Мухаббат, дорогая! Помнишь, я писал тебе о Петре Максимовиче, его жене и дочери Светлане? Так вот, Пётр Максимович всё-таки добился своего, уходит воевать. Светлана тоже хотела отправиться на фронт вместе с Катей, но медкомиссия её забраковала. Она с матерью эвакуируется в Узбекистан. Адрес твой они знают. Очень может быть, что приедут в наш колхоз. Тогда прими их хорошенько, со всем гостеприимством. А жить им есть где - моя комната пустует. Работу нашим новым друзьям подыщи по силам, ведь и мать, и дочь сердечницы.
О Петре Максимовиче я как-нибудь в другой раз напишу подробнее. Это замечательный человек!
Что ещё? А ничего. Дали отправление. Тётя Фрося заплакала, обняла Катю, Фазыла. Кате сказала: "Береги Федю", а Фазылу - "Береги Катю!" И меня обняла, попросила: "Присматривай, сынок, за Катей и Федей".
И вот эшелон тронулся. Пишу я это письмо под стук колёс - они выстукивают: "Бить врага… Бить врага!.."
Где-то на северо-западе сверкают зарницы. А может быть, это пожары? Фронт подступил близко. Настроение у всех боевое. Скорей бы схватиться с ненавистным врагом!
Писать теперь придётся изредка. Но ты, дорогая, не огорчайся. Что поделаешь - война!
Нежно обнимаю и целую.
Твой Рустам
Мухаббат дочитала письмо, повертела в руках - а вдруг где-нибудь ещё приписочка есть! - и тут только вспомнила об Ильясе. Покраснела: вот ведь невежа какая, не поблагодарила человека. Ильяс всё понял, улыбнулся, выставил вперёд единственную руку, мол, не стоит благодарности, не я письмо прислал - Рустамджан твой ненаглядный. От почтальона несло самогонным духом. Мухаббат поморщилась и вместо того, чтобы поблагодарить Ильяса, стала выговаривать:
- И не стыдно вам, а? - помахала перед собой ладошкой, скорчила гримасу, словно задыхается,
Ильяс помрачнел. Тихо произнёс:
- Стыдно.
Мухаббат растерялась. Она ждала, что Ильяс станет выкручиваться, доказывать, будто винный запах со вчерашнего дня.
- Так зачем же вы пьёте, Ильяс-ака? Нехорошо это.
Громадина-почтальон не ответил, поправил на плече
сумку и, сгорбившись, зашагал прочь. Ему хотелось многое сказать Мухаббат. Зачем пьёт! Поминки по собственной руке справляет, по искалеченной жизни… Потому что бродит с проклятой сумкой по кишлаку вестником несчастья!
Мухаббат смущённо потопталась на месте, спрятала письмо на груди, вернулась в дом. Мать уже поднялась и хлопотала возле самовара. Увидев дочь, спросила:
- Я слышала голос Ильяса-почтальона. Письмо, что ли, принёс?
- Принёс.
- От Рустама? - и, не дожидаясь ответа, продолжала: - Ох, доченька, радость-то какая!..
И осеклась, Ядовитые речи Максума сделали своё дело. Тётушка Санобар не то что бы разочаровалась в учителе, нет! Но она охладела к нему. Не принесёт он счастья Мухаббат, разобьёт её сердце. Девушке замуж пора. Пересидится в невестах, а вернётся Рустам (да и вернётся ли?) и глядеть на неё не захочет. Мужчины - такой народ! Им красоту подавай, розы на щёчках.
Помолчав, спросила:
- Что пишет?
- На фронт уехал.
- Вот видишь!..
- Это вас удивляет, аяджан?
- Просто я хотела сказать, что на фронте…
- Знаю, знаю! - перебила её Мухаббат. - На фронте убивают, отрывают руки, ноги… Эго вы хотели сказать? А здесь, рядышком, роскошный жених ковыляет, да? Всё знаю. Только не надейтесь. Лучше убейте!.. - Мухаббат не могла говорить, отвернулась от матери, скрывая хлынувшие слёзы.
Тётушка Санобар подошла к дочери, обняла за плечи, всхлипнула.
- Я ведь добра желаю. Одинокие мы с тобой. А ну как с Рустамом случится что!
