- Не надо отпуска, товарищ капитан первого ранга. Лучше два представления.
Ну что? На третьи сутки вышли в море. На подводной лодке под парусами. Наш Радист все еще отчаянно пытался починить рацию. Но никак с этим делом не мог справиться. Дело в том, что он ее еще плохо знал. На лодку буквально перед рейдом поставили рацию новой конструкции. Работать на ней Радист мог, а вот найти неисправность - не получалось.
В общем, вышли мы в море. Штурман проложил курс, на котором нежелательные встречи были наименее вероятными. По словам того же Боцмана, "Дальше в море - меньше горя".
На верхней палубе постоянно находилась "парусная вахта". Не спускали биноклей с горизонта наблюдатели. Орудие и пулеметы готовы к бою. Орудийный расчет - рядом с пушкой.
В общем, ходовой режим несколько изменился. А распорядок на корабле - прежний. Аккумуляторы заправлены "под пробочку", расход энергии - минимальный: освещение и камбуз.
Все как обычно. Лишь порой в открытые люки забрызгивает волна да слышатся с палубы команды Боцмана - непривычные сперва, а позже - уже освоенные.
Радист ковыряется в радиостанции. Сопит, вздыхает, ругается. И все напрасно. Рация молчит. Ни приема, ни передачи. Штурман советует: "Ты хотя бы один контур обеспечил - на передачу с поверхности". Советует, но не надеется.
А лодка идет. Устойчивым курсом. Под двумя парусами. Боцман называет их гротом и бизанью. Грот - основной движитель, бизань - помощник рулю при маневрировании и удержании лодки на нужном курсе.
Близился первый бой.
А за ним - последний…
Самый злой враг у подлодки - самолет. Появляется внезапно, атакует мгновенно. И даже одними пулеметами может нанести кораблю критические повреждения.
Отбиваться от самолета трудно. На некоторых лодках, правда, установлены зенитные пулеметы, а то и орудия, но от них не очень большой эффект. К тому же, когда самолет высоко, его не достать, а когда пикирует или на бреющем идет, поймать его в прицел не всегда поспеешь, тут большая сноровка нужна.
Так что самая надежная защита - глубина, мгновенное погружение. Сколько раз нам нырять приходилось, когда по палубе уже пулеметная дробь сыпала! Если не успевали обнаружить самолет до того, как он в атаку пойдет.
Только вот нам теперь не нырнуть, под водой не спрятаться. Потому Командир приказал дополнительно наблюдателей-сигнальщиков выставить.
- Внимательно смотреть! Мы ведь как муха на тарелке.
- Только взлететь не можем, - добавил Штурман с досадой.
А Боцман напомнил:
- Ниже у горизонта надо глядеть. Как бы какую-нибудь "араду" не прозевать.
Поганый этот немецкий самолет "арадо". Летает он низко, по-над самой волной, обнаруживает себя в последнюю минуту, да к тому же и "заряжается" глубинными бомбами. Из всех "юнкерсов" и "мессеров" он у нас главный враг.
Курс в базу мы взяли, конечно, не самый прямой, в сторонке от основных коммуникаций, от главного, так сказать, театра боевых действий. Однако обезопаситься от самолетов этим не смогли. Поэтому наблюдали внимательно, во все стороны света, и орудийные расчеты были в полной готовности.
Непривычной была эта наша нынешняя незащищенность. Неуютно было нам в открытом море. Будто спал ты голяком под одеялом, а его с тебя кто-то сдернул. И холодно стало, и неловко. Ну что за боец без штанов?
И все мы, кто на палубе был, все время на Командира посматривали. А он спокоен. Покуривает время от времени. Да смахнет порой с лица соленые брызги. А то и пошутит.
Повезло нам с Командиром. Недаром за глаза Батей кличут. Отважный, мастер своего дела, беспощадный к врагу и к нам строгий. Однако строгость эта только на пользу шла. И потому он в каждом из нас уверен был, как в себе.
