4
В боевых дежурствах, в учебе и в кипучей общественной работе незаметно пролетел август. Солнце все ниже склонялось к горизонту, появились ночи, дни быстро укорачивались. Суровый Север давал себя знать: погода опять стала портиться. Началась полоса дождей и туманов.
А конвоев все не было…
На фронтах обстановка складывалась не в нашу пользу: враг прорвался к предгорьям Кавказа, вышел на берега Волги.
На острове заговорили о том, что фашистские подлодки проникают в Карское море и далее на восток, что они всплывают и артиллерийским огнем уничтожают наши суда и зимовки, что на Новой Земле, в бухте Малые Кармакулы, такая лодка уничтожила гидросамолет "Каталина" и чуть не убила командира Северного особого авиаотряда Героя Советского Союза полковника Мазурука, находившегося с экипажем на берегу в палатке; что фашисты совершили еще одно тягчайшее преступление: потопили пассажирский пароход "Полина Осипенко", на борту которого возвращались на Большую землю семьи зимовщиков. Весть об этом злодеянии фашистов потрясла всех.
Позднее стало известно, что за архипелаг Новой Земли проник фашистский рейдер "Адмирал Шеер". В неравную схватку с врагом вступил экипаж прославленного научными исследованиями в Арктике ледокольного парохода "Александр Сибиряков". Экипаж погиб, но успел предупредить о появлении врага. С рейдером дрался также сторожевой корабль "Дежнев", и малочисленный гарнизон, и население острова Диксон: они отбили атаку врага. Более того, повредили рейдер и заставили его убраться в Норвегию.
Слушая эти рассказы, летчики восторгались героизмом и мужеством моряков и зимовщиков и требовали команды на вылет. Но летчиков ОМАГ привлекать на другие задания было категорически запрещено Ставкой ВГК. Ждали.
И дождались. В первых числах сентября на базе какими-то путями узнали, что авиация Северного флота и бомбардировочная дивизия АДД возобновили удары по вражеским аэродромам и военно-морским базам. За этим следовало ожидать возобновления движения конвоев. Догадка подтвердилась, когда эскадрильям 13-го и 95-го авиаполков приказали снова перебазироваться в Энск. Люди воспрянули духом. "Петляковы" перелетели и изготовились.
Ждать пришлось недолго. Командованию стало известно, что 7 сентября из Исландии вышел к нам конвой РQ-18.
Тем временем в Мурманском и Архангельском портах заканчивалась погрузка судов и начал формироваться обратный конвой QР-14. Над портами и рейдами закружились в барражах истребители прикрытия. Настал день, и группа транспортов в охранении кораблей выстроилась в походный ордер и направилась в Белое море. Пока конвой находился вблизи береговых аэродромов, его прикрывали одномоторные истребители. Потом подключились двухмоторные "Петляковы".
Полярная осень вступала в свои права: к середине сентября дни настолько укоротились, что светло было около шести часов. В плохую погоду это время сокращалось. По существу, Пе-3 взлетали утром, летали над конвоем весь день и садились вечером.
Погода держалась неустойчивой. Это заставляло командование ОМАГ придерживаться прежнего решения: на боевые задания выпускать наиболее подготовленные экипажи. Основная нагрузка по прикрытию судов опять легла на плечи руководящего состава. Сменяя друг друга, летчики 95-го авиаполка Жатьков, Кирьянов, Гаркушенко, Пузанов, Стрельцов, Рудаков обеспечивали проводку судов. Наравне с ними теперь летали Богомолов, Щербаков, Шакура, Устименко, Усенко и Костюк из 13-го Люди уставали, изматывались до предела, но не роптали и отдыха не просили: память о трагедии РQ-17 заставляла их выносить нечеловеческие перегрузки.
С 14 сентября эти перегрузки удвоились, так как командующий ОМАГ часть экипажей перенацелил на поиск подходившего к нашей операционной зоне конвоя РQ-18. И опять люди восприняли этот приказ как должное: в море на дальнюю разведку немедленно полетели пары Жатьков - Стрельцов, Щербаков - Устименко. Готовились вылететь Усенко с Новиковым и Пузанов с Рудаковым, но погода ухудшилась, и им пришлось остаться на земле.
