Ольгу Дмитриевну она привела к себе прямо из родильного дома. Та старалась помогать Сании во всех домашних делах, и это казалось неудобным. Можно подумать, что привела с расчетом получить домработницу.
Сании не удалось докончить стирку. Только калила воды в корыто, пришли докторша из городской амбулатории и сестра из родильного дома.
- Дела таковы, Сания родная, - сказала докторша, - к нам везут раненых с фронта. В городе организуем госпиталь. Его, конечно, открывает государство. Но и наша помощь пригодится. Собираем для раненых посуду, тарелки, ложки. Если у вас найдется лишнее…
Сания заволновалась.
- Как же не найти. Вот, пожалуйста. - Она вынула из кухонного стола сложенные в стопку тарелки, - Нет, пусть лучше эти останутся для себя, они не парные. - Сания спрятала тарелки и прошла в комнату.
В дубовом буфете стоял обеденный нарядный сервиз из фарфора.
- Вот возьмите этот сервиз. - И начала выкладывать на стол расписные тарелки.
- Не нужно, Сания! - сказала сестра. - Это дорогая штука, ее надо беречь. Может случиться, разобьют еще. Нам и те годятся, что на кухне…
Но Сания настояла на своем.
- Пусть хорошие им будут. - И, вытащив из ящика буфета белую, с голубыми узорами скатерть, начала складывать на нее тарелки. - Может, и скатерть пригодится?
Докторша была тронута.
- Спасибо, Сания, вы и меня заставили призадуматься. Ведь и у меня есть сервиз…
Гости ушли, а Сания склонилась над корытом, где мокли детские пеленки.
2
- Можно, Сания-апа?
Сания обернулась, не вынимая намыленных рук из корыта.
В кухонной двери стояла Карима.
На ней была домашней вязки шерстяная кофта, на голове шелковая косынка.
- Проходи, Карима, сейчас я закончу стирку.
- Давайте я прополощу, - предложила Карима.
И, не дожидаясь ответа, сняла кофту и засучила рукава.
- Давайте, давайте! - почти насильно вырвала белье из рук Сании.
Сания, неожиданно отстраненная гостьей от корыта, некоторое время стояла в растерянности. Потом, словно проспоривший человек, улыбнулась и стала вытирать руки.
Она с удовольствием смотрела на ловкие, проворные движения Каримы. Даже простенькое сатиновое ее платье казалось изящным и очень шло ей.
- Умеешь стирать, Карима, - похвалила Сания, - Руки-то золотые.
- Немало я перестирала детских пеленок. Семью нашу сами знаете.
- Зубарджат-апа здорова?
- Уже на работе. Все твердила: "Сходи, навести Санию-апа, спроси, как себя чувствует".
- Спасибо. А ребенок?
- Растет, уже смеяться умеет. Когда у нас начнутся занятия, Сания-апа? Верно, что десятого класса не будет?
Сания насторожилась:
- Почему не будет? Кто тебе сказал?
- Девушки говорят. Куда вешать белье, Сания-апа?
- Сама повешу, Карима, не надо.
Но Карима, перекинув на руку белье, уже двинулась к выходу. Сания вышла за нею.
- А как ваша девочка? - спросила Карима. - Не плачет? Можно посмотреть?
И, закончив вешать белье, на цыпочках подошла к люльке-коляске. С восхищением долго смотрела на ребенка, беззаботно спавшего в снежно-белом конверте с кружевными узорами по краям.
Вдруг Карима закрыла руками лицо и разрыдалась.
- Что случилось, Карима? - встревожилась Сания, - Ну-ну, садись, расскажи мне…
Они сели на диван. Карима, закрыв лицо платком, молчала. Глухие рыдания сотрясали ее плечи. Сания некоторое время выжидала, пока девушка успокоится. Затем осторожно спросила:
- Что за горе у тебя, милая? Скажи мне!
- Не могу! - прошептала Карима, пряча лицо.
- Легче будет, когда скажешь. Говори!
- У меня тоже… будет ребенок… - с трудом проговорила Карима, не сдерживая отчаянных слез.
Сания даже задохнулась от негодования. Какой это будет скандал на весь город! "Негодница! - хотелось крикнуть ей. - Как ты допустила это? Ведь ты опозорила всех нас, что теперь скажут о нашей школе?.." Но она сдержалась. Сказался педагогический такт, требовавший во всех случаях чуткого, спокойного подхода. С другой стороны, заговорил инстинкт женщины-матери: ее охватила жалость к этой беспомощной девушке. Она ласково обняла Кариму.
- Глупенькая ты! Зачем же плакать? Ведь ребенок - это такая радость! Ты это поймешь потом. Ну, перестань же! Не плачь!..
И Карима понемногу притихла. Только прорывались еще редкие всхлипывания.
- Тебя беспокоит, что ты не замужем?
Карима долго не отвечала.
- Говори! - взяла ее руку Сания.
- Сания-апа, что теперь люди скажут? Ведь это такой позор! - сдавленным голосом проговорила девушка.
- Ну… кто как на это смотрит.
Карима вскинула заплаканные глаза.
- В самом деле, Сания-апа? Если я не смогла удержать себя, почему это виной считается? Ведь я его люблю. Разве любовь - позор?..
Что сказать этой девушке? Ведь она ее учительница. Конечно, это позор, и очень большой позор, должна была она сказать. За себя позор! За школу позор! И нечего тут оправдываться!
Но теперь говорить об этом уже поздно. Сказав это, можно толкнуть ее на отчаянный шаг. Надо как-то помочь девушке.
- Кто отец? - спросила Сания.
- Не спрашивайте меня, Сания-апа, Не могу я сказать.
- Почему?
- Я обещала ему никому не говорить.
- А он знает, что ты будешь матерью?
- Откуда ему знать, он ведь… Нет, Сания-апа, не спрашивайте меня. Если бы можно было сказать, я не скрыла бы от вас.
- Значит, ты хочешь стать матерью?
- Если бы не хотела, я бы к вам не пришла. Только в школу я больше не пойду. Стыдно ведь! Что про меня скажут?.. - Карима снова залилась слезами…
Через полчаса они вместе вышли во двор. Карима, успокоившись, надела свою зеленую шерстяную кофту и кокетливо повязала косынку.
Сания проводила ее до ворот.
- Ничего, Карима, все будет хорошо. Передай привет Зубарджат-апа.
- До свидания, Сания-апа. Спасибо за ваши добрые слова.
Проводив Кариму, Сания прошла в сад. Села на скамейку под одной из яблонь.
"Натворила беды! - подумала она о Кариме. - Конечно, если рассудить, вся эта история - позор для школы. Кто-нибудь выйдет на трибуну и будет кричать: "Вот как воспитывают наших девочек учителя!.." Что на это скажешь? А ведь как серьезно и разумно оценивает Карима свое положение! Откуда в ней это? Разве та же самая школа воспитала ее? А может быть, от матери? Едва ли…"
3
Тихо скрипнула калитка. Сания обернулась, думая, что пришла Ольга Дмитриевна. Но оказалось, что в калитку вошел странного вида старик в каракулевой шапке и в длинном старомодном бешмете в обтяжку. В руках его была отшлифованная временем можжевеловая палка. Морщинистое лицо и свалявшаяся борода старика показались знакомыми. Где-то до этого Сания видела его. Она вспомнила: несколько дней назад старик безмолвно прохаживался около дома, где жила Сания. Он внимательно осматривал дом с улицы и почему-то ударил палкой об угол дома. Потом осмотрел недавно обновленные ворота и пошел дальше, что-то бормоча под нос. Идя мимо ограды сада, подсчитал деревья, свернул в переулок и направился к кладбищу.
Сейчас, когда он, как привидение, возник в калитке, Сании стало тревожно. Что ему надо? Кто он такой?..
Но Сания тут же взяла себя в руки и даже слегка упрекнула себя: "Может, старик нуждается в помощи?"
- Вам кого, дедушка? - спросила она. - Может, милостыню просите?
- Нет, не прошу.
Голос старика прозвучал недовольно. Сания, решив, что обидела его, сказала поласковее:
- Может, яблочко сорвать для вас, бабай? Можно вас угостить?
Старик, в упор глядя на Санию, подошел ближе.
- Яблоко? Не надо. Ты мне сорви несколько ягод боярышника!
- У нас в саду нет такого дерева, бабай.
- Семь кустов должно быть в этом саду.
На Санию уставились мутные глаза. "Не сумасшедший ли?" - подумала она и, не зная, что предпринять, беспомощно оглядела двор.
В это время с сумкой в руке показалась Гашия и, увидев старика, поздоровалась:
- Как дела, Фахри-бабай? Жив-здоров?
Но старик не ответил на приветствие. Уставив холодные глаза на Гашию, строгим голосом спросил:
- Ты кто?
- Я Гашия, жена Мулладжана.
- Мулладжан? Какой Мулладжан?
Гашия вначале затруднилась ответить на этот вопрос.
- Не знаю какой, - улыбнулась она, - один у меня был Мулладжан. Он ведь тебя знавал. Из деревни Сазтамак.
- A-а, Мулладжан! А сам он где?
- Умер. Уже четвертый год пошел.
- Хороший был человек, мир праху его.
- Заходи ко мне - чайку попьешь, бабай!
- Тут живешь?
- Здесь. После смерти мужа работаю дворником.
- Дворником? Ты - женщина!
Гашия засмеялась:
- Ну, бабай, сейчас женщины не только дворниками работают, но и магазинами заведуют.
Старик указал палкой на дом:
- Тут кто живет?
- Внизу живет Чтепан, работает на деревообделочном заводе. А наверху - вот они, - Гашия указала на Санию. - Учительница, очень хороший человек.
Старик снова повернулся к Сании:
- Крыша не протекает?
Заметив, что Сания стоит в недоумении, Гашия поторопилась ответить:
- Только в прошлом году перекрыли и покрасили. Блестит, как новенькая.
- Ладно! - сказал старик и повернул к калитке. - Если ты дворник, хорошенько присматривай за домом. Поняла?
- Поняла. Чайку попить зайдешь, бабай?
Старик не ответил, неторопливыми шагами вышел на улицу. И, постукивая палкой по ограде сада, спустился переулком на соседнюю улицу.
- Кто такой? - спросила Сания. - Новый управдом?
Гашия весело расхохоталась.
- Какой там управ! Это и есть Памятливый Фахруш. В его доме мы живем.
Сании довелось слышать о Памятливом Фахруше. Но, живя больше десяти лет в когда-то принадлежавшем ему доме, она не видела старика. Считала, что он давно умер. А он, оказывается, жив. Зачем приходит сюда этот призрак?
Гашия все еще смеялась.
- Вспомнил про свой дом! Ходит, проверяет… Видно, опять собирается стать хозяином. Вот подлая душа!
"Опять собирается стать хозяином…" Сания насторожилась. Памятливый Фахруш, бывший владелец дома, спрашивает с нее какие-то семь кустов боярышника! Вот оно что!..
Она знала, конечно, о нависшей над страной угрозе, о том, что наши войска отступают на восток, но до ее сознания не доходил страшный реальный смысл всего этого.
Да, конечно, враг думает восстановить власть капиталистов и помещиков, вернуть старый порядок. И уцелевшие недобитки вылезают из своего подполья.
Сания даже рассердилась на Гашию, которая так легкомысленно хохотала над этим.
- Чему ты смеешься? - сказала она строго.
И торопливо ушла в дом.
Гашия никогда не видела, чтоб Сания так сердилась.
4
Гашия родилась в бедной крестьянской семье в одном из дальних районов Татарии. Одиннадцати-двенадцатилетнюю сироту, ничего, кроме красоты и врожденной приветливости, не получившую от родителей, взял на воспитание родственник со стороны отца по имени Тяхау. У Тяхау было крепкое хозяйство, да, кроме того, он еще приторговывал. В голодное время на торговлишке он заметно разбогател.
Гашия жила в этой семье неплохо. Дела ей хватало и в домашнем хозяйстве, и в поле. Хозяева относились к ней как к своему человеку, а для здоровой и толковой девушки никакое дело не казалось трудным.
