- А потом еще крах фирмы, - продолжал Дворжак. - Я был компаньоном одной фирмы, и мы занимались кое-чем таким, что противоречит законам протектората, как это сейчас нередко бывает… К счастью, меня предупредил брат, что за мной придут, а брат у меня в тайной полиции, в нашей тайной полиции… Конечно, ничего хорошего ждать мне не приходилось: я - бывший офицер, перед войной работал на нашу разведку в Германии, знаю все диалекты немецкого языка, что ж мне было ждать?! Я и убрался поскорее из Праги - без денег, без всего… Надо было спешить…
- Жизнь за жизнь, и никакой пощады - вот как у партизан, - гудел Ушелик в лицо Папрскаржу, держа его за борта пиджака и раскачиваясь из стороны в сторону.
Папрскарж только кивнул, но сам подумал о другом - верить или не верить этому Дворжаку?
Вдруг Ушелик заметил в углу зала знакомых и побежал к ним. Дворжак тотчас же придвинулся поближе к Ярыне.
- Осторожно, - предупредила она его, - Ола ужасно ревнив. Вам это может дорого обойтись!
- Серьезно? - засмеялся Дворжак, но все же немного отодвинулся. - Знаете, говорят, женщина как кошка: кто ее гладит, того она и царапает, кто ее гонит, к тому она ластится.
Папрскарж снова с беспокойством взглянул на Дворжака. Он видел, что Дворжак все время держится настороженно, даже когда смеется, и подумал: "Это стреляный воробей…"
Время шло. Ушелику предстояла еще дорога в Карловицы. Он хотел увезти с собой на бричке Ганзелку и Дворжака, чтобы уже следующей ночью переправить их в Словакию. Но Дворжак отказался - он, мол, приедет в Карловицы завтра поездом и сам найдет Ушелика. Он позвал хозяина гостиницы, заказал комнату, достал документы для регистрации.
- И вы не боитесь? - удивленно спросила Груберова, когда хозяин гостиницы отошел.
- А, пустяки! - махнул рукой Дворжак. - Полиция наверняка разыскивает меня только в Праге, ей и в голову не придет искать меня в каком-то Рожнове…
Когда они выходили из гостиницы, чтобы проводить Ушелика, Папрскарж решил, что сегодня же расскажет об этом человеке Руде Граховецу.
* * *
День клонился к вечеру. У задымленного дощатого шалаша лежал на солнышке овчар и дымил трубкой так, что казалось, будто где-то что-то горит.
- Недаром говорится: до валашского шалаша что до валашского неба, - задыхаясь, заметил Руда Граховец, с трудом одолев наконец крутой подъем. Он шел во главе цепочки людей. Отдышавшись, Граховец поздоровался с овчаром:
- Здравствуйте, дядюшка!
- Здравствуйте, люди добрые! - промычал старый овчар, но не поднялся, а лишь перевалился на другой бок, подперев голову рукой.
Это место с овечьим загоном и шалашом овчара называли Вольная Воля, и неспроста. Находилось оно совсем близко от словацкой границы. Именно здесь границу перешли уже множество беглецов.
- Где же ваши сторожа? - спросил Граховец.
Он знал, что негоже торопиться и сразу начинать разговор о деле.
- Овчарки при стаде. Где же им еще быть?! - ответил старик и не спеша начал подниматься. - Пожалуй, пора загонять овец.
Прибежал огромный мохнатый пес и свирепо залаял.
- Веди их, Влкош, веди, - приказал ему овчар, указывая на загон.
Влкош стрелой помчался вниз. Оттуда доносился звон колокольчиков.
Когда овцы, теснясь, спешили в загон, их спины напоминали набегавшие друг на друга волны. Влкош лаем подгонял овец.
Опершись о дощатую стену, Папрскарж тяжело дышал. Лицо его было багровое. Он так долго убеждал и упрашивал Граховеца, что тот наконец согласился взять его. Папрскарж знал, что Граховец идет на Штявник, в штаб бригады, и счел бы за обиду, если б его не взяли - ведь он так много сделал для партизан.
Граховец видел, что ему сейчас плохо.
- Вот видишь, Йозеф! Не надо было тебе идти!
- Нет надо… - прохрипел Папрскарж.
