- Понятно, - стал еще мягче голос женщины. - Больше здесь не играй, и вообще при толпе не играй - не твое место. Я сама учитель математики, война и нужда сюда загнали. А зовут меня Нахапу, в любое время приходи, все, что на базаре есть - твое! Вдруг меня здесь нет, всякое бывает, подойдешь к любой женщине, и все будет в порядке. Понял? А вы, бабы, поняли? - гаркнула она; все засмеялись - поняли; ведь в основной массе народ простой, добрый, щедрый, лишь о мире мечтает.
- А ну, пошли, - взяв за руку, повела Нахапу Мальчика по базару, и не просила, тем более не требовала, а просто говорила.
- Кто хочет помочь ребенку, добродетель совершить, пожертвовать перед Богом?
Можно было подумать, что не они просят, а сами что-то ценное раздают, так их все к своим прилавкам зазывают.
- Нахапу, иди сюда!
- А шербет, а халву?
- К нам идите!
Набралось столько, что тяжело нести.
- Все, все, - благодарит всех Нахапу.
- А к вам в следующий раз.
С набитыми пакетами они покинули базар, вышли прямо к стоянке такси, на проспект Орджоникидзе.
- Эй, шабашники! - и здесь крикнула Нахапу. - Распеклись на солнышке? Кто хочет перед богом выслужиться, обвеяться ветерком, ребенка бесплатно отвезти? Тут минуту ехать, до "Детского мира".
- Давай сюда, - крикнул один, выразили готовность и другие.
- Погодите, погодите, - вышел из машины крепко сбитый, коренастый мужчина средних лет.
- Так это же Мальчик! Мальчик, ты меня помнишь?
- Помню, дядя Пайзул.
- Что ты тут делаешь? А Роза где? А бабушка Учитал?
Пока Мальчик сбивчиво все объяснял, подъехали к дому. А здесь оживление - "скорая" и милицейская машины стоят. Побежал Мальчик наверх, бабушка под капельницей лежит, на вопросы какого-то дяди отвечает. А в квартире еще много людей, сходу обступили Мальчика и стали его расспрашивать.
Заполнив несколько бумаг с показаниями, первыми, уже в сумерках, стали покидать квартиру прокурор и милиционеры, неуверенно говоря:
- Да, Гута Туаев непростой человек. Но мы постараемся разобраться.
- Постарайтесь, прошу вас, - умоляла бабушка.
Когда закончилась капельница, засобирались и врачи, сослуживцы Розы. И тоже без твердости в голосе:
- Мы это так не оставим. И на Туаева найдем управу, и чуть погодя, уже к бабушке. - Давайте вас госпитализируем, а Мальчика пока кто возьмет. И есть ведь у нас дом для престарелых и детский приют.
- Мальчик, как? - апеллирует бабушка, хотя знает ответ.
- Я дома, - упрямый басок, - и никуда не пойду, уже был в "приюте".
Последним, когда совсем стемнело, уехал Пайзул, все сокрушаясь судьбой Розы.
- Мир не без добрых людей, - констатировала бабушка, оставшись наедине с Мальчиком.
- Даже мне полегчало, - и в это время стук в дверь.
Они насторожились.
- Может, что забыли? - прошептала бабушка.
- Пойди спроси, кто там?
- Открывайте! - за дверью грубый властный голос.
- Проверка документов, открывайте, не то выломаем дверь.
Выбора не было, прикладами стали бить.
- Сейчас, сейчас, - крикнула бабушка. Пыхтя, кряхтя, она еле встала, оперевшись на костыли. Первым делом отстранила Мальчика подальше, за кровать. Потом запрятала скрипку в изголовье, и вновь крича, - сейчас, - она с трудом добралась до входной двери: отпихивая ее к стене, в квартиру вломилось несколько вооруженных людей в масках; осмотрели все, даже балкон, и затем надменно:
- Документы!… Что это за писулька? - во главе здоровяк.
- Справка Мальчика, - забыла бабушка о своей немощи.
- Метрика в войну утеряна. А это законный документ, выдан в Волгограде.
- Хе, хорошо, что не в Хабаровске, - он стал оглядывать бумажку.
