Книга перемен - Андрей Цаплиенко 14 стр.


* * *

Когда разведчик вернулся в укрытие после переговоров с атаманом Зотовым, он понял, что Дебальцево украинцам не удержать. Он вспомнил мертвого Сергея, чья смерть никого не спасла и врага не остановила, и попробовал со стороны посмотреть на живых товарищей. Отстраненным взглядом досужего наблюдателя. Иваныч, занявший позицию со снайперской винтовкой возле окна, ждал команды. Он не выпускал казаков – или кем там они были на самом деле? – из поля зрения, внимательно следя за ними сквозь оптический прицел. Джексон лежал на крыше с биноклем, считая артиллерийские разрывы и хладнокровно докладывая о возможных координатах вражеских батарей. Сен-Жермен вымерял на карте координаты и сбрасывал их в штаб.

Толя связался с командиром группы артразведки.

– Ко мне только что приходили русские с казаками. Казаки, правда, тоже русские, – сообщил Толя начальнику. Тот, помолчав с минуту, переспросил:

– Зачем приходили?

– Забрать своих "двухсотых". Они у нас перед наблюдательным пунктом лежали. Семь тел. Ближайшее на дистанции сто пятьдесят метров.

Радиостанция зашипела помехами. Оба – и Толя, и его командир – знали, что сейчас их слушают чужие.

– Скажи, а что ты думаешь по ситуации? – услышал Толя голос командира.

Адамовский давно разучился впадать в истерику и при этом приобрел умение реально оценивать обстановку. Очень важное свойство на войне.

– По ситуации. Между мной и Новогригорьевкой вклинивается батальонно-тактическая группа россиян. В подвале депо диверсионно-разведывательная группа. Они там уже несколько дней. Закрепились, короче говоря. Со стороны центра города по мне бьют минометы. Похоже, "Васильки". А "Грады", ты знаешь, уже давно сюда насыпают.

Радиостанция опять замолчала. Толин командир думал. Но не очень долго.

– Слушай сюда. Главное – качество работы. Принимай решение самостоятельно. Качество. Ты понял?

Толя вздохнул.

– Плюс, – произнес он, подтверждая, что понял.

Они знали, что их радиостанции на прослушке. И, кроме того, Россия подогнала под украинские позиции очень мощное оборудование радиоэлектронной борьбы. Противник мог сутками напролет слушать всю телефонную связь украинских солдат и офицеров в Дебальцево. Тем более это касалось ключевых наблюдательных пунктов, на одном из которых Толя оказался за старшего. И вот разведчики разработали систему кодовых словечек. Направление, время, названия используемой на поле боя техники – все имело свой шифр. В их лексиконе невинное слово "качество" обозначало "отступление". Причем не просто, а со сворачиванием всех позиций.

Отступать Анатолию не хотелось. Здесь, на окраине Дебальцево, он провел несколько месяцев. Наблюдательный пункт стал его домом. Среди местных у разведчика были друзья. А один из его людей собирался взять в жены симпатичную молодую женщину, которая жила в пяти минутах ходьбы от позиции. И когда короткая прогулка на свежем воздухе превратилась в опасный квест с риском попасть под обстрел, солдат вывез свою невесту из города.

Город спешно покидали те, кому было невмоготу прятаться в подвалах под обстрелами артиллерии. Странным образом были устроены люди в городе. У многих на стороне боевиков, называвших себя то ополченцами, то казаками, то вооруженными силами ДНР или ЛНР, были близкие родственники. Их, людей, пытавшихся успеть на социальный лифт внезапно открывшихся возможностей, здесь считали своими. И то, что в них стреляют "свои", воспринималось абсолютно нормально.

– Вы бы ушли отсюда, – говорили они украинским военным, – и наши перестали бы по нам стрелять.

Звучало абсолютно безумно. "Свои", то есть ополченцы, несли сюда смерть. Но их ждали, как принято говорить, с хлебом-солью. Город жил благодаря украинским военным. Но их мечтали прогнать. Город, как самоубийца, подсознательно стремился к смерти. Коллективное безумие было неизлечимо.

