- Сомневаюсь. Два пацана в горах. А с головой среди них - одна собака.
Выскочив на скалистую террасу, пес Шериф начал с глухим ворчанием кружить по ней. Раимджанов внимательно следил за овчаркой, в которой души не чаял. Хотел потрепать Шерифа по морде, поласкать, тот вырвался из рук. Значит, чужого почуял.
- Точно? - с подозрением спросил Ратников, когда сержант сказал это. - Может, просто козла какого-нибудь?
- Не говорите так, товарищ лейтенант. Обидеться может.
- Ах, он обидчивый. Ну, извини, Шериф, я больше не буду.
Лейтенант и сержант еще пошутили по этому поводу. Они оба были взвинчены и подбадривали себя перед возможной встречей с врагом.
Шериф опять заворчал и попытался вырваться из рук державшего его за ошейник Раимджанова. Владимир с сомнением посмотрел на портативную рацию. Спросил:
- Слушай, Нурик, а радиомолчание имеет смысл?
- В общем, да. Если, моджахеды услышат нас, поймут, что мы находимся рядом.
- И куда они тогда денутся?
- Нас же всего двое. Сядут в засаду, и чик-чик обоих, - снисходительно пояснил Раимджанов.
- Чик-чик, говоришь. Логично. Ну, пошли, что ли.
- Идемте, - согласился сержант и отпустил собаку: - Шериф, ищи чужого! Ищи!
Шериф, казалось, радостно сорвался с места. Он пробежал спуск, потом одолел подъем, снова спустился и остановился. Задрав голову уставился на приближающихся пограничников, подождал их, потом побежал через кусты дальше. И в это время прогремел взрыв.
Лейтенант и сержант не сговариваясь упали. Через несколько секунд оба синхронно оторвали головы от земли: перед ними вырастало облачко пыли. Они медленно поднялись.
- Неужели на растяжку попал? - обескураженно произнес Раимджанов и позвал: - Шериф!
В ответ послышался жалобный скулеж. Сержант стремглав бросился к лежащему на тропе Шерифу. Пес повернул голову и посмотрел на него с неизбывной горечью в глазах. Такой взгляд бывает у тяжелобольных людей. Раимджанов, чуть ли не рыдая над ним, лихорадочно забинтовывал рану на боку. Ратников рассмотрел свернувшийся на кустах кусок проволоки, убедился, что взорвалась граната. Подсел к сержанту, сочувственно потрепал его по плечу.
- Помирает друг… помирает… - причитал Нурик и, повернувшись в сторону вершины, погрозил кулаком: - У, собаки! Это вы собаки, а он - человек! Лучший пес, самый лучший…
Лейтенант сочувствовал не столько псу, сколько выбитому из колеи Раимджанову.
- Знаешь что, - решительно сказал он, - к черту это радиомолчание. Вызываем помощь, спасаем пса. В конце концов, приказ вернуться был, так что с нас взятки гладки.
При этом Владимир не без сожаления оглянулся туда, где им по идее предстояло продолжить свой поиск, если бы не злополучный взрыв. И как раз в это время над ближайшей вершиной в небо взметнулась вспугнутая кем-то стая птиц. Для такого поведения стаи наверняка должна быть причина, скорей всего, испугали их люди.
Будто очнувшись, Владимир передал рацию сержанту. Тот с удивлением наблюдал, как лейтенант, энергично поправляя амуницию, собирается продолжать путь. Удивившись, спросил:
- Вы куда, товарищ лейтенант?
- Твое дело - говорить по рации. Пусть услышат тебя и думают, что на хвосте никого нет. Понял?
- Неправильно. Одному нельзя. Приказ же был.
Взволнованный Раимджанов вскочил на ноги, даже забыв про собаку. Ратников с вкрадчивой ласковостью сказал:
- Нурик, сам подумай. На первый взгляд эти двое нарушителей идут туда, куда идти нет никакого смысла. Значит, существует какой-то очень таинственный для нас смысл. Поэтому вызывай, не тяни время. А я продолжу разминку.
