* * *
Идея о формировании крупных подразделений из казаков интересовала не только Розенберга. Разыграть казачью карту стремился и Генрих Гиммлер. С их подачи Гитлер отдал команду о срочной разработке теории о том, что казаки, также как и немцы, являются потомками готов. Казаки были признаны арийской нацией.
После занятия Дона и Кубани в распоряжении германского командования оказались казачьи эскадроны, батальоны и даже полки. Весной 1943 года в Берлине был подписан о приказ о создании 1-й казачьей дивизии. Местом формирования был выбран учебный лагерь в Милау, расположенный на территории Польши. В мае – июне 1943 года туда начали перебрасывать самые боеспособные казачьи части вермахта – 1-й Атаманский полк, казачий конный полк "Фон Юнгшульц", казачий конный полк "Платов", 600-й казачий дивизион майора Кононова. Офицерские кадры для штаба дивизии были взяты из временного штаба боевой группы "Паннвиц".
Полковник Платон Духопельников получил полномочия от управления Добровольческих формирований OKW на вербовку в казачью дивизию добровольцев из числа местных жителей и военнопленных. На Украине Духопельников развернул бурную деятельность. Во всех комендатурах, сельских управах, отделениях полиции посадил своих вербовщиков.
Дмитрия Мокроусова задержали местные полицаи, после того как он, устав от блуждания по лесам и отощав, пришел в деревню.
В управе за дощатым столом сидел какой-то бородатый мужик, в папахе и немецком кителе. В углу стояла железная кровать, застеленная лоскутным одеялом. Вешалка у двери. На ней висел карабин на засаленном брезентовом ремне. На побеленной стене растеклось желтое пятно. От стен тянуло холодом и сыростью.
Бородатый смотрел неприветливо. Нахмурился грозно:
– Ты чей будешь? Партизан?
– Никак нет. Красноармеец Мокроусов.
– А-а-а… Красноармеец… Ну-у-у-у тогда в камеру. А потом в лагерь… или к стенке. Годков-то тебе сколько?
– Семнадцать… Восемнадцать скоро.
– Жалко… Не жил совсем. Как зовуть?
– Митрий.
– Откель?
– Сибиряк… Из Омска.
– Из Омска, говоришь?.. Так ты казак?.. Или из мужиков?
Дмитрий решил, что назваться казаком безопаснее.
– Га… Из казаков… Мокроусов… – Бородатый задумался. – Мокроусовы – это казацкая фамилия. Никак не мужицкая… На германской был у нас вахмистр – Мокроусов… тот еще зверюга. Не батя твой? Нет? Ну тогда ладно.
Казак задумался, почесал бороду. Внезапно просветлел лицом.
– Слушай… А давай к нам в сотню! Ты в живых останешься, а мне сотник благодарность объявит, что тебя завербовал.
Дмитрий молчал.
Казак демонстративно бросил взгляд на винтовку.
– Ну, вольному воля. Не пойдешь?
Дмитрий тоскливо вздохнул.
– Пойду… Куда же деваться?..
Полковника Донскова отправили в Кривой Рог – там, на Карачунах, немцы начали собирать казаков из лагерей военнопленных для дальнейшей вербовки их в дивизию Паннвица. У военнопленных был даже выбор. Казаки, не желающие идти к Паннвицу, вербовались полковником Донсковым в полки Павлова.
Казаки записывались во множестве. Обида на советскую власть за расказачивание и геноцид, а также надежда на создание при помощи немцев независимого государства "Казакии" привлекли в казачьи части вермахта тысячи сторонников.
Доманов их первично формировал и отправлял в Кировоград почти полностью вооруженными – его заместитель Лукьяненко добывал оружие как фокусник, и вскоре о Доманове заговорили в штабах походного атамана и немецких. Всего Доманов навербовал в Запорожье около тысячи казаков, которые отправились в Кировоград, где находились еще тысячи две, из которых Павлов сформировал два полка.
Однажды вербовщики обнаружили в группе беженцев ординарца генерала Шкуро времен Гражданской войны. Когда генерал ушел в эмиграцию, его ординарец остался в Советской России. Ординарца тут же отправили в Германию, в штаб Казачьего Резерва на Курфюрстендамм. Подняв глаза на вошедшего незнакомого посетителя в штатском, Шкуро спросил его: "Чем могу быть вам полезен?"