Толя был и свой, и чужой одновременно. Он не хотел участвовать в массовом помешательстве. Просто не мог. Восемь поколений его предков, поливавших тяжелыми каплями селянского пота эти степи, не давали ни права, ни возможности сойти с ума вместе с миллионами людей. Его корни были здесь. Они держали дерево его жизни. Иногда он задумывался, сомневаясь в собственной правоте. Но всякие сомнения исчезли, когда однажды он наблюдал за эвакуацией беженцев из Дебальцево. От центральной площади, возле казенного серого здания городской управы.

В город зашли два конвоя автобусов. Один с украинской стороны, под охраной военных. Другой, из подконтрольного боевикам Донецка, прибыл в сопровождении новеньких машин с надписями "Полиция ДНР". Дюжина огромных автобусов шла разноцветной колонной и останавливалась возле развалин, чтобы журналисты, пристроившиеся к веренице, могли сделать живописные кадры. Ведь это так наглядно иллюстрирует избавление от страданий. Эти ДНРовские машины все же разрешили запустить в Дебальцево. Для Толи факт присутствия боевиков во время спасения людей стал еще одним признаком грядущего отступления из города.

Но тут обнаружилась интересная закономерность. Из семисот человек, пожелавших покинуть Дебальцево, лишь полсотни согласились ехать на территорию, подконтрольную боевикам, и "полицейским" из дюжины автобусов не удалось наполнить даже один. А остальные несколько сотен людей вместе со своими нехитрыми пожитками набились в скромные потертые "коробки", направляющиеся вглубь украинской территории. Беженцы, сделавшие свой выбор в пользу материковой Украины, могли ненавидеть ее, наверняка у них были родственники, которые стреляли в украинских солдат. Но, занимая места в украинских автобусах, они делали выбор в пользу стабильности и мира. Свой личный выбор. И Толя Адамовский это понял на свой лад. Как хороший знак.

Как только две колонны разошлись в разные стороны, с новой силой начались обстрелы. Противник методично окружал позиции украинцев в Дебальцево. Да и как могло быть иначе, если в городе и на окраинах оставалось не больше трех тысяч военных, на которых надвигалась пятнадцатитысячная армада, оснащенная новеньким российским вооружением?

Чеченцы, осетины, буряты. Кого только не было в рядах армии ополченцев. С криками "Аллах акбар" сторонники "русского мира" взяли штурмом отделение милиции. Несколько часов спустя боевики сумели захватить железнодорожный вокзал. Город переставал быть украинским по частям, как разум пораженного страшной болезнью человека терял контроль над остальными органами. Вот ноги отказываются ходить. Вот перестают шевелиться пальцы на руках, а потом повисают беспомощными плетьми руки. Но голова оставалась светлой до конца. "Качество". Это слово было как приказ. Мы должны уйти.

На крыше Джексон, наблюдая за разрывами, не выпускал телефона из рук. Он звонил друзьям, рассказывая о том, что видит вокруг. Толя разрешал ему звонки, понимая, что это, возможно, способ не сойти с ума. Нестабильная телефонная связь была единственной ниточкой, связывающей окруженных людей со спокойным внешним миром.

– Что ты видишь, Джексон? – спрашивал наблюдателя друг в телефонной трубке.

– Я вижу, как попали в соседний дом. Вот еще одно попадание. Ты помнишь, ты был у нас осенью? Рядом пятиэтажка. Так вот, в нее попали.

– До вас не долетело, друже? – спрашивал голос из спокойного мира.

– Нет, пока все в порядке, – смеясь, ответил Джексон, но тут в воздухе послышался резкий свист. Так обычно на парадах свистят ракетницы фейерверка, выпущенные в небо, чтобы распуститься в нем огненными цветами. Свист был предвестником "Града", и у Джексона оставалось всего лишь несколько секунд, чтобы найти укрытие. Он вскрикнул и выронил телефон, откатываясь в сторону вентиляционной трубы. Над трубой был козырек. Ненадежная, но единственно возможная защита. Телефон остался на просмоленной поверхности крыши.

– Джексон! Джексон! Отвечай! – кричала телефонная трубка.

