Филатов, теперь рядовой доцент кафедры, раздобыл ее адрес у матери, писал ей регулярно, вначале раз в месяц, потом чаще и чаще. Его письма были по-фронтовому сухи и откровенны: "С женой подали на развод. Сына очень жалко, скучаю. Мне его не показывают. Живу в Подмосковье, у тети. Обещают дать комнату в общежитии. Здоровье чуть шалит, в санаторий поехать не смог из-за эксперимента. Надеюсь до конца года завершить опыты и уже в следующем году выйти на защиту докторской. Выступил на научной конференции - много было споров вокруг моего доклада. Пожалуйста, дорогая Анастасия, пиши. Искренне, твой друг, Макс Филатов".
- Я так рад, так рад! - пожимал обе ее руки Филатов, - пойдем, - он провел ее в маленькую, тесную лабораторию, где всюду: на полу, на полках, на столе валялись всякие инструменты, оборудование, пузырьки. Все работало, все кипело, булькало, а запах, точнее - не чем дышать. И тут же на столе грязный чайник, недопитый, круто заваренный чай в стакане, всюду окурки, пустые пачки из-под сигарет, дым пластами висит. В углу раскладушка.
- Извини, иногда приходится ночевать, - он заправил грязную постель.
- Знаешь, Настя, я так благодарен тебе! Меня турнули из деканата, и я так рад! Теперь все время занимаюсь любимым делом.
- Тут ведь нечем дышать! У Вас легкие…
- Да-да, сейчас включу вытяжку. Просто она так шумит.
Через пять минут Анастасия уже задыхалась, не выдержав, выскочила. Следом вышел и Филатов:
- Пойдем сегодня в кино, я установку отключу.
Только сейчас Анастасия заметила, как он сдал: под глазами синющие круги, а кожа, даже не бледная, а с каким-то дымчатым, как воздух в его лаборатории, оттенком, и лишь в глазах блеск, жизнь.
- Максим, так нельзя, вы сгубите себя.
- Не-не, не волнуйся, я абсолютно здоров. Установку часто отключать нельзя, каждые четыре часа снимаю показания, кха-кха-кха. Прости, - достал он из кармана далеко не свежий носовой платок. - Настя, я свершу такое открытие, все подтверждается!… Ты должна возвратиться в Москву. Мне поможешь, столько материала! Мы вместе защитимся - ты кандидатскую, я докторскую, и дальше продолжим исследования.
Билеты достали только на последний сеанс. Весь фильм он держал ее руку в своей сильной, прохладной, влажной руке, и лишь когда начинал кашлять, обеими руками сжимал рот, чтобы никому не мешать.
После фильма он провожал ее домой, все также не выпуская руки. Летняя ночь в Москве была светлая, теплая, умиротворяющая.
- А вы где будете ночевать? - уже у подъезда поинтересовалась Анастасия, а Максим с фронтовой откровенностью:
- Последняя электричка ушла. Институт закрыт. Есть вокзал.
- Да ты что!? - встрепенулась она, и буквально силком потащила Филатова к себе домой. - Я сегодня такой борщ сварила, заодно проверишь мои кулинарные способности. - Мужика в дом, заполночь, где это видано? - громыхая всем, что попадало под руку, возмущалась мать, не скрывая своих чувств от гостя.
А когда Анастасия пошла на общую кухню, пошла вслед за ней:
- Ты что, этого чахоточного на ночь пригласила? В одну комнату коммуналки! Ты хочешь всех нас заразить?
- Мама, потише… Он не чахоточный, ранен в легкие. Это Максим, Филатов Максим, мой однокурсник. Он один меня на собрании защищал.
- Вела бы достойно - защищали все. Я больше полувека прожила, а пальцем показывать, третировать себя повода не давала. Дожила - дочь мужика в дом привела… Да и было бы что, а то кривой, больной…
- Мама, перестань. Это дважды раненый фронтовик. И не мужик, а доцент, без пяти минут доктор.
- Пусть хоть и академик, вид и говор и него мужицкий, даже ударения неправильно ставит - доцент! А травить заразой себя и свое жилье - не позволю.
