- Нет, господин, это не так страшно. С гор и так видно все, что они делают. - Додону хотелось, чтобы шеф услышал нужный ответ.
- Значит, все правильно. Передай Селиму: мои приказы остаются в силе. Кстати, что они делают, я имею в виду на заставе?
- Ничего особенного, господин. Они, как стадо баранов, покорно ждут своего резака.
Даже если обстановка на заставе была бы совершенно спокойной, на Клейменова все равно выпала бы тьма-тьмущая забот: одно дело - быть заместителем, и совсем другое - начальником. Разница вроде бы несущественная, однако она есть; теперь ему нужно не только во все вникнуть, проверить бумаги, поговорить с людьми. Необходимо изменить свою психологию, ежеминутно помнить, что ты - первый.
Всю вторую половину дня Клейменов помнил о предстоящей встрече с Аскеровым. Освободился поздно, посмотрел - у того в кабинете горит свет. Вошел в помещение командного пункта, без стука приоткрыл дверь и осторожно заглянул.
Мансур в полудреме сидел в низком креслице, положив ноги на стул. При появлении нового начальника заставы он потянулся, помотал головой, стряхивая остатки дремы, и встал. Ободряюще улыбнулся застывшему на пороге Константину:
- Проходи. Я тебя ждал.
- Ты днем говорил насчет проблемы черного джипа. Мол, закрыть ее надо.
- Да уж не помешало бы. Чтобы не висела над головой. Ты только садись - на стул или в кресло. Я уже насиделся, теперь хочу походить. На ходу лучше думается.
- Тогда, может, мне тоже походить? - кисло улыбнулся Клейменов.
- Не знаю. Это у всех по-разному. Многие любят думать лежа. Так что сам решай.
Константин сел на стул, но бочком, робко, будто в любой момент был готов вскочить. Спросил:
- Почему ты заговорил о черном джипе? Мы ведь с ним покончили.
- Не совсем. И, кстати, непонятно, как мы с ним покончили. Амир же был не дурак, не зря он так долго водил нас за нос.
- Да, хитрая была сволочь, - согласился Константин.
- И хитрый тип, и крайне осторожный. Чего же тогда, спрашивается, он легко подставился нам на дороге? Я ему в лоб целю, а он разговаривает со мной таким тоном, будто это я у него на мушке. Странно.
- Полагаю, просто не трус, храбрый человек.
- Допустим. И второй вопрос - он же прекрасно знал, что я не продамся ни при каких условиях. Но решил еще раз поторговаться. Зачем?
- У него не спросишь.
- Да и не надо. Сами разберемся. Мы же вместе думаем, Костя. У него, видимо, был в запасе какой-то аргумент, и, судя по всему, не слабый.
Подумав, Клейменов сказал:
- Тот второй, с автоматом. Наверное, на него была вся надежда.
- Плохо думаешь, плохо. Амир был спокоен, потому что знал: я и в самом деле нахожусь на мушке. И аргумент был более чем весомый - лучший друг, который меня предал. Можно тут сломаться? Можно. Я еще тогда все понял.
У Клейменова вырвался вопрос, видимо, мучивший его последнее время:
- Но ты нарочно повернулся ко мне спиной. Зачем?
- Да, я подумал: если ты правда с ними - стреляй в спину, мне все равно. Тогда жить точно не стоит.
Константин, понурившись, молчал. Он долго ожидал наступления этой страшной минуты.
- Ну что скажешь, капитан-мусульманин? - Мансур сел на стул рядом с ним. - Давай подробности.
Клейменов был давно готов это услышать. Похожие слова, но произнесенные вслух, они сразу всколыхнули в нем обрывки кошмарных воспоминаний: размытые картинки, засевшие в памяти, как неизлечимо больные клетки. Пронзительное завывание мусульманской молитвы на арабском языке. Силуэты в национальных одеждах простирают руки к небу, совершая намаз. Согнутый силуэт юноши, стоящего на коленях со связанными руками. Широкое блестящее лезвие кинжала, приставленное к горлу. Потом силуэт падает ниц под монотонное завывание фраз молитвы… Сколько раз он гнал эти картины от себя прочь, а они все возвращаются и возвращаются.