Джексон лежал под козырьком, слушая, как падают кассеты. Громкие звуки разрывов приближались все ближе, одна из кассет разорвалась прямо возле здания, обсыпав Джексона бетонной крошкой и штукатуркой.

– Ох, елки-палки! – воскликнул наблюдатель, все еще слушая воздух. Он сообразил, что залп закончился и больше ничего в сторону наблюдательного пункта не прилетит в ближайшие несколько минут. Тогда Джексон нашел трубку, безумно вопившую голосом далекого товарища.

– Друже, не хвилюйся, – спокойно произнес Джексон.

– Как же мне не волноваться! – сказала телефонная трубка. – Я слышал твой крик, а дальше лишь грохот разрывов. Это по вам так валили?

– Так, по нам, – как можно спокойнее подтвердил Джексон. – Але, знаєш, друже, що довше ми тут сидимо, то більше я розумію, що ми стаємо абсолютно безпорадними. Ми даємо координати ворожих позицій, а наша артилерія мовчить. Цьому нема пояснення. Наразі, в мене.

Объяснение было у Толи. Он знал, что большая часть украинской техники вышла из строя. Стволы, давно выработав свой ресурс, не менялись. Артсистемы отказывали после нескольких выстрелов. А вражеская армада работала смертельной каруселью. Одни системы, отстреляв боекомплект, возвращались в тыл, другие становились на их позиции.

Надо было уходить. Когда Джексон, поговорив с товарищем, вернулся с крыши, Толя решил его не менять. "Уходим", – скомандовал он своим людям. Они не долго думая принялись собираться в путь. Всего несколько километров до безопасной зоны, но их еще нужно было суметь пройти.

– Что берем, Толя? – спросил командира Иваныч.

Толя подумал и сказал:

– По паре банок консервов. Литр воды. И чтобы у каждого была аптечка. Бинокли. Радиостанции. Самое главное. Боекомплект, как можно больше. И вот что, Женя, – сказал Толя Джексону, назвав его не по позывному, а по имени. – Ты пленного отпусти.

– Як відпустити? – удивился Джексон. – Він же про нас все розкаже.

– Не успеет. Нам он уже не нужен. Меняться они не будут, им не до этого. Им надо нас отсюда убрать как можно быстрее, это и так понятно.

– Ні, командире, я його не відпущу просто так. Нехай сидить у каморці, поки його свої не звільнять.

Толя не раздумывая согласился.

– А що робити з "Фаготом"? – подал голос Джексон.

– Подорвать, – пожал Толя плечами, как будто это было нечто само собой разумеющееся.

Через три минуты на крыше раздался негромкий взрыв. А еще через три бойцы грузились в пробитый осколками микроавтобус без стекол, единственный транспорт, который можно было завести.

Разведчики двигались по окраине Дебальцево в расчете пробиться к "Поляне", условленному месту сбора, где формировались колонны разных подразделений, пытающихся пробиться из кольца. Они проезжали мимо поворота на Новогригорьевку, когда Иваныч увидел людей с оружием.

– Движение! Справа! – крикнул он, и Толя схватился за бинокль.

На рукавах "зеленых человечков" он рассмотрел белые ленты. Чужие.

– Это сепары! – крикнул он. – Дави на газ, – скомандовал Толя водителю, но это было лишнее. Боец за рулем выжимал из "коробки" все возможное и невозможное. Остальные разведчики прикладами превращали остатки пробитых стекол в хрустящую крошку. Они спешили, пока их не обнаружили. Но их обнаружили.

Толя услышал шум двигателя. За ними на всех парах мчался бэтээр с людьми на грязной броне. "Зеленые человечки" орали на незнакомом языке и стреляли во все стороны.

– Это чечены, кадыровцы! – воскликнул Толя. – Будут с нами бодаться до последнего, ребята.

По жестяным бортам автобуса ударили пули, прошивая их с легкостью дырокола, пробивающего стопку канцелярской бумаги.

