Все трое пошли в землянку.
- Ты за ним следи, за капитаном, - шепотом сказал Антонов. - Он знаешь какой? Обязательно во что-нибудь впутается.
- Как это впутается? - не понял Ленька.
- А уж придумает как. "Языка" захочет притащить или что-нибудь в этом роде. Так ты не давай. Время, говори, истекает, рота ждет.
- Да он же и сам знает, что ждет.
- Знать-то знает, но и я его знаю. Ты думаешь, из штаба приказали именно ему идти? Сказали - послать офицера, вот и все, а он возьми, да и сам. Шило у него в одном месте торчит.
Когда вернулись к яблоне, капитан сидел в той же позе, только с картой на коленях, и что-то мерил на ней циркулем.
- Ну что, все готово?
- Все, товарищ капитан.
- Пошли тогда.
- Это вам. - Антонов протянул две гранаты. - Свеженькие, краской еще пахнут.
Капитан подвесил гранаты на пояс, заправил гимнастерку и протянул руку Тугиеву, затем Антонову.
- Ни пуха ни пера.
- Вам того же, - .улыбнулся Антонов. Тугиев, как всегда, молчал. - И помните, что Бурлин в двенадцать придет.
- Помню. А что?
- А ничего. Просто так. - Антонов опять улыбнулся и пожал Леньке руку. - Навалило на тебя сегодня, только держись.
Они расстались и пошли в разные стороны: Антонов с Тугиевым - мимо пушек по дороге, Ленька с капитаном - прямо через кустарник.
8
Почему Орлик выбрал Богорада, а не кого-либо из более опытных ребят, он и сам не знал. Когда шел из расположения батальона на передовую, он твердо решил - Антонова послать с Тугиевым, а Петрова с Вахрушевым. В разведке они бывали не один раз, ребята все опытные, бывалые, сталинградцы. Да и сам-то он вовсе не собирался идти - дивинженер так и сказал (Антонов был прав): "Пошлите кого-нибудь из командиров рот, или нет, даже из командиров взводов, только потолковее". А вот пришел в землянку, глянул на Богорада - стоит смущенный, мнется, и с коньяком этим самым умора, - как-то само собой в голову пришло: а почему не послать его? "Ей-богу, может, и неплохой разведчик получится - парень расторопный, сообразительный, как будто не трус, а с разведчиками сейчас как раз особенно туго стало, из солдат только Вахрушев и Тугиев остались. Надо и им смену готовить. Возьму да пошлю".
И тут же вдруг захотелось и самому пойти. "Прослежу-ка за Богорадом, как он там со всем этим делом справляется. Да и вообще осточертели все эти землянки да блиндажи для начальства, будь они трижды прокляты". Так и решил - с собой Богорада взять, а Антонова с Тугиевым послать.
Сейчас они шли через кустарник - до передовой было около километра, - и где-то, невидимые, заливались кузнечики, и над самой головой стремительно проносились ласточки.
- "Мессера"… - улыбнулся Ленька. - Может, и дождь будет, больно низко летают. - И, пройдя несколько шагов, добавил - Давно дождя не было. Земля вишь как потрескалась.
Дождей действительно давно уже не было - с той ночи, пожалуй, когда Ленька попал в батальон. Трава совсем выгорела, стала сухой и желтой. Ленька наклонился, взял горсть земли и растер ее между пальцами.
- Вон и червяк похудел. Посмотри, какой стал. - Он протянул руку капитану и пересыпал ему в ладонь сухую, как порошок, землю. - Дать ему, что ли, напиться из фляжки?
Орлик посмотрел на часы.
- Присядем-ка. Подождем, пока совсем стемнеет. - Он почувствовал, что с Леньки соскочила его обычная скованность, и захотелось поговорить с ним.
- Что ж, подождем… - Ленька с готовностью согласился и сел под кустом, поджав ноги по-турецки.
Орлик сел рядом и, стянув сапог, стал перематывать портянку.
- Тихо как, а? - шепотом, очевидно, чтобы не нарушить этой самой тишины, сказал Ленька, и тут же, как будто нарочно, совсем рядом щелкнул миномет, и мина, просвистев над их головами, разорвалась где-то позади.