С подогретой кастрюлей вернулась Анастасия, а Филатова в комнате уже нет. Она бросилась за ним.
Чуть ли не до зари они гуляли по Москве, отчего-то все время смеялись, веселились, даже песни пели. На рассвете Максим предложил пойти на вокзал - чай пить. Оказывается, буфетчица его знала. Когда он поднес к столу чай с бутербродами, от него уже разило водкой.
- Настенька, пойми! Мне за вредность положено. Ведь водка, она все стерилизует, очищает.
После, когда уже город и вокзал пробудились, они нашли место где сесть. Анастасия не заметила, как заснула, а проснулась, голова ее покоится на коленях Максима, гладит он нежно ее сбившиеся волосы, терпеливо бережет ее покой.
Вопреки ожиданиям мать дома с ней особо любезна:
- У нас два билета в центральный зал филармонии. Двоюродный племянник Анатолия (отчима) пригласил. Кстати, твой кузен, тоже выпускник консерватории, тоже скрипач, теперь ведущий солист.
- А с какой стороны он мне кузен?
- Настенька, надо слушать родителей… Тебе давно замуж пора.
- Хе, а Женя Зверев, мой "пожизненно" суженый-ряженый?!
- Не сквернословь. Вы были благословлены Богом и родителями, - она вознесла руки. - Видимо, пропал бедняжка в холопской среде. Царствие ему небесное, - перекрестилась. - Мог бы скрипку вернуть, там она не нужна.
- Боже мой! И в кого ты? - хлопнула мать себя по бедрам. - Вот за такие речи и мысли - все твои страдания и неурядицы.
- А ты, мама, в молодости тоже плохо говорила и мыслила?
- Тогда время было другое - переворот, война.
- Сейчас не лучше.
Мать тяжело вздохнула, промолчала. В преддверии концерта не стала портить отношение в семье. А будучи в зале до концерта и во время антракта, она пыталась показать дочери кузена. В массе исполнителей дочь не могла его найти по описанию матери, и тогда мать сдалась:
- Вон лысый с баками, в заднем ряду.
Дочь не сдержалась, прыснула смехом.
- Ой-ой, по крайней мере, на голову выше, чем этот доцент.
Кузен действительно оказался очень высоким, худым, даже тощим, уже не совсем молодым человеком, который как артист, едва заметно использовал макияж, подкрашивал седеющие баки и виски.
- Мама, да он какой-то не такой, - чуть ли не смеялась Анастасия после очного знакомства. - С какими-то манерами.
- В том-то и дело, что с аристократическими манерами, не какой-то мужлан… А как живут, а как играет! Какой галантный и обходительный! Настоящий зять! Готовый муж! А не плебей безродный!
На следующий вечер были приглашены к кузену. Вся семья музыканты, жили они действительно шикарно, в большой отдельной квартире на Тверской. Включив в свой ансамбль Анастасию, пытались играть семейным квартетом - с листа не пошло. Но они были в восторге, или делали вид. Так это касаемо лишь игры в квартете. А от сольного выступления Анастасии, когда она всерьез собралась, они были слегка удивлены. Да откуда они могли знать, что такая очаровательная девушка, просто прелесть, да еще так музыкальна.
- Это находка! Судьба! Мы так переживали за сына!
Родители кузена и мать Анастасии были довольны. Начали организованно форсировать события. Кузен, более активно, как мог стал ухаживать за Анастасией, почти что каждый день приходил к ним в гости, носил цветы, даже пригласил в ресторан, от чего она отказалась, сказав матери:
- Точь-в-точь как индюк.
Мать вскипела:
- Хочешь в девках остаться иль еще как позорить меня!?
- Что-что, а в девках не останусь, - беззлобно дерзила дочь.
И как в подтверждение в этот же вечер к ним явилась в гости соседка сверху, и не как обычно - вся напудренная, наряженная, в духах, пирог испекла, бутыль с настойкой. И сходу, без обидняков:
- Сын мой, Петя, милиционер, по Анастасии страдает. Сватать пришла, по-свойски. - Да что это на вас, мор нашел? - неудачно выдала дочь.