И все его действия мы одобряли, во всем его поддерживали. Бывало ведь как? Идем в атаку на конвой, нас обнаружили, бомбежка пошла. Что греха таить, иной командир не станет прорываться под бомбами, чтобы поразить транспорт или танкер, а разрядит аппараты в ближайший сторожевик - и в сторону. Наш так никогда не делал. Воевал на совесть. С таким командиром всегда победа суждена, особенно, если он весь экипаж под себя воспитал…
…Волна набегает на палубу, растекается в пене, сливается обратно в море. В антеннах тихо посвистывает ветер. Крен - туда-сюда - небольшой, с явным уклоном на подветренный борт. Дизеля глухо бормочут, заряжают батареи. Из открытого люка какой-то вкусный запах струится - Мемеля старается. Он ведь не только кок умелый, он ведь по боевому расписанию умелый пулеметчик.
Из люка высовывается голова дизелиста. Дышит он с наслаждением. Оно и понятно. Иной раз наши мотористы за месяц автономного плавания ни разу ни моря, ни неба не видят. Тоже подвиг в своем роде. Поработай-ка вот так - в трюме, в солярном духе, при тусклом плафоне. Одно удовольствие: вахту сдал, койку раскатал и спи, если дадут. А то ведь по тревоге и штаны надеть не успеешь.
Дизелист осматривается, щурится, глаза от дневного света - в разные стороны, ищет Командира:
- Разрешите отходы за борт плеснуть?
Дизелист ставит на закраину цинковое ведро, в котором густо колышется грязная солярка с пятнами отработанного масла. Как раз солнышко просвет нашло и в ведре будто зеркало заблестело. И вдруг он в этом зеркале увидел отражение беззвучно пикирующего "юнкерса". Наши-то сигнальщики горизонты от "арадо" контролируют, а облачное небо без внимания оставили.
- Пикирует! - заорал дизелист и замахнулся ведром.
Надо спасибо Одессе сказать. Мгновенно забабахал из своей пушчонки. И очень ладно: "юнкерс" отвернул, и две бомбы, что он сбросил, справа и слева упали. Но близко - лодку сперва на один борт волной положило, потом на другой.
И тут же пулеметы наши ударили трассирующими очередями. Немца не сбили, но отогнали. С воем он взмыл свечой и, пробив облака, исчез.
- Игнатьев? - спросил Командир дизелиста, опуская бинокль. - Старшина?
- Так точно!
- Благодарность в приказе.
- Так это… ведро-то я утопил.
- Это радует. Порицание в устной форме. Свободен. Сигнальщикам - замечание.
Одесса-папа повозился с затвором, с подавателем, проворчал:
- Вот гад! Шмаровоз гнилой! Еще и пикирует! Не видел, что ли, что мы под парусами идем?
- Это он от зависти, - сказал сигнальщик, проворонивший самолет. - У него-то таких парусов нету.
Посвежело, приблудившаяся льдинка стукнула в борт, он гулко отозвался. Холодно. Да, как говорит Одесса, это вам не северный берег южного моря, а таки совсем наоборот - южный берег северного.
Крутой порыв еще сильнее накренил лодку, зло надавил на парус. За кормой побежали бурунчики.
- Как под винтами идем, - сказал Боцман. - Узлов пять даем.
Тут на палубу поднялся хмурый Радист. Он все еще пытался починить рацию.
- Видал? - похвалился ему Боцман. - Красиво идем!
Накренившись, лодка резала форштевнем воду, разгоняя пенистые "усы". Как заправский парусник.
- Подумаешь, - фыркнул Радист.
- А ты подумай - подлодка под парусом! История! Ай да мы! Первые!
- Как же. - Радист был хмур, его не радовал бег по волнам, его угнетала молчащая рация. Сейчас дали бы радиограмму, и пришла бы к нам помощь. - Да вот не первые мы.
- Ага! Капитан Немо, да? - Боцман ехидно посмеялся. А мы все прислушивались к разговору.
- Мы под парусом еще раньше на "малом охотнике" ходили. - Радист оглядел скучным взглядом горизонт и направился к люку. - За "японками" охотились.
- За японками, - тут же влез в разговор Одесса-папа, - с веерами ходят и с зонтиками. Я таки…
- Помолчи, - прервал его Штурман. - Ну-ка, расскажи, - это он Радисту.
