Подбадривая себя подобными оптимистическими мыслями, я не переставал чутко контролировать окружающую обстановку: можно сказать, весь превратился в зрение и слух. Теперь я был на сто процентов уверен - рядом в кустах кто-то есть. Не спеша, медленным движением якобы полусонного солдата, я снял винтовку с правого и перевесил на левое плечо. Это был знак для ребят из ангара, которые за мной пристально наблюдали: "Приготовиться! Заметил что-то подозрительное!" До них было метров пятьдесят, и в лунном свете (облаков почти не было) они неплохо меня видели - я в этом не сомневался, как не сомневался и в том, что в критической ситуации мне помогут.
На другой стороне поля, метрах в двухстах, одиноко маячила фигура такого же, как и я, "солдата-часового" - капитана Земцова. Но лес и густой кустарник подходили почти вплотную к аэродрому с моей стороны - поэтому мы были уверены, что штурм диверсанты начнут именно отсюда. Очень хотелось держаться как можно дальше от этого опасного места, но я, наоборот, подошел к кустам еще ближе и повернулся к ним спиной, боковым зрением уловив едва заметное шевеление веток, хотя ветра совсем не было. Боялся ли я? Конечно. Но в моих действиях был вполне трезвый расчет: они уверены, что имеют дело с обычными солдатами-тыловиками, справиться с которыми опытному диверсанту не составляет никакого труда, - это их и подведет! Напасть они должны одновременно - на меня, второго часового, караульное помещение - но все ребята, как и я, в полной боевой готовности, ждут…
Спиной и затылком я почувствовал, что сзади ко мне кто-то осторожно приближается: очень медленно и почти бесшумно… Почти… Живой человек, пусть даже хорошо обученный диверсант - это все-таки не бестелесное привидение. Я уловил еле различимый шорох травы - ближе, ближе… Чуть повернул голову влево и боковым зрением - нет, даже не увидел, а скорее почувствовал приближение темной фигуры подкрадывающегося человека.
У обычного солдатика-часового не было бы ни единого шанса… Только не у меня! Диверсантам не нужен шум, поэтому они постараются обойтись исключительно холодным оружием - для чего им надо подобраться ко мне вплотную. Похоже, один из них уже совсем рядом… Не могу объяснить рационально, как это происходит с научной точки зрения, но в минуты смертельной опасности у меня в голове словно невидимый переключатель срабатывает - щелк! После этого куда-то уходит весь мандраж, мозг начинает работать быстро и четко, тело наливается силой - вот как сейчас!
Я был готов к смертельному единоборству. При этом уверен: нож они не кинут, захотят действовать наверняка - стремительным броском с завершающим ударом под сердце. Так и есть! Краем левого глаза, не оборачиваясь, я зафиксировал словно летящую на меня быструю тень…
К этому моменту я уже снял винтовку с плеча и поставил прямо перед собой, уперев прикладом в землю, а голову немного опустил - со стороны казалось: устал часовой, оперся на свою "трехлинейку" и дремлет, бедолага…
Неожиданно резко присев, быстрым боксерским приемом я "ушел" всем корпусом чуть вправо с разворотом назад - одновременно, круговым движением винтовки нанес молниеносный штыковой удар по ходу вращения корпуса - назад и влево. Безусловно, нападавший не ожидал подобной прыти, да еще от какого-то полусонного солдата-тыловика. В результате удар достиг цели: сначала я ощутил, как штык входит в чужую плоть, потом, под тяжестью навалившегося на меня по инерции тела, я рухнул на траву. Но почти сразу вскочил на ноги, отбросив в сторону теперь уже мертвого врага - штык пронзил его грудь и вышел со спины, несчастный при этом не успел издать ни звука. Я даже не пытался высвободить винтовку, не было времени: передо мной, словно из-под земли, выросла фигура еще одного диверсанта. Это не было для меня неожиданностью, потому как знал их тактику: один нападает, другой страхует. Теперь этот "страхующий" бросился на меня с ножом, весьма умело применив коварный выпад вперед - как это делают фехтовальщики. "Значит, желаете