К особняку подкатили машины гестаповцев "оппель-капитан" и "мерседес".
- Как же так?! Среди бела дня! - возмущались гестаповцы.
Два офицера и несколько гестаповцев помчались на машинах в погоню за предполагаемым похитителем. Когда они выбрались на трассу, ведущую к лесу, старший гестаповец спросил у дежурного офицера, ехавшего с ним:
- Давно произошло хищение?
- Минут тридцать тому назад. Мы завтракали, и все как будто было на месте.
- Да, время упущено!..
Партизаны проехали несколько кварталов, Алексей набросил на плечи немецкий мундир, надел высокую форменную фуражку. Люба наготове держала автомат.
Едва миновали городскую черту, гарнизонный патруль остановил машину.
- Куда следуете?
- По поручению офицера Курта Гопнера еду за продуктами для генерала, - ответил на немецком языка Абалмасов.
- Документы?
Алексей полез в карман, нащупал пистолет и готов был выстрелить в патрульного. Но тот, увидев у шофера офицерские погоны и колодки на мундире, поспешно скомандовал:
- Проезжайте!
Машина плавно взяла разбег.
- Все, Алеша? - облегченно вздохнула Люба.
- Не уверен. Крепись!
В нескольких километрах от Луцка машина свернула на проселочную дорогу и, подпрыгивая на кочках и ухабах, устремилась в сторону леса.
- Теперь им нас не достать! - заверил Алексей. - Воображаю, как там паникуют! Не заподозрят ли в соучастии Анну Остапюк?
Происшествие вызвало среди гитлеровцев панику. Больше всего их удручало то обстоятельство, что командир только прибыл, а ему умудрились преподнести такой сюрприз. Не одному перепадет за беспечность! Кто же осмелился сюда забраться? Партизаны? Но дверь особняка была заперта на ключ. В ста шагах столовая. Там находились все офицеры. А где была уборщица?
За Анной Остапюк отправились два солдата.
- Я вымыла и прибрала, что от меня еще нужно? - притворно жаловалась Анна.
- Не разговаривай! Тебе все скажут. Иди! - толкнули ее автоматами.
Анну завели в комнату, где только что спал шофер. Курт Гопнер давно утратил веселое расположение духа и с растерянным видом сидел на диване.
- Все успела сделать? - явно невпопад спросил он Анну и закурил.
- Все, господин офицер. В каждом уголке чисто.
- Когда мы были в столовой, ты никуда не отлучалась? - пристально посмотрел ей в глаза немец.
- Нет, господин офицер, никуда.
Гопнер выждал. Он надеялся в разговоре уловить особую интонацию или неосторожное слово, которые бы подтвердили его подозрения.
- А костюмы ты чистила?
Нет, господин офицер, никто не требовал.
- Ты видела, где стояла пишущая машинка?
- Как же, господин офицер. Во второй комнате, на маленьком столике. Сегодня я с чехла пыль стерла.
- А ты никого не впускала, когда нас не было? А?
- Никого, господин офицер. Вы же меня на кухню послали.
Гопнер не выдержал и крикнул:
- Что же, по-твоему, святой дух все отсюда унес?! Притворяешься? Мы из тебя это притворство выколотим! Обыскать!
Солдат грубо обыскал ее. Вынул из кармана носовой платочек, коробок спичек, сухарик.
- Где берешь сухари? - прокричал офицер, лишь бы задать ей вопрос.
- Дома, с чаем пью.
- А спички?
- Попросила у вашего шофера.
Анна осталась в комнате одна и с радостью подумала, что вела себя правильно, иначе бы уже не одна косточка хрустнула. Вспомнила последний разговор с Пашей Савельевой: "Если нервы сдают, не берись, обойдемся". "Что ты, Паша! - ответила Анна. - Я свои нервы на всю войну железными болтами привинтила!"
Сейчас жизнь сурово проверяла крепость ее нервов. Выдать себя хотя бы в малейшем - значит обречь на гибель боевых друзей и себя. Нужно и дальше держаться твердо.