Сержант пытался остановить его, однако лейтенант уже быстро шел по тропе. Напоминая о себе, снова тихо заскулил Шериф. Тогда сержант, мысленно обратившись к Аллаху, вызвал по рации уже обычную земную помощь:
- Памир-один! Памир-один! Я - Памир-два. - Услышав ответ, он сказал: - Нужна "дорожка", срочно "дорожка". У нас есть тяжелый "трехсотый".
- Понял, Памир-два. Уточни, где находишься. "Дорожка" будет.
Пограничник назвал свои координаты, после чего выключил рацию. Силуэт Ратникова скрылся за горным выступом. Раимджанов ласкал раненого Шерифа. Было тревожно за ушедшего лейтенанта. Раимджанов почти не сомневался в том, что его разговор с заставой был подслушан.
После уроков учитель Хуршет провел в школе целую акцию - нужно было повесить в классе портрет древнего мудреца Авиценны. Хотелось увлечь этим пустяковым делом всех детей, пусть это объединит их. Поэтому он давал каждому какое-нибудь мелкое задание: протереть пыль, подержать сверла, наметить место, куда нужно вбить "костыль". Наконец дело было сделано, портрет водрузили на место. Теперь все с удовлетворением разглядывали его.
- Вот, ребята, самое главное, что я хотел сделать для улучшения оформления класса.
Вокруг учителя стояло несколько мальчишек и девчонок десяти-двенадцати лет. Среди них были заводила Бахтияр, несколько его закадычных приятелей, а также красивая девочка Анзурат, в которую были влюблены поголовно все мальчики.
Один паренек, он опоздал и раньше не слышал рассказа учителя, спросил:
- Кто этот старик - президент?
Все, в том числе и Хуршет, рассмеялись.
- Это великий таджикский философ, ученый, врач, - объяснил учитель. - Его полное имя Абу Аль Хусейн ибн Абдаллах Ибн Сина. Но во всем мире он известен как Авиценна.
Опоздавший паренек, который перед этим задал глупый вопрос, неожиданно проявил большую эрудицию:
- Я знаю. Это тот самый, кто сказал: "Я мыслю - значит, я существую".
- Молодец, - удивился Хуршет. - Откуда ты это знаешь?
- А мой папа выписывает любимые изречения. Такое у нас в комнате висит.
В это время шалун Бахтияр незаметно для учителя бросил в Анзурат спичку. Девочка моментально прореагировала:
- А вот Бахтияр до сих пор не мыслит.
- Ничего страшного, - улыбнулся Хуршет. - Поучится и обязательно начнет мыслить. Вообще же в начале учебного года я поподробней расскажу вам о самых замечательных наших предках - таджиках, персах, всех, кто говорил на языке фарси. Наверное, ни у одного народа не было столько прекрасных поэтов: Рудаки, Фирдуоси, Омар Хайям, Саади…
- Я знаю стихи Рудаки, - вскинув руку, сказала Анзурат.
- Это прекрасно. Значит, будешь мне помогать.
- Учитель, а разве Коран разрешает девочкам учиться? - спросил Бахтияр. - Что они тут делают?
- А кто тебе сказал, что не разрешает? В шестом хадисе сказано, что учение должно быть как для женщин, так и для мужчин. Сам пророк Мухаммед провожал свою дочь в школу.
- О Коране вы тоже будете рассказывать?
- Разумеется. Чтобы вы не задавали такие глупые вопросы, как Бахтияр.
Осмеянный Бахтияр, разозлившись, выкрикнул:
- А я тоже знаю Коран. Там сказано, что мы должны убивать неверных.
- Это все, что ты знаешь? - нахмурился учитель. - Почему же там сказано, что убивший одного человека все равно что убил все человечество? Ведь человечество состоит не только из правоверных… И как быть с тем, что мы называем Аллаха Милостивым и Милосердным? - Хуршет остановился, почувствовав, что вступил в диспут уже не с маленьким мальчишкой, а с кем-то другим. Поэтому он завершил с мягкой улыбкой: - Не случайно, приветствуя друг друга, мы говорим: "Салам алейкум!" Мира вам и благополучия! И все великие поэты воспевали добрые чувства, учили милосердию.
Не находя возражений, но и не желая сдаваться, Бахтияр пробурчал:
- Все равно все стихи выучить невозможно.
