- Мне кажется, это каким-то образом связано с его биографией, с тем временем, когда он был студентом...
Гаврош махнул рукой:
- Каким-то образом! Я тоже хочу тебе кое-что сказать!
Лека приблизил к нему голову.
- Наш помощник комиссара батальона, по-моему, нехороший человек! - шепнул ему Гаврош.
Шиля расстилал на полу рядом с Гаврошем одеяло, тихонько ворча:
- Не понимаю, зачем надо было устраивать это собрание?.. Никак не хотят дать человеку отдохнуть. Зачем столько времени объяснять нам политическую ситуацию, когда и так все ясно? А ведь это можно сделать гораздо проще, чем Рита.
- Как же? - удивилась Хайка.
- А так, - продолжал Шиля. - Что такое политическая ситуация? Вот, например, если Верховный штаб на марше идет впереди бригады, значит, все в порядке, ситуация что надо, а если пропускает колонны вперед, значит, жди встречи с немцами или итальяшками, ну а уж если сам Тито командует батальонами, то дело ясное - бой будет жаркий! Вот, товарищ Хайка, самая правильная оценка ситуации!..
В тот вечер Гаврош долго не мог заснуть. Он думал о том, что ждет их впереди: глубокие снега, жестокие морозы, метели и снежные бури, которые, говорят, свирепствуют зимой на Игмане. А зима в этом году выдалась на редкость холодная и снежная, другой такой он не помнил.
Гаврош лежал и думал, как много изменилось с того времени, когда он встретил Хайку, а прошло всего ничего...
Он дремал возле старенькой печки-голландки, в которой потрескивали сухие еловые поленья. На его худом загорелом лице плясали отсветы яркого пламени. Вскоре он погрузился в глубокий сон. Ему снилось, что они с Хайкой идут, держась за руки, по просторным, залитым светом полям и лугам. Вдруг, оглянувшись, они видят, что их догоняет огромный эсэсовец с автоматом. И вот они уже что есть силы бегут по запутанному лабиринту улиц какого-то незнакомого города, а немец настигает их, они уже слышат его тяжелое дыхание. Оглянувшись, они видят его мутные бесцветные глаза под низко надвинутой каской. Хайка неожиданно резко останавливается и оборачивается к преследователю.
- Что тебе нужно от нас? - кричит она.
- Хочу убить твоего Гавроша!
- Ах ты сволочь фашистская!..
Вдруг черный эсэсовец исчезает, а вместо него перед Гаврошем и Хайкой возникает Рита.
- Гаврош, стань по стойке "смирно", когда разговариваешь со своим комиссаром роты! - говорит она.
Он щелкает каблуками и вытягивается, изумленно глядя на Риту.
- И ты, красавица!
Хайка растерянно смотрит то на Гавроша, то на Риту.
- Пора тебе образумиться, - продолжает Рита, обращаясь к Гаврошу.
- А в чем дело, товарищ комиссар?
- Эта девушка не для тебя! Она не революционерка. Смотри, как бы с тобой не случилось то же, что и с Воей... Судя по всему, помощник комиссара батальона узнал о каком-то его неприглядном поступке, совершенном еще в студенческие годы, и воспользовался этим предлогом, чтобы подчеркнуть лишний раз, что партия требует от своих членов кристальной моральной чистоты.
- Я тебя не понимаю, - качает головой Гаврош.
- Ты еще мальчишка, вот и не понимаешь... Но когда начнут копаться в твоей биографии, когда вытащат на свет то, что ты и сам давно забыл, тогда поймешь... И потому...
- Что - потому?
- И потому Хайка - не для тебя! - отвечает Рита. - Она тебя окрутила, и если ты вовремя не опомнишься, то вся жизнь у тебя пойдет наперекосяк. Она ведь тебя не любит...
- Ну это уж слишком! - кричит Хайка.
- Не шуми, красавица! Когда-нибудь, когда перестанут рваться бомбы, когда люди прекратят убивать друг друга и иностранцы будут приезжать к нам только в качестве туристов, ты тоже полюбишь, полюбишь так же сильно, как я люблю сейчас...
- Не слушай ее, Гаврош! - снова кричит Хайка.
- Да, да, ты ошибся в ней! Конечно, она смазлива и ластиться умеет, как кошка, но все это обман, ложь! В душе у нее пустота, пустота, пустота!..
У Гавроша голова идет кругом. Он хватает Хайку за руку а бросается бежать, не разбирая дороги, туда, где между черными громадами домов виднеется небо, усыпанное множеством звезд. А вслед ему несется: "Пустота, пустота, пустота!.." Мелькают дома, улицы, и вдруг все исчезает, проваливается в черную бездонную пропасть. И сам Гаврош с головокружительной скоростью падает в эту пропасть...
Хайка проснулась, поднялась и подошла к Гаврошу. Поправив на нем одеяло, присела возле него. "Отважный партизан Гавро Гаврич! - улыбнувшись, прошептала она и тихонько погладила его по волосам. - Мой любимый, единственный, самый лучший!" Его худое мальчишеское лицо, с незнакомыми суровыми складками возле уголков рта, освещенное неровным, дрожащим светом догорающих в печи поленьев, казалось ей в эту минуту необыкновенно красивым. Гаврош был именно таким, каким она в своих девичьих мечтах представляла себе будущего избранника. Еще там, на берегу Дуная, во время их первого свидания, в день, который казался ей теперь таким далеким, она почувствовала, что это он, тот единственный дорогой человек, которого она ждала...
Самые тяжелые дни наступили для, нее, когда Гаврош ушел в партизаны. Она никогда не забудет, как они прощались ночью. Долго-долго, обнявшись, стояли они на берегу Дуная, молча глядя друг на друга, и Хайка вдруг увидела на щеках Гавроша слезы. Она вернулась домой будто в полусне. Ей казалось, что черная ночь давит, душит ее. До самого утра она просидела без сна, думая о Гавроше, и именно тогда решила разыскать его, где бы он ни был, чтобы уже не разлучаться никогда.
Сейчас, глядя на него, она спрашивала себя, почему он в последнее время словно охладел к ней, почему он тогда не захотел, чтобы она осталась вместе с ним и Шилей на холме в охранении, почему он как-то по-особенному, не так, как с другими, разговаривает с Ритой и почему Рита тоже явно выделяет его из остальных бойцов роты, охотнее беседует с ним, чем с кем бы то ни было еще?..
Неожиданно Хайка почувствовала на себе чей-то взгляд. Оглянувшись, увидела, что Шиля, спавший на полу рядом с Гаврошем, проснулся и пристально смотрит на нее.
- Ты что на меня так уставился? - шепотом спросила она.
- Я уже несколько дней за тобой наблюдаю и думаю: до чего же красивая девушка досталась Гаврошу! - тоже шепотом ответил тот.
Она смущенно опустила глаза. Разбуженный их разговором, проснулся и Гаврош.
- Шиля, кончай трепаться! - бросил он и сказал, обращаясь к Хайке: - Ты бы легла, отдохнула немного, завтра ведь снова в путь.
Шиля поворочался и затих. Как-то само собой получилось, что он стал для Гавроша и Хайки своего рода опекуном и покровителем их любви, о которой в батальоне знали все и за которую многие их осуждали, считая, что война и любовь - вещи несовместимые.
Гаврош больше не мог заснуть. Он встал и подложил в печь дров. Когда огонь разгорелся, Гаврош подошел к спящей Хайке, поплотнее укрыл ее одеялом и сел рядом с ней точно так же, как она чуть раньше - около него. Он с нежностью смотрел на ее загорелое лицо, черные густые волосы, упавшие на чистый лоб. Эта девушка, которую он так любил, с удивительным мужеством переносила все трудности партизанской жизни, на которые обрекла себя во имя своей любви. Конечно, при этом большую роль играл и ее твердый характер, не позволявший ей ни при каких обстоятельствах выказывать слабость. Из-за ее характера у них с Гаврошем раньше нередко случались размолвки, никогда, впрочем, не длившиеся больше нескольких минут. И Хайка, и Гаврош знали, что не смогли бы прожить друг без друга и что любовь - великое счастье, которое нужно беречь. Давно известно, что любовь делает человека лучше, добрее, благороднее, и сейчас Гаврош спрашивал себя, не это ли чувство к Хайке руководило им, когда он в свое время отпустил двух пленных итальянцев, показавших ему фотографии детей. Присутствие девушки оказывало благотворное воздействие на Гавроша, но в то же время его снова стали одолевать новые, тревожные мысли. Вот и сейчас воспоминание о том бое вызвало в его памяти картину трагической гибели дяди Мичо и Драгослава Ратинацев, и Гаврошу пришло в голову, что то же самое может произойти с ним и его Хайкой.
Он снова подумал об отце. Утром, когда они с Шилей узнали, что Верховный главнокомандующий со штабом должен переправиться через реку Прачу, всего в нескольких километрах отсюда, и что вместе с ними пойдет белградский батальон, усиленный ужицкой ротой и прачанским отрядом, Гаврош вновь попросил Риту разрешить ему наведаться в белградский батальон, чтобы там хоть что-нибудь узнать о Горчине и отце. Ему неожиданно вспомнился Ритин взгляд - хмурый, исподлобья. Раньше она никогда так не смотрела на него.
- А что обо всем этом думает Хайка? - спросила тогда она.
- Не знаю.
- Тебе, видимо, хочется всю семью собрать в роте!
- Но ведь я могу никогда больше не увидеть их!
- В штабе батальона мне уже сделали замечание из-за тебя.
Гаврош изумленно поднял брови.
- Что, тебя это удивляет?
- Кажется, я не совершил ничего предосудительного...
- В штабе мне сказали, что я слишком снисходительна к тебе... что ты - "моя слабость".
- Мы с Хайкой относимся к тебе как к сестре... Что же касается нашей любви, то это дело только мое и Хайки! - резко ответил Гаврош.
После утреннего разговора с Ритой Гаврош пошел в белградский батальон. С ним отправился и Шиля. В батальоне Гаврош узнал, что Горчин находится на высоком холме за селом, где оборудован наблюдательный пункт; с той стороны ожидалась атака немецких лыжников.
Гаврош и Шиля долго, с трудом поднимались на холм по обледеневшей тропинке. Наблюдательный пункт оказался утоптанной в снегу площадкой, незаметной снизу из-за нагромождения больших валунов. Горчин лежал за одним из камней на подстилке из еловых веток, рядом стоял трофейный немецкий пулемет. Гаврош негромко окликнул брата. Они бросились друг другу в объятия.
- Откуда ты здесь взялся? - воскликнул Горчин.
- Я все время искал тебя и вот наконец нашел!
- А мне кто-то говорил, что тебя видели в Рудо, - сказал Горчин, радостно улыбаясь.
- Так ты что же - один тут решил с немцами воевать? - кивнув на пулемет, пошутил Гаврош.
- Мне приказано прикрыть батальон в случае неожиданного нападения немцев. Впрочем, я думаю, мы скоро двинемся дальше.
Они все еще стояли обнявшись. Гаврош рассказал брату о встрече с Хайкой и о том, что теперь они в одной роте. В эту минуту у подножия холма разорвались три снаряда, один из них попал в старую высокую ель, и она с треском рухнула, взметнув снежную пыль.
- Значит, вы с Хайкой здесь, - медленно произнес Горчин. - Теперь бы узнать что-нибудь об отце...
Гаврош печально покачал головой.
- Остается надеяться, - проговорил он, - что отец примкнул к космайскому отряду или к Испанцу - Лекичу, который со своей группой все никак не догонит бригаду... Хотя нет, вряд ли он у Лекича, - добавил он, подумав, - В то время, когда отец уходил из Земуна, Испанец был далеко. Если только позже они встретились...
Вглядываясь в лицо брата, Гаврош подумал, что они так давно не виделись. За это время Горчин похудел, осунулся, на лбу и возле уголков глаз появились морщинки, лицо загорело и обветрилось. На Горчине была хорошо знакомая Гаврошу офицерская шинель отца, немецкие сапоги, на голове кепка с приколотой к ней звездой. Гаврош улыбнулся, увидев выглядывавший из кармана шинели уголок ученической тетради; он вспомнил, как они с отцом подшучивали над Горчином, который тайком писал стихи.
- Хайка давно вместе с тобой?
- Я встретил ее в Рогатице. Ты знаешь, она стала настоящей партизанкой!
- Очень рад за вас обоих. Мне бы тоже хотелось с ней увидеться, да, видно, не удастся. Ведь скоро мы должны идти дальше...
- Я очень боюсь за отца, - сказал Гаврош. - Наверное, еще никогда мне так недоставало его, как сейчас. Сколько раз я упрекал себя за то, что редко находил время, чтобы поговорить с ним. Так никогда и не высказал ему, что он значит для меня и как я горд тем, что он - мой отец. К сожалению, некоторые вещи начинаешь понимать слишком поздно...
- Что поделать?.. Мне тоже иногда кажется, что время ползет медленно и что его еще хватит на все, а потом оглянешься, а оно уже пролетело... промчалось так, что ты и не заметил.
- В нашем положении каждый прожитый день - счастье, - заметил подошедший Шиля.
- Судя по всему, мы сейчас двигаемся к Фоче, - переменил разговор Гаврош. - Бригада увеличивается и отвлекает на себя значительные силы немцев.
- А вы куда направляетесь? - спросил Горчина Шиля.
- Наш белградский батальон пойдет с Верховным штабом, - ответил тот. - Наш и еще один батальон. Наверное, отправимся в обход Игмана...
- А мы напрямик - через него.
- Это будет очень тяжелый переход. Командование рассчитывает таким образом обмануть противника, - сказал Горчин.
- Тяжелый - это не то слово, - вставил Шиля.
С другой стороны холма донеслись винтовочные выстрелы, автоматные очереди. Вслед за этим из леса, который подходил к самому подножию холма, раздался протяжный крик:
- Горчи-и-и-ин!
Он откликнулся.
- Спускайся! Пора идти! - снова закричали внизу.
Гаврош протянул брату руку. Горчин улыбнулся:
- Сейчас немцы начнут штурмовать этот холм, а найдут на нем - шиш.
- Партизан так просто не возьмешь! - подхватил Шиля.
Вскинув на плечо свой пулемет, Горчин стал спускаться вниз по откосу.
- Береги себя! - крикнул он Гаврошу. - И если узнаешь что-нибудь об отце, сообщи мне!
Над деревней поднимались клубы черного дыма - это горело несколько крестьянских домов, подожженных немецкими снарядами, выпущенными наугад.
Когда они вернулись в свою роту, Вучко - новый командир роты, назначенный вместо Вои Васича, коренастый рабочий с добрыми ясными глазами, о необыкновенной храбрости которого в батальоне ходили легенды, отвел Гавроша в сторону и спросил, где он был столько времени.
- Я ходил повидаться с братом.
- А где твой брат?
- Он в белградском батальоне, пулеметчик.
- Чтобы это было в последний раз! Пойми, мы - солдаты и, пока идет война, не можем позволить себе роскошь ходить на свидания, навещать родственников и друзей.
- А когда кончится война?
- Вот тогда, пожалуйста, сколько душе будет угодно, если, конечно, живы останемся. Понял меня?
- Так точно, товарищ командир, понял!
- Ну вот и хорошо, что понял. Да, и что за дурацкая привычка таскать с собой этого Шилю?! И тому всыплю по первое число. Хватит с вами либеральничать!..
Острое чувство голода вывело Гавроша из задумчивости. Он с хрустом потянулся, а потом, завернувшись в одеяло, снова улегся на полу рядом с Шилей.
На другой день рано утром их рота получила приказ продолжать движение, и вскоре из деревни потянулась длинная колонна партизан. Сбоку шагал командир, поторапливая еще не проснувшихся бойцов. Небо было серое, неприветливое, воздух - влажный, пропитанный ночным туманом. Хватаясь за ивовые ветки, бойцы неуверенно пробирались по болотистой лощине. Кое-где земля, припорошенная снегом, продавливалась под ногой, и тогда показывалась черная вода. Неожиданно на одном из холмов, со всех сторон обступавших долину, разорвалось несколько мин.
Хайка, шедшая впереди, остановилась и подождала Гавроша.
- Что, устала? - спросил он ее.
- Есть немного. Это с непривычки, я ведь еще никогда в жизни столько не ходила, да еще по горам, но снегу...
- Я тебе не успел сказать, вчера я встретил Горчина.
- Да, мне Шиля говорил... Только, знаешь, ты не уходи больше так из роты. Да еще Шилю с собой берешь. Командир сердился... Другим бойцам тоже хотелось бы повидаться с родными, да нельзя.
Гаврош улыбнулся.
- Ладно, - пообещал он. - С этого момента я буду около тебя.
Под вечер они вошли в небольшое село. Десятка два приземистых бревенчатых домиков рассыпались по отлогому склону горы. Над покрытыми тесом крышами поднимался голубоватый дымок, на улицах не было ни души. Село, казалось, было погружено в сон. Взвод Гавроша остановился в невысоком доме, с почерневшими от времени стенами, в центре села. Партизаны сгрудились у пылающего очага, разулись, протянули закоченевшие ноги к огню. За окном смеркалось. В соседней комнате в большом котле кипела мамалыга, и вокруг распространялся аппетитный, дразнящий запах.
В этом селе, названия которого они не знали, партизаны впервые после ухода из Рудо досыта наелись. После ужина командир роты Вучко приказал Леке удвоить состав караула, так как местные жители сообщили, что в село частенько наведывается усташская банда, главарь которой родом из этого села.
Разморенные теплом, партизаны быстро заснули возле горящего очага. А Гаврош и Хайка еще долго сидели в полумраке, молча глядя друг на друга.
12
Белые Воды в огне
В штабе немецких оккупационных войск в Белграде считали, что партизанская бригада измотана непрерывными боями и настало время покончить с ней. На самом же деле измотаны были немецкие гарнизоны, которым пришлось сражаться с Первой пролетарской...
В отличие от генералов, собранных Паулем Бадером в отеле "Авала", гитлеровские подразделения, участвовавшие в операциях против партизан, получили уже достаточно ясное представление о Первой пролетарской бригаде. В немецких штабах после первых боев с частями бригады вынуждены были признать, что она представляет собой реальную и грозную силу и что для борьбы с ней прежние методы не годятся. Нынешняя крупная операция против партизанской бригады вступала в последнюю фазу, и, несмотря на сильные морозы и занесенные снегом дороги, бои становились все ожесточеннее,
Из Берлина и Белграда в войска неслись требования усилить давление на партизан, и командиры немецких частей, сражавшихся с бригадой, не щадили своих солдат.
19 и 20 января 1942 года 738-й полк 718-й пехотной немецкой дивизии шел от Красной Стены через Романию, Мокрое, Стариград по направлению к селу Белые Воды, недалеко от которого в то время находилась 1-я рота 2-го батальона под командованием Радована Вукановича. Этой роте было приказано занять село Белые Воды, чтобы ввести противника в заблуждение относительно действительного направления движения батальона.
Рота вошла в село, не встретив никакого сопротивления. Несколько десятков перепуганных домобранов подняли руки, едва увидев партизан. Когда их стали разоружать, они изъявили желание примкнуть к партизанам и вместе с ними драться против оккупантов.
Было решено, воспользовавшись успехом, заночевать в освобожденном селе. Поскольку наиболее удобные подходы к селу были с севера, именно с этой стороны было выставлено сильное охранение, в то время как на юго-западной окраине села поставили всего лишь один пост. Между тем как раз с юго-запада к селу двигались подразделения 738-го пехотного полка...
Проанализировав данные разведки, командир немецкого полка разгадал маневр 2-го батальона партизанской бригады и понял, что в Белых Водах находится всего одна рота партизан. Он решил уничтожить ее стремительной атакой лыжных подразделений.