- А где печать? Так, хватит басни трепать. У нас приказ: кто без документов - расстрел на месте.
- Да вы что? Это ведь ребенок.
- Это чеченец: все наши беды от них.
- Боже! Так если все беды России и россиян от Чечни и чеченцев, то несчастна наша страна!?
- Знаете, - этот здоровенный военный, тыча пальцем хотел было что-то сказать, но его подтолкнул сзади стоящий толстый мужчина, даже будучи в маске видно, что не молодой.
- Хватит болтать, переходи к делу, - хорошо поставленным голосом указал он.
- Гм, - кашлянул здоровяк.
- Кого из боевиков знаете?
- Никого, - быстро среагировала Афанасьева.
- А его? - он продемонстрировал фото Баги, и, уловив реакцию Мальчика.
- Он то знает. Знаете и вы, а нагло врете, что не знаете боевиков.
- Я в жизни не врала, не так воспитана. А этого молодого человека, - она указала на фото, - пару раз видела. Так он не боевик, и я не знаю, что такое боевик, знаю - ополченец.
- Ух ты, какая терминология, - снова выступил толстый мужчина. - Прямо правозащитница.
- Да, и защитница, и труженица. Я…я, - голос у нее стал срываться, - я ветеран и инвалид войны, полвека трудовой стаж. Посмотрите мои документы.
- Вижу, - бесстрастный голос.
- Да что вы можете видеть?! - теряет бабушка контроль. - Перед старухой и ребенком маски напялили. Даже фашисты лиц не скрывали. А на вас нет лица, нет совести и чести. - Так, заберите мальчика для выяснения личности: может, сын боевика.
- Нет, - бабушка бросилась к Мальчику, не устояв, упала, подмяв его под себя.
Тогда над ней сжалились, подняли, уложили в постель, а она ухватила с собой и Мальчика.
- Ладно, - видимо, и людям в масках все это надоело.
- Вы сегодня написали заявление на имя прокурора.
- Да, и на имя местного прокурора Звягина, и на имя генерального прокурора и президента России, и в Европарламент напишу, и прессу назавтра вызвала, и…
- Хватит, хватит, - перебили ее.
- Прессы не дождетесь. А завтра будет следователь, заявление отзовите, не то попадет в сортир.
- Что ж вы так Туаева покрываете? Ведь он чеченец! - поняв о чем речь, явно осмелела бабушка.
- Туаев, как и мы, - с издевательским пафосом, - присягу на верность дал.
- Ха-ха-ха, - в тон им неестественно засмеялась Афанасьева.
- Интересно, что за присяга? Наверное, на развал и грабеж России.
- Дура! - процедил толстяк, и, уже уходя из квартиры, бросил здоровяку.
- Не марайся, сама скоро подохнет.
На следующий день, к обеду, действительно прибыл следователь прокуратуры; без приглашения бабушки, по-хозяйски сразу же сел, обдавая комнату зловонием перегара и слащавого дезодоранта. Раскрывая папочку, с ходу начал о неприятном:
- В городе резко обострилась криминогенная обстановка.
Бабушка и так всю ночь не спала, корила себя за вчерашнюю несдержанность. О себе вообще не думала, но как она могла позабыть о Мальчике. Ведь могли что угодно сделать, и никто бы ничего не узнал, ни за что бы не ответил. Всю ночь она благодарила Бога, что все так прошло, просила для себя терпения, счастья Мальчику, свободу Розе, и ныне, стараясь быть деликатной:
- Да-да, обстановка очень тревожная, - пытаясь присесть на кровати, поддержала прокурора она.
- Вчера ночью, - бесстрастно продолжал пришелец, - совершено покушение на главврача - ранен, чудом остался жив.
- Боже! - совсем испугалась бабушка, в страхе посмотрела на Мальчика.
- Это главврач больницы Розы?
- Именно. Вчера здесь был, - разговаривая, он ковыряется в многочисленных бумагах.
- Зря он такую бучу вокруг этой Розы затеял.
- Какой беспредел?!
- Не то слово… Ах, вот, - он достал один листок, и уже более официальным, даже чеканным слогом.
- Гражданка Афанасьева, я считаю, вам, наверное, тоже надо бы отозвать свое заявление.
