- Товарищ майор! Текст радиограммы, переданной вам генералом Чавчавадзе, дешифрован. Он гласит: ""Ураган" - Агенту С-42. Пакет с информацией подобран спецгруппой разведки при отходе стрелкового батальона на исходные позиции… Сведения о дивизии Чавчавадзе, стрелковом корпусе Шкрылева неоценимы. Просьба выйти из игры - необоснованна. Опасения раскрытия: усталость, больное воображение. Продержитесь последнюю неделю, информируйте. Спецотдел 7-ч".
- Спасибо, старший лейтенант. Вы основательно потрудились. Можете быть свободны.
- Это сигнал… - После глубокого раздумья произнес подполковник Кондратов. - Вражеский разведчик понял, что где-то он допустил ошибку, чувствует установленное за ним наблюдение, ему ясен последующий финал. Нетрудно догадаться, что он работал без помощника, самостоятельно. Можно ли было предположить, что, рискуя жизнью, наш подопечный оставляет накопленные сведения в тайнике непосредственно на поле сражения во время недавней операции - разведки боем! Левашов в этом бою участвовал с разрешения комдива, дескать, в целях надежного обеспечения батальона связью. Да! Только отчаяние могло толкнуть его на это.
Окунев вынул из кобуры пистолет, проверил патроны в обойме.
- Левашов предвидел свой провал значительно раньше, с того самого момента, когда потерял пленку.
- Вы говорите - пленку? - Кондрашов во всех подробностях вспомнил, что он был с Левашовым в его землянке и там среди готовых, отпечатанных фотографий и негативов, лежащих вразброс на столе, увидел обрывок пленки, на которой была запечатлена отметка "пятнадцать", где находились огневые позиции дивизиона гвардейских минометов. Он тогда не придал этому какого-либо серьезного значения, ибо знал о том, что офицеры и солдаты любого рода войск мечтали иметь фотоснимки боевой техники. Заполучить их на фронте было непросто, особенно в пехотных частях, и обладали ими только те, кому повезло. Это стремление, хотя и шло вразрез с законами военного времени, легко объяснялось простыми человеческими слабостями.
- Вы хотели мне что-то сказать? - спросил Окунев у Кондрашова.
- Несколько дней тому назад в землянке у майора Левашова мне пришлось увидеть кадры пленки с изображением огневых позиций у отметки "пятнадцать". Но имеет ли это какое-либо отношение к произошедшему?
- Имеет ли? - Вопросом на вопрос ответил Окунев и уверенно добавил: - Имеет. И самое прямое. Все ясно. И наши колебания в аресте Левашова - фашистского разведчика С-42 больше нетерпимы. Дорога каждая минута. - Окунев торопливо шагнул к порогу, но телефонный звонок остановил его.
- Слушаю, товарищ первый. Что? Что? Так… Так… Понимаю. Слушаюсь.
Кондрашов отметил, как у Окунева внезапно сдвинулись к носу брови на потемневшем лице.
Положив трубку на аппарат, начальник особого отдела с каким-то непонятным для Кондрашова укором пристально посмотрел ему в глаза.
- Сергей Валентинович, - произнес он тихо, - лейтенант Скворцов убит ударом ножа в спину. Труп его найден подвижным дозором на тропе, ведущей от переднего края в расположение штаба дивизии. И еще одно трагическое происшествие: неподалеку от дивизионной бани от удара тяжелым металлическим предметом в голову, на руках автоматчиков, несущих охрану тыла, скончался сержант Злобин. Там же у бани обнаружены следы отчаянной борьбы и отчетливый рисунок протектора мотоциклетных шин. Левашова в расположении дивизии нет. Он исчез…
В землянку вошел заместитель начальника особого отдела капитан Хоружий.
- Товарищ майор! Из отдела кадров армии получен ответ на наш запрос…
- Слишком поздно, капитан… Слишком поздно… Немедленно свяжитесь с командиром заградотряда дивизии. Передайте приказ генерала о выделении в мое распоряжение полувзвода солдат и бронетранспортера. Через тридцать минут - быть у штаба.