Обтрепанный и полуоборванный человек сделал шаг к столу, за которым в черной черкеске с немецкими генеральскими погонами сидел Шкуро. Дрожащим голосом произнес: "Чы, ты нэ впизнаешь мэне, батьку?" Шкуро медленно поднялся, посмотрел в упор и, напрягая память, вспомнил. Выскочил из-за стола, обнял. Посреди кабинета стояли и плакали обнявшись два казака – старый генерал и его старый ординарец. Офицеры штаба прятали глаза, потом осторожно вышли из кабинета, тихо прикрыв двери. Генерал и его ординарец остались вдвоем. Им было что рассказать друг другу.
* * *
Направленный в Херсон для формирования казачьих частей полковник Петр Донсков напился и учинил там скандал. Донскова задержали и посадили в кутузку.
Павлову пришлось подключать немецкое командование и выручать помощника начальника штаба. Полковник Донсков вернулся в штаб Павлова и занял там должность начальника отдела пропаганды – у Павлова это было традиционным местом ссылки для тех, кого больше уже некуда было пристроить. На замену Донскову прибыл начальник военного отдела – войсковой старшина Платон Духопельников.
По приказу Муссолини, с целью активизации боевых действий на Восточный фронт было направлено около десяти итальянских дивизий. Они были подчинены группе армий "В" немецкого генерала Максимилиана фон Вейхса. Одна из них, дивизия "Виченца", была задействована в тылу, для обслуживания военных коммуникаций. Питание итальянцы получали от немецкой части, но оно было настолько плохим, что солдаты не гнушались воровать по ночам мелкий скот, овощи, птицу. Немецких офицеров раздражал расхлябанный внешний вид итальянцев и их неспособность соблюдать железную дисциплину.
Дергая острым кадыком на шее, генерал Гальдер говорил:
– Если вы увидите небритого солдата, с расстегнутым воротом и выпившего, не торопитесь его арестовывать – скорее всего, это наш итальянский союзник.
По приказу бургомистра города оккупационные власти начали выдавать молоко женщинам, имеющих грудных детей. Каждое утро в специальных пунктах выстраивалась очередь. К ней стали пристраиваться вечно голодные солдаты итальянской пехотной дивизии. Они мирно стояли вперемешку с беременными женщинами, не требуя себе лишнего. Получали общую норму и чинно удалялись.
Полковник Духопельников, будучи в состоянии легкого подпития, проходил мимо и обозвал итальянцев жидами. Когда союзник что-то возразил, подбил ему глаз. Прежде чем его успел скрутить наряд полевой жандармерии, Платоша успел оторвать погон фельдфебелю. По телефону был вызван дежурный офицер из русского отдела комендатуры. Переночевав ночь в холодной камере, Духопельников осознал, что был неправ, о чем утром заявил прибывшему за ним офицеру:
– Зря я с этими макаронниками подрался. Надо было их шашкой рубануть.
* * *
В Виннице и Запорожье сам Тимофей Доманов собрал до полка казаков, с женами, детьми и скотиной. Боеспособных казаков призывного возраста направили в Проскуров, а нестроевых отправили пешим порядком в местечко Лесное – что находилось в Белоруссии.
Павлов вручил Доманову сразу два приказа: о присвоении ему чина войскового старшины и о назначении его на должность заместителя походного атамана по строевой части.
В Проскурове находилось пять тысяч казаков вместе с семьями. В конце апреля начали прибывать кубанцы атамана Науменко и терцы полковника Тарасенко. Вместе с Тарасенко в Проскуров явился Георгий Кулеш.
Тем временем непосредственный начальник Павлова – генерал от кавалерии Каплер – подал в отставку по состоянию здоровья. Павлов выехал в Берлин к Краснову – для получения указаний, поскольку казаки Павлова были выведены из подчинения штабов местных частей вермахта и штаба Каплера и были переподчинены генералу Краснову. И еще дошли слухи, что генерал Шкуро просил у Краснова должность походного атамана. Павлова это расстроило, и он приказал Доманову прекратить переброску батальонов на Лесное, а направлять их в Новогрудок.
