Сергей смотрел на нее с некоторым удивлением. Курящие женщины ассоциировались у него с военной формой. До войны женщины не дымили. Да и немки тоже как-то не общались с никотиновыми палочками. А эта вот курила крепкую папиросу и морщилась.
- Я хочу еще раз тебя поблагодарить. Брат - единственный, кто у меня остался из родных. Тетя… Она очень хороший человек. Она при нацистах взяла двух русских девушек. Якобы в батрачки. Но мы жили все вместе - так уж получилось. Она считала - каждый должен сделать то, что он может, чтобы противостоять злу.
- А за что забрали ваших родителей?
- Я не знаю. Я была еще слишком маленькая. Помню только офицеров в черной форме - и дом, перевернутый вверх дном. Тетя, она, наверное, это знает. Но тогда она молчала, чтобы я не проболталась в школе.
- А теперь?
- Сейчас слишком многие кричат, что боролись с нацистами. Она не хочет быть в их числе. Она считает, что просто делала, что положено честному человеку.
Девушка подняла голову и посмотрела на Сергея своими бездонными зелеными глазами.
- Я представляю, как вы должны нас ненавидеть…
Мельников задумчиво посмотрел на собеседницу и прикурил новую папиросу. Ненависть? Была она, конечно. Без нее бы победить не сумели. Когда-то, в самом начале, казалось - вот придем в Германию и всех истребим. Но потом все оказалось сложнее. В конце-то концов, в одном из отрядов сражался взвод немцев. Не каких-нибудь наших, поволжских, а самых настоящих - из Германии. Их двинули на карательную операцию - жечь дома и расстреливать всех, кто подвернется под руку. А они не захотели. Пристрелили своего лейтенанта и ушли в лес. И такие попадались.
- Когда я был в партизанах… - начал Мельников.
- Ты был в партизанах! Ой, как интересно! - оживилась немка.
Мельников посмотрел на девушку внимательнее. Она все более и более его интересовала. В самом деле. За время своей службы в комендантском взводе Сергей успел пообщаться с немцами, которые теперь больше не являлись врагами. С мужчинами он выпивал и закусывал. С женщинами спал. У них у всех был в глазах страх. Чувствовалось - они боялись, что этот русский солдат в любой момент может перестать быть мирным - взять автомат и заставить ответить за все. А вот эта девушка не боялась. Она смотрела на Мельникова как на какого-нибудь дракона, который почему-то в данный момент не пышет огнем - но при этом его не боялась.
- Я слышала про партизан. Брат моей одноклассницы пришел в отпуск после ранения. Он не мог спать. Просыпался с криком "партизаны"! Но я думала - партизаны - это все огромные бородатые мужики…
Мельников лишь усмехнулся. С бородами у партизан было по-всякому. В некоторых отрядах и в самом деле пошла мода отращивать себе растительность на лице. Но "казахи", как называли себя ребята Аганбекова, всегда считали себя воинской частью. А потому брились и стриглись как положено по уставу. Но разве дело в бороде? Мельников вспомнил Славу из Ленинграда. Этакий хлипкий сутулый очкарик. Посмотришь - вроде соплей перешибешь. Но вот эшелон с "тиграми" грохнул все-таки он. Поезд застрял на мосту. Взрыв не получился - что-то в этих адских машинках, заложенных под фермами моста, не заладилось. Пути впереди были разобраны, но сзади, черт его поймет откуда, подоспел немецкий бронепоезд. Из грузных железных башен торчали зенитные двадцатимиллиметровки, которые мигом отогнали отряд от полотна. А Слава все-таки пролез - что-там исправил - и крутанул машинку. Взрыв грохнул - мост грузно осел - и с него повалился эшелон. Огонь был в половину неба. В реку, которая уже пылала от рухнувших туда цистерн с горючим, валились платформы с танками. А вот Слава так там и остался. Никто не знал, что с ним произошло - бронепоезд все еще торчал возле моста. Пришлось быстро убираться, пока эти поганые пушки не оставили от отряда одно воспоминание. И ничего от него не осталось. О тех, кто погиб на фронте, хоть похоронки писали. И представляли посмертно к наградам. Но какие в партизанском лесу похоронки?
Вот кто их победил. А она говорит - здоровенные бородатые мужики… Но зачем об этом рассказывать?
- Не все у нас были такие большие, как я, - только и сказал Мельников, - но страха на того солдата нагнали мы все вместе.
- Не в том дело. Война в лесу… Мы, немцы, так бы не сумели.
И вдруг немка резко свернула в сторону. Она внезапно положила голову на плечо Сергею.
- Слушай, у меня никогда не было мужчин. Мне очень хочется, чтобы ты был первым.
Дело было обычным. У немцев тоже "немногие вернулись с поля".