Клейменов вздрогнул, выныривая из удушливых объятий фантомов, словно ныряльщик из воды.
- Что тебе сказать на это, что? - сдавленным голосом заговорил он. - Объяснить все тем, как жить хочется - в последний год войны, в девятнадцать лет? А вот и нет. Нет. Не хотелось мне больше жить, смерти ждал как спасения. Только не хотелось так - на коленях, со связанными руками. С оружием в руках умер бы не моргнув глазом, счастливый, а так не хотел. Тогда они поставили мне условие, сказали: убей друга, да он и не друг тебе, прими ислам и живи дальше. Иначе обоих убьем. Мне так сказали. И я не устоял, согласился. Я - убил. Как страшно это звучит! Главное, он тоже мог убить меня. Ему предлагали. Но он отказался. А я нет. Я его всю жизнь буду помнить и буду помнить, что он не боялся, жалел меня. Настоящий офицер. Капитан. Пограничник. Ты когда "Биссмиле рахмон рахим" читаешь - с Богом говоришь, да? А мне черт мерещится. Я потом думал: искуплю, жизнью всей искуплю. Бежал. Нарочно пошел в пограничное училище, как бы в честь него. Служил, воевал честно. Пять лет назад взял у Амира кассету, а там вместо фильма…
- Можешь не продолжать, - сказал Мансур. - Увидел, как ты убивал того капитана. Этого следовало ожидать.
- Да. Через десять лет нашли меня. Вот так вот они работают. Лишнего не доносил. Проходы указывал. Про засады предупреждал. Деньги брал.
Аскеров бросил ему "спасательный круг":
- Ты же не стрелял в меня.
- Да понял я, почему ты повернулся. Как же тут можно стрелять!
- Бежать хотел?
- Да. Я же для них тоже труп. Не простят Амира. Вот и решил ноги сделать. Потом представил: сын Егорка когда-нибудь спросит - Катю или меня: "Папа, ты кто? Где ты был тогда?" - Он вздохнул и посмотрел на Аскерова: - Все, Мансур, ты должен меня сдать.
- Нет.
- Мюллера ты отмазал, а меня должен сдать. Все кончено.
- Нет, Костя. И не надейся. - Он встал, походил по комнате, после чего опять сел рядом с Клейменовым. - Ты не понял самого главного: я никого из вас им не отдам, ни одного человека.
- Теперь я уже точно жить не хочу.
- Как тогда, в плену? Так выбирай снова. Люди всегда стоят перед выбором. Хочешь - живи. Хочешь - умри на коленях. А хочешь - с оружием в руках. Я бы не взял на себя ответственность решать чужую судьбу. Тебе самому решать.
Клейменов сидел с ошарашенным видом. До него не сразу дошло, что судьба снова предоставила ему выбор. У него появился шанс. Опустив голову, он обхватил ее руками.
- Костя, тебе плохо?
Клейменов откинулся на спинку стула и сквозь слезы улыбнулся - счастливый, светлый, безмерно благодарный своему другу и жизни, которая дает второй шанс.
- Хорошо мне, Мансур. Легко. Никогда так легко не было.
Ратников поймал себя на мысли, что стал суеверным человеком. Снова вспомнил, как мать, Наталья Тимофеевна, едва ли не каждое утро открывала наугад какой-нибудь сборник стихов. Загадывала, например: "пятая строка сверху", читала ее. Что там написано, так день и пройдет.
Вот и Владимир теперь так же. Раскрывает по утрам свою, как он говорит, Библию - "Капитанскую дочку". Сегодня попался абзац "в руку": "Принять надлежащие меры! - сказал комендант. - Слышь ты, легко сказать. Злодей-то, видно, силен; а у нас всего сто тридцать человек… Однако делать нечего, господа офицеры! Будьте исправны, учредите караулы да ночные дозоры… Пушку осмотреть да хорошенько вычистить. А пуще всего содержите все это в тайне, чтоб в крепости никто не мог о том узнать преждевременно…".
"Пушку-то мы начистим, - подумал лейтенант. - Только нас всего сорок человек, не разгуляешься".
