Маяк не работал третий год. Он был потушен в первые месяцы войны, когда немцы подошли к Елань-озеру. Маяк стал наблюдательным пунктом, и Сергей Шмелев часто думал о том, что на войне даже неодушевленные предметы могут превращаться в свою противоположность.
Прямая телефонная связь соединяла маяк со штабом бригады, а из штаба бригады шла в штаб армии - с маяка можно было заметить любое важное передвижение войск противника и за пять минут доложить о них хоть в Ставку. Впрочем, до сих пор сведения не шли дальше армии: настолько будничными и неинтересными были они.
- Вижу лодку на Словати, - доложил Джабаров. - Разведчики едут.
Шмелев оставил стереотрубу и перешел на другую сторону площадки. Лодка плыла по Словати, и в ней сидели шесть человек.
- Наблюдай, Войновский, и не думай о всякой ерунде. - Шмелев кивнул Джабарову, поднял крышку и первым полез в люк.
...Они сошлись на переправе. Шмелев спрыгнул с лошади, а лодка мягко и неслышно врезалась в камыши. Стройный, с осиной талией капитан ловко, по-кошачьи прыгнул на берег и, почти не касаясь земли, пошел к Шмелеву. Пятеро остались в лодке. Все они были в брезентовых маскировочных халатах. Только капитан был в шинели с полевыми погонами. На корме сидел сержант с испуганным лицом, на коленях у сержанта стоял ящик с голубями.
Капитан в шинели подошел ближе. Шмелев приложил руку к фуражке и сказал:
- Капитан Шмелев.
- Чагода́, - ответил капитан и принялся быстро, неслышно ходить вокруг Шмелева и дерзко разглядывать его. - Так это ты и есть? Да?
- Да, это я, - ответил Шмелев.
- А это твой ординарец? - спросил Чагода и посмотрел на Джабарова, который стоял у лошадей.
- Совершенно верно, это мой ординарец.
- Татарин?
- Так точно, татарин, - ответил Джабаров.
- Как фамилия?
- Джабаров.
- Признавайся, Джабар, хочешь ко мне в разведку? Есть вакансия...
- Не могу знать, - ответил Джабаров и посмотрел на Шмелева.
- Не выйдет, - сказал Шмелев.
- Так, так. - Чагода все ходил вокруг да около и хитро улыбался. - Так ты и есть Шмелев? Сергей Шмелев? И ты меня не узнаешь?
- Чагода, Чагода... - Шмелев поднял голову и посмотрел на небо. - Ах, Чагода... Нет, не помню.
- А майора Казанина помнишь?
- Казанина? Майора? Нет, никогда не знал.
- Брось прикидываться. Мы же с тобой в штрафбате служили. Помнишь Фанерный завод?
- Ах, Фанерный?.. Ни разу не был. И в штрафном не служил.
- Боишься признаться? Дело прошлое. Я тебя хорошо запомнил. Помнишь, как он нас по стойке смирно держал? Крепкий был мужик, сила.
- Чего привязался? Говорят тебе, не служил.
- Выходит - это не ты? - разочарованно спросил Чагода.
- Выходит - не я...
- Ладно, еще послужишь, - Чагода подошел к Шмелеву и сильно хлопнул его по плечу. Рука у него была тяжелая.
Шмелев засмеялся и тоже хлопнул Чагоду:
- Если с тобой - согласен.
- Ладно. Тогда на лодке тебя прокачу. Поехали на маяк.
- Просматривается с того берега. Сейчас выходить опасно.
- Опасно? - Чагода схватился за живот и раскатисто захохотал. - Ох, уморил. До немца тридцать километров, а он опасно... До передовой триста метров, а до немца тридцать километров - вот потеха.
С мрачным видом Шмелев слушал издевательства Чагоды: к этому он тоже привык с тех пор, как попал сюда. Чагода перестал смеяться.
- Слушай, капитан, ты всегда такой сердитый?
- Какой есть, - ответил Шмелев.
- А ухой моих орлов угостишь?
- Уха будет, - Шмелев улыбнулся.
- Куц, - крикнул Чагода, - оставь в лодке человека. Остальные - к маяку.
- Есть, - ответил Саша Куц, и разведчики в лодке зашевелились, поднимая мешки и автоматы.