Капитан глянул уголком глаза на Леньку.
- Не боишься уже?
- Кого?
- Да мин.
- Мин? - Ленька пожал плечами, потом спросил - А вы?
Капитан улыбнулся.
- Я с ними давно уже знаком. Вот здесь вот, - он хлопнул себя по ноге, чуть выше колена, - три осколка берегу… А первые недели на фронте кланялся довольно-таки усердно.
- А вы давно воюете?
- С самого начала. С июня сорок первого.
- И теперь совсем уже не боитесь?
- Чего?
- Ну вот идти сейчас на задание хотя бы…
Орлик опять улыбнулся.
- А ты хитер, я вижу, в контратаку перешел. Ну как тебе оказать? - Он стал подыскивать подходящее объяснение, но никак не мог найти. - И да и нет как-то…
- Вот и я так думаю. Шел вот и думал. Человек, ведь он не хочет умирать, правда? А раз не хочет, то это уж наверное боится. Правда?
- Ну, допустим, что так…
- А идти надо, вот как нам сейчас с вами. А может, нас убьют или покалечат, а мы все-таки идем. И вообще…
Ленька вдруг умолк, поймал муравья и стал его рассматривать.
- Что - вообще?
- Ну так, вообще… Воюешь вот, воюешь, а с кем и не знаешь…
- То есть как это - не знаешь? - Орлик даже удивился. - Два года воюем, а ты и не знаешь?
- Ну не то что не знаю… Знаю, конечно. Знаю, что есть Гитлер, фашисты, что они хотят всю Россию завоевать и весь мир… Но раньше, лет сто или двести назад, не так было, правда? Сойдутся два войска и дерутся. Он тебя, а ты его - кто кого. А теперь… - Ленька сдунул муравья с ладони и посмотрел, куда он упал. - Убило вот недавно у нас Сучкова. Когда минное поле ставили. Вы его знаете, высокий такой, с нашего взвода. Прилетела мина и убила. А он живого фрица ближе как за триста метров никогда и не видел. Да и я тоже…
- Ну, это счастье успеешь еще увидеть, - сказал Орлик и с силой всунул ногу в тонкий хромовый сапог, но тут же вытянул ее. - А ну, дай-ка мне свой ножик знаменитый, торчит там пакость какая-то, гвоздь, что ли…
Ленька вынул нож, открыл отвертку и протянул капитану:
- Этим лучше всего.
Капитан стал возиться с гвоздем, и Ленька умолк. А ему хотелось еще о многом поговорить. Ну что это за война? Все с воздуха прилетает. Вот сейчас хотя бы: кругом тишина, красота, ласточки летают, жучки разные ползают, и вдруг, откуда ни возьмись, прилетает кусок железа - и прямо в тебя. И даже неизвестно, кто выстрелил… Или минное поле… Прячешь в землю ящики с толом и старательно-старательно их маскируешь травой, веточками там разными, и все это, чтоб обмануть. А потом сами подрываемся, как в тридцать третьем полку два дня назад… И вообще, когда самая первая, самая-самая первая война произошла? Лет тысячу назад, или две, или больше?.. И еще хотелось Леньке оказать о другом. О том, что идет он вот сейчас вместе с ним, с капитаном, на свое первое задание, и, конечно же, ему страшно, но пусть капитан не беспокоится, он выполнит любое его приказание, даже больше, а если они столкнутся вдруг с немцами… Пусть, пусть столкнутся, он даже хочет этого - он не подкачает, он с любым фрицем справится, он видел, когда шел на фронт, в одном селе повешенных немцами партизан, пять человек, и среди них девушка, совсем молоденькая девушка, лет семнадцати-восемнадцати, не больше… И еще о многом хотел сказать и спросить Ленька, именно здесь, в лесу, когда рядом никого нет, только они вдвоем с капитаном, но капитан не слушал его, старательно всовывал ногу в сапог, а потом встал и веселым своим голосом сказал:
- Ну что, философ, пошли, что ли? - и протянул ему нож, знаменитый нож с двенадцатью предметами. - Хорошее оружие. Где достал?
