда-либо виденных мной.
Анфиса Семеновна психически больна. В прошлом - детский врач, работавшая в этой же больнице, она внезапно сошла с ума. С тех пор ее то сажают в психиатрическую больницу в периоды обострения, то выпускают по просьбе мужа. Они очень нежно, на старинный манер, привязаны друг к другу, говорят один другому "вы".
Анфиса Семеновна (в чепце под шляпой, в пенсне и с чемоданчиком в руках) энергична, многоречива, властолюбива, обо всем осведомлена и в общем безобидна. Только требует, чтобы ее называли "академик Фарро", и чрезвычайно искусно похищает ключи от дверей и шкафов, пряча их в свой чемоданчик. Добыть их у нее обратно невозможно: мы испытали это. Приходится идти на хитрость.
Когда я пришла на огород, "академик Фарро" как раз кончала нечто вроде публичной лекции о крысах, которые, подъедая тыквы, якобы разносят тиф.
Я набрала укропа. И только было нагнулась к большому, только что созревшему кабачку, как раздался громовой удар. Это упал снаряд у "Второй хирургии". За ним - второй, уже на наших огородах. И третий.
Я увидела (до этого так близко виденный мной только в кино) столб огня, дыма и земли, весь - от основания до распадающейся верхушки. Горячий воздух пахнул на меня. Я присела между гряд, стараясь спрятать голову в больших листьях… уже не помню - что и как. Потом, когда стихло, сорвала все же кабачок и на трясущихся ногах помчалась домой.