- Как дела? - наклонившись к Папрскаржу, спросил изможденный блондин. - Надо еще немного потерпеть.
Это капитан Петр, сибиряк. Немцы взяли его в плен тяжело раненным, когда он был без сознания. Несколько раз он пытался бежать, но неудачно, его ловили, и снова начинались пытки и страдания. И все же он вновь убежал. На Бечву он привел с собой целую группу советских военнопленных.
Овчар подал гостям деревянные ковши с обратом. Они подкрепились и посидели еще немного, дожидаясь темноты.
- В сторону овчарни "У черничника" не ходите. Лучше уж пройдите около "Распри". Но смотри, сынок, будь осторожен, потому что с тех пор, как в Словакии произошло восстание, немцы зорко стерегут здесь границу, - наказывал Граховецу овчар.
- Ну как, Йозеф, может, останешься? - в последний раз спросил Папрскаржа Граховец.
Папрскарж упрямо молчал. Граховец пожал плечами и зашагал по гребню, как и прежде, впереди всех.
Минут через тридцать Граховец остановился, ожидая, пока подтянутся остальные. Последним в полном изнеможении плелся Папрскарж.
- Перед нами овчарня "Распря". Иногда сюда захаживают немецкие патрули, отдыхают в шалаше. Нам надо обойти это место тропкой по склону. Когда "Распря" останется позади, мы уже будем на словацкой стороне. Я знаю эти места так, что пройду с закрытыми глазами - не ошибусь.
На горы опустилась такая темень, что каждому пришлось повязать на шею белый платок, чтобы видеть впереди идущего.
Неизвестно почему немцы все же обнаружили группу, со стороны овчарни "Распря" без предупреждения защелкали выстрелы.
Но Граховец и его спутники не стали пережидать и, не заботясь больше о соблюдении тишины, побежали по открытому склону вниз, в долину.
Скоро стрельба стала стихать. Все вздохнули с облегчением.
- Папрскарж, ты здесь? - позвал Граховец.
Папрскарж не отозвался.
- Йозеф! - приглушенным голосом снова позвал Граховец.
- Надо его найти, - заявил Вибог, который очень привязался к Папрскаржу за последнее время, пока прятался у него.
- Как же ты будешь искать его в такой темноте?
- Найду. Нельзя же его оставлять!
Граховец, Вибог и еще двое отправились искать Папрскаржа. Искали недолго.
- Ребята! - позвал вполголоса Вибог, который видел в темноте, как кошка. - Вот он!
Граховец опустился на колени, приложил ухо к груди Папрскаржа, распростертого на земле.
- Живой.
Папрскарж был без сознания, но, когда они стали осторожно поднимать его, пришел в себя.
- Вы ранены? - участливо расспрашивал Вибог.
Папрскарж стал ощупывать себя, дотронулся до головы, и рука сразу окрасилась кровью. Пуля задела кожу на виске.
- Пустяки! - произнес Папрскарж. Однако ему снова стало плохо, и он не смог встать.
Граховец пополз к русским посоветоваться. Трудная ситуация: за спиной - немцы, а вниз идти далеко. Папрскарж не дойдет. Решили, что Вибог отведет его обратно к овчару - это все же ближе.
Пригнувшись к земле, то и дело отдыхая, Вибог и Папрскарж снова перебрались на моравскую сторону. А вот и шалаш.
Овчар сразу открыл, даже не пришлось стучаться. Он промыл и перевязал Папрскаржу рану, уложил его спать на лохматой бурке.
- Глотни-ка, - сказал он, протягивая Папрскаржу бутылку с самогоном.
Папрскарж послушался, глотнул и через минуту уже крепко спал.
Граховец благополучно доставил русских в штаб на Штявник. А когда на рассвете он снова перешел границу, то увидел, что овчарки с Вольной Воли уже выгоняют овец из загона.
* * *
- Мы с тобой подождем на улице, Йозеф, - сказал Руда Граховец, отходя с дороги в тень развесистых каштанов.
Папрскарж прислонился к старому потрескавшемуся дереву.
Двое их спутников вошли в домик хозяина табачной лавки Яскульчака. Вечер только наступил, и тот еще не закрыл дверь на крючок.
