2
В августе 1943 года началось новое наступление. Боровой думал, что теперь-то полк наверняка бросят в бой. Но он ошибся. Полтора месяца тральщики простояли в резерве. О них как будто забыли начисто. Памятуя о том, что вперед батьки соваться не стоит, Федор внешне не проявлял активности, хотя внутри все кипело. Где-то воюют, головы кладут, а полк отлеживается как на пляже.
Немного растряслись, когда пришел приказ строить макеты танков и пушек. Навезли досок, фанеры, гвоздей, краски. В работу включился весь личный состав полка, начиная от танкистов и кончая тыловыми ротами снабжения. Пакеты ставили на "колесный ход", на диски, выпиленные из стволов деревьев, и отправляли к станции Суджа. С воздуха станция походила на сущий муравейник. Из эшелонов выгружались "орудия и танки", порожние ящики от боеприпасов и сотни походных кухонь, по которым легко можно было вычислить количество довольствующихся людей. Эфир наводнили десятки радиостанций. Вся "боевая" техника и бесконечные колонны пехоты двигались к фронту, где оборудовались новые огневые позиции, наблюдательные пункты, исходные рубежи для танков. И все это происходило днем, с обычной русской беспечностью, позволявшей немецким самолетам-разведчикам беспрепятственно проводить воздушную съемку и уходить от как всегда опаздывающих советских истребителей.
Ночью же войска и макеты отводились в тыл, а на другой день все повторялось сначала.
Участились и разведывательные бои с привлечением настоящей артиллерии и авиации. Создавалось впечатление, что русские пытаются найти слабые участки в районе всеобщего наступления – города Сумы на центральном участке Воронежского фронта. Гитлеровские бомбардировщики волнами накатывались на позиции советских войск, громили макеты, ложные сооружения, оставив в покое левое крыло фронта северо-западнее Белгорода, как раз то место, откуда советские войска нанесли главный удар и устремились к Днепру.
И вот когда уже до великой украинской реки оставалась какая-нибудь сотня километров, Боровой получил приказ грузиться в эшелоны. Ехали по наспех отремонтированной железной дороге к городу Нежин, оттуда двинулись на юг до Пирятино, узнав, что поступили в распоряжение 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко.
После разгрузки полк пошел своим ходом с тралами на студебекерах и пятитонках. Внезапно в небе появилась "рама". Сперва она пролетела высоко, потом снизилась, пронеслась над колонной. Зенитные пулеметы на платформах открыли огонь, но не причинили ей вреда. Встревоженные Боровой и Клевцов осмотрели грузовики: все тралы закрыты брезентом, их можно принять за обычный военный груз. Почему же он привлек внимание немецкого пилота? Большие габариты? Непривычные очертания? А вдруг каким-то образом немцы узнали о тралах? Ведь один из них на Таманском полуострове уже побывал в их руках? Да и в Озерках что-то подозрительно долго кружил "фоккер" над полигоном…
Боровой отдал приказ – идти только ночью, соблюдать светомаскировку, отстаиваться днем в каком-либо укромном месте. С земли танки и тралы охранять усиленными караулами.
"Рама", нудно гудя моторами, прилетала несколько раз, кружила над островками лесов, рощами, садами, оврагами. В бинокль было видно, как в темно-желтом кургузом фюзеляже открывался черный лючок, огромный аэрофотоаппарат опускался на кронштейне к самому днищу. В это время жизнь на стоянке замирала. Танки и грузовики стояли под навесами или закрывались маскировочными сетями, люди прятались в хатах и садах. Лишь один раз "фоккер" едва не засек колонну. Это произошло ночью на марше. Самолет высыпал гирлянду осветительных бомбочек, озарив мертвенным светом чуть ли не полнеба. Танкисты сразу заглушили моторы, бросились закрывать машины сетями, забрасывать ветками с придорожных посадок. Судя по гулу, "рама" развернулась позади колонны, пролетела на малой скорости над дорогой как раз в тот момент, когда гонимые ветром парашютики очутились над головой. Заметил ли что летчик – осталось загадкой.
