- Без калыма не пришлось бы перец глотать.
- Ты за свою сноху не давала калыма. Как же с других будешь брать за дочь?
Смелость Апчары опять взяла верх. Опять дочка почувствовала, что загнала мать в тупик, задела больное место. Но Хабиба не вспылила, не замахнулась балагой, как того ждала Апчара, не обиделась.
- Сноха русская. Разве ты не знаешь? У них другой обычай. Отдают дочерей еще и с придачей. А я, если хочешь знать, за сноху ничего бы не пожалела. Снохой я довольна…
Мать и дочь надолго притихли. Впрочем, каждая из них понимала мысли другой.
Альбиян женился без родительского благословения. Привез из Москвы белокурую, застенчивую, безропотную девушку Иру и сказал: "Вот, мама, тебе сноха. Зови ее Ирина Федоровна".
На свадьбу денег не оказалось. Все, что было, Альбиян заплатил извозчику. Нельзя было подойти к родительскому дому с молодой женой и с чемоданами пешком. Смех и позор! Кроме того, в чемоданах тяжело и плотно лежали тарелки, чашки, всякая посуда, вроде как приданое Ирины.
Хабиба не ожидала такого удара. Дулась, отворачивалась, молчала. На новоявленную москвичку смотрела, как на врагиню, даже надеялась скрыть от соседей, что сын женился. Но можно ли скрыть в ауле и менее интересную новость? Выгонит утром корову - и сторонкой, сторонкой домой. А соседка вырастает на пути, как из-под земли.
- А что, Хабиба, правду ли говорят, что Альбиян привез из Москвы жену?
Хабиба буркнет что-нибудь в ответ, а на дороге другая соседка.
- А свадьба разве уж отгремела? Что-то не слышно песен и танцев.
Тьфу, чтоб вы провалились! Хоть не выходи из дому совсем. Вон еще третья лезет с вопросом. У самой дочь на выданье, этой еще обиднее, чем другим.
Правда, устроившись на работу в городе, Ирина Федоровна и жить стала в городской комнате, в большом доме, на третьем этаже.
Теперь Хабиба, чтобы припугнуть Апчару, иногда говорила:
- Хватит мне месить грязь в ауле и слушать твои дерзости. Поеду к старшей дочери. Нянчить внучку - самое старушечье дело.
Может быть, она и осуществила бы свою угрозу, ну хоть на десять дней, но Ирину Федоровну потеснили - поселили на кухне эвакуированных из Одессы.
Надо бы Ирине отдать и комнату, но переехать в аул - значит потерять работу, а этого она не хотела. Цены на все с каждым днем росли. Деньги Альбияна по офицерскому аттестату она уступила Хабибе. Чтобы остаться независимой, надо было сохранить работу и заработок.
Ложась спать, Хабиба долго не засыпала. Все твердила молитвы: "Всесильный, всемогущий и милосердный! Все просьбы обращены к тебе, а сам ты ничего ни у кого не просишь. Внемли же моим мольбам - не одевай во вдовьи одежды мою сноху. Пусть она не изведает этой доли, как изведала ее я. Пусть уж я одна буду вдовой до самой смерти. Лишь бы не овдовели мои дети. Милостивый и милосердный, ты видишь, я все терплю, что ты посылаешь мне. Без ропота я принимаю все бедствия. Убереги же моих детей от моей горькой доли. Слышишь, всемогущий, да буду я рабыней твоей…"
Хабиба верила, что аллах взял ее под свою высокую руку и ограждает ее детей от всяких бед. Разве не ее молитвы спасли сына в боях на Дону? Под градом пуль и бомб он переплыл через Дон и остался живым… Аллах внял ее мольбам, иначе Альбиян не вернулся бы в родной край обучать молодых бойцов в кавалерийской дивизии. Слава милостивому и милосердному! Альбиян каждую неделю навещает свою семью, катает на своем вороном коне маленькую Даночку, нет-нет и к матери иной раз заскочит, повидает сестру. Это ли не по милости всемогущего аллаха?
Альбиян и сам считал, что после длинной цепочки неудач судьба немного смилостивилась над ним. Было время - неудачи сыпались одна за другой.
Не успел он закончить первый курс института - умер отец.
После второго курса закрылся институт. Пришлось возвращаться домой и устраиваться на работу.
Только добился комнаты в городе и собрался налаживать семейную жизнь - взяли в армию. Не кончился еще медовый месяц, как пришлось разлучиться с Ириной.
Только отслужил срок и вернулся к семье (к этому времени появилась уже Даночка) - началась война.
На фронте попал на Дон, когда разгорелись жестокие бои за Ростов. Октябрь сорок первого года. Чудом перебрался на этот берег реки. И вот тут течение событий переменилось. Альбияна направили для продолжения службы во вновь формирующуюся дивизию, называемую Национальной. Она формировалась и оснащалась на средства народов Кабардино-Балкарии.
Взвод, которым командовал Альбиян, размещался в полевом стане колхоза в семи километрах от города. Каждый день можно было найти возможность побывать дома… Ирина и Даночка по вечерам садились у окна и ждали, когда появится всадник на вороном жеребце Казбеке. Дочка получала гостинец: горсть мушмулы, собранной в лесу во время занятий со взводом, баночку компота из офицерского пайка, конфетку или кусочек сахару. Но больше гостинцев нравилось ей кататься на Казбеке. Девочка научилась понукать, дергать повод. Вороной жеребец с белой звездочкой на лбу, в трех высоких белых чулках - загляденье. Правда, командиру минометного взвода не полагалось коня, но Национальная дивизия только формировалась, и каждый действовал по своему усмотрению. Альбиян, узнав, что для полка пригнали большой табун верховых лошадей, выбрал себе коня и привел его на полевой стан.
Лошадь оказалась кстати не только одному командиру взвода. Вокруг полевого стана лежало поле, вспаханное под зябь. Чуть дождь - ни пройти, ни проехать. Бойцы, обутые в сыромятные чувяки (военного обмундирования еще не выдали), не могли шагу ступить по раскисшей, липкой земле. Никаких машин не было и в помине. Кто даст машину только еще формирующемуся, не снабженному матчастью (минометами), не вооруженному, не обмундированному взводу - кучке еще не организованных людей?
Значит, в штаб ли полка, за провиантом ли - выручал Казбек. Ну а к вечеру находчивый комвзвода мог себе позволить верховую прогулку, которая затягивалась, впрочем, на несколько часов, иногда до утра.
В эти редкие, словно украденные часы Ирина старалась, как могла, чтобы Альбиян жил семьей, дышал ее духом, отдыхал от своих дел, забывал, что где-то идет война, а помнил только о ней, молодой жене, да о Даночке. Но не такая была война, чтобы можно было забыть ее хотя бы и в самых ласковых объятиях любимой женщины, хотя бы и под самый беззаботный смех резвой дочки.
С каждым днем Альбиян становился встревоженнее, задумчивее, напряженнее. Он волновался. Приближался срок выступления дивизии, а материальной части все еще не было. Своих минометчиков Альбиян обучал по деревянным минометам. Во взводе нашелся плотник, который по рисункам из устава и по подсказкам Альбияна соорудил деревянный миномет. Издали его невозможно было отличить от настоящего, потому что плотник любовно и старательно отполировал свое детище и покрасил в черный цвет. Во всяком случае колхозники, на глазах у которых проходили занятия в поле, не замечали, что бойцы таскаются с деревянным оружием.
- Не думай об этом. Ты дома. Думай о нас, - просила Ирина.
Но Альбиян не думать не мог.
Однажды он приехал веселый и радостный.
- Получили матчасть? - Ирина уже усваивала военные словечки своего мужа.
- Матчасть - нет. А грамоту от Верховного Совета получили. Первая награда нашему взводу.
Альбиян развернул яркую красную папку с золотыми буквами.
- Вот видишь: "За успехи в боевой и политической подготовке…"
- Поздравляю с наградой, - серьезно сказала Ирина. А Даночка, увидев яркое и красное, потянулась ручонками поиграть.
- Значит, скоро и выступаем.
- Есть приказ? - Голос у Ирины дрогнул.
- Приказа нет. Но ты же видишь - есть грамота.
- Какая тут связь?