Мухаббат тряхнула плечами - оставьте меня в покое! Мать утёрла глаза копчиком головного платка, вновь занялась самоваром. Больше они не сказали друг другу пи слова. Мухаббат через силу выпила пиалу чаю с кусочком лепёшки. В голове тревожно звенела одна-единственная мысль: "Где ты, Рустамджан?.. Где ты!.."
ПЕРВЫЙ БОЙ, СТРАШНЫЙ БОЙ
Эшелон прибыл в Грозный. Город походил на осаждённую крепость - всюду окопы, цепочки "ежей", сваренных из рельсов, на перекрёстках улиц притаились дзоты, в некоторых траншеях маслянисто поблёскивала радужная нефть. Рустам удивился: нефть-то зачем? Фазыл объяснил.
- Фашистов жарить. Нефть не во всех траншеях. Видишь? Поясами сделано. Если прорвутся немцы - тут им и крышка.
- Хитро.
- А ты как думал?
В городе ещё не улеглось лихорадочное возбуждение после недавней бомбёжки, о которой рассказывали самые фантастические истории. Будто, после того, как "юнкерсы" разбомбили нефтеперегонный завод и взорвались громадные баки с горючим, - в Хасавюрте (километров девяносто от Грозного) шёл чёрный дождь! От жуткой жары плавились, как свечки, металлические трамвайные столбы. Какую-то старуху взрывом огромной бомбы забросило на крышу трёхэтажного дома. Старуха совершенно целенькая, только умом тронулась - хлебные карточки потеряла.
Города толком так и не дали посмотреть, погнали эшелон дальше, по кизлярской ветке. И тогда только солдаты поняли: на Северном Кавказе им не воевать, жмёт эшелон на северо-восток, к Волге матушке, выстукивают колёса мерно, настойчиво: "Сталинград… Сталинград!.."
Похолодало изрядно. Загудели в теплушках чугунные печурки. Окрест степь в жухлых травах, изредка промелькнут хилые лесочки - и сгинут, селения в десяток дворов, будка железнодорожного обходчика…
Однажды рано утром в сумрачном "обе показался странный самолёт с двумя фюзеляжами - фашистский разведчик. Бойцы почему-то обрадовались незваному гостю: "Рама" прилетела". "Старшина" явился порядки наводить!.."
Никто "рамы" не испугался. Махали ей руками, показывали кукиши. Лишь лейтенант Смирнов хмурился: "Сукинсынская машина. Вот посмотрите, наведёт на нас целую свору "юнкерсо" в".
Командир взвода ошибся. "Рама" никого не позвала на помощь. Описав над эшелоном плавную дугу, она вдруг круто, почти отвесно, спикировала и уронила несколько тёмных капель. С крыши концевого вагона суматошно зачастил спаренный зенитный пулемёт. Ахнули взрывы, паровоз пронзительно завопил, словно раненое чудовище, загремели буфера. Бойцы на ходу стали прыгать на насыпь, защёлкали винтовочные выстрелы.
Рустам не успел испугаться, а "рама" уже взмыла ввысь и, не торопясь, скользнула в серое облако. Эшелон двинулся дальше.
К вечеру впервые услышали бойцы громовые раскаты. Эшелон остановился на вдрызг разбомблённой станции. Началась выгрузка. Затем, построившись в походную колонну, батальон зашагал по раскисшей от дождей дороге навстречу грохочущим гигантским барабанам. "Красноармейский телефон" сообщил вскоре, что, кажется, предстоит бой, батальон вливается в полк, награждённый орденом Красного Знамени. Бойцы Шутили: "Ещё и пороху не понюхал и, а уже краснознамёнцами стали".
Дойдя до околицы небольшой деревушки, изрядно покалеченной бомбёжками и артобстрелами, батальон стал занимать оборону. Роте капитана Дмитриева достался участок на восточной окраине, изрезанной овражками. Ротный приказал вырыть индивидуальные окопчики.
Твёрдая, несмотря на дожди, земля плохо поддавалась лопате. Рустам быстро натёр на ладонях волдыри, взмой. Рядом молча ковырял землю лопаткой Фазыл. Закончив работу, произнёс со вздохом:
- Дураки мы с тобой, Рустам. Мы - пулемётный расчёт, нам общий окоп надо.
- О чём же ты раньше думал?
- Век живи, век - учись. Хорошо хоть, что рядышком рыть стали. Давай соединим окопчики.
Нельзя сказать, что Рустам пришёл в восторг от этого предложения. Однако - что поделаешь! - снова взялся за лопату.