Майор Мюллер добился приказа о создании оседлых казачьих поселений в Лидском, как наиболее партизанском округе Белоруссии. Краснов же настаивал на том, чтобы размещать казаков в Балине, Каменец-Подольской области, но Павлов решил посылать туда только самых никудышных, больных или старых. Как только Павлов уехал, в его штабе начал распоряжаться Мюллер. Он отослал Доманова в Балино с дивизионом военного охранения и приказал находиться там до выяснения обстановки. В бои не вступать. Доманов себя не обидел – взяв две сотни шахтинских казаков и сотника Лукьяненко, выехал на Балино. Еще одна сотня осталась в Проскурове. Сотенный Анфимов получил приказ добыть коней и догонять конным строем. В Балине скопилось четыре тысячи невооруженных, голодных беженцев и членов их семей. Доманов решил увести их в более спокойное и сытное место, но отступающие немецкие части реквизировали у него почти всех верховых лошадей. Немцы не стеснялись. Дело дошло до мордобоя, и несколько коноводов было избито. Чудом не начали стрелять. Доманов побежал жаловаться в штаб фельдполиции, но его никто не стал даже слушать. Лошади были нужны немецкой армии, она отступала, оставляя в котле своих союзников – румынские и венгерские части.
А в лагерь Доманова все прибывали и прибывали беженцы – голодные, больные, измученные вшами. Несдержанный Лукьяненко ярился и все чаще говорил о том, что по немцам давно уже пора открыть огонь. Среди казаков забродили похожие настроения. Доманов в поисках выхода метался между своим штабом и немецким командованием. Немецкие офицеры, занятые эвакуацией, отмахивались от него, как от назойливой мухи. Наконец Доманов решился и приказал выдвигаться пешим маршем на Проскуров, но было уже поздно – кольцо окружения замкнулось. Деваться было некуда.
Рядом с казаками занимали оборону два мадьярских пехотных батальона. Доманов побежал к мадьярам и предложил прорываться вместе. С венгерским майором, командовавшим мадьярами, обговорили план прорыва из кольца. Фронт уже ушел вперед, и нужно было выходить в тыл Красной армии.
Доманов выговорил себе такие условия: он с конной разведкой пойдет в атаку с венграми, а пешие казаки с обозом будут прикрывать тыл. Атака удалась. Казаки и мадьяры вышли из окружения. При этом взяли в плен несколько офицеров штаба полка Красной армии, которых потянули за собой. Отступившие немцы тем временем закрепились и, слегка собравшись с силами, пошли в контрнаступление, и домановцы вышли прямо в расположение немецких частей. Выяснив, кто они такие, казаков направили в Лемберг, где Павлов их встретил как героев. Казакам была устроена торжественная встреча. После молебна походный атаман объявил казакам благодарность за то, что сохранили дисциплину, боевые порядки и с оружием в руках вышли из боя.
Мадьярский майор охарактеризовал Доманова с самой лучшей стороны и особо подчеркнул, что большевистский штаб был пленен его казаками. Мюллер пришел в восторг и подал представление в штаб о награждении Доманова и всех его казаков. За храбрость во время боевых действий и вывод из окружения своего подразделения Доманова наградили Железным крестом 2-го класса, бронзовым "Знаком отличия за храбрость для народов Востока" и присвоили ему чин оберст-лейтенанта германской армии. Это было серьезным признанием его заслуг. Даже Павлов не имел чина старшего офицера вермахта.
Потом домановцы в полном составе были направлены в Новогрудок. Всего туда свели 5 полков, из которых было два донских, кубанский пластунский под командованием полковника Тарасенко и два сводных. Общая численность строевых казаков составила 5000 человек.
* * *
Но также как в далекую Гражданскую войну, и сейчас не было единства среди казаков. В штабе полковника Павлова не доверяли его заместителю Тимофею Доманову. Офицеры штаба говорили Павлову, намекая на мутное прошлое Доманова:
– Чертовски ловок наш Тимофей. У белых служил, и у красных, и у серо-буро-малиновых. Неизвестно какому дьяволу служит сейчас и кому еще служить будет. Можа, и сейчас с красными нюхается?..
Павлов огорченно махал рукой.