Ленька спрятал нож в карман:
- В Свердловске еще, на толкучке. На сахар выменял.
Несколько минут шли молча - Ленька впереди, капитан сзади. Он нарочно отстал. Ленька шел, тихо раздвигая кусты, придерживая правой рукой автомат, чтобы не стучал о запасной магазин. Вид у него уже был самый что ни на есть заправский - обмотки в самом низу, не доходя до икры, гимнастерка кургузая, ладони на полторы ниже пояса, ремень матросский с якорем на бляхе (у разведчиков выменял), пилотка крохотная на самом ухе и, несмотря на жару, суконная - тоже особый шик. "Еще бы парочку медалей, - подумал Орлик, - и кто бы сказал, что парень и месяца на фронте не провел".
Ленька повернулся и спросил вдруг:
- Можно вопрос задать, товарищ капитан?
- Чего ж нельзя? Задавай.
- Это правда, что вы водки не пьете?
- Вот те раз! - Капитан даже рассмеялся. - Откуда ты это взял?
- Бойцы говорят.
- Бойцы, бойцы… Что ж, по-твоему, я перед строем этим делом заниматься должен, так, что ли? И вообще, почему это тебя интересует?
- А так…
- То есть как это - так?
- Ну просто… - Ленька несколько замялся. - Я не знаю, правда, может, солдату и нельзя с офицером, но я вот, товарищ капитан, очень хотел бы с вами выпить… честное слово.
Капитан весело рассмеялся и обнял на ходу Леньку за плечи.
- А что, нельзя? - спросил Ленька.
- Почему нельзя? Все можно, гвардии рядовой. Дай только до Берлина дойти.
Где-то впереди и левее заскрежетал "ванюша", и в фиолетово-прозрачном еще на западе небе медленно, одна за другой, обгоняя друг друга, пролетели огненные кометы. Потом загромыхало где-то сзади.
- У-у… сволочи! - выругался Ленька и остановился. Кустарник кончился. - Теперь куда?
- Теперь финку в зубы, на живот - и за мной.
Ленька не мог вспомнить потом, сколько времени они ползли - час, два, а может, и всю ночь. Не мог вспомнить, и о чем он думал тогда и было ли ему страшно. Полз и все, капитан впереди, он сзади. Сердце только сильно стучало, и он все боялся, что капитан услышит и выругает его потом, и поэтому сдерживал дыхание - может, меньше стучать будет, но сердце все стучало и стучало и в груди, и в голове, и в руках, и в ногах - везде… Один раз они попали в какое-то болотце, промокли, и капитан еле слышно сказал "левее", и они стали огибать его слева. Потом попали в лесок или рощицу - вероятно, ту самую, которую он рассматривал когда-то в бинокль.
"Ого, как далеко заперли", - мелькнуло у Леньки в голове. Ползти было неудобно: с непривычки болели колени и локти, от финки сводило челюсти, мешали гранаты и запасной магазин. Но он все полз и полз, боясь отстать от капитана, перебирая руками и ногами, глотая слюну и прислушиваясь к окружающей тишине.
Наконец, слава богу, повернули назад.
Никаких мин нигде не обнаружили. И немцев тоже. Черт его знает, куда они делись, - даже ракет никаких.
Попали на знакомое болотце, обогнули его. Впереди, в темноте, наметились смутные очертания двух расщепленных снарядами груш - до своих, значит, уже недалеко. И вдруг… Капитан остановился. Ленька чуть не ударился носом о его сапоги. Как был с протянутой рукой, так и застыл. Где-то правее, шагах в двадцати, слышны были голоса. Кто-то говорил сдавленным шепотом, кто-то отвечал. Потом умолкли. Ленька впился в темноту так, что в глазах поплыли зеленые круги. Как будто курит кто-то. Мелькнул огонек и погас. Ленька почувствовал, как в нем все сжалось и напряглось. Сердце уже не стучало - оно тоже притаилось. Во рту пересохло. Он вынул изо рта финку, подтянул правую ногу, потом левую, беззвучно подполз к капитану. Тот, не поворачивая головы, нащупал Ленькину руку и крепко сжал ее, Ленька понял… Медленно, затаив дыхание, пополз в сторону огонька.
