- Быстрее! Быстрее, - нетерпеливо покрикивал эсэсовец.
Беглецов подняли, комендант сбросил с себя мундир, засучил рукава рубашки, обнажив волосатые, мускулистые руки.
- Уберите этого! - показал он рукоятью плети на Новоженова. Солдаты схватили сержанта за руки, оттолкнули в сторону. Комендант шагнул к Марченко, глядя ему в лицо. Рыжие глаза эсэсовца по-кошачьи сузились, Стали острыми.
Марченко стоял неподвижно, глядел на коменданта исподлобья, напряженно вытянув руки и сжав пальцы в кулаки. Комендант, пригнувшись, размахнулся, ударил. Длинная плеть, со свистом разрезав воздух, хлестнула Марченко по плечу и груди. Рубашка лопнула, брызнула кровь. Суженные глаза коменданта хищно блеснули. Он размахнулся сильнее, ударил с потягом, разорвав мясо до костей. Марченко замычал, заскрипел зубами, но не пошевельнулся. Плеть, змеей сверкнув в воздухе, хлестнула по лицу. Матрос схватился руками за голову, зашатался и вдруг, дико вскрикнув, кинулся на коменданта. Солдаты отбросили его прикладами. Плеть защелкала чаще, удары посыпались градом, раздирая залитую кровью рубашку в клочья. Эсэсовец хлестал исступленно, впившись глазами в свою жертву, вид брызгавшей крови распалял его.
- Тридцать пять, тридцать шесть, - считал он сквозь стиснутые зубы, - тридцать семь, тридцать восемь…
Когда комендант досчитал до пятидесяти, Марченко уже лежал на земле неподвижно. Эсэсовец, вытирая плеть пучком травы, смотрел на окровавленное тело. В глазах его блуждала хищная улыбка. Он неторопливо опустил рукава рубашки, надел свой мундир и повернулся к пленным.
- Слушайте, вы! Так я отделаю каждого, кому захочется бежать из лагеря. Неплохая работа, а?
Пленные молча, угрожающе смотрели на коменданта. Он почувствовал их взгляды и закричал солдатам:
- Убрать, убрать! А этого в карцер. Дать ему, чтобы помнил…
Комендант резко повернулся, пошел из лагеря.
Марченко выжил. Отлежавшись в тюрьме, через две недели пришел в барак.
Пленные в это время были в шахте. Встретил матроса Шукшин, назначенный старостой барака.
- Что, подполковник, в начальники вышел? - криво усмехнулся матрос, усаживаясь на нары. - Решил, значит, на мировую с фрицами идти? - он сплюнул через зубы. - Эх вы, люди!
- Брось, Марченко, - строго сказал Шукшин. - Так нужно. Понял?
Марченко поглядел на Шукшина.
- А-а-а, вон как! Ну, садись. Покурить не найдется?
- Найдется, только выйдем за барак. Ходить-то можешь?
- Ходить - могу, а лежать трудно. Вот бьет, стерва. Сразу до костей…
- А Новоженов как?
- Ему повезло. Был бы тот комендант - все, крышка. Тот его повесить обещал… Били Петра, кто бежать помогал, допытывались. Ну, из этого хлопца не выколотишь. В одиночке сидит. Дня два-три подержат еще и выпустят.
Они вышли за барак, сели на траву около глухой стены. Шукшин, протягивая Марченко сигарету, спросил:
- Как там, на воле? Где странствовал?
Марченко закурил, жадно затянулся и схватился за Шукшина.
- Голова закружилась… - Он закрыл глаза, прислонился головой к стене.
- Ты не кури, окрепнуть надо, - сказал Шукшин.
- Ничего, пройдет. Я живучий, как Браток… - матрос выпрямился. - Не убежал он еще?
- Сухари копит.
- Уйдет. Этого им не удержать… - Марченко помолчал, думая о чем-то своем, и глубоко вздохнул. - Душно как, прямо дышать нечем. Это от сырости… У нас-то, дома, благодать в эту пору. Сады цветут, соловьи по ночам… А воздух легкий такой, надышаться не можешь. Нету лучше нашей, русской, земли, нету…
- Верно, друг. Нету! Ну, где же ты бродил, далеко ли ушел?