Впрочем, отдыхать Константину не довелось: командир полка взял его с собой на дальнее прикрытие уходящего QР-14. Усенко обрадовался и помчался к "семерке".
Александров был у машины. Летчик с техником еще раз осмотрели все узлы самолета и присели перекурить.
- Что-то Гилим задерживается! - беспокоился Усенко, поглядывая в сторону землянки, куда полковой врач Ивченко зачем-то увел бомбардира.
Мимо "семерки", одетый по-летному, спешил к самолетной стоянке адъютант Диговцев. Константин сидел спиной к нему, не видел.
- Привет будущему гвардейцу! - на ходу крикнул тот.
Усенко живо обернулся, встал, ответил с радостью:
- Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Куда это руководящий состав так спешит? Проверочка?
- Не угадал! - остановился адъютант. Был он, чувствовалось, в приподнятом настроении, оживленный. - Лечу с Шакурой! Не все тебе да твоему дружку Устименко. И мы сами с усами! Комэск, правда, заартачился, не пускал. Еле уговорил. Эх, с этой штабной службой скоро разучишься отличать нос самолета от хвоста. Брошу! Возьмешь к себе?
- С превеликим! Если по-серьезному. Кто еще летит?
- Капитан Гаркушенко. Он - ведущим.
- Погода плохая, - предупредил летчик.
- А мне в диковинку, что ли? К тому же я твердо знаю: не боги горшки обжигают! Кстати, знаешь, что твоего бывшего комэска забрали из полка?
- Кого? Челышева? Разве он прилетел?
- Прилетел, только не сюда, а в Москву. Там и остался. Помнишь, как он нас лихо водил на Западном? Вот денечки были! Разве сравнишь с теперешними? А бои уже под Сталинградом идут. Ефим, наверное, туда рванет.
Диговцев ненароком затронул больное место Константина, и тот помрачнел. Но адъютант не заметил смены настроения друга, продолжал все тем же бодрым тоном:
- А командиром второй утвержден Жора Кузин. Во-о, брат, растут кадры! Давно ли он был, как ты, командиром звена? Теперь комэск! Старайся, казак, атаманом будешь! Да своих не забывай… Ну-у, Костя, будь здоров и не кашляй!
- Новость ошеломила летчика. Он, раздумывая над ней, смотрел вслед быстро удаляющемуся адъютанту и вдруг почувствовал необъяснимую грусть, словно видел Диговцева в последний раз. Константин отогнал это чувство, но испугался и закричал вдогонку другу:
- Счастливо, Гриша-а!
Тот услышал, обернулся, махнул рукой и зашагал дальше. Через несколько минут два "Петляковых" взмыли в серое небо и растаяли в туманной дымке.
Усенко все стоял и не сводил глаз с севера, куда умчались самолеты, когда перед ним появился посыльный.
- Товарищ лейтенант! Вас срочно к командиру эскадрильи.
Капитан Щербаков встретил летчика вопросом:
- Знаешь, что у тебя Гилим заболел! Открылась рана на бедре. С тобой просится Лопатин. Возьмешь?
- Макара Давыдыча? Да с радостью!
Полет выдался на редкость трудным. Погода все ухудшалась. Низкая облачность прижала самолеты к воде. Видимость сократилась до километра. Истребители с трудом отыскали конвой в океане, пробарражировали над ним положенное время и полетели домой. Посадку совершили в полутьме.
Захватив планшет, Константин направился на капе. Неподалеку в окружении толпы стоял Щербаков. Никто не бросился по обычаю к подошедшему Усенко. Все молчали, всматривались в густеющие сумерки, к чему-то прислушивались.
- Товарищ капитан! - громко начал доклад летчик. На него зашикали:
- Тише ты! Тише!
Почувствовав неладное, Константин дернул друга за руку.
- Что такое, Саша?
Устименко отвел глаза в сторону:
- Шакуры нет.
- Как нет? Он же с Гаркушенко улетел раньше нас.
