- Вы ничего не слышали о моих? - спросил Гаврош.
- С Горчином мы вместе были под Нова-Варошем. Он оказался великолепным пулеметчиком, второго такого я еще не встречал...
В эту минуту на пролегавшей ниже по склону холма тропе появилась колонна партизан. Их было человек сто. Они шли пошатываясь, с трудом переставляя ноги. Что-то вдруг заставило Гавроша на полуслове прервать разговор с учителем и сделать несколько шагов навстречу колонне. Какая-то неведомая сила, словно магнит, притягивала его к ней. Он шел все быстрее и увереннее, напряженно всматриваясь в усталые лица партизан.
Шиля, обиженный тем, что Гаврош, не сказав ни слова, оставил его одного, пошел следом за ним.
- Что с ним? - удивленно спросил учитель.
- Видно, заметил кого-то, кто для него поважнее нас, - не оборачиваясь, бросил Шиля.
- Вот такие все мои ученики... Даже не простился...
- Может быть, вы были слишком строгим учителем, товарищ командир? - улыбнувшись, спросил один из сопровождавших его партизан.
Гаврош подошел к колонне почти вплотную и остановился.
- Хайка! - вдруг восторженно крикнул он.
Красивая черноглазая девушка, невысокая, полная, но стройная, с коротко стриженными волосами, веселым румяным лицом и с родинкой на левой щеке, отделилась от колонны и бросилась к нему. Она была в длинной темной куртке, сшитой из одеяла, и в сапогах, побелевших от постоянного хождения по снегу и воде.
- Гаврош, родной! - воскликнула она и обняла его.
У подошедшего Шили посветлело лицо. В этот миг ему показалось, что он никогда не видел такой красивой, да что там красивой - просто необыкновенной девушки. У нее были светлые, несколько удлиненные глаза, чуть хрипловатый голос, что имело какую-то свою, особую прелесть... Шиля был счастлив, что оказался свидетелем их встречи. Он очень хорошо знал, как сильно тосковал Гаврош по Хайке, как упорно искал любимую.
- Хайка, дорогая! - снова воскликнул Гаврош.
- Какое счастье, что ты жив! - Хайка повернулась к колонне и радостно крикнула: - Вот он, мой Гаврош!
Гаврош, вскинув вверх сжатый кулак, проговорил:
- Смерть фашизму, товарищи!
- Свобода народу! - ответили из колонны.
Гаврош заметил стоявшего рядом Шилю и, схватив его за руку, подтащил к Хайке.
- Это мой лучший друг в бригаде! - сказал он.
- Меня зовут Шиля. Гаврош мне много о вас рассказывал...
А она все смотрела на своего Гавроша и, казалось, трепетала от счастья. В ее глазах читалась гордость - ведь она тоже была партизанкой, как и он.
- Как живешь, Гаврош?
- Да ничего... Все время пытался что-нибудь узнать о тебе, и только недавно мне сообщили, что тебе удалось выбраться из Земуна.
Они отошли в сторону.
Хайка никак не могла прийти в себя, ей не верилось, что они снова вместе. Она молча смотрела на Гавроша, боясь расплакаться на глазах у всех. А ему она еще никогда не казалась такой красивой и такой родной, как сейчас.
- А ведь эта девушка тоже была моей ученицей, - словно про себя сказал учитель и зашагал дальше по тропе.
За ним двинулись сопровождавшие его партизаны. Одного из них звали Нусрет Калянац или Нино; это о нем докладывал Ганс Гельм на совещании в отеле "Авала".
Вечером Рита встретилась с Хайкой и после короткого разговора согласилась принять ее в свою роту.
Гаврош и Шиля вместе с Хайкой вернулись в роту. Проходя мимо здания штаба, Гаврош заметил во дворе заместителя командира роты Вою Васича, который о чем-то разговаривал с помощником комиссара батальона. Воя был бледен и, видимо, чем-то очень взволнован. Гавроша это удивило. Он вошел во двор, поздоровался с обоими за руку и спросил, что случилось. Помощник комиссара батальона, невысокий худощавый человек, с обвисшими усами и необыкновенно подвижными маленькими глазками, ничего не ответив, отвернулся.