Матрос рассказал, что ушли они километров за сорок-пятьдесят. Бельгийцы их укрывали в деревне, а потом увели в лес, помогли связаться с партизанами.
- Значит, успел связаться? Хорошо!.. Ну, рассказывай, рассказывай!
- Рассказывать особенно нечего, Константин Дмитриевич. Встретили они нас хорошо, по-братски, а на операции не захотели брать. Говорят, что русским идти на дело опасно. Гестапо, дескать, вас ищет. А потом, говорят, у них оружия лишнего нету. Может и так, а может и не так. Не знаю… В общем поглядели мы с Петром, поглядели, да и начали сами действовать. Одного гестаповца на дороге стукнули, пистолет забрали. Ну, а на второй раз не вышло. На засаду напоролись.
- Одним не надо было идти, - сказал с досадой Шукшин. - Ты должен был искать людей, наших людей…
* * *
Жестокие расправы не помогли. Снова убежал Браток. Потом еще двое, еще один, еще трое, еще и еще. Одних ловили, забивали до смерти на глазах пленных или закапывали в землю живыми, а на следующий день или через два-три дня бежала новая группа.
Союзники и враги
Колонна пленных бредет по шоссе, превращенному в коридор из колючей проволоки. Измученные тяжелой работой, голодные люди с трудом волокут отекшие, в кровавых ссадинах, черные от угольной пыли ноги. Неожиданно доносится гул самолетов. Лица пленных мгновенно оживают, раздаются возбужденные возгласы: "Летят! Летят!"
Сотни глаз устремляются в ясное солнечное небо, ловят серебристые точки, уже поблескивающие на далеком горизонте. Это летят союзники.
От свободной воюющей Англии Бельгия отделена лишь узким проливом. Союзники - англичане и американцы - находятся совсем рядом. Пленные знают, что встреча с ними может произойти раньше, чем с Красной Армией, сражающейся за две тысячи километров, и с нетерпением ждут союзников, с надеждой вслушиваются в гул "летающих крепостей". Налеты союзной авиации на Германию усиливаются с каждым днем. Теперь самолеты проходят над Бельгией не только ночью, но и днем.
Бомбардировщики летят группами по 50–60 машин на высоте четырех-пяти километров. Они быстро приближаются, гул их моторов заполняет все небо.
Откуда-то сбоку выскакивают немецкие истребители. Их немного, штук десять. Круто пикируя, они несутся на группу бомбардировщиков, идущую впереди армады. Эскадрилья "летающих крепостей" встречает их сильным огнем. Немецкие истребители отворачивают, взмывают вверх, а один, поврежденный, быстро снижается.
В колонне пленных раздаются радостные восклицания: "Ага, попало на орехи! Дают им янки! Лупи их, чего там!"
Истребители пытаются повторить атаку, но близко подойти боятся, ведут огонь с большой дистанции. Пленные смеются: "Что, фриц, кишка тонка? Гляди-ка, ребяты, ровно зайцы, разлетелись…"
Конвойные тоже наблюдают за воздушным боем. Лица у них невеселые, сумрачные. Начальник конвоя, унтер-офицер, пытается подбодрить солдат:
- Смотрите, он стреляет, он стреляет! - громко кричит он, показывая на небо.
Переводчик Комаров, идущий в толпе пленных, выкрикивает следом за немцем:
- Смотрите, он улепетывает, он улепетывает!
В колонне раздается громкий хохот.
- Молчать! Скоты! Мерзавцы! - унтер-офицер срывает с плеча карабин, кидается к колонне. - А ну, дайте им хорошенько! Вон тем, тем… Что стоите, болваны! - кричит он солдатам.
Пятеро солдат приближаются к колонне, а остальные отходят дальше к проволоке, держа оружие наготове. Пленные, как по команде, разом останавливаются, поворачиваются к солдатам. Руки их сжаты в кулаки, глаза светятся злобой.
Солдаты в нерешительности смотрят на унтер-офицера, боятся войти в колонну. Они видят, что, если сейчас тронуть хоть одного русского, - разъяренная толпа бросится на них и растерзает. Никакое оружие не поможет…
- Лос, лос! Шнэль! - испуганно кричит начальник конвоя. - Лос!
