Роман, написанный иглой - Вали Гафуров 2 стр.


- Товарищи мобилизованные! Воинский эшелон пока не подан. Так что время у вас есть. Можете па прощанье потолковать кому с кем надо. Если у кого жёны-невесты… - сержант почему-то застеснялся, покраснел и мгновенно, потеряв воинский лоск, превратился в обыкновенного мальчишку. - Короче говоря… Далеко не расходиться, - он снова напыжился, набряк и, логике вопреки, но согласно Строевому уставу, скомандовал:

- Ррразайди-ись!

На воинской платформе стоял неумолчный гомон. Мобилизованные - безусые юнцы и солидные отцы семейств, - сбившись в группки, обнимали родных и товарищей, украдкой пили "Московскую", пели неестественно громкими голосами, плясали. Провожавшие их женщины деревянно улыбались и лили тихие слёзы.

Парень в кителе, выйдя из строя, не знал, куда податься. Его близкие остались в кишлаке, ташкентские приятели не знают о том, что он здесь. Парень подошёл к сержанту. Просто так, посмотреть. Сержант глянул на него светлыми задиристыми глазами. Вне службы он, видать, был золотой человек.

- Ты чего это так вырядился?

- А? - не понял парень.

- А!.. Ворона-кума. Говорю, вырядился зачем так? Сверху китель-сталинка, а внизу - буржуйские штаны в полосочку.

Грянул оглушительный хохот. Новобранцы рады посмеяться, а тут такой замечательный повод. Сержант, однако, сообразил: хоть и здорово он поддел "интеллигента", а всё же не совсем. Сочетание больно сомнительное. Слов сочетание. Как бы от начальства не нагорело. Он вновь обрёл важный, недоступный вид.

- Ладно. Посмеялись и довольно. Занимайтесь своими делами.

Парень в "сталинке" побрёл прочь, уши его пылал". Опершись о фонарный столб, он глядел на площадь. Она плавала в розоватом тумане. Но вот туман стал рассеиваться, и парень окаменел: со скрежетом подлетел грузовой "газик", из его запылённой кабины выпрыгнула девушка в зелёном платье, остановилась в растерянности, не зная, куда идти…

Он отвалился от фонарного столба, протянул руки вперёд, беззвучно зашевелил губами, на негнущихся ногах побежал. Она увидела, охнула и тоже побежала. И вдруг они остановились, не зная, что сказать друг другу. Девушка, плача и смеясь, произнесла:

- Вот и я, Рустамджан.

- Мухаббат… Мухаббат! Как же это, откуда?

- Села на попутную машину и…

- Мухаббат! - всё повторял и повторял Рустам. Он как-то совсем отчётливо сознавал, что, произнося имя девушки, говорит и о своей любви. Мухаббат - это любовь.

Он смотрел и не мог наглядеться. Глаза - чёрные миндалины, мягкие черты лица, тронутого солнцем; брови вразлёт, густые ресницы поседели от дорожной пыли.

- Как же так? Мы попрощались…

Парень заметил, что Мухаббат в туфлях на высоких каблуках. Ой-бо! Да ведь она не случайно здесь. Эти туфли, должно быть, специально взяла на полевой стан и с хлопкового ноля - прямиком сюда. Хотела сделать сюрприз. О Мухаббат!

Тут только он обнаружил, что в руках девушки - букет полевых цветов. Родная!

- Рустам-ака, не сердитесь на меня.

- Сердитесь! Да я готов на руках тебя носить, Мухаббат. Вслух же ом сказал, теребя в руках невесть откуда взявшийся носовой платок:

- Сердиться? Вы… - Рустам побледнел от переполнявших его чувств и тихо добавил: - Соловейчик мой прилетел.

Она расцвела в улыбке, потупилась.

И лишь сейчас они приблизились друг к другу, взялись за руки. Букет полевых цветов разделял их. От него исходил щемящий запах простора, приволья.

Новобранцы, провожающие поглядывали на эту пару с нежностью и сочувствием. Даже бравый сержант, которого не очень-то смутило падение Севастополя, совсем гражданским жестом сдвинул на глаза пилотку и вздохнул

- Соловейчик, - тихо повторил Рустам.

Сержант удивился. С ним на курсах младшего командирского состава учился один шустрый малый по фамилии Соловейчик. Тоже мне, выдумал нежное имечко для любимой! Они, правда, влюблённые - народ чумовой. Ещё и не такое придумают, рыбками-птичками величают друг дружку.

