Генерал-майор полиции не ответил фон Доденбургу. Вместо этого он извлек из глазницы свой стеклянный глаз. Куно с отвращением покосился на пустую, кроваво-красную глазницу генерала и с трудом сдержал рвущийся из груди возглас возмущения, когда Доннер принялся методично протирать стеклянный шарик безукоризненно чистым шелковым носовым платком.
- Здесь скапливается сукровица и гной, - просто объяснил Доннер, - поэтому мне приходится регулярно чистить свой искусственный глаз. Существуют и другие, еще менее приятные обязанности по очистке различных частей моего организма, которые мне приходится выполнять в уединении своей квартиры. По всему получается, что наполовину искусственное произведение, вышедшее из-под ножа хирурга, не способно столь же эффективно очищать самое себя, как по-настоящему здоровый человек.
Привычным движением он вставил глаз обратно в глазницу. Теперь фон Доденбургу стало наконец ясно, отчего вокруг искалеченного генерала постоянно витает неприятный специфический запах.
- Итак, на чем же я остановился, фон Доденбург?
- Вы говорили об особых заданиях, которые наметили для нас, господин бригадефюрер, - произнес фон Доденбург. Он вдруг представил, как должно выглядеть тело Доннера под его мундиром, и почувствовал инстинктивную тошноту.
- О да. - Генерал посмотрел на него. - Я хочу, чтобы вы привели город в порядок. Чтобы вы почистили его.
- Почистили город, господин бригадефюрер?
- Да, а то он в совершенно ужасном состоянии в настоящее время. Как вы, видимо, знаете, Аахен - почти на сто процентов католический город. И теперь многочисленные католические священники занимаются не чем иным, как попытками уговорить свою паству остаться в городе.
- Но я думал, что сам фюрер распорядился об эвакуации всего гражданского населения из городов, подвергающихся опасности нападения. Разве не так, господин генерал?
- Да, фюрер издал такое распоряжение. Но кому, как вы думаете, поручили осуществить эвакуацию гражданского населения из города? Ублюдкам из партии, из охранных отрядов. Именно они, включая их замечательного гауляйтера Шмеера, должны были проводить эвакуацию и нести ответственность за нее. Но Шмеер сейчас находится в полной безопасности в пятидесяти километрах от линии фронта, в Кельне! - фыркнул Доннер. - Впрочем, надеюсь, что он не засидится там долго!
Гауптштурмфюрер Шульце презрительно пожал плечами.
- Типичные "золотые фазаны", вот кто они такие, эти представители партии, - заявил он, используя распространенное солдатское выражение, которым в войсках обычно называли руководителей НСДАП. - Сейчас для них наступил миграционный период - они всегда снимаются с насиженных мест и улетают при первых же признаках настоящей опасности, бригадефюрер!
Генерал Доннер с трудом кивнул - так, точно в его шее вместо мускулов были плохо разгибающиеся стальные пружины.
- Вы правильно все описали, гауптшарфюрер, однако я все же посоветовал бы вам не болтать о подобных вещах так открыто, как вы это делаете, - иначе кто-нибудь может навсегда заткнуть вам рот.
Широкая ухмылка, освещавшая дотоле лицо Шульце, бесследно исчезла. Да, генерал Доннер был не из тех людей, с кем можно было шутить.
- В результате всего этого остатки гражданского населения Аахена, не вышедшие из города, укрылись в развалинах зданий, в убежищах и просто среди городских руин и мусора. Они заняты тем, что ждут американских солдат, которые, по их расчетам, должны вот-вот появиться в городе. Проклятые же попы собираются использовать этих людей, всю эту оставшуюся в Аахене паству для того, чтобы надавить на меня и убедить объявить Аахен открытым городом. Но, скажу я вам, фон Доденбург, подобный номер со мной, генерал-майором полиции Дегенхардтом Доннером, ни за что не пройдет! Поэтому вашей первостепенной задачей будет очистка города от гражданского населения, которое до сих пор находится здесь. Все эти люди - всего лишь бесполезные лишние рты, которых приходится так или иначе кормить.