Колонна трогается. Пленные торжествующе, с открытой издевкой поглядывают на немцев.
Американские бомбардировщики уже пролетают над Айсденом. От их гула дрожат стены бараков, со звоном вибрируют стекла окон. Провожаемые взглядом русских, эскадрильи уходят на восток, к Германии. А с запада появляются новые и новые группы бомбардировщиков.
Впереди, где-то над германской границей, вспыхивают белые облачка. Они растут, ложатся все гуще, плотнее, на пути самолетов вырастает стена разрывов.
Такая же стена поднялась позади, на западе, в направлении Брюсселя. Скоро белые облачка покрывают все небо. Самолеты входят в гущу разрывов, медленно движутся среди мелькающих белых пятен. Русские молча, напряженно следят за самолетами.
Еще один эшелон "летающих крепостей" проходит сквозь первую, западную, стену заградительного огня. Бомбардировщики приближаются к Айсдену. Скоро они войдут во вторую зону заградительного огня, над германской границей. Но неожиданно от группы самолетов, только что вышедшей из стены разрывов, отделяется один. Расстояние между ним и уходящей на восток группой быстро увеличивается. За самолетом тянется струя серого дыма. Бомбардировщик ныряет в одну сторону, в другую, пытаясь сбить пламя Но струя дыма уже превратилась в черный шлейф. Ниже и сзади бомбардировщика вспыхивают купола парашютов. Пленные с тревогой всматриваются в небо, считают вслух: третий, четвертый, пятый, шестой, седьмой…
Самолет с воем несется к земле. В нем должны быть еще двое. Почему они не выпрыгивают? Убиты? Ранены? Или все еще пытаются сбить пламя? С болью в душе русские следят за падающим самолетом. Нет, они уже не выпрыгнут… Самолет скрывается за дальними деревьями, и через минуту раздается глухой взрыв.
А парашюты приближаются, уже отчетливо видны черные фигурки, раскачивающиеся под белоснежными куполами.
На вахте тревога. Гитлеровцы на автомашинах, мотоциклах, велосипедах мчатся к шахте, за которой снижаются парашютисты. Бельгийцы тоже спешат туда. Сумеют ли они опередить немцев, успеют ли спрятать парашютистов?
В лагере все затихло в напряженном ожидании. Американские самолеты уже давно ушли за горизонт, пересекли границу Германии, надвигается вечер, а гитлеровцы все не появляются. Всех волнует один вопрос: "Успели бельгийцы или нет? Успели или нет?"
Наконец, прибывает одна машина с солдатами, за нею вторая. По усталым, злым лицам гитлеровцев видно, что они и на этот раз опоздали. Русские облегченно вздыхают, начинают расходиться по баракам. Но вдруг раздается тревожный возглас: "Ведут! Летчика ведут!"
По шоссе к лагерю приближается группа немецких солдат. Они идут пешком, с велосипедами в руках. На одном из велосипедов лежит скомканный парашют. Впереди шагает крепкий белобрысый парень, с обнаженной головой, в какой-то полугражданской одежде: ярко-желтые ботинки, дымчатого цвета брюки на выпуск, темная куртка с "молниями".
Толпа бросается к проволоке, не обращая внимания на окрики часовых. Парень кивает пленным головой, дружески подмигивает.
Всего лишь несколько часов назад он садился в самолет на одном из английских аэродромов, был свободным человеком, и вот он уже пленный.
Русские с сочувствием смотрят на американского летчика. В эту минуту они не думают о себе, о том, что сами уже полтора года томятся в неволе, за колючей проволокой.
Пленные идут толпой вдоль проволоки, рядом с американцем. Кто-то выкрикивает по-английски - Комрид, уирашэн, фрэндэ!
- Хэлло, рашэн! - улыбается в ответ американец, машет рукой. На лице его нет ни страха, ни уныния.
- Хлопци, вин, мабудь, курить хочет, а? - обращается к товарищам рослый, черный, как цыган, парень и лезет в карман своих изодранных в клочья, сваливающихся с костлявых бедер штанов. Достав измятую пачку сигарет, заглядывает в нее. - Трохи есть!..