9
Ленька лежал на траве и смотрел широко раскрытыми глазами в небо - черное, без единой звездочки. Сильно болела шея. Большой палец на левой руке был вывихнут и распух. Гимнастерка и даже майка распороты ножом сверху донизу. Нож прошелся по груди и животу, но как-то странно, оставив только легкую, даже не кровоточащую царапину. Немец оказался очень сильным, и Ленька долго возился с ним, пока тот не притих окончательно.
Капитан ушел куда-то докладывать о результатах разведки. Кругом было тихо - чуть-чуть только шумели сосны над головой, и откуда-то издалека доносилось ржание лошади. Лейтенант Ляшко с ребятами давно ушли. Ленька остался один. Полк был чужой: кроме разведчиков, он в нем никого не знал, да и вообще ему сейчас никого не хотелось видеть. Почему-то все время трясло мелкой противной дрожью. И шея болела. Трудно было голову повернуть.
Мимо прошел боец. Ленька окликнул его и попросил спичек. Тот дал. Ленька чиркнул и, заслонив огонек ладонями, еще раз внимательно осмотрел финку. Нет, крови на ней не было. Значит, когда он ударил немца, он попал в ранец или противогаз. И все-таки он ткнул несколько раз финку в землю, потом старательно обтер ее краем гимнастерки.
…Немец почти сразу же выбил у него финку. Потом они долго молча катались по траве. Потом… Ленька опять задрожал. Он встал и, вскинув автомат на плечо, пошел по лесу. Шагов через двадцать столкнулся с капитаном. Было темно, но капитан сразу узнал его.
- Ты куда?
Ленька ничего не ответил.
- А я за тобой. Начальству доложено, Бурлина назад отправил с Антоновым и Тугиевым, а нам с тобой можно и передохнуть. - Капитан слегка толкнул Леньку в спину. - Пошли.
Ленька не спросил куда, решил, что в расположение, но, миновав дальнобойную батарею, капитан повернул не направо, а налево, к артиллерийским землянкам.
- Кто идет? - раздался в темноте хриплый голос.
- Ладно, ладно, свои. - Капитан даже не убавил шагу. - Темнота эта чертова… Какая тут инженерова землянка? Эта, что ли?
После лесной непроглядной тьмы в землянке казалось ослепительно светло. В глубине, за самодельным столиком, в расстегнутой гимнастерке сидел капитан Богаткин, листал журнал. В углу храпел связист.
- Вот он, наш герой, - весело сказал Орлик, входя. - Леонид Семенович Богорад. Прошу любить и жаловать.
- А мы уже знакомы. - Инженер устало улыбнулся и "встал. - А в ид действительно геройский.
Ленька только сейчас вспомнил, что гимнастерка на нем разорвана, и торопливо стал засовывать ее в штаны.
- Постой, постой, герой! - Инженер подошел к нему и провел пальцем по твердому, покрытому пушком Ленькиному животу. - Это что, раны боевые? Давай-ка мы их зеленкой. У нас тут все есть.
Он по всем правилам намотал на спичку вату, окунул ее в пузырек и нарисовал на Ленькином животе яркую зеленую полосу от ключицы до пупка.
- Повезло тебе, брат. Все внутренности сохранил. Пригодятся еще. А теперь застегивайся и садись.
Ленька запахнул гимнастерку, как халат, и вправил ее в штаны. Гранаты и запасной магазин снял с пояса и положил рядом с автоматом в углу.
- Ну чего ты там возишься? - окликнул его Орлик. - Иди-ка сюда. Покажу тебе нового твоего знакомого.
Ленька, продолжая вправлять гимнастерку, подошел к столу.
- Узнаешь? - Орлик протянул фотографию.
На маленькой карточке с неровными, точно оборванными, краями улыбался курносый, с вихорком на лбу, светлоглазый парень в расстегнутой белой рубашке. Орлик бросил на стол еще две карточки. На одной тот же парень, в одних трусах, на пляже, сидит, обхватив руками колени, рядом - девушка в купальном костюме и резиновой шапочке. На второй - старик в высоком воротничке, старушка и тот же парень и та же девушка: он в пиджаке и галстуке, тщательно причесанный, без вихорка, она в светлом платьице, с цветком в волосах.