- Но что делать, если они откажутся уходить из города, господин бригадефюрер?
Изуродованный рот Доннера скривился в каком-то дьявольском подобии улыбки.
- В моем словаре не существует такого слова, штандартенфюрер, - "отказываться". Как поступать в подобных случаях? Ответ очень простой. - Доннер сделал движение, как будто нажимал на спусковой крючок своего автомата. - Вот так, и не иначе. В конце концов, это же тотальная война-если мы действительно верим в то, о чем неустанно рассказывает наш "ядовитый карлик". Мы уже отстреливали ненужные лишние рты. которые только обременяли нас на Украине. Что же должно помешать нам сделать то же самое и в Аахене?
- Ничего, господин генерал, - ответил Куно. Его голос был слабым.
- Отлично. Это все, что я хотел сообщить вам на сегодня. Приступайте к выполнению задания, фон Доденбург!
* * *
Усыпанные мусором и обломками полуразрушенных зданий улицы города были совершенно пусты. Над развалинами по-прежнему курился свежий дымок от только что закончившихся пожаров. Единственными живыми существами, которых можно было заметить здесь, были две пожилые женщины в черном, которые пытались поживиться содержимым разрушенного угольного склада.
Гауптшарфюрер Шульце сдвинул фуражку себе на затылок и выдохнул:
- Клянусь великой блудницей Вавилонской, этот человек выглядит как сам Сатана, господа?
Штандартенфюрер фон Доденбург задумчиво кивнул. Его глаза рассматривали плакат, который появился на стенах всех немецких городов в течение последних нескольких недель. Плакат гласил: "Тише, враг подслушивает!". Надпись сопровождало графическое изображение внимательно подслушивающего американского шпиона. Однако в действительности перед глазами Куно стояло изуродованное лицо генерала Доннера.
- Возможно, ты и прав, Шульце, - произнес он наконец. - Вероятно, Доннер и в самом деле Сатана. Но он - тот Сатана, за которым я готов следовать, за которым готов идти. - В голосе офицера послышалась крепнущая уверенность. - И если генерал Доннер - сам дьявол, то я хотел бы, чтобы вся Германия сейчас была полна таких вот пропитанных истинным боевым духом дьяволов.
И Куно фон Доденбург поправил висевший у него на плече "шмайссер".
- Вперед, ребята! Пошли, посмотрим, что мы можем сделать с этим вшивым гражданским населением.
Глава четвертая
Аахен находился в агонии. Две сотни американских "летающих крепостей", отбомбившись по городу и превратив еще одну его часть в совершеннейшие руины, развернулись и с сознанием хорошо выполненного долга начали возвращаться обратно на свои базы в Великобритании. Убедившись, что больше город бомбить не будут - по крайней мере, в настоящее время, - "охотники" фон Доденбурга вышли на улицы, чтобы прочесать их в поисках гражданского населения Аахена.
Когда поднятая в результате взрывов авиабомб пыль начала постепенно оседать, эсэсовцы увидели ужасающую, леденящую кровь панораму разрушенного города. Целые кварталы превратились в груды строительного мусора. Между ними зияли глубокие воронки, оставленные многотонными американскими авиабомбами. Однако больше всего поражали бойцов из боевой группы "Вотан" даже не эти груды мусора, не воронки и не разрушенные дома, а горы трупов, на которые они то и дело натыкались, передвигаясь по Аахену. Трупы были везде, воздух был до отказа наполнен сладковатым, удушливым запахом мертвечины.
- О Боже, - выдохнул гауптшарфюрер Шульце, за которым шла группа приданных ему людей, настороженно оглядывающихся по сторонам. - Это место выглядит, как чертова скотобойня.
- Я считаю, что они просто получили поделом, - желчно отозвался его давнишний приятель, одноногий шарфюрер Матц. - Этим ублюдкам следовало выполнить приказ и эвакуироваться из города. Тогда, возможно, они остались бы живы. - Здоровой ногой он отпихнул от себя оторванную взрывом человеческую голову, которая закатилась в ближайшую воронку от авиабомбы.
Его следующие слова потонули в грохоте, произведенном неожиданно обрушившейся стеной дома, в который до этого уже попало несколько авиабомб. В течение долгого времени после этого стена продолжала стоять, но сейчас, видимо, наступил предел, и она внезапно рухнула вниз, взметая вокруг себя тучи пыли. Эсэсовцы едва успели нагнуться и защитить головы от сыплющихся на них сверху кирпичей и бетонных обломков. И в то же самое мгновение прямо над их головами вдруг засвистели пули.
Шульце отреагировал моментально. Он метнул противопехотную гранату в том направлении, откуда, как ему казалось, раздавались выстрелы, и в следующее мгновение выхватил свой собственный автомат. Паля с бедра в направлении выстрелов, он приказал своим людям рассыпаться в разные стороны, чтобы выскользнуть из-под шквального огня.
- Американцы! - прокричал он страшным голосом.- В город проникли американские войска!
Но, как выяснилось, в данном случае гауптшарфюрер ошибся. Человек, паливший по их небольшому отряду, оказался немцем. Это был хорошо упитанный, с крепкой челюстью детина среднего роста. У него были странно выпученные глаза и длинные руки, болтавшиеся чуть ли не ниже колен, как у обезьяны. Одет он был в коричневую партийную форму со знаками различия гемайншафтсляйтера. Вся его жирная грудь была унизана медалями и орденами прежних лет.
Матц заехал ему кулаком прямо в лицо и вытолкнул вперед, поближе к удивленному Шульце.
- Проклятый "золотой фазан"! - воскликнул шарфюрер. - Он прятался вон там, за трубой, готовясь еще раз выстрелить по нам! - И снова ударил его по лицу. Его кулак рассек губу партийца и выбил несколько зубов; из уголка рта гемайншафтсляйтера полилась струйка крови.
- Ну все, Матц, хватит, оставь его в покое, - приказал гауптшарфюрер Шульце. - Дай ему возможность что-то сказать. Итак, "фазан", что ты, черт бы тебя побрал, делал там, на крыше, и какого дьявола ты вздумал палить по нам?
- Я принял вас за представителей гражданского населения, - проскулил партиец. - Я просто слишком перенервничал, и вот… - Он вытер кровь, которая сочилась из его разбитого рта. - Сами посудите, как бы я стал стрелять в вас, в наших бравых ребят, если бы точно знал, кто передо мной? - Партиец скривился. - А насчет гражданских… я просто боялся, что они позарятся на то, что я имею, и попытаются отнять это у меня.
- Отнять что? - поинтересовался заинтригованный Шульце.
Гемайншафтсляйтер осекся. Он явно не желал дальше развивать эту тему. Тогда Шульце кивнул Матцу. Одноногий шарфюрер со всего размаху ударил "золотого фазана" прямо по носу. Нос сломался под ударом, и партийца отбросило назад. Слезы заструились по его лицу, смешиваясь с кровью, которая теперь густо текла из его расквашенного сломанного носа.
- А теперь, кусок обезьяньего дерьма, либо ты сразу скажешь мне все, либо через пять минут будешь наблюдать снизу, как растет картошка! - угрожающе надвинулся на него Шульце.
Несмотря на ужасающую боль, гемайншафтсляйтер с готовностью затараторил:
- Когда Шмеер приказал нам вывести из города гражданское население, а затем эвакуироваться самим, я не торопился выполнить его приказ, понимаете… Видите ли, здесь, в Аахене, у меня слишком много интересов, и я… я просто не мог бросить здесь своих девочек. Их в любом случае невозможно было вывезти отсюда - мест в грузовиках для них попросту не хватало.
- Что ты сказал? - рявкнул Шульце. - Девочки? - Он бросил красноречивый взгляд на внезапно притихших коллег-эсэсовцев. - Ты имеешь в виду девочек с огромными титьками и ногами от пупка?
Толстый нацист кивнул.
- Где они? Говори, чертов ублюдок, - взревел гауптшарфюрер, - где они?!
Партиец указал дрожащим окровавленным пальцем на кучу мусора, которая образовалась на месте внезапно рухнувшей стены. Его лицо было искажено жалкой гримасой.
- Под этой кучей мусора - здание бывшего управления НСДАП в Аахене, - проговорил он. - Когда это здание перестало служить нашей штаб-квартирой, я привел его в порядок, сделал в подвале ремонт и поселил там своих девочек. И мы начали…
- Все, вперед, ребята, не будем больше терять времени, - оборвал его Шульце. Его глаза загорелись от предвкушения встречи с женщинами. - Мне уже становится горячо при мысли о дамах. Давайте-ка пойдем взглянем на бордель этого старого жирного хрыча!
* * *
Однако попыткам боевой группы СС "Вотан" обеспечить эвакуацию гражданского населения из Аахена отнюдь не везде было суждено увенчаться столь же приятными результатами. В один из дней, когда фон Доденбург вез генерала Доннера на своем "кюбельвагене" по усыпанным мусором и битыми кирпичами улицам Аахена, он услышал звуки, которые неопровержимо свидетельствовали о том, что план эвакуации находится под угрозой. Откуда-то доносились странные приглушенные звуки, заставившие штандартенфюрера немедленно насторожиться.
- Что это такое? - рявкнул генерал Доннер, тоже услышавший эти звуки.
- Я не знаю, господин бригадефюрер. Но мы сейчас это выясним.
С трудом развернув машину на узкой улице, Куно фон Доденбург направился прямо к источнику звука. Когда они приблизились к этому месту, приглушенные неясные звуки, давно доносившиеся до их ушей, стали складываться в два отчетливых слова, которые поизносили десятки, а может быть, и сотни охрипших глоток:
- Остановите эвакуацию!
"Кюбель" фон Доденбурга завернул за угол и внезапно остановился. Прямо перед собой Куно увидел штурмбаннфюрера Шварца, штурмшарфюрера Краузе и еще двух "охотников" за гражданским населением из числа эсэсовцев боевой группы "Вотан", которым противостояла толпа истошно вопивших и орущих женщин. Женщин было великое множество, и все они были очень разными: толстые домохозяйки в поношенной темной одежде; бледные истощенные девушки с невыразительными лицами, худые от постоянного недоедания, с очень маленькими недоразвитыми грудями, которые едва виднелись сквозь их поношенные, вытертые чуть ли не до ниток платьица; монахини в широких белых головных уборах и накидках, - фон Доденбург сразу вспомнил, как он в детстве вместе с другими мальчишками за это странное одеяние величал монахинь "лебедями"; пожилые бабушки в черной одежде; женщины из вспомогательных отрядов немецкой армии в стандартной серой униформе… И все они истошно кричали, медленно наступая на "охотников".
Куно фон Доденбург выпрыгнул из автомобиля и подбежал к Шварцу.
- Шварц, что здесь происходит? - крикнул он.
Штурмбаннфюрер повернулся к нему и завопил, пытаясь перекрыть голоса женщин:
- Они не позволяют нам продвигаться дальше. Я пытался очистить улицу, но они не дают нам и шагу ступить. - Он продемонстрировал командиру щеку, на которой виднелись свежие царапины. - Одна из этих сучек расцарапала мне щеку своими ногтями.
Внезапно истерические крики стихли. Женщины заметили генерала Доннера. Некоторые из них в ужасе отпрянули прочь; одна громко закричала:
- Вот он, монсеньор, - Дьявол Доннер собственной персоной! Смотрите, вот он!
Передние ряды женщины расступились и оттуда вышел довольно упитанный небритый священнослужитель в сутане и митре католического епископа. Он встал между женщинами и противостоящими им эсэсовцами, поправил свое пенсне в золотой оправе и откашлялся, чтобы обратиться к Доннеру, но искалеченный генерал опередил его.
- Что тебе надо, ты, черная ворона в сутане? - грубо рявкнул он.
- Не смей разговаривать с монсеньором подобным образом, ты, проклятый дьявол! - зло вскричала женщина в черном одеянии вдовы, стоявшая в переднем ряду.
Упитанный священнослужитель поднял вверх пухлую белую руку, стремясь успокоить ее, и посмотрел снизу вверх на высокого бригадефюрера.
- Простите моих детей, генерал, - смиренно произнес он. - Но все, что они хотят, - это чтобы их оставили в покое. Оставили в покое в их собственных домах - или в том, что осталось сейчас от них.
Генерал Доннер не удостоил епископа взглядом. Его остекленевший взгляд был устремлен на какую-то невидимую точку на линии горизонта, выше головы священника.
- Прежде всего, они - отнюдь не ваши "дети", - едко заметил бригадефюрер. - Они - немецкие граждане, которые, даже будучи женского пола, обязаны подчиняться всем законам и установлениям Третьего рейха - точно так же, как и все остальные честные национал-социалисты. Во-вторых, они - не что иное, как бесполезные рты, которых нечем кормить и которые должны быть немедленно выведены из города.
- Но, господин генерал… - возопил священнослужитель и в мольбе простер к Доннеру обе руки. Он выглядел так, словно был готов броситься на землю и целовать сверкающие ваксой сапоги эсэсовца и умолять его о прощении.
Доннер оттолкнул его от себя концом своего стека.
- Держи дистанцию, проклятый святоша! Не вздумай приближаться ко мне!
- Но я должен донести до вас мою мольбу, господин генерал, - взмолился епископ. - Вы не имеете права совершать подобные чудовищные вещи по отношению к моей пастве…
- Шварц, - закричал генерал Доннер, полностью игнорируя призывы монсеньора, - арестуй эту черную ворону! Немедленно! Этот ублюдок начинает действовать мне на нервы.
- Слушаюсь, господин бригадефюрер! - откликнулся Шварц, чья ненависть к священнослужителям всех рангов и мастей практически равнялась его ненависти к евреям, кровь которых, лишь наполовину разбавленная немецкой кровью, текла в его собственных жилах. Он подбежал к монсеньору и хлестнул его рукой по лицу. Епископ отшатнулся, его пенсне слетело на землю, и Шварц раздавил их каблуком своего сапога. В следующее мгновение он металлическим голосом приказал:
- Штурмшарфюрер Краузе, арестуй этого человека!
Из груди стоявших перед ними женщин вырвался вопль негодования и протеста. Толпа хлынула вперед. Генерал Доннер невольно отступил.
- Фон Доденбург, остановите их - немедленно! - закричал он. Бригадефюрер был явно напуган неприкрытой ненавистью, которую можно было прочитать на лицах женщин. - Я приказываю вам открыть по ним огонь!
- Но, господин бригадефюрер, это же женщины… к тому же все они - немки, - запротестовал было Куно фон Доденбург. Но было уже поздно. Бешено сверкая глазами, толпа разъяренных женщин набросилась на небольшую группу стоявших перед ними мужчин в военной форме. Возникло невиданное месиво из живых человеческих тел - кусающихся, царапающихся, дерущихся, визжащих. Одна женщина из вспомогательного отрядов немецкой армии в стандартной серой униформе набросилась на Краузе и попыталась ударить его ногой в пах. Тому удалось увернуться от этого удара. Изловчившись, он схватился рукой за серую блузку женщины. Одежда разошлась по швам, а вслед за ней разорвался и бюстгальтер, и наружу выскочили огромные белые груди женщины.
Выражение лица Краузе изменилось.
- Какие сиськи! - восхищенно пробормотал он. Но в этот момент другая женщина набросилась на него сзади и, обхватив его шею своей костлявой рукой, принялась душить эсэсовца. При этом она не переставая визжала.