по-тихому, без стрельбы, - промелькнула мысль. - Годится, нам это тоже подходит!" Того, что пронзил штыком, я и разглядеть толком не успел. Зато хорошо рассмотрел второго, увернувшись от его опасного броска и оказавшись с ним лицом к лицу, на расстоянии не более метра. В лунном свете были отчетливо видны по три маленьких звездочки на погонах его шинели - "старший лейтенант", мать твою! Роста он был чуть выше среднего, худощав, лицо, как у нас говорят, без особых примет. Только нос с небольшой горбинкой, а в остальном - даже "зацепиться" взглядом не за что. Таких тысячи. Словесный портрет подобных типов в розыске помогает мало - по опыту знаю. Но я-то "сфотографировал" его "железно" - запомнил на всю оставшуюся жизнь. Выхватив штык-нож из-за голенища, теперь уже я сделал выпад - сначала ложный, потом чуть не зацепил его предплечье, даже шинель слегка распорол. И тут раздались выстрелы - сначала несколько одиночных, откуда-то со стороны караульного помещения, потом от ангара, где засели "наши" - очередями из автоматов и пулеметов. Дальше не было смысла "играть в индейцев": драться на ножах, сохраняя тишину. Мы это поняли одновременно.
Противник мой, попятившись назад и не выпуская финку из правой руки, почти мгновенно выхватил пистолет левой - из кармана шинели, как и я. Эта последняя деталь мне особенно отчетливо запомнилась перед тем, как мы практически в одно мгновение нажали на спусковые крючки. Выстрелы наверняка прозвучали слитно - как из одного оружия. Только этого я - уже не услышал: одновременно с неимоверно сильным ударом в грудь у меня в голове словно граната взорвалась - ярчайшей вспышкой! Затем опустился мрак…
Подполковник Горобец.
Он с задумчивым видом стоял у самой кромки воды, а вернее, жидкой болотной грязи: дальше начиналась непроходимая топь, через которую не мог пройти ни зверь, ни человек. Так, по крайней мере, объясняла стоящая рядом невысокая миловидная женщина средних лет в стареньком ватном пальтишке, кирзовых сапогах и темном полушерстяном платке:
- Нету тут хода - дальше идут места совсем гиблые, непролазные. Если кто сюда сунется, почитай, пропал человек! Еще до войны, помню, коровы колхозные по недосмотру пастуха забрели в эти места, так…
- Вера Николаевна, - перебил ее подполковник, - а все-таки, если он туда сунулся? Там, дальше, есть какие-нибудь островки твердой почвы или что-нибудь в этом роде - где бы можно было отсидеться некоторое время?
- Да что вы, какое отсидеться! - всплеснула руками женщина. - Бог с вами! Там на десятки километров сплошная трясина!
"Она наверняка знает, что говорит, - подумал Горобец, - все-таки из местных. Скорее всего, так оно и есть…"
Вера Николаевна была председателем здешнего колхоза, родилась и выросла в этих местах - вот и пригласили ее контрразведчики в качестве проводника. Тем более деревня, где она проживала, находилась неподалеку. Кстати, по карте, которую подполковник держал с руках, выходило то же самое - на добрую сотню километров вокруг сплошные непроходимые топи.
Уже полностью рассвело, и Горобец глянул на наручные часы: десять утра. Он страшно устал, болела голова: сказывалась бессонная ночь - к тому же никак не отпускала тупая ноющая боль в левой стороне груди, даже валидол не помогал. "Не мальчик уже по лесам да болотам бегать, как-никак шестой десяток разменял…" - лезли в голову невеселые мысли.
- Товарищ подполковник! Юрий Иванович! - услышал он голос Миронова откуда-то слева, из-за густых невысоких молодых елей. - Подойдите сюда! Тут у нас богатый "улов" обнаружился!
Вместе с колхозной председательшей и двумя сопровождающими его солдатами-автоматчиками Горобец обогнул еловые заросли и метрах в двадцати, на небольшой лужайке увидел группу военных: пять или шесть человек, среди них Миронов, стояли полукругом и что-то внимательно разглядывали. Неподалеку молодой и румяный младший сержант с усилием сдерживал нетерпеливо рвущуюся с поводка и повизгивающую от возбуждения здоровенную овчарку.