Мельников обнял девушку, она повела его куда-то по лестнице. Комната производила впечатление маложилой. Имелось много книг - но вообще-то ее вид, как и других помещений, порождал мысли, что нынешние обитатели особняка - люди тут временные.
Инга заколебалась - но потом решительно стащила с себя платье и женскую амуницию. Впечатление от нее было странным. В Саратове таких называли "пацанками". В раздетом виде девушка еще больше напоминала парня-подростка. Худое, жилистое тело, маленькая грудь - а главное, чисто мужской силуэт фигуры. Но худоба ее была, так сказать, здоровой. Сергей видел исхудавших от голода - они смотрелись совсем по-другому.
Обычно Сергей с женщинами особо не стеснялся. Весь его подобный опыт был приобретен на войне. А на войне все - в том числе и отношения между полами, проще и грубей. Но эту было откровенно жалко. Сергей осторожно приподнял ее, поцеловал и осторожно положил на кровать. В постели она была откровенно забавна. Она вела себя как актер, который не знает роли. Да и роль-то была из дурного спектакля. Инга явно для образования читала какие-то книги. А издания "про это", как знал Мельников, были в Германии двух сортов: либо огромные толстенные фолианты, написанные невероятно занудным наукобезобразным языком, либо откровенная порнография. С последней в Третьем рейхе было все хорошо.
Она пыталась судорожно прижиматься к Сергею и вообще изображать африканские чувства.
Мельников входил в нее осторожно, ему вообще странно было спать с этой девчонкой - она казалась ему какой-то слишком маленькой. Постепенно Инга перестала кривляться. Видимо, дело пошло всерьез.
- Я очень худая? - вдруг спросила она, когда все закончилось и она долго лежала неподвижно. - А то надо мной в школе все смеялись.
"Да уж, ручной пулемет ты не потаскаешь", - подумал про себя Мельников.
- Ты теперь совсем другой человек.
- Не похож на зверя? - спросил с иронией Сергей.
- Днем ты похож не на зверя. Ты похож на эти ваши огромные танки, - вдруг сказала девушка. Немцы великолепно понимали толк в наших погонах. Но мало найдется гражданских женщин любой национальности, которые смогут отличить танк от самоходки. Тем более в таком возрасте. И, кстати, насчет возраста…
- А сколько тебе лет?
- Я уже закончила школу. Год назад. - Инга поняла его вопрос по-своему. Да уж, развращение малолетних нигде не одобряется. - Я теперь работаю в канцелярии магистрата.
Сергей сдержался, чтобы не выругаться. Это ж надо… Именно в канцелярии. Но у него не возникло мысли, что девушка может быть причастна к нехорошим делам, которые там творились. Дочь "врагов народа"… Немцы были не дураки. Таких людей можно использовать при крепкой власти. Но при оккупантах они ненадежны. Видали. Ведь кому в первую очередь немцы предлагали сотрудничество? Тому, кто сидел или у кого сидели родственники. И чаще всего те работали на оккупантов не за страх, а за совесть.
И Мельников решил действовать напрямую.
- Слушай, кто-то из ваших коллег работает на нацистов. На тех из них, кто не успокоился.
- И я даже знаю, точнее догадываюсь, кто это может быть. Лизелотта. Я с ней в школе училась, но она старше меня на год. Она была безнадежно влюблена в Шторха, парня из бана. Он был такой видный парень, истинный ариец - будто с плаката, призывающего вступать в Ваффен-СС. А она… Так себе. Вот она и старалась как-то к нему приблизиться. А этот Шторх был редкой сволочью. Мне кажется, был просто карьеристом. Бан - это были хорошие пайки и, что главное, - безнаказанность. А ведь он-то сам в Ваффен-СС не попал, да и в армию тоже. Они вот все были такие - сумели пристроиться в тылу. Так он все кричал "победа или смерть" - и агитировал школьников записываться в фолькштурм. А сам так и отсиделся в тылу. А Лизелотту он подкладывал всем своим дружкам. Они любили, чтобы так… всей своей бандой по кругу. Теперь этот парень сидит под городом, в фильтрационном лагере… А почему я думаю, что это она? По отношению. Она в школе меня откровенно недолюбливала. А теперь просто лучится доброжелательностью.
- Как же она к нам на работу попала?
- Ходили слухи, что она сама пришла проситься, рассказала душераздирающую историю, как ее эти, из бана, коллективно изнасиловали и как она их после этого ненавидит… И к тому же это мало кто знал. А кто знал, так почти никого в городе не осталось. Моему брату один его приятель по фолькштурму проболтался. А ты и твой капитан работаете в чем-то вроде русского СД?
- А мы что, похожи?
- Ты - нет. А он очень. И те, из СД, тоже любили носить чужую форму. Он ведь явно не сапер.