Четыре часа довелось просидеть взаперти, пока жандарм приказал выйти и следовать за ним. Анна прикинулась перепуганной, забитой женщиной.
- Куда же за вами, когда я должна идти домой?
- Не балуй, баба! - строго предупредил жандарм. - На том свете тоже устроишься неплохо.
- Да я... мне домой нужно...
"Какой ужас, - волновалась Анна. - Неужели догнали? Какая беда! Но что бы ни было, все равно скажу, что никого в глаза не видела и знать не знаю. Мало ли каких шатается в городе?" Сама, казалось, поверила в этот домысел. Однако ноги подкашивались, когда ввели в жандармский участок. "Буду молчать!" - твердила сама себе.
В полночь Анну вызвали на допрос. Очень хотелось спать, слипались глаза, а жандармы нарочно сделали яркий свет, чтобы больно стало глазам. Под таким светом продержали до пяти утра. Веки опухли, слезы затуманивали воспаленные зрачки, стало больно моргать... А ей все в ухо твердили: "Не спи!"
Жандарм наигранно ласковым тоном склонял Остапюк к признанию:
- Чего упираться, ведь мы тебя знаем, ты прилежная, к тебе ничего не имеют, только скажи, кто приходил в особняк. Вот и все!
- Никого не видела, - прослезилась Анна.
Два жандарма пытались хоть что-нибудь услышать от уборщицы о тех, кто пробрался в особняк и среди бела дня похитил машину, оружие и форму. Анна упорно твердила:
- Никого не видела, я же все время была на кухне, спросите судомойку! Из столовой не уходила.
Два года Остапюк добросовестно выполняла свои обязанности, и никто не мог уличить ее в плохом отношении к работе. Не было никаких улик и на сей раз. И все-таки из-под стражи ее не освободили...
КРОВЬ НА СНЕГУ
...В воздухе закружились пушистые снежинки. Они задерживались на оголенных ветвях деревьев, садились на железные крыши домов, покрывали замерзшие лужицы. К вечеру улицы Луцка, парки и скверы оделись в белый наряд.
Первый снег! Сколько радости доставлял он прежде детворе и взрослым! А ныне люди стали словно другими... Первый снег не вызывал у них радости. Каждый, кто был не с фашистами, - жил в страхе и ожидании ареста, пыток, расстрела. В тюрьмах томились врачи, инженеры, учителя, артисты, научные работники. Гитлеровцы спешили обезглавить городскую интеллигенцию. Свирепость фашистов вскипала еще больше, когда в городе то в одном, то в другом месте появлялись все новые и новые листовки, которые предупреждали:
"Фрицы, за все ответите! Смерть за смерть! Кровь за кровь!"
"Советские воины наступают по всему фронту. Близится час расплаты!"
На листке из ученической тетрадки чья-то смелая рука вывела чернилами:
"Мы ведем счет вашим преступлениям, ничего не забудем!"
А на дверях магазина для офицеров кто-то аккуратно написал мелом: "Трепещите, людоеды!"
Партизанское подполье поредело, но оно продолжало жить и бороться.
Паша Савельева, Антон Колпак и Варфоломей Баран-чук решили, что им пора вооружиться.
- Мы должны быть в постоянной готовности вступить в открытый бой, - говорила Паша.
Порадовал Баранчук - он надежно припрятал два автомата и пять гранат.
- Где? - обрадовался Колпак.
- В стоге сена, недалеко от города. Утром заберу.
- Не откладывай, пожалуйста. Чем быстрее привезешь, тем лучше, - просила Паша.
...Полозья приземистых санок легко скользили по снегу. Сидевший вместе с Баранчуком десятилетний сын Володя восторгался:
- Ух как хорошо!
У развилки шоссе Горка - Полонка - Луцк стоял мужчина в кожаной куртке. Санки с Баранчуками приближались, а он не сходил с места. Что-то недоброе почуял Варфоломей Иванович. И невольно вспомнил, что ему неоднократно грозили расправой за отказ сотрудничать с националистами. <
"Жаль, до оружия не добрался", - досадовал Баранчук и решил прибегнуть к хитрости. Остановил лошадь, слез с саней и начал возиться с подпругой, искоса наблюдая за незнакомцем. А тот по-прежнему молча стоял на месте и казался безразличным ко всему на свете. Тем и подкупил он Баранчука. "Чего я верчусь, словно на ежа сел?"