Но в семье торговца заботились о ней по-своему, В школе ее не учили, - считали, что настоящее счастье заключается только в том, чтобы быть сытой и одетой. Учили быть благодарной дядюшке, заменившему родителей, беспрекословно во всем его слушаться. Постоянно напоминали о боге, о том, чтобы держать уразу - пост - и молиться.
Гашия в пору своей юности не могла и близко подойти к передовой молодежи деревни - так крепко держала ее семья Тяхау.
Ее, еще не вышедшую из детского возраста, Тяхау выдал замуж в соседнюю деревню, за своего близкого друга, говоря словами Тяхау - "за несравненного, замечательного человека, редко встречающегося в нынешние времена". Этот "замечательный человек" был Мулладжан, у которого только недавно умерла жена. Он был старше Гашии лет на двадцать.
Гашия стала ему верной женой. Хотя у Мулладжана было обыкновение возвращаться домой пьяным, она не жаловалась. Таково уж данное ей богом счастье, думала она.
В доме Мулладжана не было детей. Говорили, что его взрослый сын отказался от кулака-отца и уехал в Казань, где сейчас учится. Второго ребенка, не желая оставлять его при мачехе, родители первой жены взяли к себе.
Мулладжан не жалел об этом. "От нынешних детей все равно добра не видать, - говаривал он. - Будут еще, не высох родник!"
И, не заставляя долго ждать, Гашия вскоре родила ему дочь. В это время началась в деревне коллективизация, и для Мулладжана наступили неспокойные дни. Однако он не выступал открыто против колхозного движения. Оставив деревню, уехал в город и, по совету друзей, стал жить в Ялантау. Друзья обещали устроить его сторожем при каком-то магазине. Но тут что-то случилось с его друзьями: в их руках уже не было власти, чтобы определить Мулладжана сторожем. Он устроился дворником. Поскольку здесь не оказалось людей, знавших его прошлое, Мулладжан вскоре стал именовать себя "трудовым народом". Подвыпив, был не прочь попрекнуть соседей: "Мы - трудовой народ, а вы - интеллигенция…" В пьяном виде появлялся дома довольно часто. Понятно, что на выпивку требовались деньги.
И Гашия, будучи доброй женой, как могла помогала мужу. Для нее не было секретом, что муж связан с какими-то спекулянтами.
Но года три тому назад пьяный Мулладжан пошел на Каму купаться и утонул. Гашия осталась с тринадцатилетней дочерью на руках. Рожденная от пьяницы, дочка была придурковатой. Гашия даже плакалась: "Что я буду делать с этой бестолковой овцой?"
Но без Мулладжана Гашия стала жить легче и спокойнее.
Все соседи считали Гашию хорошей, доброй женщиной.
Радушие Гашия унаследовала от матери, - это качество с годами нисколько не ослабевало, даже и тогда, когда она жила с вечно пьяным мужем. Она всегда старалась жить в мире с соседями, никогда не отпускала с пустыми руками того, кто приходил к ней с нуждой. Даже если у нее не было того, что просили, Гашия и тогда прямо не отказывала. "Найдем", - скажет она и, верно, найдет, что нужно, у кого-либо из своих знакомых. Никогда не отказывалась она от того, чтобы чем-нибудь услужить людям Особенно после смерти мужа. Она часто бралась принести соседям воды, вымыть полы, выстирать белье. При этом даже не назна чала цены за работу. И, конечно, не оставалась от этого в убытке: соседи платили за работу не меньше того, что следовало, а больше.
И Гашия жила, ни в чем не нуждаясь. Не забывала она и о боге. Соседи были неверующими. А Гашия неуклонно выполняла обычаи шариата: соблюдала пост, подавала милостыню, справляла мусульманские праздники, слушала чтение Корана, делала праздничные угощения.
Соседи перестали замечать этот ее недостаток, а если и видели, не ставили в вину, только изредка снисходительно посмеивались над ней.
И с Санией Гашия была в хороших отношениях. Сании, молодой хозяйке, на первых порах частенько приходилось обращаться к Гашии за сковородой, мясорубкой или утюгом. Гашия давала, можно сказать, с радостью все, что требовалось, даже приносила сама, не спрашивая.
Однажды она принесла Сании утюг.
