3
- Эй, ты, проснись… Орел!
Ленька вскочил и, ничего не понимая, захлопал глазами.
- Сколько спать можно? Ребята уже давно позавтракали.
Щупленький хитроглазый боец в выцветшей гимнастерке стоял перед ним и смеялся.
- А рубаха где твоя? Потерял с перепугу?
Ленька посмотрел по сторонам - действительно, в одних штанах, гимнастерки нет. Вот голова, забыл-таки там.
Боец подсел.
- Не узнаешь? Майборода.
- А-а… - неопределенно сказал Ленька и поежился: было довольно прохладно.
Майборода звонко шлепнул его по спине.
- Ну и здоров же ты, парень. Знал бы раньше, не отпустил бы, когда мины таскали! - Он критически осмотрел Леньку с ног до головы, тот до сих пор никак не мог проснуться. - Пойди хоть морду ополосни. Капитан уже спрашивал тебя. - И опять хлопнул его по спине. - Бычок, ей-богу. Да очухайся ты наконец! А я в повозке поищу - может, найду чего.
Через минуту он прибежал с майкой в руках - "валяй пока это, потом на складе поищем что-нибудь более подходящее". Ленька с трудом натянул на себя узкую ярко-оранжевую майку.
- Пошли к капитану. Пилотку только надень.
Но капитана в палатке не оказалось. Сидевший у входа боец - ординарец, должно быть, - не поворачиваясь, буркнул "сейчас придут" и продолжал чистить песком котелок. Майборода вытащил из кармана круглую коробку с махоркой и развалился у входа в палатку. Кругом был лесок - молоденький, свеженький, летали какие-то желтые бабочки, где-то над головой стучал дятел.
- Да-а… А Кирилюка вот и нет, - сказал Майборода и протянул Леньке коробку. - Закуривай. И двое пацанов осталось. - Он как-то боком посмотрел на Леньку. - Не женат?
- Не… - почему-то смутился Ленька.
- А у того двое пацанов. И ведь тоже молодой, с двадцать третьего года. Ты с какого?
- С двадцать пятого, - ответил Ленька.
- А он с двадцать третьего. На два года только старше тебя. Весь Сталинград сохранился, а тут… - Майборода как-то с присвистом вздохнул. - Вот под теми сосенками похоронили. Я утром посмотрел, аж страшно стало. Вот по сих пор, - он провел рукой над бровями, - снесло. Так мозги и вывалились…
Помолчали. Майборода повернулся к ординарцу.
- А далеко капитан пошел?
- А я хиба знаю, - не поворачиваясь, ответил парень. - Мне пока не докладывают.
- Командир батальона, что ли? - спросил Ленька.
- Ага, сейчас командир. Орлик его фамилия - чудная такая. Был замкомбатом, а как майора Селезнева на Донце кокнуло, стал командиром.
- Тоже сталинградский?
Майборода мотнул головой.
- Нет, из новеньких. К концу Сталинграда только пришел. С госпиталя прямо. С палочкой еще долго ходил.
Из дальнейшего рассказа выяснилось, что капитан с майором были не в ладах. Майора в батальоне не любили - он был из тех командиров, которые на фронте тише воды, ниже травы, а в тылу расправляют плечи и без толку орут на подчиненных. С этого и начались раздоры.
- Ты про Ляшко, про лейтенанта, расскажи, - всучился в разговор ординарец, совсем еще молоденький паренек, тщетно старавшийся придать своему детскому голосу солдатскую грубость. Он уже кончил чистку котелка и старался ввязаться в разговор, но так, чтобы не уронить своего достоинства. - Здорово его капитан отбрил тогда, а?