Шмелев и Чагода пошли к маяку. Джабаров пропустил их и повел лошадей следом.
- Хороший парень, - сказал Чагода, оглядываясь на Джабарова. - Отдай. Ты ведь в первом же бою его угробишь. А у меня в штабе он целей будет. Отдай мне.
- Никогда!
- Ладно: уговорил. Если бы не ты, взял бы его к себе. А у тебя не возьму.
- Хочешь подъедем? - спросил Шмелев, добрея.
- Люблю по земле ходить. - Чагода снова оглянулся и посмотрел на лошадей. - Хороший у тебя вороной. Всем вороным вороной.
- Нравится? Бери. И сена дам.
- Богато живешь. Князь удельный.
- Что ж еще на этом проклятом берегу делать? Косим сено, лошадей холим, рыбу ловим, наградные листы друг на друга пишем.
- Молодец. А еще что?
- Жалеешь? - Шмелев усмехнулся.
- Послушай, капитан. Ты вспоминай. Что было в мирной жизни, то и вспоминай. Помогает.
- Не могу. Забыл.
- А ты попробуй. Раз в такое место попал, придется попробовать.
- Отвяжись.
- А я гражданку всегда вспоминаю. Эх, красиво жили...
- Отвяжись, тебе говорят, - Шмелев посмотрел назад, на дорогу, где шли разведчики. - Куда они пойдут?
- Туда, на шоссе. Чуть поближе Устрикова.
- Там есть один скрытый подступ. Поднимемся на маяк. Я тебе покажу.
Лодка уходила в сумерках. Волны мерно выбрасывались на берег и несильно качали лодку. Куц стоял на корме. В руках у него ракетница. Двое - на веслах. Сержант с испуганным лицом сидел на носу, держа в руках ящик с голубями. Даже в быстро густеющих сумерках было видно его испуганное лицо, однако казалось, никто не замечал этого.
- Морозов, - крикнул Чагода, - ты чего ящик в руках держишь? Поставь его, поставь, не бойся.
Сержант послушно поставил ящик под банку, и лицо у него стало совсем испуганным.
- Смотри, Сашка! - кричал Войновский Куцу. - Не пей сырой воды. Кутай шею шарфом, а то простудишься!
- Передавай привет папе и маме, - ответил Куц. - И еще Комягину.
- Эх, жаль, Борька не пришел.
- Не беда, утром увидимся. Встречайте нас утром. - Куц хотел толкнуть лодку от берега.
- Стой! - крикнул Чагода. - Плюнь через левое плечо.
- Зачем, товарищ капитан?
- Лейтенант Куц, отставить разговоры. Приказываю плюнуть через левое плечо.
Куц пожал плечами и плюнул в озеро.
- Я тебе дам - встречайте. Только вернись у меня. Сразу получишь пять суток. - Чагода подошел к самой воде и резко толкнул лодку ногой.
Лодка закачалась на волнах, потом гребцы развернули ее носом вперед, и она пошла, плавно поднимая и опуская корму. Куц обернулся и помахал ракетницей.
- Если что, топите лодку на день в камышах, - крикнул Чагода. Куц часто закивал головой.
Лодка быстро удалилась. Сначала не стало видно весел, потом головы разведчиков и лодка слились в одно серое пятно, потом серое пятно слилось с темной водой и стало постепенно растворяться в ней.
- Теперь ты видишь, - сказал Шмелев, обращаясь к Войновскому и продолжая разговор, начатый утром, - как можно попасть на тот берег?
- Да, - приглушенно ответил Войновский. Он стоял, подавшись вперед, и смотрел в озеро - глаза его стали еще больше.
Шмелев отвернулся, будто заглянул по ошибке в чужую дверь. Провожать всегда тяжелее, чем уходить, но всегда кто-то уходит, а кто-то остается. Есть только те, кто уходят первыми, - последних нет. Мелькнул последний вагон, тускло засветились открывшиеся рельсы, и красный огонь вспыхнул на стрелке. Ненадолго. Придет другой состав, светофор выпустит зеленый луч - и все начнется сначала. Последних нет. Ведь и для тех, кто остается на берегу, уготована та же дорога.