Надо тут сказать, что наш Радист на нашу "Щучку" с Тихоокеанской бригады попал. Когда она к нам добралась, тут немного экипажи переформировали. Ну это понятно и разумно. Разбавили, так сказать. У нас ведь уже боевой северный опыт, поэтому было важно, чтобы ребята с Тихого океана побыстрее северную привычку от нас переняли.
А вообще скажу, вот этот поход - через три океана и девять морей - это что, не подвиг? В мире такого не было, чтобы бригада подлодок фактически кругосветку сделала. И почти без потерь на Север пришла. Одна лодка в пути погибла, другая удачно уклонилась от торпеды. Кто их торпедировал? Японцы, скорее всего. Они здорово тогда безобразничали, все время нагло нейтралитет нарушали. Все время лезли в наши воды, задерживали, а то и топили наши торговые суда.
Да что говорить, в любой момент ждали нападения Японии на СССР. И вот в этих условиях было решено отправить с Тихого океана на помощь Северному флоту группу подлодок.
Не простое дело. Ведь предстояло им пройти восемнадцать с половиной тысяч миль. И дело даже не в этом, важно было не только пройти эти тысячи миль, штормовые моря и океаны - важно было со хранить на этом трудном пути боеспособность кораблей, силы личного состава, материальную часть. А ведь моторесурс механизмов был рассчитан едва ли на половину такого перехода.
Ребята-тихоокеанцы (мы их "азиатами" в шутку называли) рассказывали, как готовились к походу. Лодки доковали, чистили и заново красили днища, заново проверяли и отлаживали все механизмы. А загружались? В отсеках повернуться негде было: ящики, бочки, чемоданы, свертки, личные вещи, оружие - да мало ли что потребуется в таком дальнем походе?
А впереди - несчетные мили, шторма, тайфуны, ураганы, бесконечные вахты - труд безмерный.
Это мы все уже знали, а вот про паруса на "охотнике" даже как-то ревностью задели.
- Я тогда в ОВР служил… - начал Радист.
- Что за бяка такая? - спросил Одесса.
- Охрана водного района. Мы наши воды на "малых охотниках" охраняли. В основном от японских подлодок. Они нагличали безмерно.
- Бомбануть разок-другой, - опять врезался Одесса.
- Оно так. Да не выходило. "Охотник" - отличный катер, и скорость хороша, и вооружение, а вот шумопеленгатор совсем никуда, слабенький. Поиск на ходу никак невозможен - кроме своих трех двигателей, ничего не слышим. Только на "стопе" и начинали прослушивание. Да толку-то, японцы нас за двадцать кабельтовых чуяли, маневрировали и уходили. Ну и надумали - паруса на катер поставить. Обеспечить бесшумный ход. Нас никто не слышит, а мы - с ушами. Сначала командование сердилось, потом посмеивалось, а потом призадумалось и дало "добро".
- На палубе! - строго напомнил Командир. - Внимание на горизонт. Заслушались.
Но уже темнело, сгустилось над головой небо, немного снежок посыпался. Но в "брюхо" уходить не хотелось. Там, конечно, теплее, а здесь свежее. И интереснее.
- Был у нас капитаном один лейтенант. Он до войны в яхт-клубе занимался. Ему и поручили.
- Таки ерунда! - Одесса-папа махнул рукой. - На катере паруса поставить - это тебе не подлодку парусами вооружить.
- Таки сам ты ерунда. С гитарой! - вспылил Радист. - У нас, на лодке, считай, мачта есть, а там весь такелаж надо было изобрести. Опять же - парусное вооружение должно быть простое, доступное, надежное - ведь палубная команда к этому не готова. Но главное в том, чтобы так все это состроить, чтобы палубу не загромождать, чтобы наблюдению не мешало, стрельбе…
- О как! - Трявога аж головой в восторге завертел.
- …Ну и рулевое пришлось переоборудовать. Перо руля вдвое наварили.
- Так и что? Сделали?
- Сделали, испытали в отработке со "Щучкой". Все сладилось. Ход под парусами примерно в тех же узлах, но бесшумный. Лодка так и не смогла от нас оторваться.
- Да еще и топливо экономили, - вставил свое слово Механик.