В пачке всего две сигареты. Парень их берег, как самую большую ценность. Но для американского летчика, для союзника, ему не жалко последних сигарет. Он протискивается поближе к проволоке, сжимая пачку в кулаке.
- Эй, друг, погодь! - К парню тянется чья-то рука с сигаретой. - На, положь! От меня!
- И от меня, вот!
- От меня!
К парню протягивается сразу несколько рук. Он торопливо вставляет сигареты в пачку и, окликнув американца, кидает сигареты через ряды проволоки. Пачка падает у самых ног летчика.
Немцы, конвоирующие американца, что-то кричат, но летчик уже схватил сигареты и тут же, размахнувшись, бросил их обратно через проволоку. Русские недоуменно смотрят на американца, а тот кивает головой, улыбается, прижимая руку к сердцу.
Американца уводят в караульное помещение. Русские не расходятся.
К Тягунову подходит Ременников.
- Как вы думаете, удастся с ним поговорить? Наверное, его сразу отправят отсюда, американцев в таких лагерях не держат.
- Да, он здесь не задержится, - отвечает Тягунов. - Но до отправки на пару дней его могут оставить в нашем лагере. Тогда мы узнаем самые свежие новости! Ведь этот парень читал сегодняшние английские газеты…
На машине прикатил оберет - контрольный офицер комендатуры лагерей в Бельгии. Пленных загнали в бараки. Тягунов и Ременников направились в канцелярию. У писарей вечерами всегда находится работа. Только они разложили свои бумаги - в канцелярию вошел зондер-фюрер Траксдорф. Положив в сейф деньги и документы, отобранные у американского летчика, он сердито проговорил:
- Вот когда они хотят, так они умеют обходиться с людьми. Этому янки оставили даже шоколад…
Тягунов понимает, что хочет сказать Траксдорф: гитлеровцы по-разному относятся к русским и к американцам. Старший писарь осторожно задает вопросы, старается выпытать, как вел себя на допросе пленный летчик.
- О, этот парень держится так, будто не он попал к ним в плен, а они к нему… - Траксдорф упорно не хочет причислять себя к немцам, по-прежнему говорит "они".
Поговорить с летчиком не удалось. На ночь его поместили в тюрьму.
На вторую ночь, в первом часу, когда Тягунов покидал канцелярию, к воротам лагеря подошла машина полевой жандармерии. Эта машина объезжала все немецкие команды и забирала пойманных американских и английских летчиков. В открытой машине под охраной немецких жандармов сидело трое пленных летчиков.
Из тюрьмы вывели американца. Он шел в сопровождении двух солдат и караульного начальника, унтер-офицера.
- Вот вам еще птичка! Забирайте! - сказал унтер-офицер фельдфебелю полевой жандармерии, стоявшему у кабины машины. - Это мы его сцапали, наша команда!
- Молодцы, молодцы… Ну, давай скорее документы, мне еще в два лагеря ехать!
Фельдфебель расписался в приеме пленного, американец прыгнул в кузов, и машина тронулась, быстро скрылась в темноте.
- Куда теперь его? Наверное, в Германию, - подумал с болью в душе Тягунов, прислушиваясь к затихающему гулу мотора.
Придя утром в канцелярию, Тягунов сразу же понял, что произошло что-то важное. Все немецкое начальство было на месте. Зондер-фюрер Траксдорф, расхаживая по канцелярии, сердито крутил усы и что-то бормотал себе под нос. Шрейдер, сидевший за своим столом, нервно дергал сухим, острым плечом, возмущенно выкрикивая:
- Олухи, идиоты! Теперь из-за них начнутся неприятности… Мало у нас этих неприятностей! Этого Курта мало расстрелять, идиота!
Курт - караульный начальник, тот самый, который ночью сдавал пленного американца. Почему-то его сменили раньше времени. Когда Тягунов проходил через ворота лагеря, он заметил, что вместо Курта вел смену на пост другой унтер-офицер. "Да, что-то ночью случилось, - решил Тягунов. - Но что? С шахты в эту ночь побеги не намечались… Что же случилось?"