Утром ему предстояло доложить командному составу о предполагаемых действиях противника и о действиях заставы в случае внезапной атаки. Доклад будет содержать не только его личные соображения, они все обсудили вчера с Аскеровым. Однако Мансур попросил выступить с докладом именно его, Владимира, и на авторитет начальника заставы даже не ссылаться, тем более что формально он сейчас бывший. В кабинете Аскерова собрался весь командный состав, не было только прапорщика Белкина.
- Как видите, картина нерадостная, но вполне объективная, - сказал Мансур, когда Ратников закончил.
- Суворовцы - они башковитые. До всего додумаются, - пошутил Мюллер с серьезным видом, и офицеры отозвались смешками.
- Гансыч, ты чего-то слишком веселый стал после тюрьмы, - с наигранной строгостью произнес Мансур. - Тебя там явно накачали юмором.
- А чего, мужики, помирать надо весело. В рай с кислой рожей, - Мюллер кивнул на Жердева, - не берут.
- Так ты же на контроле стоишь. По блату меня пропустишь? - отозвался тот.
Мансур пресек дружный смех офицеров. Ему нравилось, что они посмеялись. Нужно иметь разрядку от стресса.
- Так, тихо! Товарищи офицеры и прапорщики, помирать не надо. Особенно заранее. Думать надо, как снизить эффективность огня противника, как усилить и нашу огневую мощь, и обороноспособность в целом. Прошу высказываться без излишних церемоний - по старшинству.
Все взгляды устремились на Клейменова. Он, смутившись, оглянулся на Мансура. Тот, как ни в чем не бывало, кивнул ему - начинай, мол.
Константин ожидал, что коллеги придирчиво отнесутся к его словам, и поначалу держался неуверенно. Однако быстро почувствовал благожелательный настрой товарищей, молчаливое одобрение его оценок. Он разговорился, но все-таки не настолько, чтобы его выступление оказалось затянутым. Вовремя почувствовал, когда следует закруглиться:
- Короче говоря, добрую половину наших перебьют, пока они до окопа доберутся. Поэтому сразу помещаем сюда полтора десятка человек с пулеметами, боезапасом. Ночью, тихо, чтобы "духи" не видели.
- Почему скрытно? - хмыкнул Мюллер. - Пусть видят, гады.
- Мы их не испугаем, Гансыч. Зато они по окопам сразу лупить не станут, если будут считать, что там всего два человека, если другие обнаружат себя только при атаке противника. Итак, полтора десятка человек в окоп. Остальные занимают позиции в окопах с севера. Получится второй рубеж обороны. По-моему, это целесообразно.
Ратников спросил:
- А если не будет атаки? Эти полтора десятка так сутки и пролежат в окопе?
- Если надо, до следующей ночи пролежат, - опять высказался Мюллер. - Лежать - не стоять.
- План Клейменова принимается, - сказал Мансур. - Хотел бы только дополнительно предложить замаскировать возле казармы станковый гранатомет. Думается, первую атаку отобьем, а на вторую АГС в самый раз будет.
- Тогда вы сами, товарищ капитан, за штурвал и садитесь, - опять не удержался от реплики Мюллер и пояснил сидевшему рядом с ним Владимиру: - Он из АГС как снайпер кладет - одна в одну.
Жердев расслышал слова прапорщика и сказал:
- Кстати, у меня возникла одна идейка насчет снайпера. Вот здесь, - Никита показал на карте нужное место, - с фланга, можно посадить своего стрелка.
- Как "духи" в Афгане делали - провоцируют бой, а снайпер сбоку выбивает и командира, и связиста, - поддержал его Клейменов.
- Но ведь там их снайперы будут. Как вы место поделите?
Это правильное замечание Ратникова всех озадачило. Принялись обсуждать, каким способом можно обезопасить фланг, но ничего путного придумать не смогли. Спорили до тех пор, пока Жердев не сказал:
- Все можно сделать проще простого. Я заберусь выше них, на ту сторону склона. Никто меня не увидит.