- Дай бог как, - усмехнулся Майборода и повернулся к Леньке. - Напился, понимаешь, майор раз пьяный и лейтенанта Ляшко, командира первой роты, матом при всех обложил. И перед строем. Лентяй, мол, бездельник, воевать не хочешь. А капитан стоит, слушает, покраснел весь, и челюсти только ходуном ходят. А потом: "Стыдно мне, - говорит, - за вас перед бойцами, товарищ майор. Ляшко - лучший офицер батальона и, когда перед строем стоит, четвертинкой из кармана не светит". Хлопнул хлыстиком, повернулся и ушел. Ну, после этого как началось, как началось… И к подворотничку, и к сапогам брезентовым придираться стал, и рапорт, мол, не так написан, и так далее, и так далее… Пока война не началась. А началась - майор сразу шелковым стал. Капитан, тот всегда с людьми - и на походе и на переправе, а майор, тот нет, больше все на повозочке или: "На НП, к комдиву пойду, покомандуй тут, капитан, без меня". Ну вот на НП-то его и поймала шальная пуля. Жаль, ранение пустяковое, мускул на руке задело, в неделю заживет. - Майборода сокрушенно вздохнул. - Да… С капитаном веселее как-то, ей-богу! - И неожиданно вдруг рассмеялся, черные хитрые глазки его даже заблестели. - Ну а то, что бабы по нем сохнут, так разве это он виноват? Сами липнут, как мухи…
- Когда на формировке стояли в Червонотроицкой… - начал было ординарец, но Майборода его перебил:
- А ты не вмешивайся. Чисти свой котелок и помалкивай. Вон все дно черное.
- Черное… черное, - обиделся ординарец. - Расселся тут, как барин, окурки свои паршивые накидал. Вон капитан идет, покажет он тебе.
- Ты чего там уже рычишь? - издали еще крикнул капитан. - Хозяином почувствовал себя?
Высокий, статный, в сбитой на ухо синей пилотке с голубым кантом, в расстегнутой гимнастерке, в легоньких хромовых сапожках, он шел ленивой, слегка вразвалку, походкой, сбивая хлыстиком листья с кустов.
- Вот ты какой, значит, - сказал он, подойдя и хлопнув Леньку хлыстиком по груди. - Богорад, кажется?
- Богорад Леонид, - как можно бойче ответил Ленька, расправив плечи и прижав сжатые кисти рук по швам.
- А отчество?
- Семенович.
- Ну заходи, Леонид Семенович, потолкуем.
И, наклонившись, вошел в палатку. Ленька и Майборода - за ним. Капитан бросил хлыстик на кучу травы, прикрытую одеялом, повернулся, засунул руки глубоко в карманы и, слегка раскачиваясь, осмотрел Леньку с головы до ног. Ленька стоял, выпятив грудь, поджав живот, в ярко-рыжей, треснувшей уже под мышкой майке, набрав полные легкие воздуха, чтобы казаться еще здоровее.
Капитан улыбнулся.
- Да ты не тужься. И так вижу, что здоровый. Копать умеешь?
- А что же тут уметь, товарищ капитан?
- А ну, согни руку.
Ленька напряг мускул. Капитан пощупал.
- Дай бог. Тебе бы такие, Майборода, хоть польза какая была бы. А то только языком и умеешь.
- Молодое, что вы хотите, товарищ капитан. А я уже старик, скоро тридцать. Языком-то легче, чем руками.
Ленька стоял красный от похвалы и не знал, что бы сделать такое, чтобы еще больше понравиться капитану.
- У вас гири нет, товарищ капитан? - спросил он.
- Какой гири?
- Обыкновенной. Пудовой, двухпудовой. Я одной рукой могу…
- Ладно, - перебил капитан. - У нас тут не цирк. У нас надо землю копать. По восемь, десять, пятнадцать часов. Пока орден заработаешь, не одно ведро поту потеряешь. Это тебе не пехота - в атаку ходить и "ура" кричать. Мины знаешь?
- Мины? - Ленька растерялся.
- Так точно, товарищ начальник. Те самые, что вчера таскал, - ЯМ, ПМД, ПОМЗ. А? По глазам вижу, что и названия-то в первый раз слышишь. А ТМБ? Тоже не знаешь? - Капитан свистнул. - Плохо дело. А я-то думал…
Он сделал паузу и уголком глаза глянул на Леньку. Ленька стоял красный, растерянный. Ему до смерти хотелось понравиться капитану, но он не знал, как это сделать, и от беспомощности только краснел.