Не знал сержант, что Соловейчиком ласково называют Мухаббат в колхозе и стар и млад. За звонкий её голос, за ласковый характер. Именно - Соловейчиком. Не соловушкой. не соловьём, а Соловейчиком. Причём по-русски. Так уж прижилось. Не совсем грамотно, может быть, с точки зрения знатоков русского языка, зато от души.

И ещё подивился сержант тому, что парень с девушкой говорят друг другу "вы". Это удивляло и самих влюблённых, особенно - Мухаббат. То, что она говорит ему "вы", - понятно. С древнейших времён повелось, чтобы узбекская женщина говорила мужчине "вы" - знакомому ли, постороннему, брату, мужу - всё едино. Но почему Рустамджан обращается к ней на "вы"? Два года встречаются! Весь колхоз с нетерпением ожидал, - когда же, наконец, свадьба. Один лишь старый Максум - дядя Мухаббат - не сочувствовал этой чудесной паре. Даже препятствовал; в прошлом году умудрился расстроить свадьбу: мол, ещё молода Мухаббат.

Отчего же они до сих пор на "вы" - от избытка нежности, что ли?

Рустам перехватил поудобней букет.

- Спасибо, Соловейчик. Только не надо плакать, - он взял Мухаббат осторожно за локоть и отвёл к скамейке. - Ну, ну же… улыбнитесь. Я хочу запомнить вас весёлой, улыбающейся.

Мухаббат вымучила улыбку и смахнула с лица слезинки.

- Вот так, умница. Хорошо.

Девушка вдруг закрыла лицо руками. Плечи её затряслись от беззвучных рыданий. Рустам растерялся, стал утешать Соловейчика, и как-то само собою вышло, что голова Мухаббат очутилась на его плече. Соловейчик лепетала не разобрать чего. Горевала. Парень, сам чуть не плача, бормотал:

- Ну же… Не надо. Вот я вернусь, и мы поженимся,

- Зачем мы раньше не поженились?!

Об этом Рустам мог говорить часами. Ещё бы! Ему не знать - почему? Дядя не позволил, Максум-бобо! Парень надеялся, что хоть перед отъездом в армию получит согласие грозного дяди. Куда там! Затряс Максум своей козлиной бородой, скособочился от гнева: "Зря по пятам моей племянницы не ходи, сапоги стопчешь. В загс ему захотелось!.. Фиолетовую печать в паспорт. Да ещё накануне армейщины! Новая мода - вдов штамповать в загсе. А ну, проваливай, учитель. Навострился там, в городе. Иди лучше своих сопляков учи. Дважды два - четыре!"

И чего старик на него, Рустама, взъелся? Ну - учитель. Окончил учительские курсы, заочно учатся в пединституте. Что тут плохого? Просто облюбовал старик другого жениха для племянницы. И добро бы стоющего, а то так - прощелыгу.

Парень осторожно, словно невиданный хрусталь какой, погладил девушку по плечу.

- Не надо… Всё будет хорошо.

Она подняла на него глаза.

- Да, хорошо, - и тут же словно прочитала его мысли: - А на дядю не надо обижаться. Он человек старый. Не то что замуж - до сих пор ворчит, что я без паранджи хожу. - Она не выдержала, рассмеялась. И Рустам рассмеялся. Выдумает же старик Максум!

- Не сердитесь на него, Рустам-ака. Всё-таки он мой дядя. А во мне можете быть уверены. Буду ждать до победного дня. И ещё дольше. Хоть всю жизнь.

- Я вернусь, обязательно, непременно вернусь, Мухаббат, родная моя, честное слово! - заторопился Рустам и мучительно покраснел, понимая, что говорит по-мальчишески, глуповато даже. Ну, где у него гарантия обязательно и непременно вернуться с войны? На войне убивают. Сотни, тысячи таких, как он, ежедневно уходят из жизни.

Рустам помолчал, заговорил по-другому, - напрямик, жестоко.

- Обязательно вернусь - это я слишком. Да, могу и не вернуться. Но не хочу в это верить. Ждите меня, Мухаббат. Горе нынче вошло почти в каждый дом. Врага надо бить! Пока он бьют нас. А надо - его, его! Это мой долг - воевать.

- Я понимаю… Тяжело расставаться. Но вы не обращайте на это внимания. Я буду ждать вас.

- Спасибо. Верю. Маму мою не забывайте.