Да уж, подумал Мельников, всякие разные эсэсы из всяких секретных служб в конце войны не любили носить черную форму. Особенно близко к фронту. И не только из соображений секретности. В плен их старались не брать. А если и брали, то относились не как к пленным, а как к уголовникам. Да и свои, немцы, смотрели на "угольщиков" как на тыловых крыс. Мы, мол, на фронте воюем, а эти сволочи морду отъедают в тылу. А что же касается "русского СД"… Что-то подсказывало Мельникову, что ему долго придется работать в этой славной структуре.
7 июля, Алленштайн
Еляков выслушал Мельникова и рассмеялся.
- Из тебя выйдет толк, Серега. Разведчик должен уметь добывать сведения разными методами.
- В тылу немцев ты тоже так добывал информацию? - спросил Копелян. В его тоне слышалась откровенная зависть. Оганес, несмотря на свое армянское происхождение, с женщинами был робок. А уж тем более с этими немками, которых не поймешь.
- Там я так порой добывал еду. А потом, на фронте, - самогон. Да и вообще… Надо же было поддерживать местное население.
- Я вот только не понимаю - куда наши смотрели?
- Опять же - по верхам. Да и то сказать. Они что, будут ходить по немцам и собирать сплетни о том, кто с кем спал? Беда только в другом, - капитан резко переменил тон. - Что с этой сучкой из гитлерюгенда делать?
- Брать за жабры! И обстоятельно и душевно с ней побеседовать. Я и не таких умел разговорить, - предложил Мельников.
- Насчет того, кого ты умел разговорить… Знаешь, в немецком учебнике по криминалистике сказано: "женщины никогда не сознаются". Так оно и есть. Особенно если там и в самом деле замешана любовь. Девка уйдет в отказ. Да и что ты будешь делать? Махать у нее перед носом наганом? Стращать Сибирью? А она станет твердить, как попугай: ничего не знаю, ничего не знаю, ничего не делала. Бабы - они такие. Они за своего мужика и в Сибирь могут. Тем более что в нашу задачу не входит борьба с нацистским подпольем. С ним пусть потом разбираются те, кому положено. У нас есть конкретная задача. А ведь что может случиться - мы ее прихватим, ну, допустим, она кого-то сдаст. А цепочка может быть из нескольких звеньев. Пока мы ее и остальных будем крутить - мало ли, сколько на это уйдет времени! А этот наш друг будет продолжать действовать. И потом, ее могли использовать один раз. Есть такие агенты, так сказать, одноразового применения. Нет, тут кавалерийским наскоком ничего не сделаешь. Надо придумать что-то оригинальное.
- А что? Переубедить ее, что ли? - спросил Оганес.
- Переубедишь ее! Снова, что ли, лейтенанта напускать с его кобелиными методами?
- Товарищ капитан… - вдруг сказал Мельников. - Кажется, у меня есть идея.
- Хочешь все-таки и ты с ней переспать?
- Это, пожалуй, чересчур. Но вот что я думаю… А если мы зайдем с другой стороны? Мне почему-то кажется, что этот ее любимый герр из гитлерюгенда - тот еще тип. Что-то в рассказе Инги мне уж больно знакомым показалось. Видели мы таких русских в немецком тылу. Они были очень смелые и патриотичные при советской власти, на собраниях громко кричали. А потом как-то быстро к немцам пошли работать.
- Хм, но надо поглядеть на этого типа. Посмотрим.
Еляков отправился в лагерь и возвратился очень довольным.
- Серега, чем больше я с тобой работаю, тем больше понимаю, что ты, кажется, нашел свое место в жизни. Прав ты оказался! На все сто! Он там, в лагере, первый активист! Бегает с красной повязкой на побегушках у конвоя. Перевоспитывается прямо-таки с невероятной скоростью. Да этот Шторх маму родную продаст. Он теперь с радостью обрезание сделает и в еврейскую веру перейдет, чтобы выкрутиться! Сейчас мой шофер за ним поехал, ждем.
- И он не убежит?
- Такие не бегут. Я думаю, он и в бега не подался, когда мы подходили, потому что кишка тонка.
Шторх, доставленный в особняк, производил и в самом деле не самое лучшее впечатление. Это был белокурый стройный парень эдакого нордического вида. Он был в гражданке, а на рукаве и в самом деле виделась красная повязка с какой-то немецкой аббревиатурой. Видимо, повязка являлась знаком какой-нибудь структуры содействия администрации. Судя по его морде, парень в лагере не голодал, да и вообще не испытывал особых лишений. Но вот выражение лица… Мельников перевидал немало немцев. Их солдаты были кем угодно, но не слабаками. Были среди них, особенно в начале войны, и упертые. Не только фанатики-нацисты, а и просто солдаты, не желающие сдаваться - и даже, угодив плен, не признающие поражения. Многие, конечно, и кричали "Гитлер капут". Но для того, чтобы прийти к такому выводу, им пришлось хорошо посидеть под нашими бомбежками и близко пообщаться с русскими танками. Но этот-то не знал, что такое Восточный фронт. И даже, что такое Западный. А вот выражение лица у него было как у трактирного лакея из фильма про дореволюционные времена. Типа "чего изволите"? Такое Сергею приходилось видеть у наших полицаев, когда он, в форме унтер-офицера полевой жандармерии, устраивал "проверку на дорогах". Мельников, благодаря своему знанию языка врага, часто изображал немца. Так вот, эти полицаи - не все, но многие - тоже смотрели на "господина офицера" с такой вот собачьей преданностью.
