13 июля, 10 километров от Мышенца
От ближайшего воеводского центра они шли пешком. Они - это Мельников и Мирослав - товарищ, из тех же поляков, что и амбал, помогавший задержать Клаху. Он тоже готовился в каком-то спеццентре на территории Советского Союза - и учили его там, понятное дело, не цветочки собирать. Потом его забросили в Польшу, в какой-то отряд Гвардии Людовой, где он и воевал до подхода Красной Армии.
Плохая грунтовая дорога вилась между кое-как обработанных полей, перемежающихся сосновыми рощами. Война тут прокатилась зимой, так что крестьяне худо-бедно - но сумели отсеяться. Впрочем, мирно-идиллическим пейзаж казался только на первый взгляд. Все эти леса и перелески были перепаханы и перекорежены побывавшими тут многочисленными войсками, техникой и различными службами. Под деревья то и дело вели в колеи, в самих лесах не повернуться было от блиндажей - целых и разрушенных, а также от разных банок и прочего хлама. И самый главный признак длительного пребывания большого количества солдат - это стойкий запах экскрементов, веющий из лесов. Неподалеку немцы создали мощные линии обороны, но серьезных в этих местах не было. Наши прорвались в другом месте - южнее и севернее. Так что фрицы вынуждены были бросить свои сооружения без боя. Обычное дело на войне. Сперва строишь, потом отходишь, так и не сделав из окопов и блиндажей ни одного выстрела.
Дорога была пустынна. Один раз навстречу попался крестьянин с подводой, опасливо покосившийся на двоих топавших по дороге мужчин.
Мельников и Мирослав были в солдатских сапогах, шерстяных фуфайках и кепках, которые тут носят крестьяне среднего пошиба. Сергею пришлось припомнить свои артистические способности, чтобы скрыть военную выправку. Хорошо, что когда-то в школе он занимался в драмкружке. Руководитель говорил, что у него талант…
А вот Мирослава, видимо, учили на совесть. Он выглядел вполне по рабоче-крестьянски. Поглядишь - обычный мужичок из захолустья. Все это напоминало не слишком уж давние партизанские времена.
Как и задание, данное Мельникову и Мирославу, которое трудно было назвать особо конкретным. Сходить в деревню и выяснить: что же там происходит? По большому счету они перли в белый свет, совершенно не представляя, что их может ожидать. Хотя на всякий случай они имели письмо от Клахи к тамошним ребятам. Но только вот что оно стоило тут - это письмо? Вопрос тоже непростой. Уж больно заковыристыми были отношения между различными вождями оппозиции.
По дороге Мирослав просвещал Сергея о некоторых местных тонкостях. Мельников, честно говоря, не так уж много видел в жизни "польских" поляков - живущих на исторической родине. Но Сергей имел некоторое представление об их национальном характере. Мирослав продолжал его образовывать в том же духе. Причем этот парень крепко проварился в советских структурах, а потому, в отличие от большинства соотечественников, был способен говорить о своем народе с юмором.
- Ты понимаешь, мы, поляки, народ своеобразный. Гонору в нас много. Знаешь, как в старину в Польше выбирали короля? Стоило одному пьяному шляхтичу сказать, что он против, - и все! Выборы считались недействительными. Вот и доигрались до того, до чего доигрались. В тридцать девятом многие думали, что Гитлер в союзе с Польшей пойдет на СССР. Ха! Нужен был немцам такой союзник! Он накормил наше славное правительство обещаниями - и, разумеется, обманул. Вот и теперь… Набежали из Лондона всякие болтуны - и снова начинают старую песню. Игры в политику… - Мирослав сплюнул. - Кому-то наврать, кому-то польстить, кому-то что-то пообещать - и все политиканы надеяться получить с этого выгоду. А мне политика, за которой русские танки, нравится больше.
Между тем быстро темнело, небо заволокло тучами, стал накрапывать дождь. До нужного пункта было еще километра полтора. Оглядевшись вокруг, Мирослав заметил стоящую в отдалении на пригорке хату.