- Возьми, - сказала она. - Нельзя жить без своего утюга. Один знакомый продает. Постой, говорю, утюг нужен Сании. Такого, с трубкой, сейчас не найдешь! И недорогой. Бери!..
Сании действительно трудно было жить без утюга, и вещь пришлась кстати.
В другой раз Гашия принесла красивый никелированный самовар рюмочкой.
- Что за жизнь без самовара! - приговаривала она. - Где найдешь такой самовар? Не упускай, Сания милая, возьми!
Сании нужен был и самовар, но она заколебалась.
- Эх, хорош самовар, - сказала она, - да вот жаль, до получки далеко…
Гашия успокоила:
- Ну вот еще! Когда получишь, тогда и отдашь. Ты ведь не проезжая у нас тут. Бери!
- Откуда этот самовар? - спросила Сания.
- Одного знакомого. И не думай отказываться! Не хватит уплатить сразу - отдашь по частям. Человек может подождать. На, бери. Разве можно кипятить чай в чайнике? Что это за чай, если на столе не шумит самовар? Никакой красоты нет…
Таким образом Гашия снабдила Санию и самоваром.
И когда Сания родила Хасана, первой, кто навестил ее из соседок, была та же Гашия. Она, казалось, пуще родной матери радовалась, что Сания родила благополучно, что ребенок здоров.
После отъезда Камиля в армию Гашия тоже часто навещала Санию, то и дело справлялась о ее здоровье и по-своему успокаивала ее.
Конечно, и Сания относилась к ней тепло, почти по-родственному. Во всяком случае, Гашия никогда еще не видела, чтобы она на нее сердилась…
Поэтому сейчас, когда ушел Памятливый Фахруш, Гашия осталась стоять в недоумении: что плохого в том, если она смеялась, рассказывая о старике?
"Что случилось с Санией?" - удивлялась она.
В свое время и Мулладжан, и приходившие к нему люди тоже смеялись, когда вспоминали о Памятливом Фахруше, считали его давно конченым человеком. Разве не смешно, что старик снова думает стать хозяином своих домов?.. Погоди-ка! А ведь, может, и не смешно? Говорят, что немец действительно шибко вперед идет. Может, доберется и сюда?..
Может, Фахри-бабай потому и поднял голову? Если придут немцы, они, конечно, отдадут ему дома. Тогда в своих домах Фахри-бабай кого пожелает держать, а кого и нет… Сания, видно, так и поняла. Она - образованный человек, почему же ей не понять? И если это случится, куда пойдет бедная Сания? Фахри-бабай, уж конечно, не будет держать коммунистов. Да и как же держать? Мало ли он от них натерпелся! Где он живет, бедняга?
И Гашия призадумалась над тем, не следует ли найти Памятливого Фахруша и чем-либо угодить ему.
6
Сания умылась, поправила волосы и стала переодеваться. Надела темно-синий шевиотовый костюм и начала завязывать перед зеркалом косынку.
В это время появилась Ольга Дмитриевна.
- Уходить собираетесь, Сания Саматовна?
- А, это вы, Ольга Дмитриевна! Что у вас нового?
- Ничего, милочка, пока нет.
Вернувшись из больницы, Ольга Дмитриевна стала энергично разыскивать своих земляков и знакомых. Она разослала во все концы письма и часто заходила справляться на почту. Ответов пока не было, и Сания, по обыкновению, каждый раз старалась сказать ей что-нибудь успокаивающее.
- Напишут еще, Ольга Дмитриевна! Военное время, надо потерпеть.
- Да, я согласна с вами, Сания Саматовна, подождем еще. Далеко ли собрались?
- Надо сходить в школу, ведь давно не была. Пока Розочка спит…
- Не беспокойтесь, если проснется, я за ней присмотрю.
За воротами Сания остановилась - ей послышался детский плач. Не повернуть ли? Нет, кажется, успокоилась. Сквозь сон, видно, запищала, заснет!..
Незаметно оказалась у школы. Здание школы в этом году не белили, но сквозь густую листву тополей оно казалось необыкновенно белым и чистым.
Трехэтажная школа была одним из лучших зданий города.
Парадная дверь была закрыта, и Сания решила пройти со двора.