- Да, невеселое у тебя место. - Чагода хлопнул Шмелева по плечу. - О чем задумался? Пойдем рыбу есть.
На берегу выставили специальный пост, чтобы встретить разведчиков, но лодка не пришла ни на третий, ни на пятый день. Даже голуби не вернулись.
ГЛАВА V
Общее построение было назначено на час дня.
Небо до горизонта было обложено низкими, тяжелыми тучами, шел дождь, мелкий и частый, как тонкая проволока.
Батальон стоял в каре. Все солдаты чисто выбриты, подшили свежие подворотнички к гимнастеркам, начистили оружие, сапоги и теперь стояли под дождем, ожидая полковника. Шинели сделались черными на плечах и спинах, солдаты стояли, переминаясь с ноги на ногу, пытаясь согреться или переменить положение, чтобы облегчить промокшее место.
- Прекратить шевеление. - Войновский строго посмотрел вдоль строя. - Команды "вольно" не было.
Строй на минуту застыл, а затем снова пришел в незаметное движение. Дождь однообразно шелестел по траве, по солдатским спинам.
Шинель Войновского стала тяжелой, капли сочились по пилотке, попадали за воротник, просачивались под гимнастерку.
Комягин прохаживался перед строем роты и всем своим видом изображал, что никакого дождя и в помине нет, а шинель у него черная до самых лопаток и сапоги в жирных пятнах глины.
Четвертая сторона каре открыта; там проходила дорога, ведущая от леса к деревне. Солдаты часто смотрели на дорогу, но на ней ничего не было видно. За дорогой, прямо у околицы, стоял невысокий сарай - внеочередной наряд Шестакова. Время от времени одинокие фигурки выбегали из строя, скрывались в сарайчике, а потом бежали обратно.
В центре каре установлен длинный, дощатый стол, и дождь назойливо стучал по доскам. Вокруг стола толпились офицеры.
Стоя в строю, Шестаков говорил соседу:
- Мокрый дождь. Мужику рожь, а солдату - вошь.
- Ничего, просохнем. В атаку-то не погонят.
В ноги Шестакова ткнулось что-то мягкое, теплое. На мокрой земле, положив морду на сапог, сидела собака. Шестаков хотел было нагнуться, но пес вскочил, выбежал перед строем, прыгая и лая. Солдаты стояли в строю и, казалось, не замечали собаку. От группы в центре каре отделился Джабаров.
- Командир второй роты, к командиру батальона! - крикнул он, не добежав до Комягина, и Комягин побежал за Джабаровым, разбрызгивая воду сапогами. Было видно, как Комягин вытянулся перед Шмелевым, а потом отдал честь и побежал обратно. Добежал до Войновского, что-то сказал ему.
Войновский быстро зашагал вдоль шеренги, смотря на солдат. Увидев Шестакова, остановился.
- Шестаков, уберите собаку.
- Какую собаку? - удивился Шестаков. - Она же не моя собака, заблудшая. У нее свой хозяин есть.
- Ах, какой вы непонятливый. Приказ командира батальона - убрать! Ясно?
- Значит, можно? - Шестаков обрадованно вышел из строя, присел перед собакой на корточки. - Иди, песик, иди, приказ на тебя вышел. - Собака доверчиво пошла на руки. Шестаков спрятал ее под шинель, деловито зашагал через поле к избам.
Из деревни выбежал связной, и все поняли, что это означает; командиры взводов, не дожидаясь приказания, стали выравнивать ряды, и солдаты сами подтянулись, поправляя шинели, ремни, автоматы.
Шмелев подошел к столу, приподнял его за узкий край. Широкие ручьи пролились со стола на землю.
Разбрызгивая грязь и воду, зеленая машина катилась по дороге к открытой стороне каре. Шмелев во весь голос скомандовал: "Батальон, смирно!" - и побежал к дороге.
Полковник Рясной ступил из машины прямо в лужу и принял рапорт. Он стоял в густой жиже, приложив руку к фуражке, строго смотрел на Шмелева. Потом они пошли в каре - впереди Рясной, за ним Шмелев. Последним шагал адъютант с картонными коробочками.
Полковник остановился у стола, поздоровался. Батальон ответил на все поле.