Появился капитан Дмитриев, осмотрел их окоп, похвалил.
- Молодцы. И впредь так действуйте. Пехотинцу земля - мать родная. Она и прикроет от пуль, и…
- И закопают в неё! - послышался надтреснутый тенорок. Рустам узнал голос Назарова. Этот тощий и сутулый человек с жёлтыми волосами и увёртливым взглядом прослыл в училище первым лентяем. Иначе как Сачком его никто никак не называл. Почему именно "Сачком"? Рассказывают, что служил якобы в армии ужасающий лентяй и разгильдяй по фамилии Сак. С тех пор в повелось называть его "младших братьев" Сачками. И вообще, если кто от работы отлынивает, о таком говорят просто и выразительно: сачкует.
Так вот этот сачок Назаров, мало того, что сам поленился окоп себе вырыть, ещё товарищам на нервы действует, дескать, ройте, ройте себе могилки, чудаки!
Подскочил к сачку ротный - маленький, с широченными плечами, кривоногий, злой.
- Боец Назаров, почему сачкуете?
- А чего даром копать? Всё одно зимовать здесь не будем. Либо вперёд на запад потопаем, либо, что вернее, - на восток драпанем.
Капитан чуть по морде Сачку не съездил - до того разъярился.
- Приказываю копать. А насчёт драпануть… По законам военного времени… Понятно?
- Чего уж тут не понять, - пробурчал Назаров и нехотя взялся за лопату.
Впрочем, окопчика себе он так в не вырыл. А ночью задул пронзительный ветер. Рустам хоть и в полушубке, дрожал как осиновый лист. Хотел было Сачок к пулемётчикам притулиться, да Фазыл прогнал его. И смех, и грех, Как в басне "Стрекоза и муравей" вышло.
На рассвете продрогший Рустам проснулся. И тут на его глазах разыгралась забавная сценка. Назаров, синий от холода, свернувшись калачиком на голой земле, выстукивал зубами дробь. Подошёл лейтенант Смирнов. Чистенький, выбритый (и как только он умудрился!), вроде на прогулку собрался.
- Что с вами, боец Назаров, заболели?
- Зззза-а-болел… Зззно-о-би-ит.
- Очень печально. О вашей болезни мы с командиром роты ещё вчера вечером толковали. Сейчас будем вас лечить. Видите вон то отдельное дерево, метрах в двухстах отсюда?
- Вви-и-жжжу.
- Боец Назаров, к отдельному дереву бегом… марш!
Сачок неуклюже поднялся и затрусил в сторону дерева. Вслед ему нёсся громовой хохот.
Взводный подозвал Карпакова.
- Займитесь Сачком. Пять раз до дерева и назад.
- Есть! - обрадовался Карпаков. Дождавшись, когда Назаров, изогнувшись в три погибели, приковылял назад, сказал ему весело: - Ну, земляк, приказано тебя ещё пять разочков прогнать туда-сюда. А уж я, так и быть, вместе с тобой. Говорят, полезно для пищеварения.
Вся рота, позабыв о холоде, с интересом наблюдала за "лечебной процедурой". Кое-кто и без команды стал делать пробежки, Фазыл затеял с Рустамом борьбу, припечатал лопатками к земле. Вроде бы согрелись малость. Тем временем прибежал взмыленный Назаров, рухнул на жухлую траву, по-рыбьи разевая рот. Запыхавшийся Карпаков веселил народ:
- С характером наш Сачок! Я- ему: "Шевели ногами, не ползи, как вша по сугробу!" А он, Сачок то есть, ноль внимания и полкило презрения. Начхать ему на мои справедливые слова. Ну я тогда с другой стороны решил и нему подкатиться. Говорю: "Что ж ты, землячок, нашу заводскую марку портишь? Мы же с тобой на одном заводе вкалывали. Я - слесарем, а ты - заводским парикмахером. Ты же известная личность. Галстук "бабочку" под рылом носил для соблазну дамского пола. Шевеля ногами, гад, вспомни свою рабочую гордость!"
Бойцы катались по земле от смеха. Карпаков продолжал с серьёзным видом бывалого рассказчика:
- Ничем Сачка пропять не могу Что делать? Подумал-подумал, да как заору: "Спасайся, Сачок, фриц за тобой гонится!" Ну тут, понятное дело, наш Сачок как припустится!.. Жаль, секундомера со мной не было. Наверняка поставил наш любимец мировой рекорд в беге на среднюю дистанцию. Еле догнал!"
