Подружилась Мухаббат с Ильясом. В колхозе даже шуточку пустили: "Телохранителя завела". Дядя Максум бесился. А Ильяс говорил: "Верно. Телохранитель я. Пусть учтут это непрошеные женихи. Рустам - побратим мой фронтовой. У меня хоть и одна рука, но рука!"
Милый Ильяс, преданная душа!
Сидит Мухаббат поздно вечером в своей комнатке, задумчиво перебирает письма Рустама - шелестящие треугольнички в клеточку, в косую линейку Треугольнички жизни. Вытащил такой треугольничек Ильяс из сумки - значит, жив Рустам, и самой жить хочется. Волшебные треугольнички. Чаще, чаще прилетайте, милые! Только не будьте жестокими оборотнями. Не прилетайте так, как к агрономше Галине-апа. Она уж и похоронную получила на мужа, выплакалась наизнанку, а через неделю, одно за другим, - письма-вести от покойника: "Дорогая Галочка! Прежде всего сообщаю, что я жив и здоров, чего и тебе желаю…"
Волшебные треугольнички, будьте ко мне всегда добрыми!
Душно стало Мухаббат, хотела маму позвать, да раздумала. Пусть отоспится, намаялась за день в поле. Урожай-то ещё не весь собран, вот и гнут спину девушку старики, подростки. Даже малые детишки и те выходят помогать собирать хлопок, знают: хлопок это и порох, чтоб из винтовки врага разить, и ватник бойцу, и масло, и десятки других нужных фронту вещей!
Мухаббат распахнула оконце. На небо словно накинули огромную солдатскую шинель - мокрую, сочащуюся влагой.
Девушка засветила керосиновую лампу, поудобнее расположилась на курпаче, положила перед собой шелестящие треугольнички.
Рустамджан, жизнь моя, давай поговорим, отведём душу.
Родная моя Мухаббат, счастье моё!
Вот я и на войне. Только не воюю. Странно как-то всё. Я думал, пришлют мне повестку, дадут винтовку в руки - и айда воевать. А вышло по-иному. Нашу команду довезли до Красноводска. Дальше поплыли пароходом, Сперва ничего, даже приятно было на бескрайнюю воду смотреть. А как началась буря, света не взвидел! Не моряк я совсем, это точно. Хоть бы бойцом порядочным стать. А этого, пожалуй, я обязательно добьюсь. Почему уверен, спросишь? Отвечу. Видел я на пароходе заслуженных командиров с орденами. Они ещё похлеще моего от морской болезни мучились. Потом, уже в Баку, когда буря миновала, эти командиры говорили мне: "Для моря - особый организм требуется, а на суше всякий человек может воевать научиться. Главное, чтобы у него ненависти к врагу было через край".
Ну, а этого у меня хоть отбавляй. Впрочем, глупо я выразился, Нехорошо так говорить: "Ненависти хоть отбавляй". К фашистам, которые убивают и мучают стариков, детей, жгут наши города и сёла, пытают пленных, не может быть ненависти с избытком. Сколько ни ненавидь - всё мало.
В пути подружился я с Ибрагимом. Может, помнишь? Его провожал отец, старик с благородным лицом и белоснежной бородой. А сам Ибрагим высокий, с широченными плечами, и вечно у него папироска в зубах (теперь - цигарка, которую солдаты называют "козьей ножкой"), очень много курит, хоть он и физкультурник. Между прочим, хочу покаяться тебе, милый Соловейчик; я тоже научился курить! Виноват не я, а табачное довольствие. Куришь, не куришь - получай свою махру. Сперва я её ребятам отдавал, а потом загрустил и попробовал разок курнуть. Вроде полегче на душе стало.
Не ругай меня за это, радость моя! Днём я думаю о тебе, по ночам вижу тебя во сне. Живу тобой. Ты заметила? Я говорю тебе "ты". Это с той минуты, когда па вокзале услышал от тебя: "Верь, верь мне, Рустамджан!" Спасибо тебе, Соловейчик.
Пишу это письмо со станции Прохладная. Это на Северном Кавказе. Через несколько минут распрощаюсь с Ибрагимом. Его отправляют в Краснодар. Вообще всех земляков порастерял в пути. Одного туда послали, другого - сюда… Пришёл и мой черёд. С группой ребят - в основном русских и украинцев - еду я (вот ведь как мне повезло!) в пехотное училище. Буду командиром - "Ванькой-взводным". Но ты не смейся. "Ванька-взводный" - это ребята в шутку говорят. На взводных нынче вся Россия держится, очень уважаемая должность.