- У тебя что, направление есть какое-нибудь? - спросил капитан.
- Есть.
- А ну покажи.
Ленька полез в карман и вытащил мятый, замусоленный конверт. "Теперь все. В дивизию пошлет". Капитан прочел и вернул обратно.
- М-да… Так ТМБ, значит, не знаешь?
- Не… - упавшим голосом ответил Ленька.
- Годен, не обучен?
- Почему не обучен? В запасном нас…
- Чучело кололи? "Коротким коли, сверху прикладом бей"?
- Не только чучело, - обиделся Ленька. - Гранату кидать, и "Дегтярева" собирать и разбирать, и винтовку чтоб назубок, и по-ползунски лазить…
- Как, как? - переспросил капитан.
- По-ползунски, говорю, лазить.
Капитан рассмеялся.
- По-ползунски, говоришь? Ну, а сапером хочешь быть?
- Хочу.
- За неделю берешься выучить все наши премудрости?
- Берусь, товарищ капитан.
- Вон он какой, смотри. Люди годами учат, а он за неделю… - И повернувшись к Майбороде - Отведи-ка его к Ляшко в первую. И гимнастерку подыщи. Поприличнее только. А теперь - кругом, шагом марш!
Ленька лихо козырнул, повернулся на каблуках и строевым зашагал из палатки.
Капитан ему понравился: молодой такой и уже орден, и красивый, как черт, - кудрявый, смуглый, брови черные, - и отчаянный, должно быть, по глазам видно. Да и вообще все складывалось хорошо. И Ленька пошел на кухню знакомиться с поваром.
4
Саперный батальон, в который попал Ленька, входил в состав весьма заслуженной гвардейской дивизии - "Сталинградской непромокаемой", как в шутку называли ее бойцы. Боевое крещение получила она летом сорок второго года под Касторной, потом выстояла весь Сталинград, от начала до конца, и вначале марта сорок третьего собралась на восток формироваться. Но тут немцы захватили вторично Харьков, и дивизию спешным порядком перебросили на Украину, решив, очевидно, пополнить на ходу. К моменту прибытия ее на фронт немцев сдержали, бои прекратились, и началось "великое стояние", длившееся месяца три, если не больше.
Расположились в живописных украинских селах с тополями, ставками и прочими деревенскими прелестями и принялись за то, что на языке военных донесений называется "боевой подготовкой", на языке же бойцов - "припуханием", иными словами - набирались сил, получали пополнение, изучали материальную часть, уставы, занимались тактическими играми: "взвод, рота, батальон в наступлении, обороне, разведке", ну и - без этого никак уж нельзя - копали бесконечное количество окопов и ходов сообщения, всю землю вокруг сел изрыли.
Жили сперва в хатах, потом выстроили себе комфортабельные землянки, обзавелись подсобными хозяйствами, ели борщи из свежей зелени, пили молоко. Офицеры стали франтить: завели себе какие-то особенные кинжалы с пластмассовыми ручками, болтающиеся, как кортики, где-то у самых колен, шили новые гимнастерки и галифе, увлекались только что полученными погонами - втискивали под подкладку куски жести и целлулоида, чтобы не мялись, - и мастерили из плащ-палаток легкие летние сапожки, крася их потом в черный цвет, чтобы не поймало начальство, запрещавшее использование плащ-палаток не по назначению.
Одним словом, отдохнули на славу, хотя, как это уж заведено, и ворчали, что нет хуже формировок: "То ли дело на фронте - никаких тебе конспектов, расписаний и занятий - воюй, и только…"
Так прошел апрель, май, июнь.