- Гаркушенко вернулся один.
- Может, ушел на базу? - высказал слабую надежду летчик, сразу вспомнив о своем предчувствии, и ужаснулся.
Так и не дождались летчики заместителя командира эскадрильи лейтенанта Шакуры. Вместе с ним не вернулся с моря и старший лейтенант Диговцев. То была первая тяжелая потеря 13-го авиаполка на Севере.
Гибель боевых товарищей и командиров угнетающе подействовала на летчиков и техников полка. Все ходили замкнутые, мрачные, а Константин Усенко от горя не находил себе места. В поисках уединения он забрел в тундру и там, забившись между замшелых камней, предался горестным воспоминаниям. Перед ним неотступно, как живой, стоял образ начальника, друга Григория Диговцева.
Диговцев был всего на три года старше Константина, но эскадрильей руководил с 1940 года. Это он встречал прибывших из училища молодых летчиков, с ним они познали первые радости и огорчения, чувствовали его твердую руку и дружеское участие в трудную минуту. Диговцев взыскивал строго, но на него никто не обижался: начштаба эскадрильи обладал редким даром справедливости, любимчиков не водил и терпеть не мог подхалимов. В то же время он умел поддержать у подчиненных служебное рвение; в нем все видели не только начальника, но и боевого друга, умелого советчика и стойкого бойца.
Усенко вспомнил пережитую им душевную травму в марте 1941 года, когда во время учебной воздушной разведки он с Гилимом из-за плохой маскировки наших войск вскрыл их дислокацию на всем "белостокском выступе". Эти секретнейшие данные молодые летчики не рискнули записать в донесение для сбрасывания вымпелом, а бывший начальник штаба полка расценил это как невыполнение задания. Тогда только Диговцев оправдал действия экипажа и взял его под защиту. Летчиков не наказали.
Потом на долю авиаполка выпали тяжкие испытания: началась война, и полк подвергся внезапным вражеским ударам. Диговцев провожал экипаж Усенко в первый боевой вылет на разведку; позже, когда полк остался без самолетов и летчики зашагали по дорогам отступления, адъютант шел рядом, отказываясь сесть в автомашину для начальства.
…Вспомнился последний июльский день 1941-го, когда восемь Пе-2 во главе с капитаном Челышевым летали бомбить железнодорожный узел Ярцево. При возвращении домой на отставший экипаж Устименко напали два "мессершмитта", положение его стало катастрофическим. Тогда Константин самовольно вышел из строя и бросился на помощь другу, спас его. Но на земле Челышев обвинил Усенко в невыполнении приказа и угрожал трибуналом. Диговцев, тоже летавший на задание, смело взял на себя все последствия, заявив, что пилот выполнил его, адъютанта, приказ. Вмешался капитан Богомолов и прекратил "дело".
…В один из августовских дней в районе Вязьмы экипаж сделал три боевых вылета и так устал, что в бессилии свалился прямо под самолетом. Но потребовалось вылететь еще раз. И они полетели, нашли немецкую мотоколонну, разгромили ее. А потом на отходе в одиночку держали бой с четверкой "мессершмиттов". Как ни вертелся, как ни маневрировал Константин, гитлеровцы подожгли самолет и ранили бомбардира. Диговцев сбил самого назойливого "мессера", отогнал остальных, но прыгать из горящей машины отказался, остался с пилотом до конца, помогал ему советами сбить пламя и довести разбитый Пе-2 до ближайшего аэродрома. В ушах летчика и сейчас звучал резковатый голос адъютанта: "Тяни, Костя! Тяни! Осталось всего двадцать километров…"
Много смертей успел повидать на своем коротком веку летчик Усенко, и всякий раз ему казалось, что товарищи погибали только потому, что что-то было недоучтено, недоделано, что жертв можно было бы избежать. Так и в гибели экипажа Шакуры. На память пришли слова майора Жатькова, сказанные им в день знакомства: "Энск можно назвать аэродромом только при бойкой фантазии". Не в этом ли крылась главная причина потери Шакуры и Диговцева?