А мать дипломатично:
- Понимаешь, дорогая соседушка, Петю-то я чуть ли не с детства знаю. Парень на зависть. И мне бы в радость, дочь рядом… Да открою секрет: не давеча, как сегодня, заявление на брак подали, в воскресенье венчание. На помолвку приходи, приглашаю. Не успела соседка уйти, огорошенная дочь бросилась к матери:
- Ты пошутила, иль как?
- Какие ж тут шутки могут быть? Дело первостепенной жизненной важности.
- Знаешь что!? - взорвалась дочь.
- А ты меня спросила?
- А меня родители тоже не спрашивали. Благословили, и я была счастлива.
- Ты что, мать, то какие были времена?!
- Времена все одни, сама на днях утверждала, - и видя, как дочь одевается:
- Куда средь ночи? Ослушаешься - пеняй на себя, не благословлю, срамить свой род не позволю.
- Дура! - в который раз в сердцах крикнула Анастасия уже в подъезде.
Куда идти, она не знала. С улицы нашла освещенное окно лаборатории, подпрыгнув, стукнула. Вахтера не будили, залезла в окно. От Филатова разило застоялым перегаром, на столе обглоданная селедка, шелуха лука, рукой обломанный хлеб, гора окурков. Тут же на столе он ведет расчеты в журнале, работает, поглощен цифрами.
- Сейчас, сейчас, Настенька… Еще один показатель запишу - и все.
Здесь ей стало еще хуже. Куда бы податься? Некуда. В бессилии бросилась на раскладушку, пряча в грязной, вонючей подушке слезы неудавшейся, такой же смрадной жизни.
… Под утро она проснулась, установка все также рычит, Филатов прямо за заваленным хламом столом, так и не убрав объедки, заснул на журнале со своими расчетами.
Слегка растормошив ученого, еще полусонного, она его осторожно, средь приборов, провела до раскладушки, уложила и долго осматривалась, не зная с чего начать уборку в этом заваленном бедламе.
Вспугнул ее звонок: Максим завел будильник.
- Настя, Настенька, - ходил он за ней, - как я что-где теперь найду? Это ведь организованный хаос - как в природе.
- В природе строгий порядок, незыблемый физический закон, и случайностей, как кто-то считает, не бывает… Все предписано Всевышним!
- Ты верующая? - изумленно спросил он.
Вспомнив мать и надвигающееся воскресенье, она не ответила, лишь оценивающе уставилась на Филатова и, видимо, ничего не поняв, вновь со рвением, приступила к наведению порядка, и это заняло весь день.
К вечеру пошли в студенческую столовую, потом гуляли по Москве, и Анастасия вкратце намекнула о своих делах. И если бы он хоть слово, хоть полслова надежды дал. Не может же она не то, что в любви, а в жены навязываться. Нет… А он погрузился в себя, был угрюм и задумчив.
"Значит, судьба, закон, все предписано", - думала она при расставании.
- Ты выйдешь замуж? - словно прочитал он ее мысль.
Она лишь кивнула.
- А я еще в браке. Нас ведь еще не развели… Но, Настя, - а она уже убежала.
Дома мать ее обнимала, плача, просила прощения, целовала голову и руки. На следующий день, во вторник, подали заявление на регистрацию брака. Вечером ходила на его концерт, после которого он пригласил ее в ресторан, и она нашла, что он не глуп, напротив, очень эрудирован; не пьет, не курит, а манеры, да к ним надо просто присмотреться - весьма галантен. Словом, благопристоен, и учитывая прочее, прочее, прочее, мать, как всегда, права!
Да сработала закономерность, ей в жизни не везет. Кузен с кем-то посоветовался, и еще до воскресенья объявил, что к попам кланяться не пойдет:
- Я коммунист, и как меня пустят за границу? Да меня и из оркестра попрут. Да и вообще, что это за дикость и мещанство?!
- Он прав, зачем нам поп, вся эта конспирация с венчанием, - уже спелась с женихом и Анастасия.
- Чего? - вскипела мать. - Да мне плевать на вас, безбожных большевиков, идолопоклонников. Но как вы, без Божьего благословения и Его милости, собираетесь детей зачать, родить и воспитывать? Иль ублюдков прикажете мне ласкать!?