- Но! - крикнул он на буланого. Когда подвода поравнялась с незнакомцем, тот поднял руку.
Стой!
Баранчук ударил коня кнутом, однако незнакомец успел схватиться за уздечку.
- Слезай! - повелительно потребовал он.
- Я до места еще не доехал, чего же мне слезать! - упорствовал Варфоломей Иванович.
В незнакомце Баранчук узнал учителя из села Гонча-ривка, который в последнее время куда-то исчез. Баранчук побледнел: он догадался, чью волю тот выполняет и от чьего имени действует. Володя пугливо, по-детски следил за страшным, чужим человеком с пистолетом в руке. "Учитель" сел в сани сзади Баранчуков и доставил задержанных в пригородное село.
- Слезайте! - злобно приказал он.
Баранчук не спешил повиноваться, все обдумывал, как выпутаться из глупого положения, а главное - спасти ребенка. "Надо решиться". Он прыгнул на "учителя", схва-
тил его за горло и стал душить. Раздались выстрелы. Один, другой... Варфоломей Иванович упал.
Володя, в страхе наблюдавший поединок, выпрыгнул из саней и побежал.
- Стой! - понеслось вдогонку.
Но мальчик словно бы не слышал окрика, он убегал изо всех сил.
- Стой, чертенок! - крикнул еще раз бендеровец, и в воздухе прозвучал выстрел. Раненный в плечо, Володя упал, сгоряча поднялся, сделал несколько шагов и снова свалился. Обессиленный, он продолжал ползти, оставляя за собой кровавый след на снегу.
Бандит, подбежав к Володе, ударил его по голове рукояткой пистолета. Взял за ноги потерявшего сознание мальчика и поволок к саням.
Варфоломей Иванович очнулся в темном сарае. Он ощутил острую боль в животе и сильную слабость. Услышал рядом стон. Кто это? Боже, да это же Володя! Нет сил подняться... Рукой дотянулся до стонавшего мальчика. От нового потрясения сознание опять покинуло его. Но ненадолго. Превозмогая боль, он подполз к сыну. Пальцами ощутил, что голова и лицо мальчика в крови. Рванул кусок своей рубашки, начал обтирать лицо Володи.
- Помогите! Спасите! - безответно звал на помощь Паранчук.
Ворота открылись. "Учитель" с двумя бандитами ухватили за руки и ноги раненого Баранчука и бросили его, а потом и мальчика на сани и повезли. Володя ничего не ионимал: почему стреляли в отца, куда их везут? Ему было очень больно и страшно. Последнее, что он услышал об отце, - это пробасивший чугунный голос бендеровца:
- Стяни сапоги, а то застынет, тогда намаешься.
Падал снег. Поскрипывали полозья. Снежинки ложились на лицо, на большой лоб отца. Ложились -и не таяли.
* * *
...В квартиру Баранчука постучали.
- Кто?
- От Варфоломея Ивановича.
Прасковья Марковна впустила в дом неизвестного человека.
- Женой его будете?
- Да-
- Неприятную весть вам привез. Мужа подстрелили. Просил вас срочно приехать.
- А Володя? Сын мой? Где он? Что с ним? - вскричала женщина.
- Жив, просил вас не задерживаться.
Прасковья Марковна засуетилась. Тихо плакала, нашептывала про себя: "О боже, что же теперь с ними? Родненькие!"
- Быстрей собирайся, Людочка, - сквозь слезы поторапливала дочку.
Захватив с собой узелок с харчами для мужа, заперев квартиру, Прасковья Марковна и Люда сели в сани.
- Но-но! - погнал лошадей "учитель".
Когда доверчивая Прасковья Марковна с дочкой оказалась в логове националистов, те, как змеи, зашипели на нее:
- Твой муж большевикам прислуживал, а с нами отказался бороться за самостийную Украину. Не ходить ему и тебе больше по украинской земле.