- Ну говори, говори! - произнес Воя. - Рота должна узнать об этом.
- Что ж, повторю: согласно решению батальонного бюро ты, Воя, освобожден от должности заместителя командира роты.
- Но почему, черт возьми?! - воскликнул Воя.
Пораженный, Гаврош, широко раскрыв глаза, смотрел на помощника комиссара батальона.
Воя опустил голову. С потухшим взглядом, сгорбившись, он зашагал прочь. Пройдя несколько шагов, он вдруг резко обернулся и бросил:
- Партия этого не допустит!
Помощник комиссара только пожал плечами.
10
В отеле "Авала"
Договоренность была достигнута, план операции против партизанской бригады разработан... Казалось, оставался только вопрос времени, когда немецкая военная машина будет пущена в ход и уничтожит непокорных... Однако немцам и не снилось, что эта тщательно разработанная операция против Первой пролетарской бригады, как и все последующие, потерпит самый позорный провал...
Несмотря на непрекращавшиеся взаимные обвинения и стремление каждого участника совещания на горе Авала подставить другому ножку, генерал Бадер решил все же довести дело до конца и вынести общее заключение.
В отеле было сыро и душно, а за окном все валил снег и дул сильный ветер.
Генерал Бадер уточнял последние детали второй операции против партизан. От усталости или от того, что много выпил за ужином, он говорил с трудом и несколько раз заметил, как Глейз фон Хорстенау усмехнулся, слыша некоторые его формулировки.
- Конечно, все мы уже устали, - сказал Бадер, поглядывая на генерала Хорстенау, - но я бы все же хотел в заключение еще заметить, что бригада была сформирована в "Независимом государстве Хорватия"...
В зале установилась тишина.
Генерал Хорстенау был застигнут врасплох неожиданным выпадом Бадера, однако постарался парировать удар.
- Это немудрено, - ответил он. - Вы начали крупномасштабные операции в Сербии, после чего главная часть партизанских сил перешла в Санджак, а потом в Восточную Боснию, то есть на территорию "Независимого государства Хорватия". Так что ядро бригады составляют партизанские отряды из Сербии и отчасти из Черногории. Потому-то, господин генерал, - продолжал Хорстенау, - мы и планируем сейчас вторую операцию. Надо полагать, что партизанская бригада уже выдохлась и это наше второе решающее наступление не встретит серьезного сопротивления. Пресловутая бригада сейчас похожа на побитую собаку, которая еще лает, но уже не кусается.
Генерал Бадер решил не ввязываться в очередной раз в препирательства с Хорстенау и устало проговорил, что, возможно, следовало бы доложить о намеченных мерах фельдмаршалу Кейтелю или даже лично фюреру, на что генерал Литерс резко возразил:
- Ни в коем случае! Фюрер разрабатывает генеральную стратегию и занимается лишь крупнейшими военно-политическими вопросами. Что же касается фельдмаршала Кейтеля, то он по горло завален работой, связанной с Восточным фронтом.
- Может быть, все-таки стоило послать им план операции? - вмешался Турнер.
- Господа, - сказал Бензлер, - уверяю вас, что мое министерство рассмотрит сложившееся в Югославии положение на самом высоком уровне. Что касается меня, то я считаю, что народы эти следует склонить на нашу сторону в политическом смысле. Тогда как силой...
- Вы не знаете балканцев, господин Бензлер! Они никогда не смирятся с оккупацией, - возразил подполковник Майер.
- Ведь нас здесь поддерживает лишь незначительная часть буржуазии, - добавил Турнер.
- В любом случае, - заметил Бадер, - надо исходить из той реальной опасности, которую представляет формирование коммунистической бригады. В дальнейшем наверняка будут созданы и другие такие же бригады.
- Вот именно. Потому-то и необходимо заставить их признать, что хозяева здесь мы! - бросил Гельм.