Начался неимоверный шум. Все знали, что Никита - один из лучших стрелков на заставе. Опасения вызывала лишь его болезнь. Если сердце барахлит, то оставаться на такой высоте одному, без страховки, ни в коем случае нельзя. Жердев протестовал, говорил, что он хоть сейчас готов пробежать пятикилометровый кросс.
- Эсвэдэшка мной лично пристреляна, - умоляющим голосом говорил он. - Я их там сверху сниму на ровном пульсе, даже не вспотею.
Клейменов с сомнением покачивал головой. Однако Мансур, поразмыслив, согласился.
В это время в кабинет вошел Белкин и, спросив разрешения присутствовать, сел рядом с Ратниковым.
Прапорщик не сразу пришел на военный совет, поскольку сегодня был дежурным по заставе. Утром, выстроив бойцов на плацу, сообщил, что скоро его посылают в командировку в Душанбе за новым пополнением. С ним поедут два человека - сержант и рядовой. Чтобы избежать лишних обид, Федор предложил устроить КВН. Кто победит, тот и поедет с ним. Все охотно согласились с таким предложением, и Раимджанов увел людей в казарму - готовиться.
Белкин тем временем пошел проверить, как спорится работа у Касымова, который уже завершил стенку ангара. Прапорщик стучал по ней кулаком, толкал плечом. На этот раз получилось прочно. Он похвалил изможденного, грязного после работы, с воспаленными от усталости глазами Касымова. Пообещал ему скорого дембеля и побежал смотреть, как проходит импровизированный конкурс КВН.
Разделившись на две команды, бойцы от души веселились. А Федор, глядя на счастливые лица его мальчишек, вдруг с горечью подумал, что, возможно, совсем скоро кто-то из них или даже большинство будут кричать от боли и ненависти, гореть, захлебываться в крови. Он смотрел на смеющегося Раимджанова, на пляшущего Самоделко, видел, как азартно Исмаилов и Рахимов барабанят по бубну и табуретке, какая счастливая улыбка у Гущина. Видел - и сидел среди них сумрачный и поникший. Обрадовался, когда его позвали в кабинет начальника.
Аскеров попросил высказаться Мюллера, и прапорщик, взяв с таинственным видом стоявший у него в ногах непрозрачный полиэтиленовый пакет, сказал:
- Я, в отличие от вас, серьезно подготовился.
С этими словами он вывалил из пакета на карту несколько картофелин. Все засмеялись.
- Серьезней, Мюллер, - попросил Мансур, - все твои мины они сняли.
- Чтобы не искать мозг в противоположном от него месте, делаем просто. Пускай снимают. Мы им другие поставим. - Прапорщик старательно расставил картофелины на карте-схеме. - У окопов ставим радиоуправляемые МОНы - тут, тут и тут. Когда дело совсем будет швах, направленным взрывом вырываем лучших представителей из вражьих рядов. Вот такая физика.
Все одобрили это предложение.
- Жизнь налаживается, - улыбнулся Мансур и посмотрел на скромного Белкина. - Федор, мы тебя от отчаяния позвали. Все придумали, а как БМП сохранить - непонятно. Раскурочат его на первых же минутах матча.
Белкин с важным видом пытался рассуждать вслух, однако находившийся в игривом настроении Мюллер осадил его очередной шуткой:
- Не придумает он. Прапорщики вообще народ глупый. Это медицинский факт.
- Не все, между прочим, - запетушился Федор. - Если хотите знать, у меня прадед участвовал в походе товарища Примакова в Афганистан в двадцать девятом году.
Все опять оживились, послышались реплики:
- Первый раз слышу о таком походе.
- А прадедушка - тоже прапорщик?
- Плюнуть нельзя - вокруг одни полководцы, - развел руки в стороны Мюллер.
- И чего с БМП делать, я уже знаю, - глядя на него, сказал Белкин. - Только оператором-наводчиком должен быть я. У наших пацанов практики маловато.
Все серьезно посмотрели на Белкина и тут же отвели глаза. Было очевидно, что при любом раскладе БМП вряд ли уцелеет в бою. И никто не ожидал, что безобидный прапорщик вот так сразу возьмет на себя эту смертельную роль.
- Ладно, посмотрим, - вздохнул Аскеров. - Клейменову сказали в отряде, что бояться нам нечего, вертушки долетят за двадцать минут.