- Само собой. Выходили под дизелями, а в районе уже ветром надувались.
- И таки вы этих "японок" потопили голов двести? - спросил Одесса.
Радист улыбнулся, но его улыбки в темноте уже никто не увидел.
- Не успели. Только попробовали, а нам новые ультразвуковики поставили. Так что паруса мы сняли.
- А мы свои не скоро спустим, - сказал Боцман. - И всеж-таки - на подводной лодке мы первые.
- Так что иди, ладь свою гармошку, - сказал Одесса. - А мы гитарой обойдемся.
Вахту на палубе оставили усиленную. Разобрались по отсекам. Командир свободным от вахты приказал отдыхать. А сам, по-моему, до света мостик не покидал.
- Слева по курсу судно! - тревожный возглас наблюдателя.
Командир вскинул бинокль, долго всматривался.
- Немец. Торпедный катер. - И помолчав: - Навел-таки "юнкерс".
- Идем на сближение? - спросил Штурман. - Нас он еще не обнаружил.
Это прозвучало разумно: ввязываться в бой с хорошо вооруженным и стремительным кораблем на неповоротливой лодке - нужно ли? Не правильнее было бы потихонечку, "огородами" пробираться в базу или рассчитывать на помощь своих?
Командир не ответил. Решение предстояло сложное. Избегая столкновений с противником, он имел шанс сохранить лодку и ее экипаж. Вступая в бой, он этих шансов практически не имел.
Решение пришло помимо воли капитана.
- Мы обнаружены! - доложил наблюдатель. - Подает сигналы! Застопорил машины.
- Это радует, - вполголоса произнес Командир. И скомандовал в голос: - Идем прежним курсом на сближение. Торпедные аппараты - товсь!
Катер лег в дрейф. Почему он не изменил курс? Почему сам не пошел на сближение? Ведь мы были легкой добычей. Ответы на эти вопросы мы получили позже. А наш Командир уже их знал…
Штурман, оторвавшись от дальномера, доложил:
- До цели - двенадцать кабельтовых!
Самая подходящая дистанция для торпедной атаки.
- На сигналы не отвечать! Боцман, наводи!
Боцман, стуча подошвами но металлу палубы, пробежал на нос. Встал, широко, цепко расставив ноги, покачиваясь в такт волне. Был похож сейчас на носовую фигуру старинного парусника. Правда, росточком малую и кривоногую.
Шкотовые, замерев, ждали его сигнала. Боцман поднял правую руку. Рулевые чуть двинули румпель. Правая рука Боцмана - резко вниз. Одновременно с этим левая - в сторону. Опять чуть заметное движение руля. Обе руки в стороны: "Так держать!"
- Ну! - Командир весь подался вперед.
На палубе катера забегали. Повернулись в нашу сторону стволы пулеметов.
Боцман резко опустил руки.
- Залп! - скомандовал Командир.
Лодка подпрыгнула. Две торпеды, нырнув в зелень волн, помчались, вспенивая воду, к катеру. Мы замерли. Позиция для атаки была выгодная. Но волна шла немного наискось к курсовому углу. Торпеды неизбежно должны были сместиться в сторону. Но Боцман это учел…
С палубы катера ударил пулемет. Грохнуло носовое орудие. Слева по борту пробежали фонтанчики пуль, впереди поднялся зеленый столбик разорвавшегося снаряда. Катер, врубив оба двигателя, стал разворачиваться, чтобы уйти от удара.
Но Боцман учел и это. Он знал, куда пойдет нос катера и как быстро. Правда, одна торпеда прошла мимо и скрылась в дали моря. Сейчас она, наверное, лежит на глубине шестисот метров, зарывшись в ил, дремлет в своей холодной постели и ей снится все тот же горький сон. О том, как бесцельно прошла ее короткая жизнь.
У второй торпеды жизнь прошла еще короче. Но ярко и шумно. Мало того, что она осуществила свое предназначение, так еще и сдетонировали собственные торпеды катера.
Когда взметнувшийся столб воды обрушился и снова растворился в море, настала тишина.
"Щучка" беззвучно шла прежним курсом. Одесса-папа брякнул на гитаре несколько аккордов похоронного марша. Командир поморщился.