…Кондрашов едва поспевал за широко шагавшим Окуневым. Они спешили к землянке начальника связи дивизии напрямик, безошибочно ориентируясь в темноте. Но Кондрашов все-таки опередил Окунева, первым вошел в землянку. У стены - грубо сколоченный низкий стол, два корявых табурета. На противоположной стороне - застланный байковым одеялом топчан для отдыха. На столе, рядом с телефонным аппаратом, в беспорядке валялись обрывки фотографической пленки и бумаги, куски телефонного провода. Внимание Кондрашова привлек фотографический аппарат на топчане. Не отдавая себе отчета, он стремительно шагнул вперед.
- Не трогать! - крикнул Окунев, бросаясь к подполковнику.
Но было поздно. В руках начальника разведотдела дивизии подполковника Кондрашова блеснула короткая вспышка пламени, и одновременно с ней раздался громкий взрыв. Землянка наполнилась резким и удушливым запахом.
Глава восьмая
Медленно и неровно забрезжил над землей ленивый рассвет. Начавшийся было дождь перешел в плотный, низко стелющийся туман. Разведчики укрылись в углублении между двумя громадными соснами. Корни упавших деревьев, вывернув пласты земли, образовали над появившейся выемкой невысокий, сливающийся с окружающей холмистой местностью зеленый шатер. Эта естественная крыша со временем покрылась порослью молодых сосенок, густой и сочной травой. Края созданного природой убежища успели зарасти плотной стеной терновника и шиповника. Могучий, с раскидистой кроной дуб в окружении сосен прикрывал своим стволом лаз в помещение этой своеобразной пещеры. Зияющие большие и малые отверстия - разрывы в крыше - позволяли наблюдать за местностью. На дне котлована было сыро и сумрачно. Пахло прелой листвой, хвоей, лесными травами.
Внимательно осмотрев рацию щеголькова, пробитую в нескольких местах крупнокалиберными пулями фашистского "мессершмитта", лейтенант Черемушкин убедился в ее полной непригодности. Вся надежда теперь была на Коврову. Ее радиостанцию теперь нужно хранить, как зеницу ока.
Чтобы не попасть в западню, предстояло точно выяснить обстановку. Кое-какие сведения мог дать пленный. Он оказался офицером одной из моторизованных бригад. Показания давал с трудом. Сообщил, что его часть входила в состав армейского корпуса, расквартированного в Норвегии, и прибыла на новый участок прифронтовой зоны десять дней назад. Он показал на карте место их дислокации, но о численности, вооружении и подчиненности ничего не сказал. Самым неожиданным оказалось его заявление о том, что русский самолет ждали около суток, так как немецкое командование было предупреждено о появлении транспортника, на борту которого находится разведгруппа, выполняющая особо важное задание. Рассказывая, лейтенант СС иронически улыбался, и Черемушкин с усилием сдерживал себя.
- Спросите у него, - обратился он к Ковровой, - в состав какой группировки входит мотобригада.
- Я - офицер великой Германии… Тайна, которой владею, умрет вместе со мной. Советская разведгруппа рано или поздно будет обнаружена и уничтожена.
Было очевидно, что дальнейшие попытки развязать гитлеровцу язык - никчемная трата времени. Он упорно не хотел отвечать, и Черемушкин хорошо понимал причину его молчания. Пленник знал, что любым откровением жизни своей он все равно не выкупит. Такова была ситуация, и таков был жестокий закон войны. Черемушкин потому с некоторым сожалением смотрел на молодого эсэсовца.
- А фамилия и звание командира вашей моторизованной бригады, унтерштурмфюрер? - не уверенный в его ответе, спросил лейтенант.
- Это не является большой тайной, герр… к сожалению, не имею чести знать ваше воинское звание. Командир мотобригады - генерал Гоффман.
- Стажировку в лейтенанты вы прошли уже в ходе войны с Россией, не так ли?
Сработали самомнение и гордость за канувшее в прошлое безоблачное и счастливое время. Немец важно и охотно подтвердил:
- Закончил Ной-Штетинский филиал Штаттградского пехотного училища. Кандидатский стаж пять месяцев в пятой гренадерской роте седьмой гренадерской дивизии. - Исповедь моя закончена…
- Затем общевойсковой мундир сменили на черный, эсэсовский? Рост по служебной лестнице не ахти какой, - серьезно, без видимой насмешки заметил лейтенант Черемушкин. - Родом-то откуда? Хотя это известно из записей в вашем военном билете. Пишите коротенькое письмо к родным… При случае вручу, когда буду в Германии. Итак, местечко Фрауэндорф, Рандовский округ, улица Бруно Рейнгарта, 28. Фриде Маллон - девичья фамилия Ливере.