- Амур, сидеть! Сидеть, кому говорят! - безуспешно пытался успокоить он собаку.
Тут же, на расстеленной плащ-палатке, прямо на земле расположился бравого вида усатый старшина с рацией - на голове у него были наушники. Радист безуспешно пытался связаться с неким "Тюльпаном", непрерывно повторяя:
- Тюльпан, я Роза - отзовитесь… Тюльпан, я Роза…
- Товарищ подполковник! Сюда! - Миронов увидел подошедшего начальника и энергичным жестом отодвинул в сторону старшего лейтенанта Васильева, который находился здесь с бойцами из 23-го батальона. - Ну-ка, расступитесь!
На пожухлой траве у ног военнослужащих лежал мокрый армейский вещмешок, рядом в беспорядке валялись высыпанные из него предметы: пара банок тушенки, размокшая буханка черного хлеба, кусок сала, фляжка, обрывки газеты и еще какие-то мелкие вещички - спички, перочинный нож, пачка папирос "Казбек", ложка…
- Вот он обнаружил, - кивнул майор на невысокого и немолодого младшего сержанта. - Доложите товарищу подполковнику!
- Младший сержант Зыкин! - вытянулся солдат.
- Вольно. Слушаю вас, товарищ Зыкин, - негромко произнес Горобец и подумал: "Похоже, все-таки утонул".
- Вон там, товарищ подполковник, метров семьдесят-восемьдесят в глубь болота! - указал рукой сержант. - Видите, на кочке невысокая березка растет. Я как раз здесь к воде вышел, вместе с Петровым. Нас собака вывела. Ну, смотрю в разные стороны: оружие, как положено, на изготовку - вдруг, думаю, этот гад где-то рядом затаился…
- Разрешите мне, товарищ подполковник! - нетерпеливо вмешался Миронов. - А то сержант Зыкин свой рассказ до вечера не закончит. Короче: под березкой он заметил пилотку - вот она!
Майор протянул Горобцу обычную армейскую офицерскую пилотку со звездочкой зеленого цвета - как и положено к полевой форме одежды.
- Далее, - энергично продолжал Миронов, - когда сержант с кочки на кочку добрался до этой самой пилотки, то обнаружил в придачу вещмешок - он зацепился лямкой за ветку деревца и лишь поэтому не утонул!
При этих словах майора Зыкин обиженно стоял, отвернувшись в сторону. Горобец это заметил, улыбнулся солдату:
- Да вы, товарищ младший сержант, на майора не обижайтесь. Он у нас из тех, про кого в старину говорили: "На ходу подметки рвет!" Энергичный товарищ!
Окружающие, в том числе и Зыкин, сдержанно посмеялись над незамысловатой шуткой. А Горобец, ни к кому конкретно не обращаясь, задумчиво произнес:
- Похоже, утонул "наш" беглый диверсант…
- А я что говорю! - как показалось подполковнику, с каким-то удовлетворением воскликнула председательша. - Наши болота никто еще не переходил! Вот и ваш беглый утоп, а как же иначе!
"Каждый кулик свое болото хвалит! - усмехнулся про себя Горобец. - Но если отбросить шутки в сторону, выходит, что на сей раз операция "Захват" успешно завершена. Почти успешно: выманить вражеский самолет нам все-таки не удалось. Зато диверсанты или уничтожены, или взяты в плен. Вот и последний - Яковлев, он же Крот, утонул в болотной жиже. Что же, закономерный финал…"
Так закончилась погоня, которую контрразведчики упорно вели от самого аэродрома с трех часов ночи… Тогда, сразу после боя, туда прибыли Громов и Горобец: ранее они находились в штабном трофейном автобусе всего в километре. В ангаре, где засели в засаде контрразведчики, была рация - о ходе операции ее руководителю, полковнику Громову, докладывали каждые пять минут. Собственно, сам бой длился не более десяти-двенадцати минут: десять диверсантов были уничтожены, двое взяты в плен - один из них, немец Крафт, в бессознательном состоянии. Кстати, именно он подорвал находившуюся при нем рацию, уничтожив все коды и шифровальные таблицы. Таким образом, контрразведчикам пришлось отказаться от идеи вызвать сюда немецкий самолет, тем не менее они могли праздновать вполне заслуженный успех - если бы не одно маленькое "но". Исчез один из диверсантов: некто Яковлев. Об этом однозначно заявил бывший абверовский обер-лейтенант, а ныне смершевский опознаватель. Осмотрев трупы и мельком глянув на оставшихся в живых, Берг уверенно заявил:
- Яковлев-Розовский, он же Крот, как это по-русски, испарился…
- Похоже… - озабоченно произнес полковник, потом обратился к Горобцу: - Что скажешь, Юрий Иванович?