Пятого июля над расположением дивизии целый день куда-то пролетали "кукурузники". На следующий день сводка сообщила, что начались бои в районе Курска. Вечером дивизия поднялась и двинулась на юг, а еще через несколько дней совместно с державшими оборону частями форсировала Донец и закрепилась на южном его берегу.
Саперный батальон в течение полутора суток обеспечивал переправу, к концу вторых суток с реки был снят и перекинут на передовую - минировать, разминировать и копать бесконечные НП и КП.
Вот в самом сжатом виде и вся история подразделения, рядовым бойцом первой роты которого стал Ленька Богорад. Выдали ему автомат, новую гимнастерку с погонами, негнущиеся английские ботинки сорок первый номер, саперную лопату, на которой он сразу вырезал ножом "Л.Б.", и в очередном донесении дивинженеру цифру в графе "Личный состав батальона" увеличили на единицу, не вдаваясь в излишние подробности.
И сразу Ленька стал своим человеком. Во-первых, у него был веселый нрав, а уж одно это многого стоит, во-вторых, был он услужлив и покладист, в-третьих, любил работать - вернее, не любил бездельничать. Ко всему этому у него была славная морда - курносая, веселая, с кучей веснушек, разбросанных по всему лицу, вплоть до ушей.
Первое время над ним немножко подтрунивали, вспоминая, как он забыл на передовой свою гимнастерку, но Ленька так добродушно все это принимал и сам так забавно рассказывал о впечатлениях той ночи - как тащили они втроем мины и как потом он "ванюши" испугался, - что все остроты отскакивали от него, как от брони. Когда же при копке котлована для опергруппы штаба он перекрыл вдвое все существующие в наставлении нормы земляных работ, оставив далеко за собой такого здоровилу, как Тугиев, даже ничему никогда не удивляющийся лейтенант Ляшко сказал: "Ого!"
На второй день крикливый и бранчливый повар Тимошка, у которого лишней ложки каши никогда не выклянчишь, подкидывал ему в котелок добавочный кусок мяса, начальник артонабжения разрешил разобрать и собрать трофейный "вальтер" и сделать даже парочку выстрелов, а пухленькая розовощекая Муся - писарша штаба, - жеманно складывая губки, говорила: "Вы очень, очень похожи на моего одного очень, очень хорошего знакомого" - и в меру своих возможностей загадочно улыбалась. Даже замполит, серьезный очкастый майор Курач, благоволил к Леньке, хотя в вопросах политики Ленька разбирался, пожалуй, не лучше, чем в высшей математике.
Одним словом, Леньку, все полюбили, а он если иногда и злоупотреблял этим, то, во всяком случае, не часто и никому не во вред. Вообще же чувствовал себя со всеми хорошо и свободно и только черт знает почему одного капитана Орлика стеснялся. Подойдет капитан, станет, глаза черные с золотистым отливом, слегка насмешливые, и эта обитая пилотка над чубом, засунет руки в карманы и спросит: "Ну как, Леонид Семенович, не надоело копать, может, перекур устроим?" Сядет, закурит, ребята вокруг смеются, острят, а Ленька как воды в рот набрал. Или позовет к себе в палатку и по саперному делу начнет что-нибудь опрашивать, вроде экзаменует. А Ленька в два дня все мины назубок выучил, и как заряжать, и как бикфордов шнур зажигать, а вот надо блеснуть перед капитаном - и все из рук валится, и спички ломаются, не зажигаются.
Короче говоря, Ленька влюбился в капитана. Влюбился так, как влюбляются школьники в своих старших товарищей. Пытался даже подражать его манере курить и походке, но разве в этих бутсах пройдешь так легко! А капитан не замечал или делал вид, что не замечает, и Леньке оставалось только мечтать о том дне, когда он отличится в бою или, еще того лучше, рискуя собственной жизнью, спасет капитана от смерти. Вот тогда он увидит, на что Ленька способен. Но случай этот не подворачивался, батальон занимался теперь самым прозаическим на фронте занятием - рыл землянки и рубил лес для перекрытия, - и спасать капитана можно было разве только от штабных начальников: каждый из них требовал, чтобы именно его блиндаж был сделан в первую очередь и перекрыт не в два, а в четыре наката.