- Прямая. Если приказ и есть, то комвзвода узнает о нем в последний момент. Невелик начальник. Тогда давай рассуждать. Вручение грамоты говорит, что подведены итоги. Итоги чего? Боевой и политической подготовки. А когда подводят итоги? В конце. Значит, подготовка закончена. А раз закончена, то что же нам здесь торчать, когда идет война.
С логикой Альбияна было трудно не согласиться, но Ирина все еще пыталась защитить его от нависшей судьбы.
- Грамотой вас могли наградить, чтоб вызвать энтузиазм. Грамота еще не приказ.
Альбиян не спорил: если хочет, пусть заблуждается.
- Только ты смотри никому не болтай про мои догадки. Жена офицера должна хранить его тайны. - И шутя добавил в духе плакатов, расклеенных на домах: - Болтун - находка для шпиона.
В эту ночь из всей семьи спала только Даночка. Альбиян лежал с закрытыми глазами и, как в кино, смотрел ту самую битву на Дону, в которой едва-едва уцелел. Земля подымалась в небо, а небо обрушивалось на землю. Кипела вода. Сквозь черный дым просверкивало красное пламя. Скрежетало железо, воронки чадили серным дымком. В солдатском сапоге кровоточила нога, а самого солдата нигде поблизости не было. По барахтающимся в Дону бойцам строчили пулеметы и автоматы, и плывущих людей с каждой секундой становилось все меньше и меньше. Ярче всего виделся в этом чудовищном кино тот общипанный кустик краснотала, на который нацелился Альбиян, подплывая к берегу, и гадал: успеет или не успеет доплыть. И как руки наконец схватились за эти скользкие, гибкие, но такие надежные прутики.
Ростов вернули потом ценой многочисленных жертв. Бои за него все больше ожесточались. И теперь Альбиян был уверен почему-то, что Нацдивизию бросят туда, на Дон.
Не спала и жена, лежа рядом. Неизвестно, какое она смотрела про себя будущее "кино", и было ли ее "кино", рожденное тревожным воображением, страшнее картин, которые вспоминались мужу.
Утром Альбиян помчался в аул навестить мать и сестру. Его приезд оказался кстати, мать и дочь после вчерашней размолвки еще дулись друг на друга.
- Ах, ненаглядный! Чтоб мне лечь мостом через пропасть на твоем пути. - Хабиба обняла сына, прижавшись к его груди, и долго не давала ему поздороваться с сестрой, хотя та первая вскрикнула, увидев брата. - Ах, ты мой единственный! Не утреннее ли солнце показало тебе дорогу к родному очагу? Да будет у тебя столько лет в жизни, сколько шагов ты сделал. Ну как дела? Садись. Ты из полка или от Ирины? Даночки я давно не видела. Ласточка бесценная. Щебечет уже…
Апчара повисла на шее брата, как только он освободился из материнских объятий, и - что было не похоже на нее - разревелась.
"Они уже провожают меня на фронт, - подумал Альбиян. - Неужто они знают больше меня?"
- Что это с вами?
- Спроси сестру, - заговорила Хабиба несколько другим голосом, в котором слышалось и желание простить дочь, и все еще материнская строгость. - Твоя сестра надумала замуж выйти. Боится остаться старой девой. Ты знаешь, какую дерзость она вчера отвалила? Ты, говорит, выскочила замуж в шестнадцать лет, дозволь и мне. Повадился этот Чока Мутаев. Взяли его в обком партии - вытурили, послали в дивизию - военная форма оказалась не для него. Никуда он не годится, только в мужья…
- Откуда ты взяла? Не выхожу я замуж!.. - Апчара выскочила во двор, побежала в глубину сада.
Альбиян хотел вернуть ее, но мать остановила:
- Не надо. От слез глаза девушек становятся чище и яснее. Хорошо, что ты приехал. А то она ушла бы на ферму, а там - сама себе голова. Два месяца у Прохладной рыла окопы, я не беспокоилась. Знала, рядом тысячи таких, как она. А на ферме - одна, и главная. Что захочет, то и будет творить.
Насчет замужества Альбиян готов был поверить матери. В прошлый приезд он заметил, что Апчара как-то излишне возбуждена, словно внутри у нее что-то горит и жжется. Когда они остались наедине, Апчара схватила горсть фасоли, присоединила к ним древесный уголек и ловко, как это умеет мать - лучшая гадальщица на весь аул, высыпала на крышку чемодана, горящими глазами стрельнула в брата.