Родители кузена еще пытались найти какой-либо компромиссный вариант, но для матери этот вопрос был незыблемым:
- Первородный грех! Вот от чего страдает, деградирует человечество. Я на это не пойду, и не позволю. В воскресенье, в церкви, вы получите Божье и мое, родительское, благословление. Так меня воспитали, и я не позволю своей дочери от этого отступать. Еще на что-то надеясь, как ранее договаривались, в воскресенье потащила мать Анастасию в захиревшую церковь. Весь день молилась, свечки ставила, бесполезно - ни сватов, ни тем более жениха.
Дома Анастасия истерично смеялась:
- Где же хоть Петя и его мать? Иль я точно в "девках" останусь?
В эту ночь у нее поднялась температура, был озноб, вызвали "скорую". Еще дней десять она не выходила из дома, болела. И после этого, хотя отпуск уже закончился, она с помощью матери сделала "больничный" и еще месяц пребывала в Москве, надеясь получить прописку по своему запросу. Так и не дождавшись никакого результата, обидевшись на всю Москву, где она родилась и выросла, и всех москвичей, она уехала в Грозный, где был свой угол, а жить с матерью в одной комнате коммуналки она уже не могла.
К своему удивлению, в Грозном Анастасия обнаружила три письма из Москвы, все от Филатова. Максим, как всегда, был краток и откровенен.
"Дорогая Настя! Ты права, все закономерно. С первого курса я очарован и пленен тобой. И тогда не посмел ни ухаживать, ни тем более объясниться в любви. Вот и страдаю с тех пор, любовь еще сильней и мучительней. Если бы тогда посмел, то, быть может, все было бы иначе. А сейчас какой я муж? Ни кола, ни двора, и не то, чтобы для новой семьи, даже для самого себя угла не имею. Правда, обещают с нового учебного года в общежитии пристроить.
А так, все надежды на себя, на эксперимент, если опыт будет удачным, то сама понимаешь, - это докторская, и все прочее-прочее, а, в общем, как говорится: дурень думкой богатеет. Этим и живу… Как ты просила - питьем не злоупотребляю, лишь фронтовые сто грамм, с куревом тоже - пачка в день".
Другие два письма были сугубо деловые.
"Уважаемая Анастасия! Ты человек талантливый и высокообразованный… Работая лаборантом, ты уже освоила теорию, а главное, практику моего эксперимента. Для написания твоей кандидатской диссертации у нас масса материала. Не теряй зря драгоценное время. Я высылаю тебе кое-какие исходные теоретические и расчетные материалы. Восстанови все в памяти, и пойдем дальше. А начало положено, я отдал на издание в научный журнал уже две статьи, где мы с тобой соавторы, - высылаю рукописи. Научных успехов! Максим".
В принципе у Анастасии уйма свободного времени, а злости на неудавшуюся жизнь и изнутри съедаемых амбиций еще больше. Как повсюду в стране Советов, и для нее, маленького руководителя кружка народной самодеятельности, доведен план: столько-то членов; участие в конкурсах; цель - повышение идейно-нравственного уровня советских людей, прежде всего молодежи.
Здесь главный показатель - участие в конкурсах, занятое место. У Афанасьевой в этом проблем нет: у нее небольшой ансамбль, где она солирует в одном номере на скрипке, в другом на пианино, а остальные чуть-чуть подыгрывают, больше имитируют, чтоб не мешать, а у нее, выпускницы консерватории, класс еще есть. На уровне самодеятельности - она звезда; призы, дипломы, в общем, работа идет.
В плане личной жизни - так, кое-что эпизодически есть, в веселом заведении работает, в общежитии живет, и никуда, особенно в праздник, когда чуть выпьет, не деться, она тоже человек, со своей физиологией. Но, по правде говоря, замуж выйти мечтает. Да ее ровесники, и те, кто постарше, уже женаты, кто еще в этом возрасте не женат, и ей даром не нужен - одна пьянь.