- Поэтому ты должен выбирать сам, что тебе ближе. Я же точно знаю одно: когда ты, Бахтияр, подрастешь и захочешь объясниться в любви…
- Вот еще, глупости, - насупился мальчик.
- Он уже объясняется, - хихикнула Анзурат.
- Так вот, когда ты захочешь объясниться в любви, я настоятельно советую тебе не кидать в нее, скажем, спички, а прочитать стихи Саади. - Хуршет подошел ближе к окну. - Например, такие:
Если в рай после смерти меня поведут без тебя,
Я закрою глаза, чтобы светлого рая не видеть.
Ведь в раю без тебя мне придется сгорать, как в аду.
Нет, Аллах не захочет меня так жестоко обидеть…
Учитель читал стихотворение, глядя при этом в окно, и вдруг увидел, что по улице идет задумчивая Лейла. Вот она дошла до углового дома, собралась повернуть, и тут рядом с ней притормозил черный джип.
Забеспокоившись, Хуршет растерянно оглянулся на ребят. Все внимательно смотрели на него, ожидая продолжения.
- Подождите, пожалуйста, я сейчас вернусь, - сказал учитель и стремительно вышел из класса. Из здания школы он уже выбежал и пулей помчался к повороту. Завернув за угол, Хуршет увидел, что черный джип медленно удаляется по улочке. Поравнявшись с чайханой, машина остановилась. Лейла исчезла. Учитель растерянно оглянулся по сторонам и увидел особиста Касьяна. Капитан подошел к магазину, подергал дверь и с сожалением убедился, что тот уже закрыт.
- Федор! Касьян! - крикнул учитель и подбежал к капитану. - Там… я видел… сначала она шла, и я не успел…
- Ты отдышись, Хуршет, я ничего не понимаю. Что ты видел?
- Черный джип. Помнишь, вы искали такой?
Касьян насторожился:
- С чего ты решил, что это тот самый?
- Потому что они Лейлу украли. Я сам видел.
- В милицию сообщил?
- Да нет же, это только что было, две минуты назад. Он остановился возле чайханы.
- Ну и дела, елки-палки! - Касьяну не верилось, что сельскому учителю удалось сделать то, над чем давно бились все здешние спецслужбы. - Ну-ка, пошли, покажешь.
На стоянке возле чайханы припарковалось достаточно много машин. Это было то самое место, где пограничники поймали Селима. Между фурами неприметно затесался зловещий черный джип.
- Похож, очень похож, - пробормотал капитан. - Ты людей из джипа видел? Кто там ехал?
- Нет, никого не видел.
Возбужденный нежданной удачей Касьян соображал, что ему следует предпринять. Уйти отсюда - упустишь джип, который может уехать в любую минуту. Но и без подмоги с этими наглецами одному не справиться. Если действительно Лейлу похитили, значит, там несколько человек, и кто-нибудь сейчас находится в машине. Остальные будут спокойно ужинать, они тут никого не боятся.
Капитан попросил Хуршета сбегать в комендатуру, объяснить дежурному ситуацию и попросить прислать наряд на машине. Понятливо кивнув, учитель вприпрыжку направился к комендатуре.
Касьян переложил пистолет из кобуры в карман камуфляжной куртки. Потом, внимательно оглядываясь по сторонам, подошел к джипу. Поблизости ни души. В окнах домов уже горит свет. У машины были сильно тонированные, почти черные стекла, через такие невозможно увидеть, что внутри. Нагнувшись, Касьян рассмотрел рисунок покрышек. Этот джип, точно, он самый.
Услышав сзади шаги, Касьян выхватил пистолет. Но было уже поздно - раздались три выстрела из пистолета с глушителем, и капитан рухнул на землю. Убийца намеревался сделать контрольный выстрел, но, нагнувшись над Касьяном, убедился, что больше стрелять не нужно.