Наконец показался Днепр. Полк остановился у речного причала с рядами недостроенных складов. К этому времени отдельные соединения 38-й армии, на чью долю выпала задача освобождения Киева, уже в нескольких местах форсировали реку, закрепилась на высоком правом берегу. Пехота, легкая артиллерия переправлялись на лодках, плотах, баркасах, бревнах и досках, действуя вместо весел саперными лопатками. Но для переправы тяжелых танков нужен был мост. Павел обратил внимание на срубы складов. Их, видимо, ставили еще до войны, а немцы при отступлении не успели сжечь. Может, поблизости остались плотники? Он послал Петракова на поиски. Костя достал их буквально из-под земли. Они жили в землянках, вырытых на месте разрушенных хат. Старший из бригады – дед Мусий, узнав, что надо строить мост, гоготнул в бороду:
– Да знаешь ли ты, мил-душа, что в этом месте река лихая, с ног валит?
– А что вы предлагаете?
– Я? Ничего. Мосты не делал, больше хаты лепил, срубы…
– Как же на тот берег танки переправим?
– Из срубов не мост, а паромы надо делать, да катеришко достать.
Начали строить паромы и одновременно возводить мост.
Но тут произошло еще одно настораживающее событие. Оно на время отвлекло Павла от руководства строительством. Боровой, отведя глаза в сторону, сказал Павлу:
– "Секрет" задержал подозрительного человека. По документам – капитан технической службы. Пытался подойти к причалу, где стоят тралы. Допрашивает "смершевец". Парень кричит бестолку, грозит пистолетом. Ты немцев хорошо знаешь, помоги.
– Да и ты, наверное, тоже пистолетом махал? – спросил Павел, чем совсем смутил Федора.
– Уперся – ни тпру, ни ну…
– Знаешь Крылова: "Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник"?
– Проходили.
– Ладно, помогу по дружбе. Где "смершевец"?
– Во-о-он в той землянке.
Сотрудник Смерша, молодой лейтенант из бывших комсомольских вожаков, бился с задержанным уже два дня. Тот показал справку из госпиталя, говорил, что здесь до войны жила его невеста Оксана Цивилько, если осталась жива, хотел сделать сюрприз, объявившись внезапно.
Павел первым делом осмотрел вещмешок задержанного. Обычный солдатский набор. Спросил лейтенанта:
– Где и как лежали вещи?
– Как лежали? В мешке и аккуратно.
– Банки консервов находились где?
Лейтенант нахмурил лоб, ответил неуверенно:
– По-моему, в носках.
– Точно в носках?
– Точно!
Немцы в носки ни за что не засунут консервы. Банки у них смазывались техническим вазелином. Чтобы в ранце ничего не испачкать, они держали их в специальных мешочках. Если бы задержанный долго жил среди немцев, то наверняка бы что-то разумное перенял. Раз при обыске Павла не было, а лейтенант вообще не придал значения вещам, то придется искать другие улики. Насторожил один штрих: не хранилось ничего постороннего, чего обычно не бывает. Стопка довоенных писем принадлежали Оксане Цивилько, писались детской, не слишком грамотной рукой. Даты вроде бы сходились. Судя по некоторым строчкам, можно предположить, что Оксана знала задержанного давно. Павел попросил лейтенанта поискать местных жителей, расспросить об Оксане, может быть, она и лично объявится. Сам же снова уткнулся в письма, формулируя вопросы, которые придется задать при допросе.
Лейтенант разыскал из местных одну старую женщину, Цивильки здесь жили, Оксана тоже. Только еще до немецкого наступления уехали, куда – неизвестно.
– Что делает воентехник сейчас? – спросил Павел лейтенанта, когда женщина ушла.
– Пообедал и спит.
– Где его держите?
– В другой землянке под караулом.
– Там светло?