Заместитель командира батальона по политической части капитан Рязанцев сказал речь о долге и патриотизме, и полковник стал раздавать награды. Солдаты один за другим подходили к столу, полковник пожимал им руки и отдавал коробки. Солдаты отвечали и шли обратно в строй, зажав коробку в кулаке, чтобы она не промокла.
Справа и слева от Войновского солдаты выходили из строя и возвращались. Стайкин ушел и вернулся с коробкой в руках, на ходу подмигнув Войновскому. Шестаков отнес собаку и встал в строй, и его тоже вызвали к столу.
Награждение закончилось. Офицеры у стола стояли и разговаривали, потом начальник штаба старший лейтенант Плотников побежал ко второй роте и крикнул:
- Командир второго взвода, лейтенант Войновский, - к командиру бригады!
Полковник Рясной стоял прямо, словно в нем была палка. Капли дождя стекали с козырька фуражки. Рясной посмотрел на Войновского, не узнал его и сказал:
- Слушайте, лейтенант, боевой приказ. Десять минут назад противник силой до двух рот высадил десант на восточном берегу Елань-озера, имея целью атаковать Раменки и захватить штаб батальона. Приказываю вам контратаковать врага и сбросить его в озеро. Полоса атаки... Соседи: справа...
Войновский слушал, стараясь не пропустить ни слова и дрожа от возбуждения и холода. Он никак не мог понять, правду ли говорит полковник, и ему хотелось, чтобы это было правдой и чтобы бой был настоящим.
- Атака производится углом вперед, - говорил полковник. - Ваш взвод должен сблизиться с противником и подняться в штыковую атаку. За вами вторым эшелоном пойдут другие. Ни в коем случае не допустите, чтобы противник погрузился на катера - уничтожьте его на берегу. Начало атаки... - Рясной посмотрел на часы и подумал немного. - Начало через пятнадцать минут - пожалуй, хватит. Сигнал атаки - красная ракета. - Полковник поднял руки и снова посмотрел на часы. Крупная капля упала с фуражки на циферблат, и полковник сердито встряхнул рукой. - Проверьте ваши часы по моим. Сейчас... Что же вы медлите?
- Виноват, товарищ полковник. У меня нет часов, товарищ полковник. - Войновский стоял красный как рак и сгорал от стыда.
- Так дайте же ему часы, - нетерпеливо сказал полковник. - Противник не ждет.
Плотников сорвал с руки часы и протянул их Войновскому. Тот зажал часы в кулаке и побежал.
Это было образцовое наступление, проведенное по всем правилам военного устава. Солдаты рассыпались в цепь и устремились к лесу, делая короткие быстрые перебежки, ложились в грязь, снова бежали. Войновский командовал звонким счастливым голосом, тоже падал с разбегу на грязную землю, вскакивал и бежал. Он был счастлив, что солдаты так легко и весело слушаются его, быстро исполняют команды - и голос его разносился над полем.
Перед лесом была неширокая болотистая лощина, которую можно было обойти, но Войновский скомандовал прямо, и солдаты побежали по лощине, проваливаясь в болото, а потом выбрались на сухое, и фигуры их замелькали среди сосен.
Офицеры шли по дороге и смотрели, как проходит атака.
Сергей Шмелев шагал за цепью, глядя под ноги. Он не хотел видеть шумливых сосен, тягучей серой воды, унылого берега, к которому они будто примерзли. Они пришли сюда и застряли тут - проклятое место, забытое не только богом, но и Верховной ставкой. Если бы не ежедневное довольствие, можно было бы подумать, что их забыли все и вся, но интенданты все-таки помнили о них, упрямо снабжали крупой, махоркой, американскими консервами и даже снарядами, которые до сих пор никому не были нужны и лежали штабелями на батареях.
Почему мы торчим здесь, на этом распроклятом берегу? Война третий год, а мы все еще торчим в глубине России. Неужто немцы так сильны, что мы вынуждены торчать тут? Или есть другие причины...
- Пора, капитан, - окликнул его полковник Рясной, но Шмелев, казалось, не слышал и продолжал шагать по лужам. - Капитан, время! - повторил полковник громче.