Действительно, аэродром находился в очень неудобном и малопригодном месте, не был оборудован. Высокий берег Кольского полуострова не имел навигационного ограждения. В плохую погоду он часто прикрывался туманами и низкими облаками. Экипаж, летящий над водой со стороны моря, не имел никакой возможности заметить опасность своевременно.
Но, с другой стороны, чтобы надежно прикрыть с воздуха корабли в советской операционной зоне, требовалось увеличить радиус действия истребителей. Тогда-то и нашли удобную площадку. И она свою роль сыграла! Конечно, Энск не был рассчитан на длительное базирование, но обстановка заставила пользоваться им часто, почти постоянно. Не будь войны и врагов, кто бы посадил сюда летчиков, посылал их в такую погоду? Диговцев и Шакура пали смертью героев при выполнении боевого задания. Из-за фашистов! Это они и только они виноваты в гибели летчиков!
В глухой тундре под ковшом Большой Медведицы Константин Усенко поклялся отомстить проклятым врагам…
…Позже выяснилось: пара Пе-3 Гаркушенко летала под кромкой низких облаков северо-западнее конвоя на расстоянии видимости кораблей эскорта. Шакура держался от ведущего сзади в трехстах метрах, когда прямо над ним из облаков вынырнул двухмоторный "Хейнкель-111 К". Увидев истребителей, немец рванулся в облака, но его уже обнаружил Диговцев и полоснул очередью из крупнокалиберного пулемета. Правый мотор гитлеровца задымил, разведчик сбавил скорость, но упорно тянул к облакам, хвостовой стрелок вел по Шакуре непрерывный огонь.
Обнаружение немцами QР-14 последнему грозило немалыми бедами. Разведчика следовало уничтожить. Это поняли Шакура с Диговцевым. Круто развернувшись, они устремились в новую атаку. Пушечная очередь "Петлякова" настигла фашиста, и тот, разматывая в воздухе широкий шлейф черного дыма, рухнул в воды Баренцева моря.
Был поврежден и самолет Шакуры, но летчики не прекратили выполнение задания. Уже на обратном маршруте они отстали от ведущего и пропали из поля его зрения. Тщетно экипаж Гаркушенко возвращался, кружил над морем: найти исчезнувших или их следы не удалось. Наступала темнота, и Гаркушенко вынужден был прекратить безрезультатные поиски.
В предполагаемый квадрат падения самолета выходили сторожевые корабли. Но и они вернулись ни с чем…
5
За ночь конвой QР-14 прошел район острова Колгуев. Опасность вражеского обнаружения и нападения на него не уменьшалась: барражировавшие "Петляковы" отогнали еще одного фашистского разведчика. Он летал на малой высоте, и потому теплилась надежда, что кораблей не увидел.
Погода продолжала оставаться сложной. Правда, высота нижней кромки облаков приподнялась до трехсот метров, а видимость увеличилась до четырех километров. С севера дул сильный ветер. Море пенилось, над ним удерживалась дымка. Усенко с Лопатиным в паре с ведомым Костюком ходили над морем, охраняя дымящийся в стороне QР-14. Воздушная обстановка была спокойной: гитлеровцы в районе не показывались, но настроение у Константина было мрачным. Он плохо спал - гибель друга острой болью отозвалась в сердце. С тихой яростью летчик вел наблюдение за воздухом, втайне надеясь на встречу с врагом и радуясь тому, что сегодня является ведущим и ему не придется, как недавно, оставлять в покое недобитого фашиста, чтобы прикрыть командира. Только бы встретиться!
Пе-3 летали под облаками, опускались почти до воды и вновь поднимались, обгоняя конвой, и возвращались обратно. Время шло, а противника все не было. Константин мрачнел, но самообладания не терял.
- Пришла смена! - показал Лопатин на появившуюся в квадрате пару "Петляковых" и вздохнул: адъютант сегодня тоже переживал, был неразговорчив. - Что ж! Надо уходить, Костя.