- Слушай, давай начнем разведку с того дома. Заодно и переночуем.
Оставив Сергея возле ворот, Мирослав постучался в двери. Когда ответили, обменялся через дверь несколькими словами. Как ни странно, открыли довольно быстро. После коротких переговоров поляк пригласил Мельникова внутрь. Двор свидетельствовал о бедности. Из домашней скотины по двору бродили две или три голенастых курицы. Хата тоже была не то чтобы очень. Она совсем не походила на деревенские дома в соседней Пруссии, а вот на белорусские хаты - особенно с территории бывшей Польши - куда больше. Население состояло из бабки, деда и большого рыжего кота, который равнодушно глядел на гостей.
Но бедность была какой-то демонстративной. Обстановка прямо-таки кричала: брать у нас нечего, сами с голоду пухнем. Хм. Это тоже видали. Рядом не так давно стояли немецкие войска, а доблестные солдаты Вермахта, как известно, не стеснялись изымать у славянских недочеловеков все, что не прибито гвоздями. Да и теперь вряд ли околачивающиеся по соседству ребята из АК с большим уважением относились к чужой собственности.
Дед выглядел непростым человеком - из тех, которые себе на уме. Скорее всего, на самом-то деле он был куда зажиточней, чем это казалось на первый взгляд. Но все добро наверняка было надежно спрятано. Такое Сергей видел в Белоруссии множество раз. Когда фрицы и даже полицаи, которых обмануть куда сложнее, - видели в хатах лишь вошь на аркане - а для партизан кое-что находилось… Впрочем, иногда бывало еще веселее. Как-то партизаны нагрянули к одному старосте. Он, собирая продовольственный налог для немцев, разумеется, не забывал и себя. Поэтому у него во дворе нашли закопанные в землю бочки с соленым мясом, муку, сахар и другие продукты. Их изъяли. Но старосту не стали пускать в расход, ограничившись тем, что набили ему морду. Потому что теперь знали, куда ходить за продуктами. И ходили.
Пока Сергей здоровался с хозяевами, Мирослав достал из своего вещмешка небольшой мешочек и высыпал на стол горку крупной сероватой соли. Хозяева сразу перешли от настороженности к радушию. Так уж случается во все времена - во время войн и прочих катаклизмов у гражданского сельского населения в первую очередь возникают проблемы с солью. Впрочем, не только у гражданского населения. К сорок четвертому году партизаны контролировали в Белоруссии целые районы. А вот соли не было. Часто случалось - лопали кашу с минеральными удобрениями.
- Марыся, собирай на стол! - скрипучим голосом крикнула старуха. И тут откуда-то из-за занавески появилась еще одна обитательница избы. Это была девушка лет, наверное, двадцати. Роста она была небольшого, но очень крепенькая, ее грудь вызывающе поднималась под стираным-перестираным платьем. Волосы у девушки русые, странно сочетающиеся с глубокими карими глазами.
Она начала выставлять на стол кое-какую снедь, к которой Сергей и Мирослав прибавили консервированную американскую колбасу. Девушка откровенно улыбнулась сначала Сергею, потом и Мирославу.
Между тем дед достал бутыль какой-то мутной цветной жидкости. Это был польский вариант фруктового самогона.
- Ну, за знакомство! - поднял дед первый стаканчик. Нет, все же чувствовалось, что Польша ближе к Европе. Тут пили уже не стаканами, а чем-то вроде стопок. (В Германии под это дело шли микроскопические рюмки.)
И тут же дед поинтересовался:
- А вы откуда будете?
- Из-под Варшавы.
- И как жизнь?
- Как-как, плохо, - ответил Мирослав. - Все разрушено, заводы стоят, работать негде. Вот ходим, меняем соль на продукты. Правда, говорят, собираются Варшаву восстанавливать. Да только когда это будет… Люди кормятся, чем Бог послал. Кто-то, конечно, сумел устроиться. Но не всем же везет…
Они заранее договорились, что будут изображать эдаких мелких спекулянтов, которые шатаются по глубинке в поисках чем поживиться. Как объяснил Мирослав, поляки такое вполне понимали.