- Знать бы точно, когда они понадобятся. Сколько времени есть на все про все? - спросил Жердев.
Все вопросительно посмотрели на командира.
- В нашем распоряжении одна ночь, - ответил Мансур. - По прогнозу со вторника ожидается дождь да туман, нелетная погода. Вот вам и ответ - когда.
Теперь уже стало не до шуток. Каждый задумался о том, что предстоит сделать именно ему.
После завтрака Надир-шах вышел на веранду дома. На нем был отличный европейский костюм-тройка бежевого цвета, галстук, на голове круглая, с узкими полями шапочка - национальный головной убор жителей Северного Афганистана, там такую постоянно носят. Накануне он подстригся, укоротил бородку, из-за чего та напоминала теперь шкиперскую, подровнял усы. Весь его нарядный вид свидетельствовал о том, что он, политик, готов представлять свою державу на самом высоком международном уровне.
- Что скажешь? - обратился Надир-шах к жене.
Ситора придирчиво оглядела его с головы до ног. Он уже хотел поторопить ее с ответом. Наверное, придирчивой супруге опять что-то не нравится. Но ее лицо осветила улыбка.
- Ты очень красив. Как всегда.
Ее ответ тронул Надир-шаха. Она произнесла это так нежно, как обычно бывало в минуты полной откровенности, когда никто из супругов не пытался поставить себя выше другого.
- Полагаешь, мне следует быть красивым?
- Тебе это нетрудно. Легче, чем мне, - сказала она, подойдя к мужу и кладя руки ему на плечи.
- Не говори так, любовь моя. И прости за все.
- Не говори так. - Ситора мягко и тихо прижалась к его груди.
- Ты волнуешься за меня или все будет хорошо?
- И то, и другое. Я волнуюсь, но у тебя все получится как нельзя лучше. Ты добьешься победы, создашь империю героина. Все твои мечты сбудутся.
- Ты тоже этого хотела.
- Я была счастлива, а это - главное. Хотя ты мало меня любил.
Она говорила немного отрешенно, почти не окрашивая свои слова интонацией. Так произносят текст плохие актеры, играя безразличие.
Муж почувствовал эту странность.
- Ты говоришь так, словно мы больше не увидимся.
- Не уезжай.
- Что ты сказала? - напрягся Надир-шах.
- Я всегда говорила то, что ты хотел. Послушай хоть раз правду - не уезжай.
- Ты смеешься надо мной, Ситора? Ты забыла, какое положение я занимаю. Я же не гвоздь в доске, чтобы меня можно легко вырвать. Связан со многими людьми.
- Я не смеюсь, Надир, я плачу. - Она еще крепче прижалась к мужу, руки с неожиданной силой вцепились в его плечи. - Нам не нужна эта империя. Нам нужно только быть вместе. Не уезжай от меня.
Отрывая ее руки от себя, муж резко отстранился.
- Сейчас же замолчи, Ситора. Замолчи, я сказал! Не делай меня слабым!
Он даже слегка оттолкнул ее. Но жена с непонятно откуда взявшимся упорством настаивала:
- Я никогда не ошибалась. Если уедешь, уже не вернешься.
Надир-шах тяжело дышал, на лбу у него набрякли жилы, глаза покраснели. Казалось, вот-вот из ушей повалит дым.
- Ты полоумная стерва! - свирепо зашипел он. - Минуту назад ты говорила совсем другое. Прочь с моих глаз! Уходи прочь!
На этот раз он оттолкнул жену сильнее, чем прежде. Затем одернул пиджак, поправил узел галстука и сошел вниз. Там его поджидал Додон. Он тоже был в европейском костюме, в одной руке держал кейс, в другой - маленький чемодан.
Перегнувшись через балюстраду, Ситора нервно и зло рассмеялась:
- Да, я пошутила, Надир. Уезжай поскорей. Тогда я стану самой богатой вдовой на Севере!
Надир-шах поднял голову и погрустнел, вспомнив, что жена действительно никогда не ошибалась. Однако ему уже поздно идти на попятную. Забрав у Додона кейс, он поспешил к машине.