- Ой!.. Как можно? Тётушка Хаджия… Теперь у меня две матери: моя и тётушка Хаджия.

- Спасибо, Соловейчик!

Солнце палило немилосердно. Рустам решил поискать местечко попрохладнее. Они подошли к навесу возле водопроводной колонки. Желающих освежиться было хоть отбавляй В очереди за водой Рустам заметил Ибрагима, здоровенного парня, студента физкультурного института. Они познакомились в военкомате. Возле Ибрагима, курившего папиросу, с достоинством горевал старик с белоснежной бородой - отец, должно быть.

Взявшись за руки (они так и не напились, надоело торчать в очереди). Рустам и Мухаббат молча прогуливались по платформе. Букет донимал парня. Он опускал его к земле, и букет выглядел веником, поднимал кверху - получалось, вроде бы жених с невестой идут. Рустам сунул букет под мышку - ещё хуже: шагает человек из русской бани. Вот ещё беда!

Мухаббат поняла, смеясь, взяла букет. В её руках букет выглядел просто здорово. Молодец. Мухаббат, умница.

Они прохаживались и молчали. Столько хотелось сказать! А они молчат. Может, это и хорошо? Разве могут они выразить свои чувства словами?

К пяти часам подали, наконец, эшелон - длинную вереницу товарных вагонов. Как из-под земли появился бравый сержант, быстренько навёл порядок, доложил хмурому капитану. Перед посадкой в вагоны провожающие ещё теснее обступили новобранцев. Кое-кто заплакал навзрыд, истошно заголосила женщина, другая, третья…

Рустам смотрел на Мухаббат, и в душу его вдруг заполз знобящий ручеёк страха. Нет, он не боялся за себя. Как можно погибнуть в двадцать лет, когда до старости целое бессмертие! Он дрогнул душой, испугавшись предательской мысли: "Дождётся ли меня Мухаббат, дождётся ли?"

Она прочитала в его глазах немой вопрос.

- Верьте мне, - произнесла Мухаббат беззвучно, одними губами.

Рустам устыдился своих сомнений, покраснел, побледнел.

И тогда Мухаббат ошеломила его. Она взяла его за руки:

- Верь… Верь мне, Рустамджан.

Её антрацитовые глаза улыбались. И вдруг они стала стекленеть как у умирающей. Завыли женщины. Кто-то толкнул Рустама в бок, кто-то орал: "Возвращайтесь с победой!", в вопли и крики врезалось жуткое веселье духового оркестра - он грянул "Катюшу". Откуда ни возьмись появился сержант - беззвучно кричащий что-то, бешено жестикулирующий. Он схватил Рустама за руку, потащил, и лишь тогда парень сообразил, что эшелон уже медленно плывёт вдоль платформы.

Рустам засуетился, кинулся к Мухаббат, неловко чмокнул в щёку, рванулся к вагону. Его схватило множество рук, он очутился в душном полутёмном ящике, тут же пополз к двери, но не смог пробиться. Тогда он вскочил на нары и высунулся по пояс в окошко. Сердце его бешено колотилось.

Паровоз прибавил ходу. Толпа под звуки "Катюши" бежала по платформе, размахивая кепками, платочками, косынками… Вот упала женщина… У долговязого парня, бежавшего за эшелоном, свалился ботинок о ноги; долговязый остановился на мгновение, смешно всплеснул руками и кинулся дальше, за своим вагоном… Разодранные криком рты… Дети машут ручонками, как на демонстрации… Боже, сколько детишек!.. Мухаббат не бежала. Она стояла на платформе одинокая, бессильно опустив руки, и таяла, таяла, таяла - как волшебная Снегурочка из русской сказки.

А ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Мухаббат толком не помнила, как вновь очутилась в кишлаке. Кажется, ехала на чём-то, потом шла, шла… Как во сне. Очнулась возле порога своего дома.

Вошла во дворик. Мать, увидев её, поднялась с супы.

- Ну, дочка, уехал?

Она кивнула и почему-то стала рассказывать о женщине с плачущей девочкой на руках. Эшелон давно скрылся из виду, а девочка всё кричала: "Папочка, не уезжай! Куда ты, папочка?"

Выслушав горестный рассказ Мухаббат, мать вздохнула, концом головного платка утёрла глаза.

- А ты бы утешила их, дочка, сказала бы, что отец обязательно вернётся жив и здоров, с победой.

- Я сказала.