- Что значит "тоже"? Разве главврач отозвал свое?
- Ну, я ведь вам сказал, что на него совершено покушение.
- Погодите, - бабушка поправила очки.
- А Роза? Ведь человека средь бела дня своровали, и все знают, кто это сделал, некто Гута Туаев, чуть ли не министр!
- Вот именно, - заерзал на стуле прокурор.
- И дело здесь весьма запутанное. Если вы знаете, то и на Туаева совершено покушение, при этом похищен его брат.
- А при чем тут Роза? - стал повышаться голос бабушки.
- Понимаете, оказывается, эта Роза является женой Туаева, и нам не гоже вмешиваться в местные порядки, нарушать традиции гор.
- Что значит "не гоже"? - она уже теряет контроль, повысила голос, - разве не вы здесь наводите "конституционный порядок"? Где наш российский закон? И я в Грозном более сорока лет живу, а традиция воровать людей мне до сих пор не ведома.
- Бабушка, успокойтесь, - вступил в диалог Мальчик.
- Ребенок прав, успокойтесь, - безучастен тон прокурора.
- И мой вам совет: заберите свое заявление.
- Что? - вышла из себя бабушка.
- Вы хотите, чтобы и я участвовала в вашем саботаже? Да я на вас жалобу напишу! Как ваша фамилия? - ее костлявая длинная рука потянулась к пришельцу.
Тот резво вскочил, попятился и с презрением в голосе и на лице:
- Так заберете заявление, иль я его того?
- Я вам дам "того", я вас всех к порядку призову!
- Мц, - будто очищая зубы, издал прокурор сытый звук, и ступив к выходу, как жалеют собаку.
- Не будь вы, вроде, русской, кто бы с тобой цацкался, старая мымра!
- Вон! Вон отсюда! - совсем рассвирепела Афанасьева, и с неожиданным проворством схватила у изголовья трость, метнула в прокурора, попала.
- Ах, так! - гримасой исказилось лицо правозащитника, и, словно в удовольствие, он демонстративно разорвал в кусочки ее заявление и швырнул. - Вот вам конституционный порядок, - мотыльками запорхали кусочки бумаги.
- О-у! - завопила бабушка.
- Дрянь мерзопакостная! - она схватила первое, что попало под руку - подушка полетела в коридор, следом полетел бы и футляр со скрипкой, да Мальчик успел выхватить. Но бабушка не могла угомониться, все еще издавая какие-то гортанно-шипящие звуки, она рыскала вокруг не зная, что еще швырнуть; вспомнила об очках, они полетели в уже пустой коридор, и тут с последним криком во рту не удержались вставные челюсти - и они полетели в темноту.
Позже, когда Мальчик вернул ей все, она, сидя в постели, совсем сникла, скрючилась, даже плечи обвисли, - острые, одни костяшки, и вообще она в миг стала совсем маленькой, жалкой, будто изжившая свой век, - несчастной, тихой, лишь изредка, вздыхая, немощно скуля…
Глава двенадцатая
Что ни тверди, а как говорится - в жизни ни от чего нельзя зарекаться. И в кошмарном сне Роза не представляла, что попадет еще когда-либо в дом Туаевых - попала; силком да волоком затащили, и предстал пред ней ее бывший муж - Гута Туаев.
Вроде, хоть и мельком, да видела она Гуту и воочию, и по телевизору, да только сейчас в упор - разъелся, чуть ли не обрюзг, а лицо обвислое, но холеное, ухоженное, и она как женщина понимает - где-то, наверняка в Москве, хорошие косметологи физиономию облагораживают. Да как лоск не наводи, морду не маскируй, а рожа - она и есть рожа, ее никак не переделать - зеркало души.
И вот эта страшная, толстая, почерневшая от алчности и злости искривленная рожа впилась в нее:
- Ну, говори, говори, - смрадом табака и чего-то еще несвежего дыхнул ее бывший супруг, - говори, сучка, кто моего брата украл?
- Не знаю, клянусь не знаю, - в страхе дрожала она.
- Как "не знаешь"? А сюда посмотри.
Он развернул перед ней испачканный, будто вывалянный в грязи листок:
- Читай!