- Хочешь, скажу тебе, в какую сторону меня повезут, когда выйду замуж?
Альбиян подошел к сестре. Та изучала расположение фасолин: куда они легли пуповинкой и как между ними лег древесный уголек, символ домашнего очага. Среди фасолин была одна белая - невеста, а одна самая крупная - жених. По ним, словно звездочет по звездам, Апчара гадала.
- Смотри, смотри, вот очаг. И вот…
- Они тебе правды не скажут, - засмеялся Альбиян. - Ты же комсомолка.
- Постой, не перебивай. Ты не понимаешь. Матери они правду говорят. Почему же не скажут мне? Мама по ним прочитала, что ты вернешься живым и здоровым…
Сейчас, вспоминая об этом гадании, Альбиян думал: значит, тогда сестра просто хотела похвалиться своим женихом, а не гадать по фасолям. Знает она, куда ее повезут. Ясное дело, в Верхний Чопрак, где пустует дом Чоки Мутаева. А теперь вот вспылила и убежала в сад, наверно, стоит и плачет.
- Ты поговори с сестрой, - просила Хабиба, - от нее всего можно ждать. Не могу же я все время ее держать, как под уздцы необъезженную лошадь. То она хочет идти на фронт. То надумала на какое-то ПВО. А мне рассказали про этот… как его… еростат, моростат?
- Наверно, аэростат воздушного заграждения.
- Вот, вот. Девушки несли его, а он у них вырвался из рук. Одна не успела отпустить, то ли за руку ее захлестнуло, так и унесло за облака вместе с еростатом. Теперь ферма - новое дело.
Альбиян пошел к сестре. Она стояла в глубине сада на берегу арыка, весело бурлящего через сотни садов и огородов. Он полноводный в это время, с весны, потому что сам Чопрак, откуда берется вода в арыке, вступает в полную силу, клокочет, грозится снести на своем пути все, что мешает его упругому и сильному белопенному потоку.
За шумом воды Апчара не слышала, как брат окликал ее. Но потом он подошел сам. Он подумал: "Какие мелочи все эти разговоры по сравнению с тем, что происходит вокруг", - и заговорил о своем.
- Знаешь, сестра, зачем я приехал? Мы получаем матчасть. Понимаешь?
- Возьми и меня с собой. - Апчара схватила в ладони и крепко сжала руку брата. Она глядела на него такими светлыми и чистыми глазами, что он улыбнулся, вспомнив слова матери: "От слез глаза девушек становятся чище и яснее".
- Глупая ты.
- Разве в твоем взводе все умней меня?
- А мама? Оставить ее одну?
Апчара замолчала.
- Так вот: мы получаем минометы. Настоящие. А у меня есть один деревянный батальонный миномет. Я знаю, у тебя военный кружок. Может быть, отдать тебе его, как наглядное пособие? Нам он теперь не нужен.
- Миномет? - Не сразу поняла Апчара. Никогда ей не приходилось видеть такое оружие, но она ни от чего никогда не отказывалась, тем более от оружия, которое будет напоминать о брате. - Конечно, возьмем! Только ты не отдавай никому. Два раза в неделю собирается кружок. Оружие изучаем по картинкам. Мне - что, поехать к тебе за ним?
- Зачем, я сам привезу.
- Ты знаешь, как это кстати! Мне Чока сказал: в каждом колхозе будет создан отряд самообороны…
"Опять этот Чока", - нахмурился Альбиян, но не стал перебивать сестру.
Хабиба посмотрела издали на сына и дочь, оживленно разговаривающих, и порадовалась: слава богу, поговорили без обид. И у нее на душе стало легче и веселее.
Но дрогнули губы и похолодело в груди. Не последний ли раз идут в обнимку по старому отцовскому саду брат и сестра? Услышав шаги на пороге, мать взяла себя в руки, села к огню лицом, чтобы не показать детям невольных слез. Теперь и увидят, можно сказать - от дыма.
В очаге ярче вспыхнул огонь. В казанке круглой белой папахой поднималось закипающее Хабляшино молоко.
ПАРАД. ПОГРУЗКА. АПЧАРА НА ТРИБУНЕ
Откуда только узнали люди об отправке дивизии на фронт? Все, от кого это зависело, думали, что удалось сохранить тайну, но к назначенному часу, как по сигналу, потянулись на товарную станцию люди из окрестных аулов, с берегов всех ближайших речек, даже с Терека и с Чопрака.
Товарная станция огорожена забором, сдерживающим до поры толпу провожающих. На погрузочную площадку пускают только военных и представителей власти. Погрузочная площадка заполнена до самого забора людьми, машинами, повозками, лошадьми, ящиками, тюками.
Хабиба и Апчара пришли с Даночкой, устроились хорошо: у забора оторвана штакетина, при желании можно пролезть. Даночка не раз уже шастала взад-вперед через эту дыру. Всякий раз ее возвращали бойцы, боясь, как бы лошадь не зашибла девочку.
Повозки минометчиков ждали очереди. Альбиян не раз подходил к забору и умолял родных не томиться, идти домой.
- Вы же ребенка мучаете, - говорил он. - Простояли ночь, и хватит. Я не хочу, чтобы вы тут торчали, слышите?
Никто не обижался на Альбияна, ни мать, ни сестра, ни жена, понимали, что ему тяжело видеть слезы родных, слушать одно и то же: "Береги себя", "Пусть аллах будет доволен тобой, как довольна твоя мать", "Напиши сразу же, как приедешь". Понимали, выслушивали все более сердитые слова Альбияна, но с места не трогались.
Во двор товарной станции въехали черные "эмки". Начальство. Апчара знала многих из них. Зулькарней Кулов - высшая власть республики, хорошо одетый, стройный блондин, похожий лицом на русского. За ним начальник НКВД Бахов. С ними военные, командир дивизии полковник Кубанцев - вся погрузка как бы крутится вокруг него. То и дело подбегают другие командиры, докладывают, выслушивают распоряжения, убегают их исполнять.
Погрузка идет полным ходом. Бойцы дружно на руках вкатывают на платформы грузовики, фургоны, повозки, тянут и подталкивают к теплушкам упирающихся лошадей. Старшины сорвали голоса, хрипло кричат, матерятся, подгоняя и без того суетящихся бойцов.
Тот майский день выдался особенно ясным, безоблачным и торжественным. Словно специально для такого парада. Свежепобеленные домики, свежая зелень деревьев, еще не до конца развязавших свои листья, нарядная парашютная вышка - все тонуло в майском солнечном свете.
Невысокие горы окружали город. Они тоже выглядели умыто и чисто, словно и они приготовились к параду. У их подножия, окруженные зазеленевшими купами деревьев, весело выглядывали белые многоэтажные продолговатые дома санаториев и домов отдыха. Издали нельзя было подумать, что везде там теперь госпитали и вместо счастливых отдыхающих, бродящих по аллеям парков, стонут, кровоточат, скрипят зубами, бредят и умирают раненые.
Из всех ущелий тянулись в то утро к Нальчику вереницы нарядных людей, подводы, всадники, пешие. Пестро одетые женщины, стаи мальчишек, седобородые старики, важно ударяющие о землю длинными палками в такт своим недлинным шагам. Всем хотелось увидеть необыкновенный парад и джигитовку - ловкость и мужество, красивую посадку в седле своих сыновей, братьев, женихов, одноклассников, ставших воинами.
Апчара на своей двухколесной таратайке мчалась всю ночь. Боялась опоздать и прозевать торжество. Заехала домой, чтобы захватить на парад Хабибу, но мать с соседкой Данизат давно ушли пешком.
По дороге, обгоняя толпы людей, Апчара вглядывалась в женщин, идущих с узелками и корзинками. За матерями семенили детишки. Балкарские мальчики трусили на осликах. Попался инвалид, ковыляющий на костылях по пыльной дороге, и Апчаре хотелось посадить его на свою таратайку. Но как попросишь его сойти потом, когда отыщется мать.
И все-таки Апчара опоздала. Когда она подъехала к площади перед огромным строящимся зданием Дома Советов, джигитовка заканчивалась. Апчара думала, что пропустила и парад, но более счастливые зрители сообщили ей, что парад будет после джигитовки.