– Через щели в дверях пробивается немного света.
– Тогда возьмите фонарик. Обратите внимание на руки.
Осторожно Павел приоткрыл дверь. Задержанный действительно спал, расстелив на полу шинель, дыша ровно и глубоко. В тот момент, когда лейтенант включил фонарик, Павел резко крикнул:
– Штей ауф!
Человек вскочил, будто ударенный током. Ладони он непроизвольно прижал к бедрам, как это делали немецкие солдаты, однако через секунду, спохватившись, сжал в кулак. Лицо сытое, скуластое, настороженные, злые глаза… Жестом приказав закрыть дверь, Павел вышел. Он снова стал рассматривать документы: удостоверение на имя Дергача Ивана Лукича, рожденного в десятом году в деревне Симоновка Малоярославецкого района Калужской области, продовольственный аттестат, требование на железнодорожный билет до Малоярославца, отпускное свидетельство из госпиталя. Потом положил их перед лейтенантом:
– Все это надо проверить.
– Зачем?! Тут яснее ясного!
– То, что он машинально ладони прижал, еще не доказательство. Мало ли как получится спросонья. Если это агент, важно выяснить, для чего сюда забросили, что ему известно о тральщиках. Время у нас есть. Советую: куда можно, пошлите запросы. Потом проделаем еще один эксперимент.
"Смершевец" ушел в штаб к рации. Вскоре в землянке появился Боровой:
– Ты чего парня гоняешь?
– Для его же пользы.
– Он на тебя жалуется.
– Тогда дурак.
– Я про тебя ничего не сказал, но дал понять: Клевцов голова-а.
– Пойдем ужинать.
Маслюков раздобыл картошки, нажарил с тушенкой и луком. Поели, легли спать.
Через несколько дней лейтенант получил кое-какие ответы на свои запросы. Фамилия, имя, отчество, место и время рождения Дергача подтверждались, удостоверялось и его лечение в госпитале. Однако указывалось, что деревня Симоновка, расположенная в трех километрах к северу от населенных пунктов Меличкино и Скрипорово, полностью сожжена немцами при отступлении в начале января 1942 года. Если капитан ехал туда, то должен был знать. Могли ему сообщить об этом родители или уцелевшие знакомые. Хоть небольшая, но тоже зацепка для выяснения правды.
Неожиданно выдался теплый солнечный день. Павел решил допросить капитана не в осточертевшей сырой землянке, а где-нибудь на природе. Вызвал "виллис". Автоматчик вывел задержанного, посадил рядом с собой на заднее сиденье, лейтенант пристроился с другого бока.
– Так куда вы ехали в отпуск? – спросил Павел, полуобернувшись.
– Сначала к Оксане, потом домой.
– В Симоновке ваши родители?
– Там мать.
– Вы писали ей после того, как оттуда прогнали немцев?
– Писал.
– И получили ответ?
Воентехник-капитан промолчал, Павел приказал шоферу остановиться на опушке леса. Сказал как бы между прочим:
– Симоновка сгорела. Там никого не осталось.
– Думаете, поймали? – усмехнулся задержанный. – Я знаю об этом. Мать теперь живет в Малоярославце…
– Выясним. А пока вот вам тетрадь, карандаш, садитесь на пенек и решайте задачу. Вы же кончали Омское техническое училище. Следовательно, знакомы с извлечением корней.
Он продиктовал простейшее уравнение, которое мог бы решить не только курсант, но средний школьник. Сам с лейтенантом отошел в сторону, залюбовавшись синей далью, где угадывался правый днепровский берег. По небу плыли легкие кучевые облака. Ветерок шумел в жестяных золотистых листьях берез. "Смершевец" закинул голову, подставив лицо солнцу:
– Хорошо-то как! И умирать не хочется.