Компьютерный набор: "за живого брата выкуп - пятьсот тысяч долларов". Роза сразу же подумала о Баге. А вот следующая приписка, уже сделанная от руки, корявым почерком: "и скрипку вернуть не забудь!" однозначно навела Гуту на саму Розу.
- Так кто? - голос Гуты стал довольно слащавым; он человек опытный, далеко не дурак, хоть и не образован, и по реакции Розы понял - попал в цель. - Может, твои братья?
- Нет, только не братья, - встрепенулась Роза.
- Тогда кто?
- Не знаю.
Этот вопрос и ответ повторились не раз и не два; и передних зубов у Розы уже давно нет, так и к вставным коронкам прижиться не дают. Бил он ее кулаками, потом до устали ногами пинал, а она все стонала, кровью отхаркивала и словно других слов не ведала, пищала, "не знаю", пока не умолкла вконец.
Едкий кашель и озноб привели ее в чувство. Роза лежала на земле, вдыхая какую-то пыль. Была спокойная, теплая, летняя ночь в пригороде Грозного. Где-то квакали лягушки, лаяла собака, запели первые петухи, тоскливое "чоп-чоп" издавал сыч, над ухом завис назойливый комар. Она тяжело встала, долго не могла понять, где очутилась? И лишь спустя какое-то время, придя маленько в себя, она вспомнила все по старой памяти. Покойный отец Гуты был человеком прижимистым, да хозяйственным, мастеровым. Это он по округе, то на свалке, либо там, где плохо лежало, таскал отовсюду металл - будь то арматура, лист, или просто болванка, и из этих кусков, а жили они туговато, он как смог сварил сарай, с виду ущербный, но очень прочный - в войну не прошибло. Раньше в этом сарае держали скот, овец, кур и всякий скарб. Теперь этого всего и в помине нет: сарай внешне шифером облицевали, внутри цемент, еще стройматериал, какое-то барахло - и она.
Осмотрелась Роза по всем сторонам сарая, благо щелей много, сориентировалась на местности, здесь жила. Кругом темнота, видимо, на ночь в пригороде свет отключили. Да двор Туаевых озарен - генератор рычит. Рядом с сараем соседский дом, и она знает, там старики живут, всю войну пережили.
- Помогите! Орц дала! - на обеих языках заорала она, даже называя имена стариков. Однако, кричать, как хотелось, не получилось. Оказывается снаружи был охранник. Он моментально заскочил в сарай; бить не стал, лишь пригрозил прикладом, вызвал какого-то Тугана по рации. Туган имя чеченское, редкое (ныне предпочитают заимствованные), и так зовут двоюродного брата Гуты, кстати, одноклассника Розы. И хотя Туган тоже Туаев, но они, по крайней мере, до сих пор резко отличались от семьи Гуты - к греховному не прикасались. "Так неужели это ее одноклассник, неужели и Туган стал таким?" - подумала Роза.
Да, это был ее одноклассник, правда, видимо, как и она, повзрослел; плешь на голове, седина в висках, брюшко отрастил.
- Туган, и ты здесь? - как можно хладнокровней спросила Роза.
- Я, - и что-то невнятное, пряча лицо пробормотал он.
- С Гуты-то спроса нет - подонок, а ты-то как собираешься здесь дальше жить? Думаешь, на вас управы нет, коль сегодня в корыто забрались - обожретесь, подавитесь.
- Заглохни! - с силой ткнул он ее в грудь, и следом, другим голосом, словно извиняясь. - Время такое, война; развела нас в разные стороны.
- Не война, а деньги совратили кое-кого.
- Ты замолчишь аль нет? - угрожающе замахнулся он кулаком, не ударил, что-то под нос промычав, наверное, отошел в сторонку, достал трубку.
- Первый. Первый, я восьмой.
Рация зашипела, щелчок, и до омерзения противный, для Розы отклик Гуты.
- Здесь наша дамочка пришла в себя, на всю округу визжать начала.
- Засунь ей кляп в пасть, и еще куда, чтоб не воняла, - заплетается голос Гуты, может быть пьян или спросонья.
- Сам ты вонючка, дрянь поганая! - крикнула Роза.