Унтерштурмфюрер СС дернулся всем телом, с минуту стоял в оцепенении, только пальцы его рук мелко дрожали. Потом вдруг обмяк, как освобожденный от воздуха резиновый мяч, и росинки пота выступили на его бледном лице.
- Ваша гуманность, repp… мне не понятна, - проговорил он с усилием, стараясь спокойно произносить слова. - Подобное предложение на войне недостойно и оскорбительно для солдата фюрера.
- Ахмед! - Черемушкин кивнул головой в сторону эсэсовца. - Тихо и надежно, без следа…
В полевой сумке унтерштурмфюрера Маллона, кроме крупномасштабной топографической карты, имеющей многочисленные пометки условными знаками, с продолговатым лиловым штампом в верхнем левом углу - "совершенно секретно", находилась и копия тоже секретного приказа по штабу моторизованной бригады. В нем говорилось об усилении патрульной службы, организации засад в районах, прилегающих к линиям железной и шоссейной дорог, установлении скрытых постов наблюдения и обеспечении их радиосвязью.
Лейтенант перенес на свою карту все данные, которые смог получить от унтерштурмфюрера Маллона, а также примерный квадрат сосредоточения прошедшей перед утром вражеской моторизованной колонны и поименно наличие в ней боевой техники, тщательно скопировал цифровые и условные обозначения. Непонятные, похожие на иероглифы знаки, разбросанные в разных квадратах карты, обвел красным карандашом. Да, обнаруженная в полевой сумке Маллона зашифрованная оперативная карта "пятидесятикилометровка" представляла немалый интерес.
Не оставил Черемушкин без внимания и то, что в восточной оконечности карты, на линии обороны корпуса генерала Шкрылева, в состав которого входила и дивизия генерала Чавчавадзе, у населенных пунктов Васильево Светлое - Лесной - Козловка - Дятлово, было сплошное наслоение различных знаков. Необходим ключ к разгадке. Возможно, карта таила в себе именно то, что нужно было разведгруппе.
Ясно становилось одно: враг сосредоточивает крупные, отлично оснащенные техникой войсковые части и соединения. Все эти танковые, моторизованные и механизированные дивизии, артбригады стягиваются для нанесения удара в один общий кулак. Однако многое еще требовалось проверить, уточнить. Нужны были дополнительные сведения.
Лейтенант задумался вдруг над внезапно пришедшей тревожной мыслью: почему вдруг так легко, без особых осложнений получил он исключительно важный по содержанию документ? Унтерштурмфюрера СС Маллона, имевшего при себе карту с совершенно секретными данными, по всем существующим правилам должна была сопровождать охрана. Почему он оказался на пустынной дороге один? Быть может, какие-то причины побудили лейтенанта СС и того, кто его послал, совершить безрассудный шаг вопреки здравому смыслу. А вдруг эта встреча планировалась и служила своего рода приманкой, на которую по замыслам фашистской контрразведки могли "клюнуть" советские разведчики. Тогда круг замкнется. А если это просто счастливый случай? Тогда карту необходимо, причем срочно, доставить в дивизию. Но как? Каким образом? Радиосеанс со штабом может дорого обойтись разведгруппе, да и он дает не многое: неизбежно возникнут контрольные вопросы, на которые пока нет ответа. Но самое главное - увеличивается степень риска быть предельно точно запеленгованным и, как следствие… Черемушкин не хотел думать о том, что произойдет тогда, когда его точные координаты станут известны контрразведке и гестапо противника. Он попадет, еще ничего существенного не сделав, в капкан, безжалостные челюсти которого мертвой хваткой вцепятся в разведгруппу.