Ленька поднял глаза на капитана. Тот весело смотрел на него и, собрав карточки, держал их сейчас веером в вытянутой руке.
- Иоганн-Амедей Гетцке. Обер-ефрейтор. Родился в городе Мангейме в тысяча девятьсот двадцать пятом году. Убит на русском фронте в тысяча девятьсот сорок третьем году, в районе Голой Долины, в ночь на… Какое сегодня число, Богаткин?
- Двадцать пятое, - сказал инженер.
- В ночь на двадцать пятое июля убит советским солдатом Леонидом Богорадом… Узнаешь теперь, солдат?
Ленька, не отрываясь, смотрел на карточку, на улыбающееся, веселое, курносое лицо. Там, в поле, у разбитых снарядами груш, он не видел этого лица. Но эту шею, крепкую круглую шею… Он отвернулся, он не мог на нее смотреть.
Орлик был весел и говорлив. После всего происшедшего он испытывал нервное возбуждение, и сейчас ему хотелось говорить, действовать, быть активным.
- А ну, хозяин, не жмись, не жмись. Вываливай на стол все свои богатства.
Он быстро и ловко очистил стол от бумаг и папок, покрыл его газетой.
- Тебе б такого ординарца, Богаткин, а? Возьми к себе, не пожалеешь.
Богаткин известен был на всю дивизию тем, что, как он сам говорил, не признавал "института денщиков", - сам подшивал себе подворотнички, стирал носки, носовые платки. Сейчас он деловито, по-хозяйски вытер полотенцем граненый стакан, крышку от фляжки и стаканчик для бритья, потом достал из-под стола две бутылки коньяку и, тоже обтерев их полотенцем, поставил на стол. Орлик со знанием дела стал разглядывать этикетки.
- Неважные у тебя, брат, саперы. Могли бы и французский достать. - Двумя ловкими ударами он выбил пробки и понюхал горлышко. - Нет, ничего, жить можно. А закуска?
Богаткин положил на стол плитку шоколаду в коричневой с золотом обертке и плоскую баночку сардин. Орлик прищелкнул языком.
- Живем, Богорад. Тут у нас целый интернационал - коньяк венгерский, шоколад швейцарский, сардины португальские. Ел когда-нибудь сардины, сознайся? Пальчики оближешь. Да оторвись ты от этих карточек. На Гретхен златокудрую загляделся?
Ленька молча протянул фотографию.
- А бабка ничего, а? - Орлик, прищурив один глаз, посмотрел на фотографию. - У покойничка, видать, губа не дура была…
Ленька исподлобья глянул на капитана и опустил глаза.
- Не надо так, товарищ капитан…
Но капитан не расслышал или сделал вид, что не слышит, подошел к столу, взял стаканы и протянул один Леньке.
- За твое огневое крещение, Леонид Семенович! За вторую твою боевую ночь.
Ленька молча стоял, опустив голову.
- В первую ты познакомился с минами. И с нами. А во вторую - с этим самым, с Гетцке… Ну, чего приуныл? - Капитан взял его за подбородок. - Пей, развеселишься.
Ленька отрицательно мотнул головой.
- Ты что, болен? Богаткин, дай-ка градусник. Ей-богу, он заболел.
- Разрешите идти, товарищ капитан, - очень тихо сказал Ленька.
- Куда? - Орлик стоял перед Ленькой, держа в одной руке бритвенный, в другой граненый стакан, оба полные до краев. - Куда идти?
- Никуда… Подожду вас снаружи.
- Но ты ж сам еще вечером, когда мы шли на задание…
Ленька поднял голову и посмотрел капитану в глаза.
- Разрешите идти, товарищ капитан, - так же тихо, настойчиво повторил он.
Капитан круто повернулся, подошел к столу, поставил стаканы, постоял так несколько секунд, потом, не поворачиваясь, сказал "иди" и, когда Ленька вышел, залпом, не чокнувшись, выпил полный стакан.