- Скинь туфли-то модные, небось натёрла ноги, а? Надень кавуши… Бедняжка Хаджия-апа! Как же это она теперь без сына, без Рустама? Мужа бог прибрал, а нынче вот сын уехал.

Мухаббат промолчала. Мать тоже хороша. Послушалась дядю Максума, не разрешила выйти замуж за Рустама, а сейчас, видите ли, ей жаль его матушку. Ничего, тётушка Хаджия проживёт и без её жалости. Теперь она для меня всё равно что мать.

Опустившись на курпачу, Мухаббат задумалась. Ну зачем я так о родной маме! Ну, вышла бы я замуж - всё равно Рустамджан уехал бы. Ох, Рустам, Рустам!

- Давай, доченька, ужинать. С утра ведь во рту маковой росинки не было. Я машкичири приготовила. Вкусная! Поешь, а после к тётушке Хаджие сбегаешь. Заждалась небось тебя, бедняжка.

Машкичири! До еды ли сейчас? Ох, Рустам! Всё дальше, дальше от меня…

Через силу проглотив несколько ложек, Мухаббат стала собираться к тётушке Хаджие. Только через порог - навстречу дядя Максум.

- Здравствуй, племянница. Куда это ты, на ночь глядя?

Пришлось вернуться. Нельзя родственника обижать. Тем более дядю Максума. Он - старший брат покойного отца и поэтому считает долгом не только о своей семье печься, но и о семье Ашурали - младшего брата своего, покойного. Гаков освящённый веками обычай.

Максум-бобо от угощения отказался. Только чаю спросил. Присел на курпачу, достал крохотную тыквочку с насваем, сунул щепоть под язык, причмокнул.

Мухаббат украдкой поглядывала на него. Что-то скажет дядя? С ним ухо востро держать надо. Недаром Рустам говорил: "Может, дядя Максум и хороший человек, но когда я вижу его, сердце поёт". Девушка ещё разок скосила на Максума глаза. Ну и видик! Весь жёлтый… Коломенковый яктак желтоватый; крючковатый нос с желтизной, козлиная бородка с проседью, но седина - жёлтая. Даже глаза - цепкие, властные - и те жёлтые.

Между тем, старик словно забыл о невестке и её дочери. Потешив себя насом, молча и торжественно принялся за чай. Не спеша выпил одну пиалу, вторую, третью. Вытащил большой зелёный платок, отёр лоб, шею. Мухаббат подивилась зелёному платку. Ей казалось, что у дяди и платок обязательно должен быть жёлтый,

- Хош, - нарушил, наконец, молчание Максум. - Жарко сегодня было, как в аду. Я верно говорю?

Тётушка Санобар с дочерью согласно закивали головами.

- Хош… Но жаркое солнце полезно для хлопка. Я прав или, может быть, ошибаюсь?

Мухаббат вновь кивнула. Матушка же её ещё прибавила:

- Истинные ваши слова, домулла-ака.

- Хош… Ну, как поживаете, как здоровье?

- Хорошо. А как ваше здоровье, домулла-ака?

Вежливый вопрос о его собственном здоровье Максум пропустил мимо ушей. Повернувшись к Мухаббат, произнёс с нотками тревоги в голосе:

- Слышал я, что ты, дочка, сегодня раньше временя с работы ушла. Уж не заболела ли, упаси господи?

Девушка поняла, куда клонит хитрый старик, зарделась. Ей захотелось осадить дядю, сказать ему резкость. Но вмешалась мать.

- Мухаббат ездила в город. Она ведь звеньевая, начальство. Вот и приходится ей хлопотать… Мухаббат, доченька, принеси с веранды лаган с виноградом.

Мать от греха подальше решила отослать Мухаббат. Девушка ушла, но с веранды всё слышно, что говорят во дворе. Интересно, что теперь преподнесёт дядюшка?

Максум ещё налил себе чаю, помолчал… в вдруг промолвил зло:

- В город… В город! Боюсь, как бы не стала Мухаббат бродяжкой. Не доведёт до добра этот город. Ты, невестка, не понимаешь. Недаром же древняя мудрость гласит: "У женщины волос долог, а ум короток". Как можно девушке одной ездить в город?! Сейчас у всех глаза кровью налиты. Вот недавно, слышал я, один прощелыга порезал женщину. Хорошо это, а? Как по-твоему?

Тётушка Санобар стоически перенесла эту тираду. Она вообще привыкла терпеть Максумовы наскоки.