Через полчаса из своего кабинета выскочил комендант. Бросив сердитый взгляд на писарей, быстро вышел на улицу. За ним последовал Шрейдер. Траксдорф продолжает расхаживать по канцелярии. Тягунов время от времени посматривает на него: "Старик скажет. Сейчас намекнет…"
Действительно зондер-фюрер подсаживается к старшему писарю и говорит сердитым голосом:
- Что хорошего от этих побегов? Ничего… - Он делает паузу, хмурит косматые, клочкастые брови. - Один убежит, а всем неприятности. И зачем это? Зачем? - Траксдорф опять замолкает, крутит кончики усов. - И эти листовки! Зачем они нужны? Это все цивильные устраивают, цивильные… А они думают на пленных! Газету какую-то выдумали печатать… Может быть, еще и нету никакой газеты, а разговоры идут… Опять ночью искать надо А что тут хорошего? - Траксдорф громко сопит, потом зло восклицает: - Я бы этих подлецов отстегал хорошенько за разговоры, а они их слушают. Газета! Откуда газета? А эти дураки из пятого барака говорят, что видели красную газету. Врут, паршивцы, врут! Я бы им розог всыпал, а господин комендант велел дать им добавочный паек… Паршивцы! - зондер-фюрер поднимается и идет к выходу.
Тягунов встревожен.
- Проверьте записки коменданта, - говорит он Ременникову. - Пятый барак… Нужно сегодня же установить, кто работает на гестапо… Сообщите мне их номера.
- Будет сделано.
Ременников садится за свой стол. А Тягунова не покидает мысль: "Что же все-таки случилось ночью? Артур Карлович дал понять, что кто-то ушел. Но кто. И почему исчез караульный начальник? Старик не захотел сказать…"
Перед вечером в канцелярию зашел Купфершлегер. Он оживлен, в глазах веселая, хитроватая улыбка.
- Приветствую, друзья, приветствую! - говорит он, обращаясь к русским. - У себя ли господин комендант? Вызвали в Лувен? Очень жаль, очень…
Ременников и Бещиков роются в бумагах и уходят. Купфершлегер, присев на край стола, раскрывает массивный золотой портсигар, протягивает Тягунову.
- Ну как, неплохо сделано, а?
- Вы о чем? - Тягунов вопросительно смотрит на Купфершлегера.
- Так вы ничего не знаете? Я говорю об этом американце, о летчике. Его ночью выкрали. И еще двух летчиков. У немцев переполох, все части подняли. Как это вы, русские, говорите?.. Беги за ветром в поле!
- Ищи ветра в поле! - рассмеялся Тягунов. - Но как это удалось?.. Я же сам видел, как американца посадили в машину и увезли!
- Да, да, посадили и увезли! - в свою очередь рассмеялся Купфершлегер. - А кто приехал на машине? Наши, бельгийцы, подпольщики! Только летчики были настоящие. Два американца и англичанин… Здорово они клюнули на этих летчиков! Даже документов у "фельдфебеля" не спросили! Наши ребята рассчитали отлично. Они опередили машину полевой жандармерии как раз на полчаса. Из Лувена сюда позвонили, что вышла машина с жандармами, ну наши и приехали ко времени… Партизаны забрали летчика, а через полчаса прилетели жандармы. Они могли забрать только караульного начальника. Отдают под суд!
- Превосходно! Этот Курт - большая сволочь.
- Ну, господину коменданту тоже достанется!
- О, я представляю, как он выкручивается сейчас там, в Лувене! У этого садиста заячья душа. Жестокость - всегда признак трусости… Да, господин Купфершлегер, у нас к вам есть просьба. Трех человек из первой смены нужно изолировать. Запишите их номера. Доносчики… - Тягунов нахмурил лоб, отвернулся. Ему было стыдно перед Купфершлегером, стыдно за то, что среди русских нашлись агенты врага.
- Как это вы, русские, говорите? - Купфершлегер пощелкал пальцами. - В семье не без урода… У нас, к несчастью, тоже есть. Вы слышали о "черных"? Но это все-таки только кучка. Да, боши тут среди врагов. А вы, русские, среди друзей… Знаете, эта война многому научила людей. Что мы знали о вас, о русских? Верили этой грязной пропаганде… Но теперь нас не собьют с толку… - Купфершлегер положил руку на плечо Тягунова, мягко улыбнулся. - Ну, я пошел. А этим приятелям мы найдем работу, будьте уверены!