"Ходил кулик по болоту, он нашел себе работу. Хвост вытащил - нос увяз, нос вытащил - ноги увязли", - вспомнил Черемушкин любимую прибаутку сержанта Телочкина. - Но что же делать? Как найти единственно правильное решение? Группа разведчиков, если послать ее к линии фронта, навряд ли в срок доберется до нее. И дойдет ли вообще… Остается просить командование выслать самолет в квадрат "сорок один" на приготовленную партизанским отрядом посадочную площадку. Группа во главе со старшиной Двуреченский должна попытаться… Иначе нельзя. Конечно, запас надежности разведгруппы уменьшится наполовину. Коврова без рации в партизанском отряде не нужна. При необходимости ее заменит Щегольков. И еще… Как поступить с картой унтерштурмфюрера Маллона? Нужно ли беречь ее, когда данные уже продублированы на запасной, хранящейся у старшины Двуреченского? А посылать его к своим - риск немалый. Путь к поляне "Черный кристалл" будет долгим и опасным.
Черемушкин поднял голову. Через прорехи сверху дымчатыми полосами вливался дневной свет с плавающими пятнами солнечных бликов. Туман, стоявший над лесом, рассеивался, теснимый теплом погожей ранней осени. Было тихо, и лишь трели и щебетание пернатых раздавались окрест.
Черемушкин приободрился, когда вдруг появились Румянцев и Ласточкин. Им кое-что удалось разведать. Румянцев доложил, что своею южной стороной лес подступает к одноколейной линии железной дороги, что эту дорогу охраняют вражеские патрульные наряды, а у небольшого железнодорожного моста через узкую, заболоченную речонку стоят часовые. Однако вокруг, на расстоянии видимости в бинокль, присутствие противника не обнаружено. Правда, их наблюдению мешал туман, скрадывающий низины.
Вначале Черемушкин не понял, о какой именно железной дороге идет речь. По его представлениям, она соединяла узловые станции Юдино - Лопатино и находилась далеко к северу. Об этом напоминала и карта, лежащая на земле перед ним. Точен ли Румянцев в своем докладе о проведенной разведке? Он вопросительно посмотрел на старшего сержанта.
- Это же факт, товарищ лейтенант. Не во сне же мне все это приснилось.
Черемушкин вновь взглянул на карту, туда, где стояла дата ее выпуска: август… 1938 год.
- Я понимаю, - озабоченно произнес Черемушкин, - возможно, неточности карты преподнесут нам и другие сюрпризы. Но будем надеяться на лучшее. Мы оказались на узкой полосе, как бы зажатыми между шоссейной и железной дорогами, что, естественно, ограничивает свободный маневр. Но будем надеяться, что выход найдем. Как говорится, бог не выдаст - свинья не съест.
- Командир, - подал голос как будто дремлющий до этого старшина Двуреченский. - Рация у нас одна. И все же предлагаю: иметь впереди при движении разведгруппы авангардный дозор с определенной отвлекающей задачей. Состав - три человека. Перейдем железную дорогу и обязательно попадем в квадрат "двадцать три" на юго-западной окраине деревни Егорино. В случае каких-либо осложнений, авангард предпримет все возможное, чтобы сохранить основной состав, а значит - продолжить рейд в тылу.
- Широкая у тебя натура, Егор… - Укоризненно заметил лейтенант.
- Двум смертям не бывать, командир. На то мы и солдаты. Вперед и только вперед…
- Не возражаю. Но мы разведчики в первую очередь. А умирать, если в крайнем случае потребуется, умрем, как пехотинец на поле боя. Дозор с отвлекающей задачей, говоришь? - Слегка усмехнулся Черемушкин. В глазах у него замельтешили веселые искорки. - В твоем предложении, Егор, есть что-то. Считай, что передовой дозор во главе с тобой определился. Пойдут еще Ахмет Юлаев и Иван Щегольков. Не возражаешь? Нет? Принято… Только умирать нам раньше времени никак нельзя. Право нам такое не дано. За нашими плечами дивизия, корпус, армия, фронт… Тысячи жизней должны быть спасены. Для этого мы здесь и находимся. И ждут нас дома только живыми. Дел у нас впереди - ой как много. А теперь - отдыхать. К вечеру попробуем выйти в эфир. Заждался от нас весточки наш генерал. Ахмет! - Дотрагиваясь рукой до плеча спящего Юлаева, тихо позвал он. - На пост. Чтобы было, как положено, особенно маскировка.