- Мир велик, домулла-ака, всякое в нём бывает. А о дочке моей не беспокойтесь. Умница она. Что - город? Разве, кто в город ездит - тот бродяжка? Вы ведь тоже в город наведываетесь.

Максум поперхнулся чаем. В другой бы раз он устроил скандал, но сейчас почему-то сдержался. Отставив пиалу, сказал:

- Мухаббат мне всё равно что дочь. Потому и беспокоюсь. Родственники - что пальцы на руке: какой ни порежь - всем больно. В город она, видите ли, ездила! Хм, как его… Учитель. Кажется, на фронт укатил? Слышал я краем уха.

Мухаббат до боли прикусила губу. Ей хотелось сбежать с веранды, закричать прямо в жёлтые глаза Максума: "Да, уехал, уехал Рустам. На фронт! Я сама его проводила и обещала ждать его. Всю жизнь!"

Мать вновь опередила Мухаббат.

- Ваша правда, домулла-ака, может быть, и отправился учитель воевать. Хороший, значит, человек, коли на фронт уехал. Плохих людей воевать не берут.

- Много ты понимаешь. Воевать любых берут. Лишь бы воевал! Впрочем, об учителе я ничего плохого сказать не хочу. Мне даже жаль его.

С лаганом, наполненным гроздьями винограда, подошла к супе Мухаббат. Делая вид, будто не знает, о ком речь идёт, спросила:

- А мне можно послушать?

Дядя улыбнулся, показав жёлтые лошадиные зубы.

- Отчего же нельзя? Послушай. Мирабид сказал мне, будто учитель этот… Как его! Рустам, кажется?.. На фронт уехал. Замечательный парень!

Мухаббат готова была расцеловать дядю. Всё-таки он симпатичный старик. Слышал бы его слова Рустам!

- Да, - подхватила девушка, - Рустам…

Максум спустил её с небес на землю.

- Рустам, Рустам! - произнёс старик ворчливо. - При чём тут Рустам? Я о Мирабиде говорю. Замечательный парень. Такого парня поискать надо. Вежливый, обходительный, уважает стариков. И ко всему - заведует магазином. Дом новый отстроил, состоятельный человек. Даром, что молодой.

В бессильном гневе Мухаббат кусала губы. А дядя, как ни в чём не бывало, продолжал, обмахиваясь зелёным своим платком:

- Смотрю я на тебя, дочка, и душа моя кровью обливается. Всё-то ты в хлопотах, в беготне. Ещё бы - звеньевая. А время нынче ого-го до чего тяжёлое. Война! Не так что сделаешь - под суд. Девичье ли дело руководить звеном?! Опасно, тяжело и неприлично. Вот! Целыми днями то с бригадиром, то с раисом, то с самим секретарём райкома. Девушке с мужчинами общаться неприлично. Люди и так уж поговаривать стали.

Мухаббат вся кипела от гнева. Мать, однако, сдержала её, тайком дёрнув за рукав. Максум продолжал:

- Мухаббат, я заменяю тебе отца. Если бы покойный Ашурали мог подняться из могилы… О аллах!.. Моими устами глаголят уста покойного Ашурали. Я не говорю, что нельзя совсем… Просто тебе ещё рано быть звеньевой. Что, мужской род совсем, что ли, вымер в кишлаке? Знаю, скажешь, молодёжь на войне. Согласен. Но ведь есть мудрые старики!.. Бросай звено. Разумный человек высоко не забирается. С высоты падать больно. А ты карабкаешься.

Тётушка Санобар хотела возразить, но сникла под грозным взглядом Максума. Мухаббат, бледная от гнева, тихо сказала:

- Я и советуюсь со стариками. Если молодые девушки сейчас, когда гремит страшная война, не станут помогать Родине, то… то грош им цена. Вы же, дядя Максум, читаете газеты, слушаете радио. Девушки совершают подвиги и в тылу, и на фронте.

- Радио, радио! - перебил её старик. - Послушать радио - мы бьём фашистов. Неизвестно тогда, кто города врагу оставляет. Ты лучше меня слушайся. Взята, твоё звено, подружек твоих. У кого мужа на фронт взяли, у кого - жениха. Потому у подружек твоих нынче мозги наперекосяк. О чём только не думают - только не о работе. Попортят посевы, а кто в ответе? Ты!

Старик долго молчал, нервно жуя кончик бородки, - утихомиривал свой гнев. Наконец поднялся с супы и направился к выходу. На пороге обернулся.

Назад Дальше