* * *
Надо было подумать о том, почему к нему пришел Руда Граховец, о тех людях, которые скрываются в лесах. Выходит, Руда доверяет ему. Что ж, снова браться за то, что один раз уже обернулось для него так скверно?!
Перед глазами прошли первые дни заключения в Градиште. Он никогда в жизни не был в заключении, никогда не видал тюрьмы. Он ничего не понимал, когда его вели по длинному коридору, по лестнице и железной галерее, куда выходили железные двери камер. Ему повстречалось пять заключенных. У них были испуганные лица. Брюки без подтяжек и ремней. Они поддерживали их руками. Он с ужасом посмотрел на сгорбленного старика с длинными белыми усами и бородой - прямо как из сказки. Почему ему не дали умереть дома, в постели под часами с кукушкой?
Лампочки в камере не было, но снаружи проникал слабый свет. Вечером, когда надзиратель закрыл дверь на два поворота ключа, Папрскарж осторожно взобрался на койку, встал на железную спинку и посмотрел в зарешеченное оконце. Шел снег. Но не крупные хлопья, которые опускаются плавно, неторопливо, а мелкая крупа, которая сечет все на своем пути. Снежные крупинки ударялись о тюремное оконце. У Папрскаржа даже закружилась голова - так пристально вглядывался он в этот смятенный рой. За высокой стеной увидел беседку, несколько деревьев, а за ними - дома, городскую улицу. Есть еще на свете дома, а в них свободные, вольные люди! Несчастное человечество! Доколе же будут существовать тюрьмы?
Послышались тяжелые шаги. Он быстро отскочил от окна и стал прислушиваться. В соседней двери загремели ключи. "Выходи!" - услышал он крики по-немецки. Через минуту снова немецкая команда: "Бегом!" И железный коридор загудел от топота - какой-то несчастный бегал взад-вперед. Его шаги то приближались, то удалялись. "Лечь! Встать! Бегом! Лечь! Встать! Бегом!" - командовал немец. Стало слышно сиплое дыхание. Шаги становились неуверенными. Потом послышался звук падающего тела. "Встать! Встать!" Крик, удары ногами, стоны… Через минуту снова слышно, как человек идет, с трудом переставляя ноги. И снова: "Встать! Лечь! Встать!" И наконец: "Иди сюда!" Послышалась пощечина, вторая, третья, стоны заключенного, снова крик. Наконец дверь соседней камеры с силой захлопнулась.
Папрскарж шумно повалился на слежавшийся соломенный тюфяк - все равно! К чему предосторожности? Разве допустимо, чтобы человек бил человека? Без всякого повода, даже не из ненависти, а просто так, возможно, от скуки. Стал упрекать себя за то, что не закричал в знак протеста. Что это - страх? Да, он болен страхом. Если бы он хоть не был один! Когда двое, один стыдится другого, и оба делают вид, что не боятся.
Папрскарж с трудом привыкал к тюремной жизни. Его преследовал запах картофельных оладий. Временами он живо представлял их, пропеченные, хрустящие по краям. Перед глазами возникали знакомые места. Он снова видел Галку, Кладнату, Бенешки, весь гребень от Тршештика до Суслова. Живо представлял себе далекие Яворники, эти изумительные по красоте горы. "Эх, горы, сколько раз я взбирался по вашим крутым склонам! Бескиды, ясные Ясеницы, сияющий Яворник!" - растроганно шептал он, и ему становилось еще горше.
Йозеф Папрскарж, теперь уже не узник, а подсобный рабочий лесничества, стоит у лесопилки. Он так углубился в свои безрадостные воспоминания, что не замечает ничего вокруг. Вздыхает и, прежде чем открыть калитку, говорит себе, словно отвечая Руде Граховецу в безмолвном споре: "Что ты знаешь? Ведь это я там был, а не ты. Что же - мне снова совать голову в петлю?"
* * *
На пустоши, образовавшейся после лесного пожара, лежит вывороченное дерево. Дерево срубленное и поваленное бурей сильно различаются. Может быть, причиной тому лунный свет. Вывороченное ветром дерево навевает грусть. Его обнаженные беспомощные корни вызывают тоску.
Лесной жаворонок, певец ночи, кончил свою песню. Тишина. Где-то в лесной чаще пискнула во сне испуганная птица. Наступила летняя ночь. Ясная, прозрачная.
До полуночи оставался еще час, когда в небе заурчал самолет. Он пролетел на большой высоте над деревней Горна Челядна, но через минуту вернулся и теперь летел уже значительно ниже.