Горбатый лавочник поднялся. Он сидел за старой швейной машиной, из-под очков на длинном носу смотрели колючие глаза.
- Пан Яскульчак?
- Да, да. В чем дело, господа?..
- Уголовная полиция.
- А-а, пожалуйста, присядьте. - Яскульчак торопливо стал вытирать кухонные табуретки.
- Это вы сообщили нам о Галчане?
- Да, господа, это я, я и моя сестра, - подтвердил Яскульчак. "Галчана забрали позавчера, крышка теперь Галчану", - думал он.
- Сестра дома?
- Нет… Она куда-то вышла. Но все равно, господа, это я, я писал, своей рукой, - тараторил Яскульчак.
- Ладно. Оденьтесь, пойдете с нами.
- Да… да… конечно… Я к вашим услугам, господа.
Он вышел за ними, тщательно запер дверь, подергал за ручку, влез на камень, который стоял у двери, чтобы положить ключ за притолоку.
- В Завадилку, господа? В ответ - ни звука.
- Разве вы не на автомобиле?
И на этот раз ответа не последовало.
Свернули к мостику через Бечву. Тут Яскульчак весь затрясся, и на лице его выступил холодный пот. В конце мостика стояли Граховец и Папрскарж.
- Пан директор!.. - воскликнул Яскульчак, но ему заткнули рот платком.
Яскульчака схватили под руки и торопливо перетащили через мостик. Берег здесь когда-то укрепляли камнями и заливали бетоном, но все это давно развалилось. Легко, как ребенка, втащили они Яскульчака на остаток бетонной стенки.
Один из партизан подпрыгнул и наклонил толстую ветку ольхи. Перекинув через сук конец веревки, он обмотал вокруг шеи Яскульчака другой конец. Потом легонько толкнул Яскульчака вниз со стенки, и мгновение спустя тело горбуна закачалось над речкой.
Метрах в десяти от них вверх по течению послышались ребячьи голоса, смех, визг, всплески воды.
Партизаны быстро прошли через ивняк на мостик и на дороге простились. Спутники Граховеца и Папрскаржа направились вверх, в горы, а Граховец решил проводить Папрскаржа домой.
Папрскарж был взволнован. Перед глазами стоял повешенный Яскульчак.
- Ребятишки увидят его… перепугаются…
Ему хотелось сказать что-то другое. Чувствовал он себя отвратительно.
Граховец взял его под руку.
- Слушай, Йозеф, это ведь не только месть. Люди должны увидеть, что есть еще какая-то сила, что немцы не всемогущи…
Граховец говорил горячо, возбуждаясь все больше и больше. Папрскарж молча слушал.
- Он же доносчик! Похвалялся, что донес на Галчана, а кто знает сколько еще людей на его совести и скольких бы он еще выдал…
- Я понимаю, Руда, я все понимаю… Но прошу тебя, оставь меня сейчас, пожалуйста…
В эту ночь Папрскарж долго не мог уснуть. Он все время видел перед собой Яскульчака, который, скрючившись, как паук, раскачивался над рекой.
5
Как ни старались партизаны сохранить в тайне свое местонахождение, а по округе все же разнеслось, что на Вартовне действует партизанский отряд. Впрочем, Матея это устраивало, потому что при таком положении облегчалась задача установления связи с другими группами Сопротивления. Наладилась связь не только с Липталом, но и с Сенинцами и с группой из Плоштины, да и в Прлове были теперь свои люди. И лишь осторожный Янек Горнянчин опасался, что к добру это не приведет, хотя и признавал, что с продовольствием стало легче.
К тому же в землянке у Юращаков народу стало больше.
Пришел Буковян, староста одной из деревень возле Всетина. Это был спокойный, рассудительный человек, и тем не менее ему пришлось бежать из родной деревни. Когда был получен строгий приказ сдавать теплые вещи для "зимней помощи", Буковян сказал писарю:
- Садись-ка за стол и пиши: "Я согласен, что помогать надо, только дать мы ничего не можем, потому что наша община вся в долгах. В общественной кассе хоть шаром покати, все равно как в амбаре весной. С большим уважением, Цырил Буковян, староста". Да еще припиши им, чтобы не обижались!