И, разумеется, она женщина видная, статная, были и серьезные предложения от серьезных людей, но их страсть быстро гасла, видать, репутация связи со Столетовым давала о себе знать. А Грозный - город небольшой, провинциальный. И хотя местных, чеченцев и ингушей, нет, всех депортировали в Сибирь и Казахстан, понаехало много соседних народностей, да и казаков немало, в общем, нрав здесь сдержанный, порой по-кавказски суров, и даже былых шалостей, тем более вольностей не забывают. Но Столетов ее тоже не забывает, иногда на работу звонит, правда, они теперь очень редко встречаются, говорит времени нет, может жены боится.
В общем, у Афанасьевой свободного времени мало. Предложение Филатова подхлестнуло ее тщеславие - не может же она всю жизнь каким-то кружком юнцов руководить, надо доказать, и прежде всего Столетову, что она на многое способна, и еще поборется за свою жизнь.
Стала она изучать материалы, присланные Филатовым, так бессонница, от которой она страдала по ночам, куда-то исчезла, один вид формул и цифр нагонял на нее истому, даже зевоту. И наверняка все бы это так и осталось благим прожектом Филатова, да неожиданно ее вызвали на ученый совет объединения, и предшествующий заместитель Столетова по науке, небрежно перелистывая толстый специализированный журнал, надсмехаясь:
- Афанасьева, тут в журнале две крупные статьи, и подписано вашей фамилией, - научный сотрудник "СевКавгеофизика", г. Грозный. Что за плагиат, что за самодеятельность? Вы хоть понимаете, под какой удар вы ставите все объединение, нашу науку? Вы хоть понимаете, что там написано? Это ведь не нотная запись, это физика, молекулярная физика!
- Прежде, чем закончить консерваторию, я окончила физтех, - кровь хлынула в голову Афанасьевой.
- Ну-у, это когда было.
- Значительно позже, чем у вас, - с этими словами она без разрешения покинула совет.
За эту дерзость она, конечно же, пострадала бы, да, видимо, Столетов ее отстоял, и в телефонном разговоре, тоже насмехаясь, попросил больше так не усердствовать доцента Филатова, - как-то "иначе объясняться в любви", не то скандал будет грандиозный. И под конец, совсем уничтожающее:
- Даже я не все понимаю в этих публикациях, а подписано - Афанасьева, "СевКавгеофизика"… Смотри, если дело получит огласку - нам придется расстаться.
- Я давно об этом мечтаю, - бросила она трубку и тотчас пожалела.
Кто не знал проблему жилья в Советском Союзе, тот счастлив был. А у нее, одинокой девушки, отдельная комната в общежитии, - если не блажь, то спокойная благоустроенная жизнь в те времена, и вот-вот она должна получить двухкомнатную квартиру - это уже роскошь, мечта.
Притихла Афанасьева, как говорится, на дно легла. А тут посылка из Москвы от Филатова, поздравляет с первыми научными публикациями. Просмотрела она свои статьи - действительно, ничего не понимает. Но ведь она работала на этой установке, неужели ничего в памяти не осталось? Всколыхнулось ее самолюбие, и понятное дело, не самой себе, а Столетову и иже с ним докажет, кто она есть, что не зря физтех окончила.
Поначалу было очень тяжело, многое позабылось, многого вовсе не знала. Да времени у нее навалом, вот и стала потихоньку докапываться, в библиотеках стала рыться и заседать, уже и Филатова загрузила просьбами и вопросами, и так прониклась к теме, особенно к теоретическим аспектам, что порой и до рассвета досиживает, и как ни странно, все в охотку, с азартом, с любопытством, и те два-три часа, что она теперь вынужденно тратит в кружке самодеятельности - пустая трата, и лишь для того, чтобы дождаться квартиры.
Дождалась, с опозданием чуть ли не в два года, а жилой дом сдали. В доме сто шестьдесят квартир - она сорок восьмая, и уже лелеет ордер получить, а ее фамилии в окончательном списке нет.
Побежала она к секретарю месткома:
- Тогда вы были ИТР - теперь служащая, - объясняют ей.
- Какая разница? - возмутилась она.
- Разница там, - поднял он палец, затем указал на визу Столетова.