- Слушаюсь, товарищ лейтенант! - Сразу же, как будто и не спал, отозвался тот, беря в руки автомат и бинокль.
Ефрейтор Юлаев, татарин по национальности, несмотря на свой тридцатидвухлетний возраст прозванный разведчиками "дедом", пришел в дивизионную разведку из полковой по приглашению подполковника Кондрашова. Был он под стать двухметровому великану Рувиму Ласточкину, только чуть-чуть пониже. Кряжистая, широкая в плечах и узкая в талии фигура ефрейтора таила в себе, казалось, неиссякаемый запас энергии. Ахмет отличался молчаливостью. Его грубо скроенное, скуластое лицо носило следы перенесенной оспы, но затаенная, застенчивая улыбка, светло-коричневые под черными полукружьями бровей глаза скрашивали этот недостаток и говорили о надежности в любом трудном деле. Он многое умел. Его искусству бросать ременную петлю - лассо, так что она молниеносно схватывала намеченный предмет, товарищи не переставали удивляться.
Когда Юлаев ушел на пост, Черемушкин, полузакрыв глаза, стал думать о своих товарищах… Телочкин спал беспокойно, свернувшись калачиком под плащ-накидкой, и, время от времени меняя положение, толкал головой в плечо рослого Ласточкина. Испачканное глиной лицо его то светлело, как у беззаботного ребенка, то вдруг становилось мрачным и насупленным. Он облизывал губы, словно от жажды. Румянцев, наоборот, спал крепким, здоровым сном смертельно уставшего человека, не выпуская из рук покрытого каплями росы автомата. Он по-смешному выпячивал губы и тихонько посапывал. Рувим Ласточкин лежал на спине, вытянувшись во весь рост и прикрыв глаза пилоткой. Его крупная, правильной формы голова с коротко остриженными под "бокс" черными, как смоль, волосами покоилась на вещмешке, втиснутом под узловатые древесные корни. Черемушкин посмотрел на Наташу, так нежданно-негаданно разделившую с разведчиками свою судьбу. Лицо ее было каким-то мечтательным. Видно, сладкое сновидение охватило девушку целиком, придя из далекой теперь, довоенной жизни. И тут он заметил на ее щеке деловито снующего муравья. Наташа потешно сморщила нос. Лейтенант беззвучно рассмеялся и потянулся рукой за сухим стебельком травы, чтобы согнать непрошеного гостя. Муравей, словно поняв намерения человека, сбежал со щеки на землю. Голова к голове, касаясь волос Ковровой своим огненно-рыжим чубом, спал Щегольков. И оба они почему-то показались ему братом и сестрой.
Черемушкин осторожно тронул рукой плечо дремавшего рядом с ним старшины Двуреченского. Тот вздрогнул, слегка сжал ладонью лицо, прогоняя сон, и вопросительно посмотрел на лейтенанта.
- Послушай, Егор! Сегодня, сейчас же, не теряя времени, ты должен с намеченной группой уйти в партизанский отряд. Ты знаешь координаты. Выходишь к южной окраине Егорино. Но на пути лежит озеро. Реши, стоит ли его переходить вброд. На карте пестрят знаки, указывающие на его заболоченность. От Егорино до железной дороги, связывающей станции Ширино и Лопатино, два километра. Теперь, видишь на карте монастырь? Ты, Егор, не доходишь до него. Он остается правее и северо-западнее от тебя. Группа под прямым углом меняет направление, переходит железную дорогу и следует к хутору Камышиха. Обойдешь хутор с левой стороны. Посмотри - на твоем пути сплошные лесные массивы. Так что внезапное столкновение с гитлеровцами здесь почти исключено.
- Это женский монастырь? - сдерживая улыбку, спросил Двуреченский.
- Не знаю, женский ли, мужской… Какая тебе разница? - Недоуменно проговорил Черемушкин.
- Не говори, командир! Если женский, то очень хочется и с монашками за руку поздороваться. Женским духом напитаться. Эх, елки точеные! Они, поди, прозрачные, как льдинки на солнышке! - Старшина подмигнул Черемушкину. Глаза его весело блестели.