– Не будут, – спокойно ответил Иваныч, вскидывая свою СВД. Он нажал курок. Видно было, что выстрел оказался точным. Пуля вошла в резину колеса. Но погоня не прекратилась. Колес у бэтээра было восемь. Минус одно не составляло большой проблемы. И тогда Джексон вскинул трубу "мухи", которую взял с собой. Граната, выпущенная из трубы, с шипением полетела в сторону преследователей. Толя услышал хлопок и взрыв. Выстрел пришелся как раз по тому колесу, в которое попал Иваныч, но граната смогла остановить бронетранспортер. Несколько "зеленых человечков" со страшными криками слетели на землю с брони. Что с ними происходило дальше, Толя не стал выяснять. На это просто не было времени. Главное для него – надо успеть к месту сбора.

И он успел. Но то, что он увидел, его, повидавшего многое на этой войне, шокировало. Лагерь горнопехотной бригады на местном жаргоне называли "Поляной". Он был полностью разбит. То тут, то там, возле блиндажей, лежали тела погибших, и солдаты, пытавшиеся сбиться в колонны, часто спотыкались о неподвижных товарищей.

– Живые! – раздавались крики. – Артдивизион, кто есть живой! Выдвигаемся!

Толе вдруг стало не по себе. Не от страха за собственную жизнь, а от мысли, что и он мог бы лежать на холодной промерзшей земле, мешая другим бежать от артобстрелов.

Земля грохотала, рассыпаясь мерзлыми комьями, когда ее грязно-белую кожу вскрывали воронки новых взрывов. Из-под бревенчатого потолка блиндажа, прорезанного очередным вражеским снарядом, доносились крики раненых. Они молили о спасении, но многие не успевали дождаться помощи. И живым нужно было думать о живых.

– Семь "коробок" пойдет по расписанию! – сказала радиостанция интонацией командира бригады.

По расписанию. Значит, около восьми вечера, через полтора часа после того, как окончательно стемнеет и появится шанс уйти, пробиться к своим. В это время колонны машин можно будет засечь только с помощью тепловизора.

– Пусть мои "филины" тоже уходят, – услышал Адамовский скрипучий голос своего вышестоящего офицера.

Речь шла об артиллерийских наблюдателях.

– Плюс, – выдохнул комбриг.

Артиллерия противника валила по "Поляне" изо всех калибров. Толя и его товарищи лишь успевали нырять в блиндаж, который, к счастью, оставался целым. Время перетекало очень медленно, как замерзшая водка из бутылки в стакан.

– Все, ребята, пойдем! – скомандовал Толя, когда колонна была готова к выходу. Пять "Уралов", БМП и бронетранспортер, выключив фары, готовились вывозить в темноту и неизвестность груз человеческих жизней, которые так не хотели стать скупой статистикой потерь войны за независимость. Первыми погрузили раненых. Одни стонали, другие посмеивались и балагурили, стараясь хотя бы показной бравадой поддержать товарищей. Третьи хмуро молчали.

– Командиры! Немедленно разведите своих людей по "коробкам", – кричал незнакомый майор.

– Что делать с "двухсотыми", товарищ майор? – тихо спросил его молодой паренек с перевязанной рукой.

– Не знаю. Задай себе этот вопрос, – нервно произнес офицер. Ни паренек, ни другие солдаты этого вопроса больше не задавали. Ни себе, ни другим.

Толя подошел к майору и настойчиво спросил:

– Ты, майор, знаешь, как пойдут машины?

– Конечно, – ответил тот. – Через Лозовое.

– Я не про это, – поморщился Толя. – С этим мне все ясно. Я про то, кто пойдет первым, а кто будет замыкать конвой.

Послышался свист. Толя вместе с майором нырнули под грузовик. Разрывы мин слышны были совсем рядом. Толе показалось, что осколки рассыпались по правому борту грузовика. Но стонов он не услышал. Значит, все невредимы.

– Командуй, – сказал он майору, чувствуя на щеке тяжелое дыхание испуганного человека. – Надо ехать. Как стоим, так и надо ехать. Быстрее.