Капитан склонился над тетрадью, что-то писал. Он чем-то отталкивал. Неопрятной шинелью? Так в госпитале могли подсунуть другую. Грязью под ногтями? Так посиди неделю в землянке… И все же внешний вид как-то не вязался с аккуратно собранным вещмешком. "Кто же ты на самом деле?" – спросил про себя Павел, глядя на плоский затылок с блеклыми, мышиного цвета волосами задержанного.
– Я вот о чем подумал… – лейтенант взял Павла под локоть, повел в сторону.
Какой-то тупой, тяжелый звук заставил их враз обернуться. Ловким приемом "капитан" сбил часового с ног и бросился в лес.
– Куда, дура?! – закричал побледневший "смершевец", пытаясь вырвать из кобуры пистолет.
Павел поймал на мушку быстро удалявшуюся фигуру и выстрелил. "Капитан" шарахнулся в сторону, но не замедлил бега. Не растерялся шофер. Он подхватил у полуобморочного бойца автомат, дал длинную очередь. Беглец упал. Кинулись к нему все трое. "Капитан" сидел в высокой траве, обхватив обеими руками ногу. Сквозь пальцы текла, пузырясь, яркая, маслянисто блестевшая на солнце кровь. Из кармана телогрейки шофер вынул индивидуальный пакет, рванул зубами нитку, распоров пергаментную обертку. Арестованный оттолкнул его, истерично закричал:
– Лучше убейте! Ненавижу вас! Не-на-ви-жу!..
Лейтенант с прыжка придавил его к земле, зашептал яростно:
– Я ведь тебя тут прикончу! Хоть перед смертью покайся, гад ты ползучий!
– Не марайся, лейтенант, – проговорил Павел. Он и впрямь подумал, что "смершевец" сгоряча мог пристрелить немецкого агента.
Когда все успокоились, арестованный дал забинтовать ногу, устало проговорил:
– Так и быть, немцам теперь я тоже не слуга. Пишите. Задорожный Иван Николаевич. Завербован в сороковом. Служил в полку "Бранденбург". Дважды переходил линию фронта. Здесь подчинен майору Юстину Валетти. Сбросили на парашюте. Задание – установить, где находится полк тральщиков…
– Установили? – вздрогнув, спросил Павел.
– Да.
– Успели передать?
– А как вы думаете?
– Передали… – качнул головой Павел. – Где рация?
– Поедемте, покажу.
Рацию Задорожный прятал в трубе сгоревшей хаты, совсем недалеко от причала. Он показал нехитрый код, по нему немцы точно определили местонахождение инженерного полка.
– Откуда этот Юстин Валетти узнал о наших тралах?
– В Москву посылался его агент Виктор Шувалов по кличке "Белый". Там ему сообщил о них какой-то "Павлин". По-моему, служит в бронетанковом управлении.
– Где Валетти и Шувалов сейчас?
– В Киеве. Хотя… с таким же заданием Шувалов мог высадиться где-то северней. Если же он дождался моей радиограммы, то остался при Валетти ординарцем.
На другой день лейтенант увез Задорожного в штаб армии. С тяжелым сердцем Павел вернулся к мосту. Не дожидаясь, когда его достроят, на плотах-паромах, буксируемых катерами, стали переправлять артиллерию, танки, грузовики со снарядами, горючим, хлебом. А навстречу им, угадав по тральщикам направление удара на Букринском плацдарме, немцы спешно перебрасывали резервы и ударные части.
Небо опять затянуло тучами, сильно похолодало. "Бабье лето", так и не начавшись, кончилось. Строительство моста затягивалось. Не хватало леса, кончились скобы, гвозди, другой крепежный материал… Саперные командиры разводили руками, грехи валили на снабженцев, те – на дорожников… Будто кто-то умышленно вредил работе. Сколько ни бегал Павел, ни ругался, ни требовал, результатов это не давало. Боровой тоже опустил руки, мрачно посоветовал: "Остынь. Нам не больше других надо".