Весёлые байки Карпакова прервал связной. Рота, миновав овражки, подошла к неширокой, но глубокой речушке. Возле полуразрушенного сарая копошились сапёры. Они мастерили из подручных средств плот. Взялись за топоры и пехотинцы. Рустам, неловко обтёсывая бревно из разобранного сарая, рассуждал вслух:
- А я - то думал: война - это бои. сражения. А на войне, оказывается, главное - копай да брёвна таскай.
- Бои тоже будут, - заверил бывший поблизости лейтенант Смирнов. - Видите за речкой увалы? Там и противник. Ну как, не трусите, братья-аяксы?
Аяксами лейтенант прозвал Рустама с Фазылом за то, что они были неразлучны. Парни втайне даже гордились прозвищем. Ещё бы не гордиться! Аяксы - герои троянской войны. Как раз перед самой отправкой на фронт прочитал Рустам "Илиаду" Гомера. Фазыл Гомера не читал и даже, если говорить начистоту, ничего не слыхал об атом великом древнем греке. Но Рустаму доверял полностью. Так что "аяксы" и ему пришлись по душе. Сейчас, услышав шутливый вопрос ротного, Фазыл браво ответил:
- Это фрицы пускай нас боятся, товарищ лейтенант.
- Достойные слова приятно слышать.
- Вы говорите, за теми холмиками немцы? - не унимался Фазыл. - Почему же тогда они сидят как полевые мышки? Не видать их и не слыхать.
- Услышите, - лейтенант почесал золотистый висок и вдруг удивился: - Где же вы ночью были, друзья? Фрицы и ракеты пускали и постреливали. А сейчас у них завтрак. Аккуратный народ, до тошноты аккуратный. Вот допьют утренний кофе и начнут.
Как бы в подтверждение его слов где-то справа застрочил пулемёт… Ещё, ещё…
Слышите? - лейтенант кивнул в сторону увалов. - Гак где же вы ночью - то были?
- Спали, товарищ лейтенант, - смутился Фазыл.
- Проспали, значит, боевое крещение? - лейтенант рассмеялся. - Не горюйте… Ого! Немец-то осерчал, минами стал кидаться. Чует, подлец, что мы к атаке готовимся.
Метрах в ста позади позиции роты с резким грохотом выросли огненно-чёрные всполохи, бойцы бросились на землю. Рустам уткнулся носом в грязь, рассердился па самого себя, хотел было подняться, но новая серия взрывов втиснула его в раскисшую землю. Хорошо хоть поблизости оказались маленькие окопы, вырытые наспех неизвестно кем. В них и пришлось отлёживаться до сумерек.
… В беззвёздное небо, заляпанное сероватыми кляксами туч, с шёлковым шелестом врезались одна за другой три ракеты. Вот они беззвучно рассыпались сотнями пронзительно-красных звёздочек - и вновь темень заволокла всё окрест.
Рустам явственно ощутил, как сердце его съёживается, леденеет. Парню сделалось жутко: уж не помирает ли он!.. Нет, не помирает. Но сердце всё съёживалось, съёживалось. Откуда-то издалека - голос Фазыла:
- Три красных ракеты, дустым. Сигнал к атаке. Не робей. Главное - держись возле меня. Договорились?
- Хоп, - еле выдавил из себя Рустам.
- Дал бы ты мне "Дегтяря", тебе в самый раз вторым номером…
- Не дам! - оборвал друга Рустам. Он до того разозлился, что даже страх прошёл.
Страх вроде бы прошёл. Только вот зевота стала мучить. И до удивления зрение обострилось. Появился взводный - лейтенант Смирнов. До чего же у него голубые глаза! А речка при свете красных ракет какая-то фиолетовая, сказочная.
… Как же я вижу фиолетовую речку, если ракеты давно погасли. Странно. Почему медлит лейтенант? Надо же в атаку, на плот… Совсем молодой у нас взводный. Мальчик… А чуб золотой и в темноте блестит.
- Пошёл к плотам! - послышалась команда взводного.