В тот же день мать и дочь были расстреляны. Бандиты вспомнили о Володе, оставшемся в санях, и кинулись искать. Но найти мальчика им не удалось.
- Все равно от ран подохнет! - успокаивал сподвижников "учитель".
А Володя метался в жару на теплой крестьянской печи. Когда он открыл глаза, перед ним, как в пелене, расплывалось морщинистое лицо старушки.
- Попей водички, - участливо предлагала она.
На следующий день возле мальчика хлопотала деревенская лекарка, поила его настоем из каких-то трав.
- Наберется силенок. Молодой! - успокаивала она хозяйку.
Сколько Володя пробыл на печи у сердобольной старушки, он не знал. Только однажды, когда смог уже повернуться на бок, а сознание полностью прояснилось, слабым голосом спросил:
- Бабушка, а где мой папа?
- Он далеко, не скоро ты его увидишь, уехал... лечиться.
- А мама?
- И мама с ним поехала. И сестричку твою взяли ,
с собой... - Заметив в его глазах испуг, она добавила: - Поправишься, тогда и повидаешься.
Володя выздоровел, встал на ноги. Женщина не удержалась и рассказала о несчастье.
- И тебя бы доконали, проклятые, если бы я не выкрала из саней. Знаю их - живыми никого не выпускают.
ДЕРЗКАЯ ВЫЛАЗКА
Подпольщики тщательно изучили район расположения складов с химическими снарядами. Установили, что склады усиленно охраняются. Перед выходом на операцию Паша - в который раз! - пожалела, что нет Громова и Измайлова: с ними все решалось быстрее и легче. "Но будь что будет! Отступать не станем!.."
На операцию вместе с Пашей отправились Ткаченко и связной партизанского отряда по кличке Вольный.
- Нам, мужчинам, сподручнее, чем тебе, Паша, - сказал Ткаченко по дороге на железнодорожную станцию. -Ей-ей, обошлись бы без девушки. Не передумала? А? Дело не только серьезное, нужна сноровка и мужская сила.
- Вот, полюбуйтесь! - обиделась Паша. - Как вы "вдохновляете", Алексей Дмитриевич!..
В непроглядную ночь трое смельчаков направились в обход района складов. Шли осторожно, придерживались разработанного маршрута. Нелегко ориентироваться в темноте, но зоркие глаза Вольного нащупывали дорогу.
До крайнего склада оставалось не более пятидесяти метров. По расчетам, караул должен смениться через десять минут. Присели.
Таинственная ночная тишина. Каждый шорох отдавался грохотом. Казалось, все подстерегает, выдает, преследует. Раздались шаги. Пришла смена караульных. Теперь за дело! Алексей Дмитриевич исчез во мраке.
Долго тянулось время. Очень долго... Но вот он возвратился и шепотом скомандовал: "Назад! - Догадавшись о недоумении друзей, добавил: - Выйдем из зоны, объясню".
- Мы разведали неточно, - наконец заговорил Ткаченко. - Прилегающая к складам территория обнесена колючей проволокой в два или три ряда. Главные проходы освещены прожекторами. Охрана - усиленная. Безрассудно рисковать.
Настроение у всех испортилось. Столько затрачено энергии и времени на подготовку к операции - и вдруг все рухнуло!.. Предоставится ли еще возможность пробраться сюда? Когда?..
Весь следующий день Паша не находила себе места.
- Как же теперь? - беспокоилась она. - Ведь мы обязаны выполнить задание!
- Наш план несостоятелен. Если бы мы все погибли, нам его не осуществить, - уверенно заявил Ткаченко.
Паша решила кое-что выяснить у Герберта. У нее была недавно с ним откровенная беседа, которая вспомнилась в деталях. Герберт сказал, что может сделать для нее кое-что существенное. Он просил понять его правильно. Ему противны жестокость и бездушие гестаповцев. Он не может спокойно смотреть, как они издеваются над своими жертвами, с болью думает о страшных злодеяниях гитлеровцев.
Она тогда спросила:
- Почему же вы служите у фашистов?
- И в то же время помогаю вам! - ответил Герберт.
- Спасибо...
- Нет, благодарность мне не нужна. Я выполняю долг перед своей совестью.
- Почему бы вам не уйти... к партизанам?
- Для чего?
- Ну как для чего? Будете вместе с советскими людьми бороться против фашистов.
- Разве я там принесу больше пользы, чем работая в гестапо? Думаю, что нет. В партизанских отрядах и без меня много людей, а вот в гестапо...
Теперь Паша с уверенностью подумала: Герберт поможет. Но события неожиданно развернулись иначе.
От знакомого инженера-железнодорожника Ткаченко узнал: этой ночью предстоит погрузка химических снарядов со складов в вагоны. Порожняк уже подготовлен и стоит на запарном пути.
- Время нас поправляет, Паша, - повеселел Ткаченко. - Теперь мы сделаем еще одну попытку.
Паша предупредила находившегося у Марии Иванов-
ны Дунаевой связного партизанского отряда, чтобы он был готов к операции.
...Гитлеровцы спешно грузили снаряды в крытые железнодорожные вагоны. Шум машин, краткие распоряжения офицеров, лай собак - все тонуло в ночи. Ткаченко, Савельева и Вольный издали следили за передвижением машин.
С небольшими интервалами те подъезжали к вагону, и солдаты сгружали ящики. У каждой машины и каждого вагона стояли часовые.
Загрузили уже два вагона, а подпольщики все выжидали удобного случая. Когда к станции подъехали еще две грузовые машины и остановились на расстоянии десяти - пятнадцати метров одна от другой, Ткаченко и Вольный незаметно подобрались к тому месту, где, по их предположению, могла остановиться следующая машина. Паша продолжала наблюдать: в случае какой-либо опасности должна просигналить.
Шоферы прибывших машин помогали разгружать первый грузовик.
- Хальт! Кто идет? - окликнул часовой подходившего Ткаченко.
Но часовому не пришлось услышать ответ. Вольный успел обойти гитлеровца сзади и финкой ударил его в затылок. Часовой упал. Ткаченко изготовил автомат, а Вольный бесшумно забрался в кузов. Глаза свыклись с темнотой. Ткаченко отчетливо увидел впереди силуэты двух других часовых, которые не подозревали о происходившем.
Оставшись одна, Паша присела на землю и беспокойно всматривалась в темноту. "Почему так долго?" - волновалась она.
Наконец показались! Трудно различить, какой предмет пес в охапке Вольный, но Паша догадалась, и от этого чаще забилось сердце.
- Двигаться осторожно и быстрее, - прерывающимся от волнения голосом распорядился Ткаченко.
Вся операция заняла две минуты. Разгрузка одной машины, как засекли патриоты, длилась семь-восемь минут. Значит, фашисты спохватятся минут через четырнадцать - шестнадцать. За это время Вольный далеко унесет похищенный снаряд. Алексей Дмитриевич и Паша пошли в противоположную сторону с расчетом отвлечь фашистов от Вольного. В роще, в подготовленной яме, они спрятали оружие.
- Запомнишь место? - шепнул Паше Алексей Дмитриевич.
- Конечно!
- Теперь идем в обход, явимся в город с западной стороны.
Наступивший рассвет огласился автоматной стрельбой. Тревога! Во все концы полетели донесения: "Убит часовой, похищен химический снаряд".
К месту происшествия прибыл шеф гестапо, жандармы, военные. По следу пустили ищейку. Солдат едва поспевал за серым псом, рвавшимся вперед. Овчарка привела к тому месту, где ночью Паша ожидала боевых друзей. Пес залаял. Подъехали на машине эксперты. Что здесь?
Кучка сухой травы.
Определили: ее рвали недавно...
- Дать след! -
Два солдата бросились за собакой. Она подбежала к кустарнику. Посмотрели: земля вскопана. Разрыли. В яме обнаружили пистолеты. Установили, что зарыты сегодня ночью.
- Дать след!
Собака устремилась дальше, повела в обход города. Но на его западной окраине, возле шоссе, след внезапно оборвался.