Вибог тоже слышал этот звук над крышей своего дома, стоящего на краю пустоши, и вышел посмотреть. Он увидел, что самолет возвращается, а в момент, когда он пролетал на фоне яркого диска луны, Вибог рассмотрел его причудливый силуэт.
Невдалеке самолет развернулся и полетел обратно к Мазаку. Когда Вибог услышал, что самолет возвращается, он поспешно раскрыл дверь дома, и на темную поляну упал сноп желтоватого света. Самолет летел все ниже и ниже и направлялся прямо на свет. Не успел он пролететь, как ночь над пустошью ожила, в воздухе появились какие-то таинственные существа, и Вибог понял, что спускаются парашюты. Один, два, три, четыре… Он не успел сосчитать в темноте.
Его охватило странное чувство. Ишь ты, говорил он себе, вроде никому не нужный человек, бобыль, отшельник… а выходит, совсем он не лишний на этом свете. Еще пригодится.
Раздался выстрел. Через минуту еще. И еще.
Вибог оцепенел. И вдруг его охватил страх. Он вспомнил, что в Челядне стоит карательный отряд. С тех пор как в лесах стали появляться неизвестные люди, немецкое командование выслало отряд в Подоланки, и теперь он там патрулирует.
Вибог первым делом закрыл дверь. Потом отвязал повизгивающего Режона и отправился с ним туда, где должны были опуститься парашюты.
Стрельба тем временем усилилась. Были слышны крики. В воздух со свистом взлетели разноцветные ракеты. На лесной дороге загудел мотор автомобиля.
Но Вибог знал тут каждую ложбинку, каждый куст папоротника, каждый пригорок. Он уверенно пробирался между деревьями. Вдруг пули просвистели у него над головой и зашуршали - в березовой листве. Он бросился под куст и пополз. Земля здесь неровная - рытвинки, канавки, пригорки, так что было где укрыться.
Немцы стреляли, как на маневрах.
На мокром лугу Режон стал тоскливо повизгивать. Вибог следом за ним подполз к пригорку и увидел там запутавшегося в стропах парашюта человека.
- Руки вверх! - произнес кто-то по-русски.
Вибог от неожиданности так и остался стоять на четвереньках.
- Кто ты?
- Я… меня называют Вибог… с пустоши…
Из папоротника поднялся человек с автоматом в руке. Он повесил автомат через плечо и знаком показал оторопевшему Вибогу, чтобы он помог ему привести в чувство лежащего товарища.
Но тому помощь уже не требовалась - он был мертв. Очевидно, его подстрелили еще в воздухе, когда он спускался.
Немцы продолжали стрелять, но никто им не отвечал. И хотя огонь оставался еще плотным, но выстрелы гремели теперь уже на другой стороне пустоши. Русский спросил, куда пошли немцы.
- А бог их знает. - Вибог махнул рукой. - Может, обратно в Подоланки.
Русский, казалось, успокоился. Несколько раз свистнул. Через минуту с разных сторон раздался ответный свист. Подошли шесть парашютистов.
Одни из них были в комбинезонах, другие в гражданском, но все с оружием. Стали совещаться. Командир - его звали Николай - разложил на пеньке военную карту и посветил фонариком, прикрывая его ладонью. Он хотел, чтобы Вибог показал им, где они находятся, но старик не мог разобраться - он никогда не видел карты.
- Ну скажи тогда название своей деревни.
- Подоланки, - недовольно проворчал Вибог: он не любил, когда его расспрашивали.
Тщетно искали они Подоланки. Тогда он подсказал им:
- Челядна. Че-ляд-на. Френштат.
Они недоуменно покачали головой. И вдруг командир ткнул пальцем в карту. Они снова поднесли карту ему к глазам. Вибог прочел название своей деревни. Оно было напечатано жирным шрифтом, а внизу пером было приписано название по-русски. Вибог кивнул. И тут ему показалось, что они готовы чуть ли не избить его. Особенно горячился самый молодой. Он даже замахнулся на него. Но Николай остановил его, и Вибогу пришлось снова смотреть на карту. Он поглядел и теперь уже уверенно показал, где они находятся.
Парашютисты возбужденно говорили, спорили, чертыхались. Вибог понял, что их должны были сбросить немного дальше на восток, на словацкой стороне. Они спорили, а он вслушивался: ему казалось, что звуки выстрелов снова приближаются. Пес начал испуганно взвизгивать. Вибог взял Николая за плечо и показал в сторону Подоланок.