Рустам подивился такой странной команде - словно лейтенант посылает к плотам одного лишь его, рядового Шакирова. И почему к плотам? Не могу же я плыть сразу же на нескольких плотах…
На откосистом берегу, покрытом клочьями первого снега, зашевелилось, засопело, и парень понял, что к плотам ринулся весь батальон. Рустам вскочил, побежал вперёд, скользя сапогами по раскисшей глине. Перед самым урезом воды схватил "Дегтярёва" на руки, как младенца, взбежал на зыбкие, плохо связанные друг с другой брёвна, рухнул ничком, обжигая лицо ледяной водой. Повернул голову - рядом Фазыл. Тоже - ничком. В правой руке винтовка, в левой - самодельная брезентовая сумка для пулемётных дисков и патронов. Фазыл повернул лицо к Рустаму, улыбнулся и подмигнул.
Ну и Фазыл! Бесстрашный парень. В первом бою, а улыбается.
Откуда было знать Рустаму, что его друг улыбается именно потому, что отчаянно борется со страхом. И всё равно страх не проходил.
Рустаму малость полегчало. Он осторожно приподнял голову и увидел: не все бойцы лежат лицом вниз, кое-кто сидит на брёвнах, по-восточному поджав ноги, а несколько человек, навалившись на огромные вёсла, и вовсе стоят. А-а… Будь что будет! - подумал Рустам и тоже сел. Глянул на Фазыла - тот тоже сидит. Рустам улыбнулся другу, но улыбка получилась вымученная, жалкая.
Батальон начал переправу без артподготовки, втихомолку. Но немцы были начеку. Почуяв неладное, они натыкали в небо множество осветительных ракет - и стало светло, как днём. Изорванная ракетами ночь! Сошлись вперехлёст сверкающие, разящие струи, в свисте и грохоте выросли вокруг плота водяные султаны, просвеченные огнём… Один такой султан взметнулся совсем рядом, накрыл Рустама, что-то с визгом пролетело над самой головой.
Озноб прошиб парня. А внутри он окаменел. Рустам понял, что перепугался. И ещё понял, что перепугался как-то очень странно - он вновь стал видеть всё чрезвычайно отчётливо, ясно, удивляясь увиденному. Словно он, Рустам, сидит в кино и смотрит кинофильм про войну… Карпаков и Туманов тяжело ворочают веслом, вокруг и путаница огненных трасс, но парням хоть бы что - гребут, гребут… Только лица у них странные, чужие лица, будто вырубленные из мела. А вместо глаз тёмные провалы… Какие у Туманова длиннющие руки!.. А голова на широченных плечах маленькая, почти детская голова.
Тут Рустаму пришлось вспомнить и о своей голове. Очень низко с тяжким шипением пронеслось что-то… Ещё… Ещё! Вдали блеснули яркие вспышки. Наша артиллерия ударила! - сообразил Рустам и тут же ткнулся носом в бревно - над самым ухом, как ему показалось, пронёсся рой смертоносных светляков.
Речушка всего ничего, а как долго переплывали…" - подумал Рустам.
Вот… наконец и берег. Бойцы соскочили с плота, не шлепались в прибрежный песок. Лейтенант Смирнов, как бешеный, перекрывая грохот взрывов и пулемётную трескотню, заорал: "…мно…иий!" - и тяжело побежал в темноту. Рустам вскочил, задыхаясь от восторга и ужаса, кинулся вслед за взводным, на бегу оглянулся, ища Фазыла… Вот он, рядом. Они добежали до небольшой рощицы, там снова залегли.
Рустам лежал, уткнувшись лицом в рыхлый снег, и думал теперь почему-то не о том, что его могут убить сейчас, искалечить, а о Фазыле. Вот эго парень! Настоящий йигит. Всё ему нипочём. Первый раз в бою - и так здорово держится. Даже мне полегчало… Рустам приподнял голову.
Немцы шпарили трассирующими. По этим бешеным пунктирам легко угадывался передний край врага. Ага!. Справа, возле отдельного дерева, - судорожные вспышки. Пулемёт! Рустам тщательно прицелился и саданул по вспышкам очередью на полдиска. Немецкий пулемёт умолк. У Рустама перехватило дыхание. Срезал! Подавил!!
Фазыл радостно хлопнул Рустама по плечу, и тут как раз проклятый пулемёт вновь брызнул огненной струёй. "А вот я тебя сейчас!.." - подумал раздосадованный Рустам, прижимаясь скулой к холодной ложе "Дегтяря" - и тут же раздалось протяжное "Ра-а… Ра…".