- Покорить сербов будет нелегко, - возразил Отто Майер. - Крутые меры принудят их лишь на время притихнуть, затаиться. Надо сказать, что мы часто ошибались в оценках этой нации. Нам всегда было выгоднее оставаться с ними в хороших отношениях, - сделал он неожиданный вывод.
- Господа! - поднялся генерал Литерс. - Фюрер приказал нам держать юго-восточную территорию под постоянным контролем. Для этого приходится брать заложников, проводить акции возмездия - арестовывать, расстреливать, вешать. Конечно, сразу установить порядок трудно и противника недооценивать нельзя. В результате подобной недооценки мы будем бессмысленно терять сотни наших солдат. Кроме того, надо наконец покончить с тем, что наши генералы и старшие офицеры еще очень часто командуют войсками из кабинетов...
- Безусловно! - подхватил Бадер. - Командиры должны непосредственно командовать вверенными им частями и подразделениями.
Последнее относилось прежде всего к Глейзу фон Хорстенау, который с момента прибытия в Югославию безвылазно сидел в своем роскошном кабинете в Загребе.
В это время в зал вошел заместитель начальника белградского гестапо. Он передал генералу Бадеру радиограмму из Сараева и листовку - одну из тех, что расклеили ночью по городу белградские подпольщики.
Радиограмма гласила:
"Вчера от нашего агента Нино прибыл связной. Официальное название созданного в Рудо формирования - "Первая пролетарская народно-освободительная ударная бригада". Она насчитывает свыше тысячи двухсот бойцов разных национальностей. Бригадой руководит Верховный штаб, возглавляемый Тито. Комиссар бригады - коммунист Филип Кляич (Фича), бывший рабочий-обувщик. Командир - Коча Попович, публицист, участник гражданской войны в Испании, получивший образование во Франции. Командир 1-го батальона - Перо Черкович, бывший капитан югославской армии. Комиссар - Йова Капичич, бывший студент. Сейчас бригада направляется в сторону Рогатицы. Боевой дух и дисциплина в бригаде на высоком уровне..."
Прочитав радиограмму, Бадер передал ее генералу Литерсу, а потом подозвал Майера, чтобы тот перевел ему содержание листовки.
Майер начал переводить:
- "Развитие событий выявило всю гнилость и слабость оккупационного режима и его квислинговских пособников перед силой народа, который решительно и успешно ведет борьбу на всей территории оккупированной Югославии..."
- Скоты! - процедил сквозь зубы Бадер.
Майер спокойно положил листовку на стол.
Полчаса спустя в отеле "Авала" из всех участников совещания остался лишь один генерал фон Кайзерберг, обиженный тем, что Литерс, уходя, не захотел подать ему руку...
11
И взгляд порою говорит о многом...
Вражеские самолеты кружили над позициями партизан, проводили разведку, сбрасывали свой смертоносный груз...
Сохраняя боевую готовность, бригада продвигалась в направлении Фочи. Перед Верховным штабом стояла задача умелым маневром избежать столкновения с превосходящими силами противника и возможного окружения. Поскольку бригада шла по сильнопересеченной местности и связь батальонов между собой и со штабом бригады была значительно затруднена, командирам батальонов нередко приходилось проявлять большую находчивость, чтобы провести своих бойцов по территории, занятой врагом, с минимальными потерями.
Батальон Гавроша шел берегом реки, слабо поблескивавшей в свете луны. Недалеко от Гавроша шагал комиссар бригады Фича. До Гавроша донеслись его слова:
- Наше временное отступление из Сербии нельзя считать поражением. Мы будем наносить удары по врагу там, где он их меньше всего ожидает. И бригада должна быть готова к выполнению любого задания даже в самых отдаленных районах нашей страны.
Гаврош окликнул Риту, которая шла рядом с колонной вместе с командиром батальона, и спросил:
- Куда мы сейчас направляемся?
- А сам-то ты как думаешь? - внимательно взглянув на него, спросил командир, услышавший вопрос Гавроша.
- Не знаю, потому и спрашиваю.