3
Задачу освободить Киев в Октябрьские праздники командование дивизий, армии, члены военных советов восприняли с подъемом и рвением, несколько остывшем после Курской битвы. Выполнение ее сулило большие награды, продвижение по службе, личную благодарность товарища Сталина. Ничего не светило командирам-окопникам и рядовым. Они понимали, что снова их бросят в наступление без должной артиллерийской подготовки, толпой – на блиндажи и траншеи, мины и колючую проволоку.
На прорыв передовых укреплений перед 71-й стрелковой дивизией командование выделило полк Ананкина. Двумя батальонами он проведет разведку боем, а третий ворвется во вторые эшелоны противника. Тактика нехитрая и проверенная. Единственная новинка – это противоминные тральщики, которые должны пройти через минные поля, проделать проходы для бригады обычных танков, поддерживающих пехоту.
Командированный в 3-ю танковую армию полковник Михалев имел задание подготовить справку об эффективности клевцовских тралов. Она предназначалась для Комитета Обороны, чтобы окончательно решить вопрос: стоит ли формировать новые полки для других фронтов и налаживать массовое производство тралов. Отзывы о добротности новой техники от тех, кто ее видел в бою, докатились до высоких сфер, и не так-то просто доказать обратное. Потребуются весомые доводы, конкретные примеры, обоснованные факты. Поэтому Александр Александрович решил съездить в полк Ананкина и посмотреть на работу тральщиков в бою.
Ананкин, простоватый мужичок с наметившимся брюшком, любитель выпить и поспать, тем не менее сумевший из старшин добраться до подполковничьих звезд, встретил московского гостя с такой же робостью, с какой встречает председатель колхоза из глубинки районное начальство. Заикаясь и поминутно повторяя слово "извиняюсь", он путано обрисовал обстановку, указал на карте, где расположились батальоны.
– Меня интересуют танки, – поморщился Михалев, сразу поняв, что из командира полка можно веревки вить.
– Танки, извиняюсь, на подходе.
– С ними и тральщики?
– Не могу знать. Из дивизии ничего не сообщили.
– А вы поинтересуйтесь. Тральщики должны пойти первыми.
Ананкин по телефону стал вызывать штаб дивизии. Александр Александрович подошел к стереотрубе, отфокусировал окуляры, посмотрел на раскисшую от дождей нейтральную полосу. Недавно здесь убирали сахарную свеклу, но не сумели вывезти. Бурты грязно-белых клубней громоздились то тут, то там, напоминая черепа на известной картине Верещагина "Апофеоз войны". В рыхлую землю немцы успели понатыкать мин сразу же после того, как наметилось направление главного удара.
– День назад разведчики вышли на это поле, лишь один обратно приполз, извиняюсь, с кишками наружу, – проговорил Ананкин, заглядывая в глаза Михалеву.
– Выяснили, где тральщики?
– Так точно. На п прийти ереправе.
– Они успеют прийти сюда к началу наступления?
– Должны. Прикажете подавать на стол?
Повар уже сварил обед, к водке подал моченые яблоки. Немного осмелев, Ананкин предложил тост:
– За завтрашний успех!
Михалев молча поднес ко рту граненый стакан.
Начало атаки намечалось на семь утра. В шесть тридцать с левого берега ударила тяжелая артиллерия. Снаряды со скрипучим шелестом пошли в сторону немецкой обороны и начали рваться, расплескивая в темноте багровый свет. Тральщиков не было. Подтянулся лишь десяток линейных танков. Ананкин с трудом дозвонился до комдива:
– Где тральщики? У меня их нет!
– Они задержались на переправе.
– Прикажете ждать?
– Нет. Приказа о начале наступления никто не отменял.
– Так передо мной же, извиняюсь, минное поле!
– Посылай саперов.
– Так грязь по колено!
– Слушай, Ананкин, – голос командира дивизии помягчел. – Даю тебе штрафников. Их гони.
– Так это ж… На убой?
– Гони! – закричал комдив, разгневавшись на непонятливого Ананкина. – Киев впереди! Задача, можно сказать, историческая!