Да! Помнишь хмурого капитана и белобрысого сержанта? Когда мы гуляли по платформе, я тебе их показывал. Они из военкомата. Доставили нас к эшелону, а сами обратно. Но не думай о них плохо. Мне Ибрагим рассказывал, что сержант, нас провожая, плакал (подумать только!) и даже хотел на ходу в вагон запрыгнуть. Только капитан его удержал и по шее съездил.
Этот Ибрагим очень быстро сходится с людьми и поэтому всегда в курсе всех дел. Он и о капитане многое успел разузнать. Оказывается, семья капитана перед самой войной уехала на Украину в отпуск, к родственникам, и там погибла. Бедный рвётся на фронт, мстить, а его пока не отпускают, потому что должен же кто-то и в военкомат те работать.
Вот и все пока новости. За меня не беспокойся. Хоть и подкатился к самому Северному Кавказу фронт, но до него ещё изрядно. Очень скучаю по тебе, родная, и по мамочке. Да, именно по мамочке. В такое тяжёлое время мать - это Родина, а родная мама - мамочка. Скучаю я и по ребятишкам, которые на уроках попортили мне много крови. Передай им от меня привет, кланяйся тётушке Санобар. И мою мамочку не забывай. Я ей тоже написал коротенькое письмо. Всем-всем мой солдатский (точнее - курсантский) "салам".
Нежно тебя обнимаю.
Навеки твой
Рустам.
Мухаббат погладила пальцами шершавые странички, прижала к груди, словно самого Рустама приголубила. Слёзы навернулись у неё на глазах. Девушка долго сидела не шелохнувшись, всё думала, мечтала. Наконец развернула другой треугольничек.
Расскажи ещё о себе, Рустамджан. И да минуют тебя вражеский огонь и пули! Расскажи, расскажи о себе, непобедимый воин…
Радость жизни моей, Мухаббат!
Доехал я до места назначения благополучно. Всё у меня хорошо. Занимаюсь боевой и политической подготовкой.
А теперь опишу всё по порядку. Посадили нас, будущих курсантов, в пассажирский вагон, вместе с гражданскими (женщины, дети, инвалиды). Притулился я на нижней полке, возле окна, загрустил. Никого знакомых нет, одиноко. Но недаром же говорят: "Коли суждено - иголку в стоге сена найдёшь". Гляжу - идёт по проходу парень, вылитый узбек. Я - ему: "Яхшимысыс, дустым!" Он от неожиданности вещмешок выронил из рук. Как кинется ко мне, чуть кости не переломал, обнимая. Теперь у меня новый друг, Фазыл Юнусов, из Паркента, бывший тракторист. Такой разбитной парень - только держись. Тут же свёл знакомство с пожилой женщиной. Он - ей: "Мамаша", она - ему: "Сынок". Прямо-таки породнились. Ну, а я - знаешь мою стеснительность - называю её тётей Фросей или Ефросиньей Петровной.
Мы с ней и по сей день дружим. Но об этом как-нибудь после. Скажу только, что Фазылджан - теперь жених Кати, дочки тёти Фроси. Ну, а тогда, в поезде, Фазыл мигом свою будущую тёщу очаровал. Она в Прохладную на базар ездила, табачок-самосад продавать. Тяжело ей живётся. Муж с сыном на фронте. Вот она и выкручивается - растит махру и приторговывает. Да только не очень искусна в этом хитром деле. Фазыл увидел табак, говорит: "Мамаша, давайте я его тут же в вагоне распродам". Она засмущалась, отвечает: "Что ты, сынок! Да как можно? Ты его солдатикам просто так раздай". "Будет сделано", - смеётся Фазыл, и только его и видели. Минут через десять возвращается. "Держите, мамаша, пачечку благодарностей в виде государственных казначейских билетов, подделка которых карается по закону, и ещё кусок мыла".
Тётя Фрося и так его благодарит и этак, а Фазыл вовсю заливается, узнал, где она живёт, договорился с нашим лейтенантом, чтобы Ефросинье Петровне вещички поднести. Лейтенант сперва было и слышать об этом не желал. Но Фазыл - парень языкастый, говорит: "У неё муж и сын на фронте кровь проливают. Как можно не помочь такой уважаемой женщине? Представьте себе на минутку, товарищ лейтенант, свою родную мамашу, изнемогающую под тяжестью двух мешков".