- Помародерствуем, Командир? - не унимался Одесса-папа. - Пополним запасы?
Дело в том, что пораженное и потопленное судно на море не исчезает в его пучине без следа. Следы на месте его гибели еще долго остаются на волнах. Плавающие обломки, кое-какое снаряжение, спасательные пояса, личные вещи экипажа, трупы, наконец. В общем, погибельный мусор. И предложение одессита было, в общем-то, разумным. Нам, конечно, стоило пополнить свои запасы. Продовольствия, в основном.
Командир не стал возражать. Обычно после удачной атаки мы немедленно исчезали с точки ее проведения. Это диктовалось законами боя, его тактики. Безопасности, наконец. Но тут мы прошли прямо над местом гибели катера. Картина, конечно, нерадостная.
Посреди этого разгрома Боцман положил лодку в дрейф и приказал спустить на воду спасательный плот. В него уселась "похоронная команда", как прокомментировал Одесса-папа.
Трофеи были небогатые. В полузатонувшей шлюпке нашли анкерок с пресной водой, аварийный запас продуктов. Подобрали несколько ящиков с подмоченными макаронами. Ящики с консервами, к сожалению, на плаву не держались. Все остальное, что плавало вокруг, никуда не годилось. Либо было не нужно, либо находилось в таком состоянии, что называется "обломки кораблекрушения".
Но это нас не огорчило. Мы были счастливы победой. Она не только вселила в нас законную гордость, но и дала надежду благополучно добраться до своих берегов.
Мы подняли плотик с "добычей" на борт, как вдруг услышали где то за кормой:
- Гитлер капут!
- Аллес капут! - машинально отреагировал Одесса-папа и, сообразив, бросился на корму.
За кормой, вцепившись в баллер руля, болтался в воде немецкий матрос.
Одесса-папа одним рывком за шиворот выхватил его из воды, обезоружил - выдернул из кобуры длинноствольный "люгер", снял с пояса штык-нож.
- Попался, фашистская морда!
- Нихт фашист! - У немца дрожали губы, синевой подернулось лицо. - Нихт фашист! Их бин телеграфист!
Одесса-папа и тут среагировал мгновенно.
- Доложи Командиру, - приказал он мне. - Радиста выловили!
Подошли Командир и Штурман. Штурман говорил по-немецки.
- Товарищ старший лейтенант, - горячо шептал ему Одесса-папа, - скажите ему: "Починишь ра цию - мы тебя отпустим".
- Ты что, охренел, мальчик из Одессы? Отпустим! Шиссен его к Гитлеровой бабушке!
- Нихт шиссен! - опять закудахтал, трясясь всем телом, немец. - Их бин телеграфист!
- Ладно, - сказал Штурман. - Найди ему что-нибудь переодеться и отведи в радиорубку.
Одесса-папа взял немца за шиворот и повел к люку. Тот продолжал бить себя в мокрую грудь:
- Их бин Карл!
- Ду бист фашистская морда, - упрямо стоял на своем Одесса-папа. - Тебя утопить мало.
- Их найн фашист! Их бин пролетариат! Карл Маркс!
- А я - Федя Энгельс! - И Одесса-папа спустил вождя международного пролетариата в люк. Головой вперед.
Ободренные, даже чуть зазнавшиеся, мы снова легли на свой курс.
- Ну, вот, - услышал я, как сказал Командир Штурману, - мы нашли тактику. Мы победим. Мы вернемся к своим. - И он взглянул на паруса, усмехнулся.
Море - оно большое. И в нем своя жизнь. И в нем многое случается. И загадочное, и неожиданное. Иной раз слушаешь старого моряка про Летучего Голландца, про другие корабли-призраки, про морских чудовищ, способных заглотить судно тонн на двадцать, - и думаешь: здорово брешет, бычок в томате. А вот когда сам поплаваешь, походишь по морям-океанам, и не в такое поверишь. И сам такое можешь рассказать, что никто тебе не поверит. Кроме старого моряка.
Многое в море случается. Особенно - встречи, неожиданные и необыкновенные. Вот и у нас получилась такая встреча. Перед последним боем нашей дорогой "Щучки"…