Глава 4
Шашлычная на перекрестке
Щурясь от утреннего солнца, Стольников распахнул окно и невольно залюбовался открывшимся взору пейзажем. На фоне рассветного неба возвышались горы, величавые и спокойные, как символ вечности и мудрости. Вот так же они стояли миллионы лет назад. Им незнакома повседневная суета, обманы… сбор компромата. Если бы люди были, как горы! Андрей подумал, что в журналистском комментарии такое сравнение вполне уместно, и не поленился, подойдя к столу, записать его. Потом опять вернулся к окну. Взглянув на горы, он перевел взгляд направо. В поле его зрения попали строения заставы, силуэт пограничной вышки. Эти творения человеческих рук на фоне красивого природного рельефа выглядели до смешного жалкими. Стольников отошел от окна и принялся собирать сумку. Хотя и недолго прожил в этой комнате, меньше суток, однако успел изрядно разбросать вещи где попало.
Возился до тех пор, пока зашедший Ропшин не позвал его на завтрак. Андрей даже побриться не успел, да и непривычно ему было бриться в такую рань. Из сочувствия к перенесенным им страданиям Андрея накормили до отвала: котлета с макаронами, яичница, да еще к чаю дали бутерброд с сыром. Потом он наскоро побрился и вместе с Ропшиным поехал в погрангородок.
Было всего лишь десять минут пятого. На вопрос Андрея, почему едут так рано, разведчик объяснил:
- Чтобы поменьше народу тебя видело.
- А я бы сейчас с удовольствием пообщался с людьми.
- Да уж понятно. Поболтавшись-то по горам в одиночестве…
За этот день он и Ропшин, можно сказать, покорешились. Разведчик стал для Стольникова уже не Георгием Тимофеевичем и даже не Георгием, а просто Жорой.
Пятнистый, как камуфляжная форма, вертолет уже стоял на площадке. Подойдя к нему, Андрей оглянулся - перед ним лежал маленький, пустой в это раннее время городок. Он посмотрел на небо, на горы вдалеке, улыбнулся. Теперь он был человеком, умеющим расслабляться без стимуляторов и ценить каждое мгновение жизни.
- Надоели мы тебе. Но ничего, месяц пролетит быстро, вернешься в свою Москву, снова акклиматизируешься там. Вряд ли тебя в наши края еще потянет.
- Почему же? Приеду. Обязательно. И знаешь зачем? - Он грустно улыбнулся, вспомнив Юсупа. - Чтобы охранять Восток от Запада и Запад от Востока. Доступными мне средствами. Добиваться, чтобы они когда-нибудь встретились по-доброму…
Разведчик с недоумением смотрел на него. И Стольников опять улыбнулся - пусть спишет его фразу на журналистскую цветистость. Не объяснять же, что он цитирует слова афганского мальчика.
- A-а… ну, может быть и такой вариант, - вслух прореагировал Ропшин. - Не при нашей жизни…
Они остановились возле вертолета. Пилот сказал, что готов к вылету.
- Ну, всего наилучшего, Андрей. Тебя встретят, все объяснят.
- Как?! - оторопел Стольников. - Я думал, ты летишь со мной.
- Нет, Андрей, я сегодня другим бортом в Душанбе. Нужно вашу посылочку передать.
Достал из кармана золотую ручку Надир-шаха в прозрачном пакетике. Стольников взглянул на пустяковый предмет, из-за которого приключилось столько несчастий. Зачем ее украл Гароян? Какую ценность она могла представлять? Почему ручкой заинтересовались спецслужбы? Очень интересно. Но, наверно, спрашивать все-таки не стоит. Хотя внешне они подружились, но все-таки Ропшин - очень непростой человек, лучше держаться от него подальше.
Пилот открыл дверь салона вертолета, и они крепко пожали друг другу руки.
- Спасибо, Жора, счастливо оставаться. Только, пожалуйста, разыщите этого мальчишку Юсупа. Помнишь, я о нем говорил. Жалко его, он там совсем один, а ведь еще ребенок.
- Уже ищем, не сомневайся.
Однако Стольников сомневался. Он посмотрел в серые ропшинские глаза, пытаясь понять, что скрывается за этим взглядом: равнодушие или спокойствие сильного профессионала. Нет, не разобрать.
В этом неопределенном состоянии Стольников сел в вертолет, который тут же поднялся в воздух. И пока можно было разглядеть все уменьшающуюся фигуру Ропшина, тот прощально махал ему рукой.