…Шторх глядел откровенно заискивающе. Но он был явно не дурак и понимал, что перед ним серьезные люди.
- Мы привезли вас, чтобы побеседовать о некоторых ваших знакомых, - начал Еляков суровым тоном.
- Я не имею и не желаю иметь с ними ничего общего, - торопливо замолотил языком парень. - Я полностью раскаялся в своих ошибках. Меня, как и других, обманули. Но поверьте, я не имел никакого отношения к тому, что делало гестапо. Я сугубо мирный человек. Я ведь не пытался скрыться…
"В этом тебе повезло, - подумал Еляков. - Если бы попробовал, сидел три месяца назад бы в каком-нибудь подвале Кенигсберга - и слушал бы, как над головой рушатся дома. Или лежал бы на дне Балтийского моря - после встречи твоего корабля с нашей подводной лодкой".
Но, несмотря на лакейское поведение Шторха, чувствовалось, что он - отнюдь не трус. Он просто-напросто был законченным, совершенно беспросветным подонком. Мотивы поведения бывшего местного фюрера гитлеровской молодежи читались у него на истинно арийской роже. Как и у наших полицаев. Все просто - люди старались хорошо устроиться при любых властях. Ошиблись - думали, немец пришел надолго. Вот и этого немца волновало исключительно собственное благополучие.
- Вот мы и предлагаем вам нам помочь.
- Я готов!
- Вы явитесь к Лизелотте Йорн и попросите ее достать вам бланки документов. Второе - попросите ее свести вас с теми людьми, для которых она также брала эти бланки. Расскажите ей что хотите. Что вы убежали из лагеря. Что вы обманули русских. Но только не пытайтесь обмануть нас. Вы, наверное, догадываетесь, из какой мы организации. Про НКВД, надеюсь, слыхали?
- Какая мне выгода вас обманывать? Я ведь вижу, что игра закончена. Продолжать играть в игры с подпольем я не собираюсь.
- А, кстати, что вы знаете о подполье?
- Знаю только, что оно создавалось. Да, нам приказывали агитировать за то, чтобы, когда вы придете, продолжать войну. Мы и агитировали. Но ничего больше я не знаю. Этим занималось СД. А я… Все же знали, кем я был при прежней власти.
- Да уж, из такого подпольщик… Хорошо. Тогда завтра мы вас привезем из лагеря…
- Товарищ капитан, я вот что подумал. Я если эти люди - не идейные борцы? - спросил Мельников, когда Копелян и шофер увезли Шторха. - Если эти ребята, за которыми мы гоняемся, ищут там, допустим, какие-нибудь награбленные бриллианты. Не могут они Шторха просто перекупить? К примеру, скажут: ценности заберем и двинем куда-нибудь в другое полушарие…
- А зачем он им нужен? Мы его знаем, а их нет. Да не тот человек этот парень. Он не трус. Но в такие игры играют люди иного склада. На месте этих наших клиентов такому, как ты, я бы это, может быть, и предложил бы. А ему - овчинка выделки не стоит. Но следить мы за ним станем тщательно.
8 июля, Алленштайн
Одно из главных качеств разведчика - это умение ждать. Более терпеливым приходится быть разве что снайперу. Другое важное качество - умение быть незаметным. Но если в лесу или в поле для этого необходимо умение грамотно скрываться в складках местности, то в городе нужно другое - чтобы на тебя не обращали внимания. Мельников это умел - несмотря на свою, скажем так, неординарную внешность. В Белоруссии он не раз разгуливал среди немцев - и никто не обращал внимания на рослого лейтенанта. Ни разу за время этих рискованных рейдов он не привлекал внимания патрулей или солдат полевой жандармерии.
Вот и теперь, никто из проходивших мимо немцев и наших военных не удостаивал вниманием лейтенанта, возящегося со своим мотоциклом. Экая невидаль.
Между тем Сергей поглядывал на парадную ратуши. Мог бы и не смотреть. Было без пяти минут шесть, а немцы тут, как всюду, жили и работали с внушающей ужас педантичностью. До шести никто из служащих с работы не уйдет. Так что Инга, показавшаяся из дверей на две минуты раньше, совершила, по их понятиям, чуть ли не преступление. Но так и было задумано.