Лейтенант, как услышал о мамаше, даже похорошел. "Ладно, - говорит. - Но только чтобы порядок был. Как приедем, становись в конце строя с тетифросиными мешками".
Мы так и сделали. Ох и благодарила нас тётя Фрося! В гости приглашала. Мы пообещали обязательно навестить её - и марш-марш бегом, строй догонять.
Пришли в училище. Первым делом, как положено, погнали нас в баню. В жизни я такого ужаса и наслаждения от мытья не испытывал. Баня с русской парной - полка такие, вроде лестницы. Затащили ребята меня с Фазылом на самый верх и ну веником хлестать. Мы задыхаемся в пару, вопим, а братва хохочет: "Русская баня, - смеются, - первое дело для солдата".
Кое-как вырвались, скатились вниз. А как ополоснулись тёплой водичкой, отдышались - ну вроде заново на свет родились.
Ты извини меня, Соловейчик, что я пишу о всяких житейских делах. Просто мне хочется всё-всё о себе рассказать, ничего не скрывая. Договорились? Вот и хорошо. Рахмат.
Ну, что дальше? Выдали нам курсантскую форму. Посмотрели ребята друг на друга и ахнули: толпа близнецов, впору на спинах номера писать, чтобы не запутаться. Потом, конечно, пригляделись. Мы же с Фазылом с самого начала приметные были. Всего двое нас - узбеков. Это, с одной стороны, хорошо (все нас знают, на виду), а с другой - не очень, чуть чего: "Шакирова послать… Юнусову поручить".
Попали мы с Фазылом в четвёртую роту, первого батальона, и с ходу взяли нас в такой оборот, что только держись! Строевая подготовка, политическая, изучение уставов, материальной части, огневая подготовка, тактика, марш-броски и прочее и прочее.
Честно признаюсь тебе, милый Соловейчик: поначалу я совсем духом пал. Фазылу хоть бы что, а я вконец изматывался. Ты же знаешь, физическим трудом я совсем не занимался. Окончил школу, учительские курсы, возился с ребятишками - первоклашками, второклашками. Вот и вся моя трудовая биография. Разве что иной раз помахаю в своём садике кетменём, подправлю грядки. А тут вдруг приказывают вырыть окоп полного профиля! Велят пробежаться с винтовкой в руках и с полной выкладкой пять километров!
Веришь ли, дорогая, сперва страшно стало. Не осилю, опозорюсь! Ребята надо мной посмеиваются. Единственное успокоение - вижу, что и у них язык на плече. Однажды попал в глупейшее положение. Вывели нас за город, заняли мы оборону от воображаемого противника. Фазыл и я - расчёт ручного пулемёта. Устроили мы окопчик. Сыро в нём, грязно. Я и постелил под себя свою старую куртку, которую ещё из дому привёз. Лежу. "Противника" нет и нет. Зато появился наш взводный лейтенант Смирнов. Увидел - онемел от изумления. "Это шшшто такое? - показывает на постеленную куртку. - Курсант Шакиров, вы воюете или на пляже нежитесь?"
Начал я было объяснять, мол, зачем без нужды обмундирование пачкать, то да сё, а взводный нежно так говорит: "Сегодня вы, курсант Шакиров, куртку под себя постелили, завтра и вовсе с периной воевать отправитесь, Три наряда вне очереди". "Есть три наряда вне очереди", - отвечаю и чувствую, что лицо у меня всё пылает от стыда. Хотел лейтенант сказать мне ещё несколько тёплых слов, но, к счастью, "противник" пошёл в атаку.
Наш батальон хорошо действовал, и у меня, как потом говорил лейтенант Смирнов, всё ладно выходило. Внимательно следил за ориентирами нашего "Дегтярёва". (Справа отдельное дерево, слева - круглый камень), замечу малейшее шевеление в полосе нашего огня - Фазылу об этом, а он - та-та-та-та… та-та-та. Зрение у меня хорошее, знаешь ведь. Потом наш батальон контратаковал, и мы с Фазылом даже пленного захватили. Вернее, Фазыл его сграбастал, а я лишь винтовку того парня приволок. Но похвалили нас обоих.
После учений шум, смех. Я же ни рукой, ни ногой пошевелить не могу - так устал! В клубе кинофильм собираются крутить. Ребята зовут. Куда там! Есть и то не хочется. И вновь меня сомнения грызть стали. Вспомнил, как не смог перепрыгнуть через метровое препятствие. Все курсанты раз - и готово, а я носом зарылся в землю, шишку на лбу набил.
Сижу грустный. Вдруг является старшина. "Шакиров, к комбату. Живо, одна нот здесь, другая - там".
Прибегаю в штаб батальона, докладываю, всё честь честью, как по уставу. Майор Белоусов оглядел меня с ног до головы, хмыкнул. Это означает, что он доволен. Ну, и я, конечно, доволен. И вдруг комбат говорит: "Всё грустите, Шакиров?" Я оторопел, не знаю, что отвечать. Он тогда улыбнулся и продолжает: "По дому грустите?" Тут я отвечаю: "Никак нет, товарищ майор, не грущу". Он смеётся: "Своего командира обмануть хотите? Не выйдет". Ну и я улыбнулся: "Извините, товарищ майор, грущу, но как все, в пределах нормы". - "Отчего же товарищей сторонитесь, даже в кино не ходите? Курсант вы толковый, я вами доволен. Может, устаёте? Так это не беда. Натренируетесь, привыкнете. А если что иной раз и не получится с непривычки - нe беда. Москва и та не сразу строилась. Понятно?" "Понятно", - отвечаю. "Вот и хорошо. А сейчас есть у меня поручение. Срочно надо доставить пакет в полк. - Он назвал полк. - Задание ясно?. Так-так… Пойдёте вместе с вашим земляком курсантом Юнусовым".
Отправились мы. На, улицах темень, хоть глаз выколи. Вдруг слышим женский крик: "Помогите!" Бросились мы с Фазылом на помощь. Две тени метнулись прочь, Фазыл со всех ног - за ними, я за Фазылом. Толком и не помню, как мы задержали бандитов. Но задержали. Правда; у меня синяк под глазом появился, а Фазылу руку ножом слегка попортили.
Дальше всё как в плохонькой книжке получилось. Две женщины, которых бандиты пытались ограбить, благодарят нас. Что за чудеса! Пожилая женщина… Да ведь это тётя Фрося, мы с ней в поезде ехали. Узнала она нас, расцеловала, показывает на молоденькую девушку: "Знакомьтесь, сыночки. Это дочка моя, Катя".
Тут, наконец, подоспел комендантский патруль. Доставили нас всех в комендатуру. Составили протокол. Пошли мы тётю Фросю и Катю провожать. Вижу, мой Фазыл сам не свой, мямлит что-то, отвечает невпопад. "Что с ним? - думаю. - Может, много крови потерял?" А потом сообразил. Не бандит ему рану нанёс, а Катя! Прямо в сердце. Вот как.
И когда он только рассмотреть её умудрился? Ведь темень кромешная. Проводили мы их до дому. Тётя Фрося говорит: "Сыночки, чего на морозе стоять? Холодно и темно. Заходите. Федя, тебе руку как следует надо перевязать". Федя! Это она так Фазыла окрестила, на русский манер. Ну, зашли мы, чаю выпили. Катя и в самом деле хорошенькая, белокурая такая, маленькая. Учится она на курсах медсестёр и поэтому намотала на "Федин" кулак километра полтора бинтов. С боксёрскую перчатку кулак стал.
Тут я должен тебе признаться, что из-за этого новоявленного Феди мы засиделись и тем самым нарушили свой воинский долг. Пакет-то не отнесли. Вспомнили - перепугались, и давай бог ноги!
Всё, однако, обошлось. Даже героями прослыли. За бандюг - благодарность в приказе. Фазыл несколько дней не ходил на занятия, руку пораненную лечил. И через день к воротам училища Катя приходила, с разными гостинцами. Фазыл отнекиваться, а Катя - ему: "Это не я. Это мама. Пироги вкусные, с патокой. Вам надо поправляться". Уговорила. Должен тебе сказать, что пироги с патокой очень вкусные.
Смотрел я на Фазыла с Катей, издали слушал, как они между собой воркуют, и завидовал. Им хорошо, через решётчатую ограду разговаривают. А ты, Соловейчик родной, далеко-далеко. Только в письмах утешение. Да только писать часто нет возможности.
А послушала бы, Мухаббатик, о чём только они не толковали! Всякие пустяки. Она - ему: "У вас в Узбекистане, я слышала, очень много садов, верно?" "Верно, отвечает, очень много. Не хватает лишь такой прекрасной розы, как вы, Катенька". - "Ой, я больше никогда не приду к вам!" - "Катюшенька, не сердитесь, на Востоке принято сравнивать прекрасную девушку с розой". - "Ах, значит, я, по-вашему, прекрасная? Ловелас вы, вот кто". - "А "ловелас" - это хорошо или плохо?" и т. п.
И до того мой друз голову потерял - и смех и грех. Однажды приносят письма. Я, конечно, тут как тут, еле дышу… Слава богу, есть!.. Читаю, начитаться не могу. Спасибо тебе, родная. Вдруг - голос Фазыла: "Почитай, Рустамджан, что из дому пишут". Я, разумеется, всего читать не стал, выбрал. О том, что ты стала бригадиром, о том, как моя мамочка живёт, о подвиге твоей подруги Азизы. Действительно, героиня. Жених погиб на фронте, но она, стиснув зубы, вся ушла в работу, стала лучшей из лучших сборщиц хлопка. Удивительная воля!
Слушал Фазыл, слушал и говорит: "Умница у тебя Катюша, молодец". Я сперва не сообразил, в чём дело, спрашиваю: "Кто?" Он повторяет "Умница твоя Катюша", и как покраснеет! Понимаешь, от от великой своей любви решил, что все девушки мира - Катюши. И, пожалуй, Фазыл прав. Только не Катюши - все девушки мира, а Мухаббат. Ведь верно, да?..
Мухаббат улыбнулась. Милый Рустамджан! За это я тебя и люблю - за простодушие, за такую светлую человеческую наивность. Мужайся, родной, помни: даже за самой чёрной тучей - солнце!
Новый шелестящий треугольничек лёг перед Мухаббат.
Хорошая моя Мухаббаточка!
Я, кажется, становлюсь изрядным воякой. Стрельбу сдал на "пятёрку", по тактике тоже - "пять". Каково, а? И под дождями мокнуть начинаю привыкать (если только к ним когда-нибудь можно привыкнуть!). Портянки научился навёртывать. А раньше мука была. Скрутятся они в комок, натирают ноги!
Всё это теперь позади, будто страшный сон после пробуждения. О эти портянки! Сколько раз вспоминал я строки из Маяковского: "А у меня гвоздь в сапоге кошмарней всех кошмаров Гёте!" Процитировал по памяти, возможно, не точно, но главное - смысл.
Сейчас мне живётся хорошо. Чувствую, получится из меня воин. Единственное, что беспокоит, - как я под настоящим огнём держаться стану! Но ведь тысячи людей держатся, а чем я хуже других?
Расскажу теперь о моих новых знакомых. В прошлую субботу, получив увольнительные, отправились мы с Фазылом к тёте Фросе, а точнее - я к тёте Фросе, а Фазыл к Кате. Пришли. Ефросинья Петровна - к нам: "А, сыночки пожаловали! Заходите". Катя же сама не своя. То засмеётся, то покраснеет, бросилась на стол накрывать. Появились пирожки с патокой (в здешних местах патоки много, несмотря на войну), кукурузные лепёшки, самогонки большая бутылка.
Тут в калитку постучали - ещё гости. широкоплечий дядька лет сорока, его жена и дочь. Познакомились, дядьку Петром Максимовичем Рагозиным звать, жену его Евдокией Васильевной, дочку - Светланой! Забавно, Светлана - значит светлая, а она на цыганку смахивает.
За угощением разговорились. Пётр Максимович вздыхает:
"На фронт рвусь, а меня пока не отпускают. Я ведь партийный работник. Но всё равно своего добьюсь. Одна беда: не знаю, куда свой женотдел девать. - Оставлять здесь?
А вдруг немцы - не дай бог, конечно! - и сюда припожалуют. Жена и дочь сердечницы. На войну с собой не возьмёшь, и бросить жалко… Ха-ха!"
Я подумал-подумал и предлагаю: "Отправьте их в мой кишлак. Мы, узбеки, народ гостеприимный. Мама у меня в кишлаке, невеста. Хорошо будут жить".
Пётр Максимович заулыбался до ушей. "Спасибо, дружище! Об этом стоит подумать. А пока что, на всякий пожарный случай, я адресок запишу".