Командир что-то крикнул своим и повернулся к Вибогу. Он говорил по-русски, но Вибог понял его и молча направился в сторону дома. Русские пошли следом, неся тело убитого товарища.
Они были уже близко от дома, когда внезапно началась ожесточенная стрельба с двух сторон. После первой же очереди захрипел тот молодой, вспыльчивый. Режон тоже перевернулся вверх брюхом, взвизгнул, дернулся и застыл на месте. Теперь десантники уже не молчали. Они схватились за автоматы и обстреляли лесок. Но враг был сильнее и мог скоро получить подкрепление. Кто знает, как бы обернулось дело, если бы с противоположной стороны не раздались автоматные очереди. Немцы отвечали все реже, пока их выстрелы не смолкли совсем.
- Наши! - крикнул Николай.
Это и в самом деле были остальные парашютисты из неудачно сброшенной группы. Времени для долгих радостных излияний не было. Преследователи приближались. Вибог повел русских к дому.
Беднягу, убитого в воздухе, пришлось оставить в лесу, а раненого они несли. Он страшно хрипел, но вскоре затих.
"Не успели оглянуться, как уже двое мертвых", - подумал Вибог. И ему стало стыдно, что он с жалостью вспоминал своего Режона. Пес был хороший, долго жил у него, но все же это был пес. А тут люди…
Осталось одиннадцать человек. Вибог повел их к сараям за домом. Но было уже поздно - стреляли со стороны дома. Вибог и парашютисты оказались в кольце. Вибог знаком дал понять командиру, что выведет группу из окружения. И они двинулись звериными тропами через старый лес и заросшую подростом вырубку, шли не разбирая дороги, все время напрягая слух. Вибог убедился, что русские свое дело знают. Они шли легким, скользящим шагом и даже в темноте не теряли друг друга из виду. Их не надо было предупреждать, чтобы они не наткнулись на дерево или не свалились в яму. Вибог понял, что эти люди в лесу как дома, и почувствовал к ним еще большее расположение.
Он провел их склоном Даличан и лесом, что между вершинами Смрк и Кнегине, к первым домикам Горной Челядны. Вибог знал в этой деревне каждого и сразу нашел подходящий дом. Там он и оставил парашютистов.
Вибог пробыл в деревне до утра. Возвращаясь в Подоланки, думал, нашли ли немцы двух мертвых партизан, когда прочесывали лес. Вспоминал и бедного Режона. Навстречу ему то и дело попадались рыскавшие по округе каратели. Он вежливо здоровался с ними, а про себя посмеивался. Так дошел он до своей пустоши. И здесь, не успев даже открыть дверь, сразу увидел направленные в его сторону автоматы.
* * *
Ночью Папрекарж неожиданно проснулся. Глядел в темноту и долго не мог понять, в чем причина охватившей его тоски. Во дворе залаяла собака, и он все понял. Он еще не отвык от тюремной жизни. Там, в тюрьме, он каждую ночь слышал под окном шаги охранника и бешеный лай сторожевых собак.
Он так и не уснул больше. Этот лай собак напомнил ему о первом допросе. Несколько дней его продержали в холодной камере, и это сразило его. Пребывание в одиночке постепенно ослабляло его волю.
Наконец гестаповец Слижек-Штюрмер отвел его к комиссару Гинтингеру. Тот задавал вопросы и печатал на машинке ответы, Слижек-Штюрмер переводил.
Подробно анкетные данные: родился тогда-то и там-то, окончил педагогический институт, работал учителем там-то и там-то, во время мировой войны был сначала прапорщиком австрийской армии, затем легионером… стоп!
- Почему вы нарушили присягу, которую давали императору? Почему вступили в легион?
Папрскарж ответил не сразу. Он не мог понять, к чему такой вопрос.
- Этого требовали условия… Ничего другого не оставалось…
- Вы нарушили присягу!
Папрскарж опешил: разве он стоит перед трибуналом австро-венгерской монархии?
Гестаповцы листают протоколы, а заключенный ждет вопросов, когда и кого перевели через границу, ибо считает, что ни о чем другом они спрашивать не могут.
- А теперь расскажите нам о военной организации, которой вы руководите у себя в рожновской округе, - приказывает Гинтингер устами Слижека-Штюрмера.
Папрскарж растерялся, но ответил заученными словами:
- Я ничего не знаю.