- Ха-ха-ха! - вальяжный смех в рации.
- Туган, вмажь ей хорошенько от меня, а я утром приеду, добавлю.
- Может, лучше ее в подвал? - беспокоится Туган.
- Не донимай меня по пустякам, - долгая пауза, затяжной вдох, наверное прикуривает, - кха-кха, ты, главное, следи за воротами и улицей. Они должны еще раз выйти на контакт. Запомни, там ты за все в ответе… А с этой сучкой поступай как надо, закинь в бункер и забудь на недельку. Ха-ха!
Поднатужившись, будто кашель его распирает, Туган что-то выдохнул хило в кулак; боязливо, как-то искоса глянул на Розу. Теперь, даже в полумраке она заметила, как не свойственна и противна ему самому своя участь. И почему-то именно в этот момент Роза вспомнила совсем юного Багу, его вечную бесшабашность, не сходящий с лица отчаянный оскал, и наверное, подражая ему, она язвительно выдала:
- Что, нелегко быть Туаевым? Хе-хе, а ты ведь знаешь, что по адату насильственная смерть одной женщины, кровная месть двух мужчин.
- И дорого ж ты себя оцениваешь, - в тон ей попытался ответить Туган.
- Ну если за брата Гуты требуют полмиллиона, то я, пожалуй, дороже вам обойдусь.
Скривил Туган лицо, так что в свете ламп совсем страшным стал. Из-под нахмуренных пышных бровей надолго уставился на нее, будто изучает:
- Гм, а в школе ты была тихоней, порядочной.
- Непорядочного, за собой и сейчас не ведаю, а тишь да блажь твой двоюродный братец кулаками да пинками вытравил, - что-то на нее нашло, что она совсем осмелела иль обнаглела, а точнее, ей стало все безразлично, и чуть ли не подбоченясь. - Раньше просили, умоляли замуж выйти, и не раз, а ныне словно я безродная - "сучка-вонючка", - во вам! - выставила она кукиш.
- Эх, - замахнулся Туган.
- Не знай я тебя с детства, вмазал бы всласть.
- Хе, а что этой вы со мной, с бабой связались?
Она еще в этом духе что-то хотела сказать, но Туган грубо дернул ее за локоть:
- Пошли… Слишком музыкальная стала, скрипками увлеклась.
- Упоминание о скрипке моментально сбило всю ее натужную спесь. С горечью вспомнив Мальчика и бабушку, она даже не заметила, как ее подвели к новым строениям, которые она еще не видела.
Долго подбирая ключи, Туган пыхтя еле открыл тяжелый люк, что закрывал вход в подземелье под навесом.
- Ступай, - подтолкнул он ее к мрачным ступенькам, откуда истощался застоялый дух бетона, пыли, войны.
Через много ступенек очутились в просторном помещении, оказались действительно в бункере. Гута готовился к войне, либо уже во время войны умудрился это построить. Тут многое предусмотрено, даже автономное электропитание, вот только дышать тяжело, и давит все, как в могиле.
- Туган, не оставляй меня здесь, - тихо взмолилась Роза.
- Не волнуйся, здесь все для жизни имеется, и вода и пища, и даже радио.
- Тугрик! - как в школе называли его, - не оставляй, - умоляюще жалобен ее голос. - Прости, время военное - выполняю приказ, - показно невозмутим одноклассник. - Заодно первой обживешь заведение.
Осознав, что от Туаевых пощады не ждать, она с ногами залезла на деревянные нары, скрючилась, обеими руками обхватив запавшую от боли голову, уткнулась в колени и, пуская обильные слезы, пискляво заскулила, даже не услышав, как ушел Туган. Сколько она так просидела, не знает; лишь когда стало совсем жутко, она подняла голову - заорала, был полный мрак.
В поисках выхода она куда-то бросилась, что-то опрокинула, ушиблась. В кромешной тьме, до потери голоса она истерично орала в ужасе, пока где-то не мелькнул свет, как озарение, пробежался луч фонарика, гулкое эхо шагов, словно великан спускается.
- Теперь скажешь, - для пущего страха Туган специально изменил и понизил свой голос, - кто напал на колонну и увел брата Гуты?