Колонна двинулась вперед. Толе казалось, что машины мчатся с предельной скоростью. Зимний степной ветер обжигал холодом его лицо. Его машина ехала наобум. Впереди рвал воздух двигатель бронетранспортера и еще одного грузовика. Где-то рядом рычал мотор боевой машины пехоты. Водители давили на педаль так уверенно, словно у каждого был тепловизор или в крайнем случае прибор ночного видения. Но это была лишь иллюзия уверенности. Просто каждый, кто пытался вырваться из котла, хотел одного. Выжить и дотянуть до своих.

Ночь была звездной и прозрачной. Это хорошо: путь можно было рассмотреть и при выключенных фарах. Но плохо было то, что цепь уходящих машин видел противник. Звезды горели стабильно и равнодушно. Но вот справа замерцали прерывистым огнем точки. Свет дошел до бойцов раньше, чем звук работающих пулеметов. Но быстрее звука до передовых машин колонны долетели пули. Они глухо вошли в деревянные борта, и вместе с острыми ударами Толя услышал крики раненых.

– Всем занять места! – попытался он изо всех сил перекричать вопли в кузове. – Всем огонь! Прикрывайте "трехсотых"!

– Огонь! – услышал Толя вдалеке голос незнакомого майора, с которым прятался от обстрела под грузовиком.

Уходящая колонна зло и неистово огрызалась. Водители, оглушенные адреналином, ехали вперед. Движимые интуицией, страхом или азартом, они выжимали все, что возможно было выжать из моторов, колес и мостов. И вдруг противник перестал стрелять. Это было подозрительно, но солдаты подумали, что они отбили атаку сепаратистов. Или, возможно, русских "регуляров". Ночь светила спокойными огнями звезд. Но недолго. Впереди раздался мощнейший взрыв. От вспышки Толя ослеп на мгновение и тут же пришел в себя. В воздухе запахло разлитым дизелем. Грузовик с ранеными со всей силой врезался в препятствие, и те, кто еще был цел и невредим, спрыгнули с его бортов. Они кинулись врассыпную. В ночь. В поле. Но из темной жестокой глубины до разведчика донеслись глухие, не слишком мощные разрывы, смешавшиеся с болезненными криками и стонами. "Не разбегаться, не бежать, там растяжки!" – завопил Толя, но его никто не слушал и не слышал.

По ним не стреляли. Значит, это просто минное поле, предположил Адамовский. Сепаратисты рассматривали вариант возможного ухода армии именно по этой дороге, но людей, чтобы перекрыть ее, у боевиков просто не хватало. А пулеметная точка, от которой отбилась колонна, стояла невдалеке на всякий случай.

Толя подошел к разорванной броне бронетранспортера и заглянул внутрь. Искореженная сталь, растерзанная человеческая плоть, и никакой, даже слабой, просьбы о помощи.

– Есть кто живой? – осторожно крикнул Толя. От острых, как нож, краев разорванной стали пахло сельской бойней. Противотанковая мина смяла бронелист, словно фольгу от шоколада. Внутренности бронетранспортера молчали.

– Офицеры! – снова крикнул разведчик. – Есть в живых офицеры?!

Незнакомый майор молчал. Не хотелось думать, что офицер испугался. "Контужен", – решил про себя Толя.

– Джексон, ко мне! – скомандовал разведчик.

Ночь ответила знакомым голосом:

– Я здесь, командир!

– Что у тебя?

– Много "трехсотых". И Сен-Жермена зацепило.

Они вдвоем обследовали товарища. Он сидел возле грузовика и еле дышал.

– Как ты? – спросил Толя.

– Нормально, – ответил Сен-Жермен. – Только бок сильно болит. И вдыхать тяжеловато.

Все было ясно и без медиков. Три сломанных ребра. Одно из них пробило легкое. Пневмоторакс, самый легкий из всех возможных вариантов. Который, впрочем, без быстрого медицинского вмешательства мог оказаться самым тяжелым.

– Сейчас мы тебя отправим, дружище Граф!

Бойцы собрали раненых и подтянули их к уцелевшим машинам.

– Что нам делать, дядя Толя? – спросил Адамовского парень с завязанной рукой.

Вариантов оставалось не так много. И Толя постарался их быстро озвучить.

Назад Дальше