Официально Аскеров был отстранен от должности начальника заставы, теперь у него был неопределенный статус и теперь увеличилось число вышестоящих по званию, чьи задания он должен был выполнять. Хорошо, что Клейменов был в курсе дел и не только не препятствовал, а всячески помогал Мансуру. Например, сегодня по его просьбе послал на встречу с афганским информатором.
Шестнадцатилетний Сафар оказался на редкость исполнительным парнем. Он без устали ходил по окрестностям, разговаривал с людьми и в конце концов наткнулся на военный палаточный лагерь, в котором, по его прикидкам, обретались сотни полторы боевиков. Уже по одежде было видно, до чего разношерстная публика собралась там: одни в камуфляжной форме, другие в драных халатах, третьи в спортивных костюмах. На головах - береты, чалмы, бейсболки. Все разбиты на группки, с каждой занимается инструктор.
Ранним утром оба почти в одно время прибыли на условленное место. Мансур добрался пешком, Сафар приплыл на резиновой камере, укрепил ее в зарослях камыша. Там они и беседовали, неторопливо жуя лепешки, которые принес Мансур.
- Наемники каждый день приезжают туда: пуштуны, панджабцы из Пакистана, много арабов, белые тоже есть. Всякие ящики им привозят. Моя двоюродная сестра однажды видела, как им привезли пушки. Ну и гранатометы, и минометы - все там есть.
- Что они сами говорят по поводу своего лагеря?
- Ничего. Они ни с кем не разговаривают. Местные в том лагере бывают редко, только когда им заказывают провиант. А так туда никого не пускают. Усиленные посты стоят.
- Значит, точно никто не знает, зачем они здесь?
- Насколько удалось узнать, боевики хотят сжечь одиннадцатую заставу. Отомстить за сына Сафар-Чулука.
Аскеров услышал то, что ожидал, - подтверждение своих подозрений. Сын Сафар-Чулука погиб на их участке, в стычке с наркокурьерами его застрелил Виктор Самоделко. Одиннадцатая застава тут ни при чем.
- Откуда же все знают, если никто из боевиков ничего не говорил? - спросил Мансур.
- Во всех духанах только об этом и разговоров. Наверное, кто-то случайно проболтался. Такое часто случается.
- Может, даже известно, когда они нападут?
- Чего не знаю, того не знаю. Сроков никто не называл.
- А ты можешь узнать?
Сафар с жалостливым видом поскреб затылок.
- Трудно, конечно. Если кто вопросы задает или ходит там, где нельзя, такого сразу к Селиму везут. Раньше Хаким мог пожалеть, а этот брат его - настоящий зверь. Сразу бьет, все равно кого - старого или молодого. Если на реке меня поймает, вообще шкуру сдерет. Поэтому точно обещать не могу.
- Хорошо. Не рискуй, но при случае постарайся. - Мансур встал и кивком указал на лежавший на берегу мешок, с которого Сафар давно не сводил глаз. - Бери, это тебе. Ты заслужил.
Поблагодарив капитана, обрадованный паренек проверил муку из мешка на вкус. Мансуру было приятно видеть, как тот жевал и приговаривал: "Хорошо, очень хорошо". Когда Сафар закончил "дегустацию", пограничник спросил:
- Собрал, наконец, калым?
- Ой нет. Еще полтора барана осталось.
- Как это - полтора? - удивился Мансур.
- Денег на полтора барана не хватает. Мы с отцом камыш пойдем собирать. Может, еще какую-нибудь работу найдем. Тогда до осени накоплю на калым. Невеста моя ждет. Плачет, но ждет. Говорит, лучше тайком убегу с тобой, чем за другого замуж пойду. Любит меня, очень любит, - расплылся в счастливой улыбке юноша.
- Ты бы тайно с ней убежал?
Лицо Сафара приняло богобоязненное выражение, исключающее всякую возможность грехопадения.
- Нет, капитан, как можно. Тогда ее отец проклянет, а если отец проклянет - Аллах накажет. Бежать нельзя, да и некуда. От Аллаха не убежишь. Вот у меня раньше в Кабуле жил старший брат, Омар. Его талибы убили, давно еще, в самом начале войны, - начал было парень, чтобы отвлечься от грустных воспоминаний, и осекся, перевел разговор на другую тему: - А ты, капитан, собрал свой калым?
- Тоже нет. Вот ведь какая незадача.