5
На южном берегу Донца, начиная от Изюма и дальше на восток, завязались бои. Несколько позднее в сводках Информбюро о них писалось: "Бои местного значения, имеющие тенденцию перерасти в бои крупного масштаба". Дивизия, в которую входил батальон, обогнув слева Богородичное, прошла с боем еще несколько километров, очутилась перед селом Голая Долина и там стала. Немцы окопались, подтянули технику и пытались даже перейти в контрнаступление, которое, правда, окончилось безуспешно, но на довольно долгое время задержало наше продвижение вперед.
В ходе боев одному из полков дивизии удалось захватить немецкую дальнобойную батарею - шесть громадных стопятидесятичетырехмиллиметровых гаубиц. Полк получил благодарность, но командир его, предчувствуя, что немцы попытаются отбить пушки обратно, затребовал роту саперного батальона - пускай заминируют батарею хотя бы против танков.
Первая рота как раз кончала маскировку землянок для опергруппы штаба, когда прибежал запыхавшийся Шелест - тот самый ординарец Орлика, который чистил котелок, - и сообщил, что "капитан велели к новой землянке не приступать, а сейчас же в расположение возвращаться".
По дороге Ленька подлатался к Шелесту:
- Наступать, что ли, будем?
- Не отступать же, - уклончиво ответил Шелест. Парень он был неплохой, но как человек, ближе других стоящий к начальству и раньше всех узнающий все, немного задирал нос.
- Говорят, двадцать седьмой батарею какую-то захватил?
- Говорят.
- Ну а капитан, что говорит?
- Живот, говорит, болит.
- Ну тебя! Как человека ведь спрашиваю.
Шелесту самому до смерти хотелось рассказать последние новости, но надо ж набить себе цену, поэтому минут пять он еще пыжился, пока не сообщил наконец, что Богородичное наши взяли, но много народу потеряли и что у фрица "ванюш" до черта и какие-то "тигры" и "фердинанды" появились, танки, что ли, новые. Говорят, ни один снаряд пробить их не может.
- А на минах рвутся?
- На минах? - Шелест этого не знал, но, не желая терять достоинства, отвечал, что на минах рвутся, только не так быстро. Что значит "не так быстро", он еще не придумал, но сама по себе эта деталь казалась ему вполне правдоподобной.
- Между прочим, капитан лейтенанту Ляшко говорил, чтоб внимание на тебя обратил.
- Как это - внимание? - Ленька насторожился.
- Ну, чтоб подзанялся с тобой. Парень, говорит, туповатый, так ты сам с ним позанимайся, а то скоро на задания пошлем, того и гляди подорвется на мине.
На самом деле разговор проходил в несколько других тонах, но почему в конце концов не подразнить парня?
- Так и оказал - туповатый?
- Так и сказал.
- Врешь!
- Нечего мне делать, как врать. Такой, говорит, медведь неотесанный, сегодня чуть-чуть мне голову, говорит, учебной гранатой не оттяпал.
- Так прямо лейтенанту и сказал?
- Так прямо и сказал. А лейтенант подумал-подумал и говорит… - Шелест на минуту остановился, чтобы придумать, что же ответил лейтенант.
- Ну?
- И говорит ему, значит: "А может, мы зря его к себе в батальон взяли?"
- А капитан?
- Да не перебивай ты, черт! "Может, - говорит, - отдадим его в стрелковый полк какой-нибудь, меньше хлопот будет?"
- Ну а капитан?
- А капитан похмыкал там чего-то и говорит: "Может, и отдадим. Попробуем, - говорит, - на первом задании, проверим, стоящий ли парень или так, дерьмо".
- Это ты уж трепешься - "дерьмо" не говорил.
- Может, и похуже сказал.
- А ну тебя к лешему! - Ленька обиделся и отошел. - Придумал все… - Но на душе стало горько и противно.