Шмелев раскрыл планшет с картой. Он снова очутился в лесу. Сосны шумели над головой, солдаты старательно делали перебежки, полковник Рясной шагал рядом, наблюдая за цепью, - все было по-прежнему, и атака шла полным ходом. Шмелев посмотрел сбоку на Рясного. Чуть сгорбившись, заложив руки за спину, тот осторожно переставлял ноги, стараясь выбрать место посуше. Замполит Рязанцев и старший адъютант батальона Плотников шли несколько позади в окружении связных. В лесу то и дело попадались заболоченные низины, и тогда под ногами смачно чавкало.
Шмелев посмотрел на часы и сказал негромко:
- К чему все это? - Он шагал напрямик и мечтал как можно скорее выбраться отсюда.
Рясной усмехнулся:
- А я вот к тебе ехал, местечко обнаружил замечательное. Перед Раменками поле с ботвой помнишь? А за ним уступчик - ну, точная копия того берега. Против Устрикова такой же уступчик. Так что не горюй, Сергей Андреевич, в следующий раз там повторим.
- Вы думаете, мы все-таки пойдем туда? - спросил Шмелев, и на лице его появился некоторый интерес к происходящему.
- Больше нам идти некуда. Обещаю, что пошлю тебя первым. Эх, черт! - Рясной схватился за поясницу.
- Себя бы пожалели, коли нас не жалко, - сказал Шмелев с упреком.
- Следи за часами. Следи, не отвлекайся.
- Еще три минуты, - заметил Шмелев и прибавил шагу.
Три минуты - совсем не мало. Можно успеть побывать во многих местах. Надо только точно рассчитать, чтобы хватило ровно на три минуты, не заходить слишком далеко и не вспоминать Наташу, потому что для нее никогда не хватало времени, - хотя ведь никогда нельзя знать заранее, куда кривая вывезет.
На улице было много ребят, и после школы все бежали к пруду, где шла игра в "красных" и "белых". Беляки ловили Чапаева. Ребят было много, а Чапаев один, но все-таки каждый из нас хотя бы раз побывал Чапаевым, а я даже дважды, и оба раза меня ловили, потому что я не умел нырять и тут же хлебал воду, а беляки кричали: "Тони, тони!" Тогда я пустился на хитрость и нырнул под мостки - только меня и видели! Ребята перетрусили и побежали за взрослыми. Я совсем закоченел, пока они шарили по пруду баграми. Потом мне надоело, я выскочил на берег, а они за мной с палками: "Сейчас дадим тебе Чапаева!.." Я бежал и быстро согрелся, мне опять стало весело, но после мы уже не играли в эту игру. А у девчонок были свои игры: куклы или классы, или как у той маленькой Кати, которую я так и не видел ни живой, ни мертвой, хотя она жила неподалеку от заставы - за одним лесом и за одной рекой. Мы держались на заставе два дня, пока не поняли, что пора выбираться из окружения. Катя тоже любила играть и в то лето собирала бабочек, накалывала их на тонкие иголки и втыкала в большую коробку со стеклянной крышкой. Коробка с бабочками осталась нетронутой. А вся изба разворочена - сквозь огромную дыру видно, как бомба прошла через крышу, вошла в печь и разнесла на куски весь дом, только бабочки целы. Просто чудо, что они уцелели. И рядом лежал раскрытый дневник: "22 июня. Сегодня неудачный день. Бабочек нет. По радио сказали, что началась война. Мама плачет. Еле ее успокоила". Пол, стены, стол - все залито кровью, и на бабочках тоже кровавые пятна. Я стоял, будто истукан, и не мог сообразить, какое сегодня число, потому что прошло сто лет с той минуты, когда началось все это, - и совсем не так, как нам говорили. Кто же нам говорил, что так будет с Катей? Я выскочил из избы и пошел напрямик через поле. Немец заметил меня, стал кружиться и бить из пулемета. Я выпустил в него всю обойму, а он все кружился: хотел, чтобы я упал или хотя бы лег. А я его не боялся. Я шел и ругался на чем свет стоит - и кулак ему показал. Кто же нам говорил, что они будут так кружиться над нами? Он расстрелял все ленты и улетел. И тогда я лег на землю и заплакал от злости и еще оттого, что все начинается с игры, а кончается окровавленными бабочками.