Но власти, видать, обиделись, а поскольку Буковян давно уже был на заметке, то решили его арестовать. Буковян был в это время в поле, и, когда его сын прибежал и сказал, что за ним приехали из полиции, он не мешкая отправился в горы искать партизан.
Другого новичка звали Веркшуцак .. Это он пропускал через ворота всетинского оружейного завода машину, когда надо было отвезти что-нибудь на Вартовну, и позволял Старыхфойту выносить с завода части пулемета. О делах Веркшуцака, видно, кто-то пронюхал, и за ним начали следить полицейские сыщики. Вот он и решил, что лучше, не дожидаясь, когда его схватят, уйти в горы, к партизанам.
Приходили на Вартовну связные Дворжищак, Вчеларж, Заиц. Они все настойчивее просили разрешения остаться, говорили, что они уже на подозрении у властей. Но связные нужны были партизанам в деревнях, на фабриках, и поэтому их отправляли обратно. Да и, по правде говоря, нельзя было собирать на Вартовне много народу, ведь зимой прокормить всех здесь было бы трудно.
* * *
Целерин получил от отца из Жамберка письмо, в котором сообщалось, что у железнодорожников приготовлена для партизан очередная партия вещей. Целерин уехал, и несколько дней о нем не было ни слуху ни духу.
Потом явился возбужденный и радостно сообщил, что привез много всякого добра и оставил его в Визовицах на станции. Было удивительно, как он вообще доехал с таким грузом.
Старыхфойту запряг лошадь и поехал с Целерином на станцию, а Эстержак и Горнянчин дожидались их в деревне. Багаж оказался не так велик, как рассказывал Целерин, но тем не менее, когда у Эстержака они открыли чемоданы, в них оказалось двенадцать пар кожаных ботинок, несколько дюжин носков, рукавицы и свитеры, как и в первый раз.
- Это должно было следовать на Балканы, а ботинки, может, и еще дальше, на африканский фронт, - объяснял Целерин.
Тащить сейчас все на Вартовну не имело смысла - свитеры, носки и рукавицы понадобятся ребятам, только когда наступят холода. Поэтому решили сложить чемоданы у Эстержаков под лестницей.
Вскоре после этого Горнянчин неожиданно зашел к Эстержакам, и глазам его предстало такое зрелище: над раскрытым чемоданом склонилась Марта, сестра Эстержака, а у окна шурин Эстержака из Лутонины, Млечко и Мика Сурын примеряли свитеры.
Янек был в негодовании.
- Что же это такое! Вы тут делите, выбираете, а ребята на Вартовне зимой будут мерзнуть в своих лохмотьях? Да как вы смеете?
Они растерялись. Не ждали, что их застигнут за подобным занятием. Первой нашлась Марта.
- А ну-ка, Янко, примерь и ты, свитерок. Может, и тебе какой подойдет…
- Ну и будет же вам взбучка! Сейчас пойду к Матею, он вам покажет! - пригрозил Янек в ответ на слова Марты и, с трудом сдерживаясь, вышел из дома.
На верхнем конце деревни он встретил Эстержака, тот только что вышел из лавки.
- Славно стережешь ты партизанское добро, Эстержак, ничего не скажешь! - начал Янек без предисловий. - Твое семейство растаскивает партизанское имущество, Млечко и Сребреник тоже греют руки!
Горнянчин просто задыхался от злости. А Эстержак слушал и даже не пытался оправдываться.
- Ну а ты-то знал об этом? - допытывался у него Горнянчин.
- Я ничего не мог с ними сделать, Янек, - признался Эстержак.
Горнянчин быстро взбежал на Вартовну. Матея он нашел у Юращаков, тот сидел на лавке у печи и играл с маленьким Юркой, которого держал на коленях.
Янек с возмущением рассказал ему обо всем.
Но Матей был невозмутим. Он поставил Юрку на пол, слегка шлепнул его и отправил во двор.
- Брали вещи, говоришь? Ну и что? - добродушно сказал он. - Ведь брали-то свои люди.
Горнянчин оторопел. Он не верил своим ушам.
- Свои? Значит, и этот богатей Сребреник, Мика Сурын, тоже наш? И Млечко? И Марта? Ты не прав, командир. Вещи нужно перенести на Вартовну, пока не поздно, - сказал Горнянчин.
- Хорошо! - согласился Матей.