- Кто-то и при немцах умел устроиться. А власть-то чья? - поинтересовался старик.
- Кто ж его поймет? Считается - у нас теперь временное правительство. А с другой стороны - русская армия. И та польская армия, которая была с русскими.
Мирослав старался говорить как можно более округло. Потому что взгляды на происходящее у хозяев могли быть совершенно неожиданные. По дороге Мирослав просветил Мельникова по поводу заковыристости ситуации в Польше. Дело ведь не только в том, что, с одной стороны, поляки терпеть не могли немцев - не только как оккупантов, но по жизни - а с другой - к русским тоже не питали особой симпатии. Но ведь новые власти-то кроме всего прочего были коммунистами! Что нравилось далеко не всем. Так что, на послевоенный бардак накладывалось еще нечто, напоминающее Россию в 1918 году - то есть различные классовые противоречия.
- Опять москали, - загундела старуха. - Нет житья. Немцы ушли, русские пришли.
- Да лучше уж русские, чем ваши борцы за свободу! - резко сказала вдруг Марыся.
До этого девушка занималась делами несколько иного свойства, далекими от политики. Она внедрилась между Мельниковым и Мирославом и некоторое время явно колебалась в отношении дальнейших действий. Но в конце концов Сергей почувствовал, как к нему прижалось теплое плотное девичье бедро.
Все было, в общем, ясно, и реплика девушки прозвучала как доклад о международном положении на танцплощадке.
- Ты, хохлушка, молчи! - цыкнула на нее старуха.
Но девушка, судя по всему, была из тех, кого непросто заставить замолчать, раз уж она открыла рот.
- А что мне молчать, если я правду говорю. Эти борцы за свободу убили моего отца и мою мать! Отец был украинцем, да на Волыни таких смешанных пар несчитано! А мать за что убили? А за то, что с хохлом живет! Тем и спаслась, что тетка меня оттуда вытащила к родне. Да сама недолго протянула. Снасильничали ее стадом эти борцы за свободную Польшу. Сколько они так людей побили! Чем они лучше немцев? Да и с немцами эти партизаны что-то особо не воевали. Все больше по пущам отсиживались, а ночью в деревни за самогоном шастали. Пока русские танки стоят - никто хотя бы грабить не будет… - С этими словами Марыся выскочила из горницы.
- Бедовая она у нас, - покачала головой старуха. - Оно, конечно, понятно. Там, на Волыни, у нее отца и мать убили. А кто убил - поди пойми. Моя вторая дочь привела ее сюда. Сама вскоре померла. Мы думали - и Марыся помрет, но ничего. Может, оно и к лучшему. Когда немцы молодых стали угонять в Германию, ей, как дурочкой, побрезговали. Вот только как распустит язык при чужих людях…
- Не беспокойтесь, мамаша. Мы люди не болтливые. В одно ухо влетело, в другое вылетело. Правда, Стась, - обратился Мирослав к Мельникову.
- Оно, конечно. Доносить не побежим.
Выпили по второй. Тут стало видно, что дедок лелеет под сердцем какой-то заветный вопрос - но все никак не решается его задать.
Решился он после третьей.
- Вот… Вы, ребята, к столице поближе живете. А слышно что-нибудь про землю на севере?
- Какую такую землю?
- Да вот ходят слухи, что Восточную Пруссию будут делить. Немцев оттуда выгонят. Половину отдадут москалям, половину - нам.
Вот те здравствуй, жопа, Новый год, - выругался про себя Мельников. Оказывается, о сверхсекретных планах советского руководства знают в глухом закоулке Польши.
- Мы ни о чем таком не слыхали, - осторожно начал Мирослав. - Да это и вряд ли. Куда там! Вы бы видели, что в Варшаве творится. Порядок - только там, где русские. Куда уж нам какие-то там земли заселять! - Помолчав, он осторожно задал вопрос: - А кто ж такие сказки рассказывает?
- Ходят такие слухи. И эти вот, в городке, примерно о том же разговоры разговаривают.
- А "эти" - они кто?
- Кто ж их поймет? Они называют себя местной самообороной. Говорят, что подчиняются Временному правительству. Но мне почему-то кажется - никому они не подчиняются. Да и местных среди них - раз-два и обчелся. Все больше какие-то пришлые. Многие, говорят, с Волыни.
- А ведут себя как?
- В общем, ничего. Иногда проводят реквизиции - забирают скотину. Но платят - золотом. Людей не обижают.
- А что ты удивляешься? - вполголоса спросил Мирослав Сергея. - Умная лиса - и та не ворует кур в ближайшем курятнике. Что ж, завтра пойдем знакомиться с этим местным самоуправлением…
Сергей вышел на крыльцо покурить. Вокруг сгустилась уже полная темнота, в которой белело платье Марыси. Девушка сидела на ступеньках, и плечи ее тряслись от рыданий.
- Что плачешь? - спросил Мельников, усаживаясь рядом с нею.
- Да так, родителей вспомнила. У нас была такая дружная семья. И кому мешало, что они говорили на разных языках… А ведь знаешь что? - Марыся схватила Сергея за руку. - Ведь те, что звали "бить хохлов", или те, другие, кто орал, что "надо истребить всех ляхов", - они точно яйца из одного лукошка. И все какая-то пьянь и рвань.
Марыся была несколько чересчур образованной для крестьянки. Заметив это, Мельников насторожился.
Девушка это, похоже, почувствовала.
- Я хотела быть учительницей. Стала вот, как же… Туда, на Волынь, я уже никогда не смогу вернуться. Да и тут трудно увидеть людей с нормальными лицами. Такими, как у тебя… - Она взяла руку Сергея и положила себе на грудь. - Мне тут очень одиноко… - сказала она, будто бы извиняясь.
Марыся взяла Сергея за руку и повлекла в глубь двора в одну из пристроек, где оказался сеновал. Девушка торопливо стянула с себя платье и сбросила туфли. Видно было, что она очень стесняется, но решила идти до конца. Она торопливо раздела Сергея и легла рядом с ним. Тело Марыси и в самом деле было крепеньким, с вызывающе торчащими грудями. Она старательно, но неумело обнимала Мельникова.
Марыся наивно предлагала себя всю - чем старый солдат Мельников не преминул воспользоваться…
- Как хорошо… Стась, а ведь ты не поляк, - внезапно переменила она тему разговора.
- С чего ты взяла? - изумился Мельников.
- Не знаю, но видно. Но ты не опасайся, я никому не скажу.
В эту ночь Мельников усвоил один из уроков, который запомнил потом на всю жизнь. Позиция "в постели с женщиной". - одна из самых слабых позиций разведчика. Здесь горят не часто, а очень часто.
- Ты похож на тех, с востока, - продолжала Марыся. - Там и украинцы другие, и белорусы другие, чем на польской земле. До войны нам внушали, что на востоке - царство мрака, а оказалось - железные земли, о которые немцы сломали зубы. Я поняла это, когда увидела русских солдат. Твой товарищ - он поляк, но в его глазах тоже что-то оттуда, с востока.
- А твои домашние?
- Они вообще не болтливые. Тем более - дед не любит этих, которые в городке. Он умный. Он так говорит: это не власть, это черт-те что. Значит, от них надо держаться подальше. Эти земли в Пруссии точно не дадут. А коммунисты - они, может, и дадут…
- Марыся, а кто они? Те, кто в городке?
- Как тебе сказать? Это те же люди, что были на Волыни. Убийцы. Они тогда были наглые, ходили, увешенные оружием, - и расстреливали всех, кто им не нравился. Не только украинцев, но и поляков, которых подозревали в том, что те, дескать, изменники. Хоть и бегали быстрее ветра от единственного немецкого солдата. А теперь они какие-то… Увядшие, то ли. И ведут себя тихо. Никого не обижают. У них есть какое-то официальное положение. Какие-то документы… Впрочем, я в этом не разбираюсь. А вообще-то, кажется, - они чего-то ждут. И до тех пор сидят тихо. Но знаешь, - Марыся прижалась к Сергею, - я боюсь, они снова примутся за старое. Будут какого-то выгонять из домов и расстреливать… Такие люди не могут делать ничего хорошего.
Откуда-то от дверей послышался голос Мирослава:
- Слышь, Стась, кончай там нежничать, надо поговорить.
Они устроились на той стороне амбара, где ветер отгонял комаров, и закурили.
- Давай-ка пораскинем мозгами над нашими делами, - предложил поляк.
- Что ж, дело хорошее…
- Что мы тут видим? - начал Мирослав. - Кто-то из представителей прозападных партий на всякий случай держит вооруженные формирования. А если учесть заселение Восточной Пруссии… Да не делай такое лицо, это скоро будут знать все бабки на рынках. Так вот, эти партии с помощью таких вот формирований будут пытаться поставить новые воеводства под свой контроль. Наша задача - постараться разузнать о них как можно больше. А значит - хотелось бы подобраться поближе. Вопрос в том - как?
- Может, сунуться по нахалке. Ну, спекулянты и есть спекулянты. Соль на продукты меняем. Пошляемся, да поглядим. Я вот в немецкой форме к немцам ходил, все нормально, - предложил Мельников.
Мирослав внимательно поглядел на Мельникова и покачал головой:
- Мало шансов на успех. То ж были немцы. У них на форму понятно какая реакция. А тут… Они ведь наверняка на чужаков внимание обращают. Да и ты, знаешь ли, все-таки не поляк. Вдруг они заподозрят чего-нибудь и начнут для проверки тебя выспрашивать - где жил, и все такое прочее? Сгорим. Конечно, у нас есть письмо Клахи, а ты можешь сойти за немца. Но тоже все это мне не нравится. Давай тогда по-простому. С темнотой отправимся туда залезть, да и пригласим кого-нибудь из начальников для личной беседы. Ты ж разведчик. "Языков" брал? Значит, вытащим…
- Это дело привычное. Я "языков" столько взял, что если одним больше, - ничего не изменится. Ну что, дождемся темноты в доме, а потом двинем? Только лезть-то придется непонятно куда. Кого и где брать…
- Но если подумать, что нам еще остается? Делаем! - решил Мирослав.
Но все решилось гораздо проще. Когда бойцы вернулись в избу, к ним метнулась Марыся.
- С вами дедушка хочет поговорить.
Старый пан глядел на них очень хитрым взглядом. Без сомнений, он уже понял, какого рода гости к нему пожаловали. И теперь на его лице светилось предвкушение выгодной сделки.
Вообще, из всех славянских народов поляки, пожалуй, - самые тороватые. Выгоду они чуют за версту и всегда пытаются использовать ситуацию к своей пользе.
Мельников прокрутил в мозгу ситуацию. Добродушная улыбочка не говорила ни о чем. Что он мог предложить? Банальный шантаж? Хотя, похоже, не таким он был дураком. Но на всякий случай Сергей проверил лежащий в кармане парабеллум.
Наконец, старик начал речь:
- Я вижу, молодые паны пришли сюда с особой целью. И я готов вам помочь. Потому что, если вы просто придете в поселок, на вас сразу обратят внимание. Здесь почти не бывает чужаков. И здесь не любят чужаков. Вам станут задавать много вопросов. Я не спрашиваю, зачем вы сюда пришли и от кого. Я во все эти дела не лезу. Но помочь - могу. Если, конечно, договоримся…
Мирослав долго молчал, сосредоточенно глядя на деда, и наконец решился:
- Да, нам нужно попасть в поселок. И лучше бы так, чтобы нас при этом никто не видел.
Старый пан изобразил задумчивость, хотя было очевидно, что ответ у него уже имеется.
Сделав вид, что на него нашло озарение, старик воскликнул:
- Так ведь я вот уже три дня обещал пану коменданту отвезти воз сена! Почему бы молодым панам не укрыться внутри? Я заведу подводу в тупичок - там стоит брошенное здание почты. В нем вы можете отсидеться до темноты. А там уж не мое дело.