- Не отрицайте, это не имеет смысла. Мы и так уже знаем все. Но мы хотим еще раз услышать это от вас. Ну так как же?
- Я ничего не знаю о такой организации.
Гинтингер заговорил на ломаном чешском языке:
- Предупреждать вас… если не будете говорить правду… У нас есть средства заставить вас…
- Я даже ничего не слышал о такой организации.
Слижек-Штюрмер ударил Папрскаржа по лицу.
- Мы можем устроить вам очную ставку с людьми, которые обличат вас во лжи. Если вы и впредь не будете говорить правду, мы не станем с вами церемониться.
Слижек-Штюрмер отвел его в камеру. Папрскарж плелся впереди него, опустив голову. Вдруг гестаповец остановил его и показал на несколько дверей. Папрскарж испуганно поднял глаза и увидел на дверях листочки с надписью по-немецки: "Свободно".
- Знаете, что это значит? Ну так смотрите, чтобы и на вашей камере не появился такой листочек.
После первого допроса Папрскарж провел ужасную ночь. Снились кошмары, мучили тягостные мысли.
… На лесопилке опять залаяла собака. Папрскарж посмотрел в окно. Светало.
Милушка зашевелилась, высунула из-под перины теплую руку и сонно потрогала его, как бы желая убедиться, что он с нею, а потом зашептала:
- Спи… спи…
* * *
Прошло около месяца. Папрскарж повстречал на шоссе у лесопилки груженный бревнами воз подоланского лесничества. Правил лошадьми придурковатый Францек Пасечисковы. А рядом с ним сидел… Постойте, уж не Вибог ли? Ну конечно, на козлах сидел сам Вибог с трубкой во рту. На иссохшем лице светились только глаза.
Заметив Папрскаржа, Францек остановил лошадей - хотел похвастаться своим пассажиром.
- Добрый день, - сказал он, похихикивая и слегка пощелкивая кнутом.
Не дождавшись ответа, кнутом показал на Вибога.
- Вибог! Да-да, Вибог! Крапиву мороз не побьет, да-да…
Он щурился, размахивал руками - радовался, что везет по деревне Вибога, о котором столько говорили.
А Вибог хоть бы что. Сидит покуривает.
- Вы убежали? - спросил наконец Папрскарж.
- Зачем? - вопросом на вопрос ответил Вибог и, сделав затяжку, добавил: - Отпустили.
- Отпустили?
Вибог смачно сплюнул, а потом обронил:
- А что им оставалось.
- Ну конечно, что им оставалось, - возликовал Францек. - На него же партизаны на хуторе напали! Немцы плохо охраняли… - смеется дурачок.
А сам Вибог - молчок.
- И что, били? - спросил Папрскарж и тут же сам ответил: - Конечно били. Я-то знаю.
- Ну что ж, - отозвался через минуту Вибог. - Зато у меня теперь трубка во рту лучше держится.
И снова сунул трубку в рот, показав при этом широкую дырку между деснами, где раньше были зубы.
Кони беспокойно переступали с ноги на ногу. Францек хихикал. Вибог с удовольствием курил.
- Скажите, кто вас выдал? - отважился спросить Папрскарж.
- А бог его знает.
Тут или Францек щелкнул кнутом, или кони сами взяли с места, но воз быстро тронулся. Вибог обернулся и проговорил:
- А может, тут приложил руку один друг мой… великан великанович… двухметрового роста…
Воз уже заворачивает в ворота лесопилки, а Папрскарж все еще стоит на шоссе и смотрит вслед. Он поражен тем, как все вдруг оказывается просто, буднично.
* * *
Вибог не шел у Папрскаржа из головы. Неужели на старика и впрямь донесли? Все в нем восставало против такой мысли. Он не мог этому поверить. Но в то же время спрашивал себя: кто же донес?
Как мучила его эта мысль, когда на первом допросе ему сказали, что устроят очную ставку с людьми, которые опровергнут его показания! Он хотел сохранить веру в народ Валахии, в его честность, стойкость, благородство, но в то же время, раз его арестовали, значит, кто-то донес. И он перебирал в памяти имена, одно за другим, снова и снова, потому что даже в мыслях не хотел оскорбить кого-нибудь подозрением, и постоянно возвращался к священнику Кобылке. Правда, священник не состоял в их организации, но, видимо, что-то знал о ней, как вообще каким-то таинственным образом узнавал обо всем. Вспомнить хотя бы его усмешку, когда он при встречах приветствовал Папрскаржа: "Добрый день, пан командир!"…