- Мистика какая-то… - растерянно пробормотал тот. - Снова Крот. Ушел, как неделю назад с той поляны…
- Да что вы, на самом деле! - досадливо поморщился Громов. - Этот "испарился", вы - "мистика"! От меня не уйдет!
Полковник быстрым шагом направился к автобусу: налаживать связь с командованием двух рот из состава 23-го батальона - они расположились в резерве в поселке Соколовка. Горобец сразу хотел проследовать за Громовым, но дорогу неожиданно преградил Миронов - лицо майора было мрачнее тучи:
- Горячев ранен.
- Тяжело?
- Да. Пуля попала в область сердца… С ним сейчас Горохов. По рации вызвали санитарную машину из поселка, а пока перевязали своими силами…
- Ты, майор, вот что! Проследи, чтобы капитана побыстрее отправили в больницу. Пусть с ним едет Горохов, а ты сразу возвращайся ко мне. Опять этот Седьмой, или, как там его - Крот. Как сквозь землю провалился!
- В курсе… Разрешите идти, товарищ подполковник?
- Да. Потом сразу ко мне!
Затем были почти семь часов непрерывного преследования: силами двух рот - с приданными им служебно-разыскными собаками, шестью прекрасно выдрессированными овчарками. Вражеский агент, путая следы, уводил преследователей все дальше в глубь лесов, в сторону огромного болотного массива. И вот, похоже, погоня окончена… Горобец, словно о чем-то размышляя, задумчиво смотрел куда-то вдаль - в сторону бескрайних болот. Однообразная унылая равнина с редкими, поросшими травой буграми-кочками, островками воды, немногочисленными карликовыми березками, казалось, уходила куда-то за горизонт - да так оно и было.
Наконец подполковник, словно встряхнувшись, повернулся к стоящим позади подчиненным и твердым голосом приказал:
- Все, можно возвращаться! Не подлежит сомнению - вражеский диверсант утонул! Как говорится: "Собаке собачья смерть!"
Военнослужащие радостно загудели, а Миронов достал из-за ремня ракетницу и выстрелил вверх - над лесом на парашютике повисла яркая красная ракета, сигнал отбоя.
- Старшина! - крикнул подполковник сидящему около рации усатому радисту. - Сообщи Первому: "Операция "Захват" завершена. Возвращаемся на базу. Второй". Передавай открытым текстом - теперь уже можно!
ГЛАВА 12
Монах
(Яковлев А. Н., агент Крот)
11–25 октября 1944 г.
Смоленская область.