Но Усенко не развернул Пе-3 курсом на берег, а продолжал лететь на северо-запад, угрюмо пояснил:
- Посмотрим в последний раз. Может, хоть калоша какая попадется. Обидно возвращаться без ничего…
"Калошами" летчики прозвали вражеские подлодки. С воздуха, если пристально просматривать толщу воды, можно рассмотреть их в подводном положении. Летчикам 95-го удавалось даже атаковать их. Поэтому теперь все экипажи Пе-3 брали с собой по две противолодочные бомбы ПЛАБ.
Истребители обогнули передние корабли эскорта, пролетели положенное расстояние вперед, потом удлинили его. Тщетно! Как же не хотелось Константину подчиняться необходимости! Медленно, очень медленно заваливал он машину в разворот, рыская глазами вокруг. И вдруг Лопатин закричал:
- Есть! Есть, Костя! Она, лодка! Слева от курса бурун от перископа, видишь? "Калоша"! Точно!
Усенко встрепенулся, нетерпеливо водил глазами по волнам, искал в них тот проклятый перископ, которого в жизни никогда не видел и совершенно не представлял, как он выглядит.
- Да вон же! Вон! - подгонял Макар Давыдович, становясь рядом. - Ну-у, черная палочка торчит на волнах. Пена от нее… Скорее же! Заходи на боевой курс, будем бомбить!
Наконец через остекление пола Константин разглядел: из волн действительно торчал темный столбик величиной не крупнее спичечной головки. Узкий белый след от него был почти незаметен. Но под столбиком отчетливо виднелось продолговатое темное пятно - рубка подводной лодки! Пена вокруг рубки загустела; лодка всплывала. Пе-3 был над ней, и Усенко так круто развернулся, что Костюк проскочил вперед.
Константин, не спуская глаз с рубки подлодки, мысленно строил маршрут атаки. Он решил, как учили, сначала обстрелять ее из пушки, чтобы повредить корпус и не дать уйти под воду, а потом добить ПЛАБами.
Гитлеровские подводники, видимо, обнаружили самолеты, прекратили всплытие и начали срочное погружение. Летчик выходил на дистанцию огня, когда рубка врага исчезла в пучине. Расстроенный неудачей, Усенко полоснул из пушки по тому месту, где был перископ. Снаряды вспороли воду, на ней вспыхнули фонтанчики всплесков.
- Костя! Заходи еще. Нужно пробомбить!
Лопатин уже установил прицел и открыл бомболюки.
Новый заход. Бомбардир сбросил бомбы, из воды поднялись и медленно осели два высоких пенных столба. Но признаков попадания в подлодку не было видно.
- Промазал! Ушел, гад! - сокрушался адъютант, с сожалением оглядывая пустое море. - Надо предупредить конвой! - спохватился он, включил радиостанцию и передал кодовую цифру.
В последний раз "Петляковы" прошли над местом погружения врага, вдоль строя кораблей и повернули домой.
Летели, почти не переговариваясь, каждый переживал кажущуюся неудачу по-своему. Хотя оснований для огорчений и не было: подлодка не всплыла, летчики стреляли и бомбили, не видя цели.
Через час с четвертью впереди показался мыс Орлов - острая, похожая на копье полоска земли. До аэродрома оставались считанные минуты.
- Смотри! Опять "калоша"! Эх черт! Бомб нет!
Километрах в пяти от самолетов в волнах чернело сигарообразное тело подлодки. На ее ходовом мостике виднелись люди. От форштевня расходились усы, сзади белел пенный слой - лодка в надводном положении полным ходом входила в горло Белого моря.
- Ну-у, теперь не уйдешь! - проскрежетал зубами Усенко, направляя нос "Петлякова" на рубку корабля.
Подводная лодка вела себя странно. Она не погружалась и не уклонялась от приближающихся самолетов, люди на мостике не прятались.
Константин подводил нити перекрестия прицела на середину корабля, когда с его мостика взвились зеленые ракеты.
- Костя, стой! Не стреляй! - закричал Лопатин и схватил его за плечо. - Наша! Она дала: "Я - свой!"
Летчик почувствовал, как у него сразу ослабли колени: еще бы несколько секунд - и беды не миновать. Он рванул штурвал на себя, истребитель взмыл вверх.