- Ну что ж, могу тебе сказать: мы идем в Сербию...
- В какую Сербию, когда мы все углубляемся на территорию Боснии? - удивился Шиля.
- В Сербию, товарищ, в Сербию, только кружным путем, - пояснил командир и быстро зашагал вдоль колонны.
- Тише едешь - дальше будешь! - усмехнулся Лека.
Глубокой ночью, когда луна стала опускаться к горизонту, далеко впереди Гаврош увидел контуры Игмана. Он услышал, как кто-то из идущих сказал, что эта угрюмая неприступная гора будет, вероятно, самым серьезным препятствием для Первой пролетарской бригады на марше, который начался в Рудо.
Когда рассвело, к колонне батальона Гавроша подошли трое парней в солдатских шинелях, опанках и штанах из домотканого сукна. Гаврошу было достаточно одного взгляда, чтобы понять, в чем дело.
- Что, с нами хотите, ребята? - спросил он.
- Да вас и так, наверное, много, - смутившись, сказал один из парней, шея которого была обмотана старым платком.
- А разве вы мусульман принимаете? - спросил другой.
- Мы всех принимаем... Для нас национальность или вероисповедание роли не играет. Главное, чтобы люди разделяли наши убеждения и хотели бороться за свободу, - сказал Лека.
- Ну что ж, тогда мы догоним вас, - решил тот, что был с платком на шее.
- А что мешает вам сейчас присоединиться к нам? - спросил Гаврош.
- Не можем же мы вот так - с пустыми руками! - сказал самый младший.
Гаврош бросил на них одобрительный взгляд, потом значительно проговорил:
- Вообще-то молодежь должна добиваться права вступить в наши ряды. Наша бригада - будущее Югославии, и за это будущее отвечаем мы все!
- Верно, Гаврош! Бригада наша особая... - улыбнувшись, подхватил Лека.
Комиссар Рита слушала этот разговор, сдержанно посмеиваясь. Таких просьб о вступлении в Первую пролетарскую бригаду было немало, но в основном в ее ряды вступали те, с кем хорошо поработали местные комитеты Союза коммунистической молодежи Югославии или организации КПЮ. Дело осложнялось тем, что, когда Первая пролетарская бригада пришла в Восточную Боснию, там действовали многочисленные эмиссары Дражи Михайловича и Милана Недича, которые на все лады расхваливали своих главарей и призывали местное население вступить под их знамена, одновременно запугивая людей тем, что, если они откажутся сделать это, немцы, когда нагрянут сюда, учинят расправу над теми, чьи родственники ушли в партизаны.
Об этом и доложил Верховному главнокомандующему в специальном донесении Бранко Спасич, посланный Светозаром Вукмановичем в Восточную Боснию в целях разведки.
- Многие колеблющиеся поддались этой пропаганде четников, - докладывал Спасич.
- Общую оценку давать пока еще рано, - перебил его Тито. - Меня интересуют конкретные события.
- Нами приняты меры, чтобы нейтрализовать эту пропаганду и воспрепятствовать ослаблению партизанских сил, - сказал Спасич.
- И каковы результаты?
- Кое-чего мы уже добились, но четники действуют все активнее, и опасность сохраняется. Нам удалось схватить нескольких агентов Недича...
- И много их здесь, этих "агитаторов"? - спросил Тито.
- Довольно много, и при этом они ловко маскируются: ходят по деревням под видом торговцев, старьевщиков или беженцев.
Тито внимательно выслушал сообщение Бранко Спасича, задал ему несколько вопросов и в заключение сказал:
- Итак, наша бригада как раз вовремя вступает на территорию Восточной Боснии. Сейчас нужно как можно быстрее обезвредить этих агентов и "агитаторов". Необходимо разъяснять народу цели нашей борьбы, надо, чтобы люди знали правду о Первой пролетарской...