…Когда мы со смершевцем практически одновременно выхватили пистолеты, я успел за какую-то миллионную доли секунды не то чтобы подумать - вдруг разом осознать: "Все кончено!!" От пули увернуться невозможно, и спасло меня чудо, иначе никак не скажешь: когда пятился назад, не спуская с противника глаз, и одновременно с ним (засек по его взгляду) нажал на курок - за мгновение "до этого" я оступился! Банально оступился, угодив правой ногой в неглубокую канавку! В тот же миг, заваливаясь назад - на спину, я "схлопотал" пулю: но не в сердце, а выше - в левое плечо. Возможно, это падение сохранило жизнь и смершевцу: моя пуля также ушла чуть вверх. К тому же меня спасло еще одно обстоятельство: пуля прошла навылет, не задев кость и верхушку легкого. Правда, крови я потерял изрядно. То, что мы напоролись на засаду и передо мной не обычный солдат-часовой, а оперативник из контрразведки, я понял сразу - еще до того, как мы схватились на ножах. Когда "часовой" на моих глазах мастерским приемом насадил на штык Султана, которого я страховал, меня сразу же пронзила мысль: "Засада!" Потом, уже с простреленным плечом и под аккомпанемент завязавшейся перестрелки, зажав рану рукой, пригибаясь и падая на землю - где ползком, где короткими перебежками, - я бросился к ближайшему лесочку. Там, разогнувшись, бежал еще не меньше километра. Вещмешок, который перед схваткой оставил на опушке, захватил с собой: каким бы тяжелым он сейчас ни казался, без медикаментов и бинтов мне конец. Задыхаясь, упал на землю и лежал без движения минуты две или три, затем усилием воли заставил себя сесть, прислонившись спиной к широкому стволу какого-то дерева. Скинул шинель и гимнастерку, закусив губы от боли в плече, а нижнюю рубаху, пропитанную вокруг раны кровью, просто-напросто разорвал. Потом я лег на шинель и прямо на входное пулевое отверстие вылил остатки спирта из фляжки: обожгло нестерпимо, аж дыхание перехватило! Перевел дух, затем достал из вещмешка индивидуальный пакет и небольшую металлическую коробку - походную аптечку. Щедро промазал йодом из пузырька входное и выходное пулевые отверстия и, подложив специальные тампоны с антисептиком, тщательно и туго перебинтовал плечо. Драгоценного времени потерял немало, зато теперь мог двигаться дальше, не боясь истечь кровью. Когда оделся, уже на ходу положил в рот две фенаминовые таблетки и вскоре почувствовал некоторый прилив сил. Но ненадолго, потому как рана и потеря крови давали о себе знать: сейчас мои силы были далеко не те, что в ночь выброски или вчера, когда единым махом я одолел больше полусотни километров. Единственное, чего у меня хватало с избытком, так это злости - я повторял про себя, сжав зубы: "Врете, товарищи комиссары, так просто я вам не дамся! И не сдамся, не надейтесь!"
Несколько часов я петлял по лесу, пугая след и периодически присыпая пути отхода антисобакином - при этом забирался все глубже в непролазную чащу, в сторону бескрайних и непроходимых болот. Об этом я с уверенностью мог судить по карте, которая уже не раз меня выручала. Наконец на небольшой лесной лужайке я в полном бессилии повалился на землю: сердце готово было выпрыгнуть из груди, глаза застилал кровавый туман - возможно, у меня начинался жар. При этом я продолжал упорно повторять: "Не возьмете… Не на того напали…" Все то зло, против которого я восстал и с которым боролся - как мог и как его понимал, - вдруг представилось мне в виде невысокого усатого человека в полувоенном френче, с трубкой в руке, который, обращаясь ко мне глуховатым голосом с грузинским акцентом, все время повторял: "На колени, колхозный червь! На колени…" Конечно, все это было в бреду, но я и сейчас отчетливо помню ту фантастическую картинку, которую нарисовало мое воспаленное сознание. Я как будто видел огромные весы, наподобие аптекарских, с двумя чашами. На одной чаше весов я - маленький человек, "колхозный червь", винтик огромной государственной машины. На другой - само Государство: с фабриками, заводами, пушками, танками, пароходами и паровозами, огромной армией, милицией, "Смершем" и прочим, прочим… А на вершине этой уходящей в заоблачную высь пирамиды Сам: вождь и учитель, "отец народов". "Сколько же все это весит? Сколько весит Государство?.." - подумал я почти с суеверным ужасом. На одной чаще весов я, на другой - Оно. И один-единственный, почти риторический вопрос: "Кто кого перевесит? Кто кого?.." Как ни странно, но пока эти воображаемые весы почему-то находились в равновесии, и я никак не мог понять - почему? А потом вдруг отчетливо понял: от меня зависит, куда качнутся чаши весов! Только от меня!..