– Пригрел змею на своей груди. Но трогать нельзя. Любят его немцы. Неизвестно, чем глянулся?
Немцы Доманова действительно любили. Вернее, не его. Представитель восточного министерства Радтке поручал его жене Марии Ивановне возить доклады для доктора Гимпеля.
Казаки многозначительно улыбались. Знаем, мол, чем.
– Спит с Эдуардом Генриховичем, сука!
Всегда деликатный и осторожный полковник Павлов темнел лицом:
– Господа, оставьте эти бабьи сплетни. Это абсолютно не наш уровень.
Не отставал и Доманов. С самых первых дней знакомства с походным атаманом его съедало чувство зависти. Он, как паук паутину, плел интриги против Павлова. И в случае какой-либо неудачи Павлова он многозначительно вздыхал:
– Нисколько не удивлен! Полковник Павлов не в состоянии организовать работу, потому у него частенько и случаются такие казусы.
Павлову докладывали об этих разговорах, и он темнел лицом. В штабе была полная нехватка командных кадров и заменить Доманова было некем.
* * *
Стряхнув с фетровых бурок снег, к Доманову зашел походный атаман Павлов. До этого он никогда не был у него в гостях. Все переговоры с ним вел только в штабе. В комнате было сильно накурено, пахло пролитым вином, и от голосов, сигаретного дыма у Павлова резко начала болеть голова. Слышен был пьяный гомон, какие-то ничего не значащие слова, звякала посуда. За столом сидели Доманов, сотник Лукьяненко, еще несколько офицеров. В доме была жарко натоплена печь. Воротники мундиров у всех расстегнуты. Лукьяненко о чем-то спорил с сотником Житненко, услышав стук двери, повернул лицо – короткие волосы слиплись от пота. Доманов удивился приходу атамана, но не подал вида. Вскочил со стула и, помогая снять шинель, пригласил откушать с ними блинков, которые напекла его супруга, Мария Ивановна.
Павлов присел за стол. Разговор с каждой минутой становился все напряженнее и постепенно перешел на повышенные тона.
– Н-нет! – мычал Лукъяненко, держа за пуговицу сотника Житненко. – Н-нет, ты поясни, почему они забрали наших коней, а нас бросили? Почему? М-ммы для них что, затычка? Так?!
Голос его был клейкий, вязкий, каким бывает голос очень нетрезвого человека.
Доманов ерзал на стуле и увещевал Лукьяненко:
– Не стоит сейчас об этом, тем более что я уже подал рапорт на имя Радтке.
Павлов насторожился и уже закипая тоже стал пытать Доманова, почему тот ведет переговоры с Радтке за его спиной? Доманов стушевался еще больше и начал оправдываться, дескать, это все слухи.
Павлов не унимался.
– Какие же слухи, если ты у нас уже оберст-лейтенант, не сегодня завтра станешь полковником. Это за что тебе такая милость? За красивые глаза?
Неожиданно в их разговор вмешался пьяно икающий Житненко:
– Сережа, да не волнуйся ты так. Мы и тебя сделаем генералом!
Павлов вскипел:
– Я как-нибудь обойдусь и без твоей протекции!
Доманов толкнул в бок офицера.
– Ты чего это, черт, с ума спятил? Пошел вон отсюда.
Посрамленный сотник обиделся, встал и ушел в соседнюю комнату.
Павлов вскочил из-за стола, схватил фуражку, накинул на плечи шинель и выскочил из дверей. За ним выбежал Доманов. Поймал его за локоть, пошел рядом, что-то объясняя и доказывая.
В соседней комнате что-то затрещало, зазвенели разбитые стекла. Мрачный сотник, наморщив лоб, со злобой рубил стеклянную дверцу книжного шкафа. Жажда разрушения овладела офицером. Оскорбленное самолюбие искало выхода. Руки горели.
– С ума, говоришь, спятил? – кричал Житненко. – Меня! Офицера, на х…р посылать?! – Молодое красивое лицо было перекошено злобой.
Закончилось тем, что услышав шум, основательно пьяный, но еще стоящий на ногах Лукьяненко дал сотнику в ухо и отправил его спать.
Затея Доманова подружиться с Павловым и усыпить его бдительность не удалась. С каждым днем отношения между ними становились все хуже и хуже.