Батальоны между тем продвигались все дальше вперед. Каждую минуту можно было ждать встречи с противником, нередко приходилось прямо с ходу разворачиваться и вступать в бой. Большую помощь бригаде оказывали местные партизанские отряды. Труднее приходилось партизанам как раз там, где таких отрядов не было, как это случилось в какой-то маленькой деревушке.
В этой деревушке, где насчитывалось всего десятка два ветхих, почерневших от времени домишек, было решено остановиться на ночлег. Взвод Леки, выделенный в охранение, расположился на невысоком холме за деревней, откуда хорошо просматривались окрестности. Партизаны устали и продрогли, а тут еще, как назло, подул холодный ветер и началась метель. Когда батальон разместился в домах, из штаба во взвод прибыл связной с приказом присоединиться к своей роте, оставив на холме двух наблюдателей. Лека назначил наблюдателями Гавроша и Шилю, приказал им оставаться на холме до наступления темноты. В этот момент к Леке подошла Хайка.
- Я бы хотела остаться с ними, можно? - попросила она.
- Ты возвратишься вместе со взводом, - ответил Лека.
- Мне казалось, что я имею право...
- Пойми... - уже мягче сказал Лека, - тебе лучше пойти с нами.
- Если бы я выбирала, где лучше, я бы вообще не стала вступать в отряд! - ответила она.
- Ты пойдешь со взводом! - решительно отрезал Лека.
Глаза девушки блеснули.
- Слушаюсь, товарищ командир взвода! - встала она по стойке "смирно".
Гаврош молчал, он не был согласен с Хайкой, и ему даже был неприятен этот разговор.
У Хайки на щеках блеснули слезы.
Когда взвод стал спускаться с холма, несколько снарядов разорвалось вдали...
Гаврош и Шиля укрылись от метели под старой раскидистой елью на вершине холма, откуда хорошо было вести наблюдение.
С наступлением ночи метель утихла, но мороз стал крепче. Гаврош и Шиля совсем окоченели. Чтобы не замерзнуть, они решили оставить свой наблюдательный пункт и спуститься в деревню.
- Мороз - аж зубы стучат! - бормотал по пути Шиля. - Сейчас бы поближе к огоньку да чего-нибудь пожевать, а то у меня уже живот подвело.
Они спустились с холма и вскоре наткнулись на бойцов своей роты. Партизаны, зябко кутаясь в шинели, сидели и лежали прямо на земле вокруг стога сена. Хайка объяснила Гаврошу, что хозяин единственного оставшегося незанятым дома отказался впустить их.
- Как так отказался?! Это мы сейчас выясним! - рассердился Гаврош и направился к дому.
- Лека, иди с Гаврошем, - приказала Рита.
- Можно, я тоже пойду с ними? - поднялась Хайка.
- Ну что ж, иди, - деланно равнодушным тоном сказала Рита.
Они поднялись на крыльцо.
- Хозяин! - крикнул Лека.
- Кто там? - услышали они мощный бас за дверью.
- Отвори, не бойся! - ответил Гаврош.
- Кто вы?
- Свои.
- Какие такие "свои"?.. Свои разные бывают!
- Открой - увидишь! - проговорила Хайка.
- Мы партизаны, открывайте!
- Не верю я вам!.. Тут уже шлялись какие-то, тоже говорили, что партизаны...
- Насильно ворваться к нему в дом мы не можем, даже если все окоченеем здесь на снегу, - твердо сказал Лека.
И тут дверь скрипнула и широко распахнулась...
После ужина Рита провела короткое собрание роты.
- Чем собрания проводить, лучше выспитесь хорошенько, - посоветовал хозяин, - ведь вы же целыми днями на ногах.
Когда все улеглись, Гаврош сел возле Леки и шепотом сказал:
- Я слышал, что Вою Васича освободили от должности заместителя командира роты. Что случилось?
Лека пожал плечами.
- Почему ты молчишь? - снова спросил его Гаврош.
- Ты слишком любопытен.
- Мне жаль его, вот я и хочу хотя бы узнать, что произошло, в чем он так провинился.
- Лучше не спрашивай...
- А все-таки?
Лека немного помолчал, а потом проговорил: