- А ты что не спишь?
- У меня все не идут из головы Артем и Воя. Завтра увижу помощника комиссара батальона, поговорю...
Хайка легко сжала руку Гавроша:
- Не надо больше, ладно?
- Ты сердишься?
Она улыбнулась, покачала головой и негромко ответила:
- Нет, не сержусь, просто... - запнулась она. - Знаешь, Шиля ведь прав: пока идет война, мы прежде всего солдаты...
На их лицах дрожали отсветы пламени очага.
Они молчали, глядя друг на друга.
Гаврош подумал, что за эти пятнадцать дней Хайка сильно похудела. Сейчас, в полутьме, ее бледное лицо, узкие кисти рук казались совсем детскими. Он вдруг почувствовал себя виноватым в том, что она, такая хрупкая и беззащитная девушка, наравне с мужчинами должна переносить все тяготы и лишения походной партизанской жизни.
А она в эту минуту была счастлива. Смотрела на его милое, родное лицо... Он здесь, рядом, он любит ее! Потом ей вдруг вспомнилось, как погибли Артем и Воя, и она попыталась представить себе, что будет с ней, если Гавроша тоже убьют... Или наоборот - вдруг погибнет она сама... Хайка зажмурилась и тряхнула головой, чтобы отогнать тревожные мысли.
Их взгляды снова встретились. Гаврош наклонился к самому ее уху и шепотом предложил выйти на крыльцо, чтобы поговорить. Они поднялись и, осторожно переступая через спящих, направились к выходу.
- Что ты хотел мне сказать? - спросила Хайка, когда они вышли из дома.
- Нам никак не удается остаться наедине... Я хочу тебя попросить...
- О чем? - удивленно посмотрела она на него.
- Думаю, было бы лучше, если бы ты перешла в другую роту.
- Я так и знала!
- Ты не согласна?
- Боишься, что мы погибнем вместе, как Ратинацы? Но... может быть, так будет лучше?..
Гаврош молча покачал головой.
- А ведь я так радовалась, что осуществились мои мечты, что мы наконец-то вместе... - Хайка грустно улыбнулась. - Мне казалось, что уже ничто и никогда не сможет нас разлучить... Я думала... - Ее голос прервался.
Гаврош сдался:
- Ладно, считай, что я тебе ничего не говорил. Это я так... Пока мы живы, ничто и никогда не должно нас разлучить.
Хайка кивнула.
- Ведь вдвоем легче, правда? - прошептала она, взмахнув длинными ресницами, и улыбнулась.
- Да, мы будем вместе! - твердо сказал Гаврош.
Рассветало. Во дворе соседнего дома ротный повар Пера хлопотал около большого кипящего котла - готовил партизанам завтрак.
- А ну-ка, Хайка, красавица наша, подойти, сними пробу! - крикнул он.
Хайка улыбнулась Гаврошу и легко сбежала с крыльца. Гаврош постоял еще немного, потом вернулся в дом.
16
"Если верить полученным донесениям..."
В непрекращающихся боях партизаны хорошо изучили тактику немцев, приобрели опыт борьбы. Большую помощь им оказывали местные жители, снабжавшие их продовольствием. Народ видел в партизанах своих освободителей, и его нельзя было запугать ни концлагерями, пи расстрелами...
Два приземистых черных "мерседеса", натужно гудя, медленно взбирались в гору по заснеженной дороге. Впереди и позади машин ползли два танка, по бокам ехали мотоциклисты. Машины поднялись на вершину горы, где в окружении многолетних сосен стоял небольшой каменный домик, наполовину занесенный снегом. Неподалеку было установлено шесть горных орудий, то и дело нарушавших тишину гор громкими залпами.
Из первой автомашины вышел генерал Бадер, из второй - сопровождавший его генерал Турнер. На обоих была длинные кожаные пальто, сапоги, фуражки с высокими тульями. На их лицах застыло надменное выражение.
Небритый сутулый майор, командир артиллерийского дивизиона, подбежал к Бадеру и, вытянувшись, отдал честь.
Не дожидаясь, пока он доложит, Бадер взял бинокль и с любопытством стал осматривать горные отроги на юго-востоке.
- Где сейчас находится партизанская бригада? - спросил Бадер у майора-артиллериста, который так и остался стоять по стойке "смирно".
В эту минуту подъехал еще один автомобиль. Из него вышел штурмбанфюрер СС Генрихс в сопровождении адъютанта.
- Господин генерал, - начал докладывать артиллерист, - как вам, вероятно, известно, слева от нас находится горный массив Романия, справа - Гласинац, высокие горы там, вдали, - это Яхорина, правее от нее - Игман, на юго-запад от Игмана...
- Я спросил вас, где находится партизанская бригада! - перебил его Бадер.
Майор растерянно заморгал и сглотнул слюну.
- На дороге, ведущей из Крупаца в Киево, появился противник. Мы отсюда ведем по нему огонь, - с запинкой доложил он.
Бадер опустил бинокль:
- Вижу, что ведете!
- Господин генерал, случилось нечто странное. Вчера вечером мы окружили бригаду, а сегодня утром в котловине не оказалось ни одного партизана!..
- Что же произошло? - сверля майора взглядом, спросил Бадер.
- Наша авиаразведка тоже подтвердила, что партизанские колонны вошли в котловину, - продолжал майор.
- Так что же все-таки произошло? - повторил свой вопрос Бадер.
- Утром их там уже не было... Они будто сквозь землю провалились, - пожал плечами сутулый майор.
- Так где же она, эта бригада?
- Не могу точно сказать, господин генерал.
- Кого же вы в таком случае обстреливаете?
- Наблюдатели из частей передают нам по радио данные для стрельбы...
- Значит, стреляете вслепую?
- Но, господин генерал, точное местонахождение бригады нам неизвестно.
Турнер бросил на него уничтожающий взгляд.
Бадер повернулся к Генрихсу, который стоял рядом, дрожа от холода, и смерил его презрительным взглядом. Гестаповец, смутившись, вытянулся по стойке "смирно".
Бадер снова было поднес к глазам бинокль, но тут заметил троих солдат, ведущих связанного крестьянина, лицо которого было в страшных кровоподтеках.
- Кто это? - спросил Бадер.
- Прикидывается дурачком, господин генерал, - ответил один из солдат. - Отказывается говорить, куда ушли партизаны.
- Если отказывается, пристрелите его! - бросил Бадер.
Крестьянину развязали руки, и один из солдат знаком приказал ему бежать.
Крестьянин бросил испуганный взгляд на генералов и, не разбирая дороги, по колено проваливаясь в снег, кинулся вниз по направлению к шоссе, то и дело оглядываясь.
Раздалась автоматная очередь, и крестьянин, раскинув руки, упал лицом в снег.
- Зачем же прямо здесь? - поморщившись, проговорил генерал Бадер.
- Солдат, видимо, неправильно вас понял, - почтительно ответил сутулый майор.
- А вы откуда родом, майор? - спросил Бадер.
- Из Кайзерслаутерна, господин генерал.
- Мне ваше лицо кажется знакомым...
- Так точно, господин генерал! Я две недели находился при вашем штабе.
- В Бухаресте?
- Так точно!
Майор приказал своим артиллеристам зарезать теленка и приготовить хороший обед, чтобы сделать пребывание здесь генералов более приятным. Их разместили в доме, жители которого два дня назад были расстреляны гитлеровцами возле горного ручья.
Низко над горой в сторону Яхорины пролетели три "мессершмитта". Генерал Бадер отметил, что позиция для артиллерии выбрана удачно, а потом выразил желание шумного отдохнуть. Он уже несколько дней пребывал в дурном настроении, поскольку уничтожение партизанской бригады оказалось делом вовсе не простым, и в ярости рвал в клочья радиограммы, сообщавшие, что "партизанской бригаде опять удалось ускользнуть".
- Сколько партизан вы захватили в плен, майор? - спросил он у артиллериста, когда они сидели за столом.
- Ни одного... Впрочем, наш дивизион находится в относительном отдалении от района боевых действий...
- Местонахождение бригады в данный момент неизвестно, стало быть, она в любой момент может нагрянуть и сюда! - усмехнулся генерал Бадер.
- По правде говоря, господин генерал, я бы не удивился...
- Ну а где, по вашему мнению, может сейчас находиться бригада? - спросил Бадер. - Странно, мы все время говорим: "бригада", а ведь по численному составу она лишь немногим превосходит наш батальон.
Майор-артиллерист оказался в затруднительном положении. Он не привык общаться со столь высоким начальством и сейчас боялся высказать свое истинное мнение на этот счет. Ведь штабные судят о противнике только по картам да по сухим донесениям и радиограммам и часто не могут оценить реальную силу и опасность противника. Они знают только одно слова - "уничтожить", между тем здесь, в холодных, неприветливых горах, все выглядит далеко не так, как это представляется там, в теплом штабе.
Бадер, забыв о своем вопросе, опустил голову. Веки у него отяжелели. После обильной трапезы с несколькими рюмками шнапса его сильно клонило в сон.
- Если бы не такая холодная зима, все, возможно, было бы по-другому, - заметил Генрихс.
- Да, партизанам она на руку, - поддержал его Турнер.
Бадер поднял голову:
- Мы же в тысячу раз лучше оснащены, на нас работает вся Европа! Зима скорее на руку нам, чем партизанам!
- Все дело в поддержке народа, - проговорил Генрихс.
- Да, бригада, несомненно, пользуется самой широкой поддержкой населения, - с серьезным видом кивнул сутулый майор.
- Просто вы все стараетесь оправдать собственное бессилие! - раздраженно бросил Бадер.
Через некоторое время он встал из-за стола и прошел в соседнюю комнату немного отдохнуть.
Майор приказал артиллеристам прекратить огонь.
Пока Бадер отдыхал, на его имя принесли несколько радиограмм. Турнер не стал беспокоить генерала Бадера и только через два часа осторожно постучал к нему.
- Господин генерал, прошу прощения, что я вас разбудил, но наши подразделения, действующие против партизанской бригады, просят поддержки артиллерии!
- Пусть артиллеристы действуют, - надевая сапоги, мрачно бросил Бадер.
В соседней комнате на столе его ждали радиограммы. В первой сообщалось:
"Наши 342-я и 718-я пехотные дивизии и части 2-го и 3-го домобранских корпусов общей численностью до тридцати пяти тысяч человек при поддержке четырех эскадрилий бомбардировщиков начали операцию по уничтожению партизанских банд в районе Сараево, Вишеград, Зворник, Тузла, Вареш. Наши войска сильно потеснили партизан и овладели основными коммуникациями, однако части партизан удалось прорвать кольцо окружения и уйти в горы. В этих боях противник понес значительные потери: около четырехсот убитыми и двухсот пятидесяти ранеными. Пленных нет".
- Ложь! - закричал Бадер, швыряя радиограмму на стол. - Партизанская бригада насчитывает около тысячи человек, а из донесений следует, что со дня ее формирования по сегодняшний день убито уже около двух тысяч партизан! Как прикажете это понимать? - спросил он, обращаясь к Турнеру.
- Да, здесь есть какая-то неувязка. И главное, партизанская бригада продолжает действовать! - ответил тот.
- Они нам нахально подсовывают заведомо ложную информацию! - покраснев от ярости, рявкнул Бадер и схватил другую радиограмму. В ней говорилось:
"Четническое командование в Восточной Боснии и Герцеговине после переговоров с нашим и итальянским командованием в Вишеграде отдало приказ своим гарнизонам в Восточной Боснии обеспечить нашим частям свободное продвижение во всех направлениях, а также сбор информации о партизанах, действующих в этом районе".
- Вот этому я больше верю, хотя четники - самый настоящий сброд, может быть, даже похуже домобранов.
- Наверняка! - подтвердил Турнер.
В третьей радиограмме Бадер прочитал:
"Сегодня, 16 января 1942 года, части 342-й пехотной дивизии вошли в Сребреницу, а усиленный 697-й полк 342-й дивизии прибыл во Власеницу, из которой четники согласно предварительной договоренности вывели свой гарнизон".
В отношении этой радиограммы Бадер воздержался от комментариев.
В четвертой говорилось:
"На железнодорожной станции Пьеновац усиленный 1-й батальон 697-го полка 342-й дивизии внезапно атаковал так называемый шумадийский батальон партизанской бригады, в составе которого находился романийский партизанский отряд... В этом сражении уничтожено шестьдесят три партизана, в том числе Славиша Вайнер, именуемый Дядей Романийским, и командир шумадийского батальона Милан Илич - Дядя Шумадийский, Тело Вайнера повешено на привокзальной площади, с тем чтобы развеять миф об этом бандите".
Последняя радиограмма гласила:
"Под ударами наших частей противник непрерывно отступает. Батальоны так называемой Первой пролетарской бригады отходят в направлении Пале, Яхорина. В бригаде поддерживается строгая дисциплина и постоянная боеготовность, основанная на коммунистическом фанатизме. Считаем необходимым довести до сведения высшего командования, что во главе бригады стоят опытные командиры. Умело используя особенности местности, они ловко обходят наши засады и избегают окружения..."
Дочитав, генерал Бадер продиктовал две радиограммы в войска. В первой, напоминая о строжайшей ответственности и серьезности создавшейся ситуации, он требовал принятия самых энергичных мер для скорейшего и окончательного уничтожения партизанской бригады. Во второй коротко упоминалось об ответственности за подачу неточной информации и содержались язвительные замечания насчет тоге, что если верить полученным донесениям, то в Югославии на сегодняшний день не осталось ни одного партизана.
Вечером генералы Бадер и Турнер уехали в Сараево, а оттуда на следующий день вылетели в Белград.
- Вы, кажется, хотели подольше побыть в войсках, господин генерал? - уже в самолете спросил Турнер у Бадера.
- Господин Турнер, я был бы вам очень признателен, если бы вы не совали нос в те дела, которые вас не касаются, - отрезал Бадер и повернулся к иллюминатору.
Турнер промолчал.
Через час они уже были на аэродроме в Земуне. Сев в автомобиль, Бадер как бы про себя зло пробормотал:
- До сих пор не удалось взять в плен ни одного партизана из этой проклятой бригады, какое уж тут "уничтожение"!
- Вы правы, господин генерал, - поспешил согласиться с ним Турнер, - пленные всегда предвещают близкую победу.
- Я чувствую, что после генерала Бёме, который, по его собственному выражению, "усмирил сербов", мы получили в наследство очень серьезного противника.
Всю оставшуюся часть пути до штаба они молчали...
17
Через Игман
Стояла тишина. Морозный воздух был неподвижен. Части Первой пролетарской бригады готовились перейти через реку Босна и Сараевское Поле. Вдали прогрохотал тяжело груженный немецкий состав. Авангард бригады находился уже у подножия ледяной горы...
Опустилась холодная ночь. Не переставая падал снег. Мороз усиливался, завывал ветер. Из-за сплошной завесы снега в двух шагах ничего не было видно. Очертания предметов сливались, все приобретало свинцово-серую окраску. Обледеневшая одежда сковывала движения. По застывшему руслу Босны, скрытому высокими деревьями, кружились снежные вихри. Батальоны уже миновали болотистые места, пересекли шоссейную дорогу, которая вела к Сараеву, и оказались в окрестностях города.
Когда несколько батальонов перешли железнодорожную насыпь, из метели вдруг вынырнул длинный состав. Партизанам даже не пришлось укрываться - за сплошной пеленой снега их никто бы не увидел. Иззябшие бойцы со злостью смотрели на ярко освещенные окна вагонов. Никогда еще не были они так близко от немецких солдат, домобранов и усташей, с которыми сражались уже несколько недель.
Партизаны не открывали огонь. Им было приказано только идти вперед, ни в коем случае не ввязываясь в бой. Два враждебных мира, две противоположные, непримиримые силы находились сейчас всего в нескольких десятках шагов друг от друга... Однако ничего не произошло... Немецкий поезд промчался мимо, следуя в Сараево, а партизаны продолжили свой нелегкий путь. Их целью был Игман - мрачная гора, темной громадой выраставшая по другую сторону горного ручья, из которого брала свое начало река Босна. Остроконечная вершина Игмана, окутанная сероватой дымкой, гордо вздымалась над теснящимися вокруг зазубренными гребнями Бьелашницы и Яхорины... Крутые склоны Игмана казались совершенно неприступными.
У села Релево партизаны перешли шоссе и мост через Босну.
Батальон Гавроша шел по западному краю Сараевского Поля. Метель сильно затрудняла продвижение. Ориентироваться приходилось главным образом по компасу.
Начиналась самая трудная часть марша партизанской бригады. Около полуночи они добрались до подножия Игмана. Пока разведчики отыскивали наиболее удобный путь и авангард колонны прокладывал дорогу в снегу, бойцы батальона Гавроша собрались вокруг своего командира.
- Итак, мы переходим через Игман. По ту сторону лежит Фоча, которую нам предстоит освободить при поддержке дурмиторского отряда. Марш должен проходить организованно и в полной тишине. Подготовьтесь к переходу, обмотайте чем-нибудь уши, чтобы не отморозить. Не исключена возможность встречи с противником, так что надо быть готовыми ко всему. И главное - переход должен быть закончен к утру, иначе на этих голых склонах немецкая артиллерия накроет нас в два счета! Все время поддерживайте связь с соседними ротами и батальонами.
- Значит, может начаться бой? А у меня что-то затвор винтовки туго ходит, - сказал Гаврош, притопывая ногами от холода.
- Наверное, смазка замерзла, - бросила Рита.
- Да, да, - вспомнил командир, - выньте из оружия затворы и положите за пазуху.
- Ну да, чтобы их потерять, - пробормотал Шипя.
- А главное - берегите силы, - сказал командир.
Хайка, стоя чуть поодаль, беседовала с двумя бойцами. Они говорили, видимо, о чем-то веселом - все трое то и дело заливались смехом.
Рита толкнула Гавроша локтем:
- Что-то твоя Хайка на тебя даже не смотрит!
- А я не ребенок, чтобы меня постоянно опекать.
- Ну а как ты считаешь, права я или нет?
- Думай что хочешь...
- А ты-то сам как думаешь?
- Никак я не думаю.
- Жаль. У тебя на многое открылись бы глаза.
Гаврош усмехнулся:
- Достаточно и твоих глаз. Они ведь так заботливо следят за всем, что касается меня!
- А ты никогда не спрашивал себя, почему?
- Это уже другой вопрос.
- Другой! - с горечью повторила Рита.
- Как ты не можешь понять, - мягче заговорил Гаврош, - Хайка не состоит в партии, и ее никто бы не упрекнул, если бы она вместо того, чтобы воевать, осталась дома, однако она бросила все и пришла сюда... Неужели ты не понимаешь, что она сделала это из-за меня?
Рита опустила голову и, решив прекратить разговор, отошла в сторону. Но Гаврош считал, что еще не все высказал, и пошел за ней.
- Вообще говоря, твои намеки можно расценить по-разному...
- Я ни на что не намекаю, ты меня неправильно понял, - перебила Гавроша Рита.
Гаврош легко коснулся ее плеча и примирительно улыбнулся:
- А теперь я должен быть рядом с Хайкой.
- Скажи ей, чтобы она потеплее закуталась, - бросила Рита ему вдогонку.