Проснувшись, Стародуб открыл глаза и тут же зажмурился от яркого солнца. Полежав еще немного, он, чуть-чуть приподнял веки и сразу понял, что свет падает через дверь. Значит, он в помещении. Посмотрел вверх - потолок из двух сухих бетонных плит. Значит, это тот дот, о котором говорили мальчишки. Посмотрел направо вдоль стены и в удивлении поднял голову. Что это? Откуда столько оружия?! Вдоль стенки в стройном ряду стояли русские и немецкие автоматы и винтовки. В левом углу блестел обильно смазанный пулемет "максим". На стволе его висел немецкий котелок с водой. Вдоль дальней стены в ряд лежали в два яруса отличные кавалерийские седла. Пол был выложен желтыми кирпичиками, похожими на куски хозяйственного мыла.
"Неужели тол? - удивился Стародуб. - Да, тол. Ну и хозяйственный народ".
Почти у двери на старом коврике лежали гранаты и две мины к батальонному миномету. Все было разложено и расставлено в безупречном порядке. И Стародуб невольно воскликнул:
- Молодцы! Молодцы ребята!
Тотчас послышался слабый шорох за дверью и ласковый, уже знакомый Стародубу мальчишеский голос:
- Проснулись, товарищ командир?
И на пороге в сиянии горячего солнца показался Миша.
- Здорово, друг мой. Но почему ты называешь меня командиром? Может, я даже и не военный совсем.
- Утром, когда мы пригнали коров, фельдшерица наказала нам, чтоб мы вас берегли пуще своей жизни, потому что вы большой военный начальник. Значит, командир.
- А она-то откуда это взяла?
- Вы сами все рассказали ночью, когда у вас был жар.
- Ну что ж, раз проговорился, так тому и быть. Но лучше, если ты и твои друзья будете меня называть просто Сергей Петрович.
- Есть, товарищ командир, называть вас просто Сергей Петрович! - приложив руку к пилотке, воспользовался Миша, может быть, единственной возможностью показать свою военную выправку. - А я Миша.
- Что мы будем дальше делать, Миша? - как-то уныло спросил Стародуб.
- Придет время, будем воевать! - хитренько кивнув на свои трофеи, ответил подросток. - А пока что вам нужно только кушать и спать. Кушать и спать. Фельдшерица сказала, что у вас полное истощение. Ни кровинки не осталось.
Миша выскочил и тут же вбежал с котелком, прикрытым белой тряпочкой.
- Вот суп, я уже несколько раз его подогревал. Я вам положу что-нибудь под голову, чтоб удобно было есть.
- Ничего не надо, я сяду.
- Нет! Нет! - в ужасе закричал Миша. - Вам же сделали операцию в ноге и на боку. Вы не помните, потому что, как вас положили на носилки, сразу потеряли сознание.
- А ты и это знаешь?
Миша подложил под голову больного сложенную вдвое шинель, лежавшую рядом с носилками, и, поставив на грудь ему котелок, дал маленькую деревянную ложку.
- Кушайте, а я расскажу, - подав кусок мягкого хлеба, Миша присел на порожке. - Я ведь не надеялся, что мне так повезет. Я только вернулся с коровами, отец мне сердито: "Почему так поздно да отчего ты такой взъерошенный?" Я молчал, молчал, а потом и бабахнул: "Не скажу! Это тайна, а ты сам учил хранить тайну до смерти!" Ну и пристал он.
- А кто у тебя отец?
- Учитель. Только сейчас он не работает и не будет. Ему легко отвязаться от фашистов, он без одной ноги. Это у него после Хасана. Помните?
Стародуб, занятый едой, только кивнул, мол, помню, что такое Хасан. А Миша продолжал:
- Пришлось рассказать правду, чтоб не подумал чего плохого. Так это он потом и фельдшерицу привел. А я им дорогу показывал. Они и дота ни за что не нашли бы сами. Это ведь далеко от нашего села.
- Как ни далеко, а долго здесь оставаться нельзя. Могут выследить.
- Теперь это нестрашно. Теперь вы тут не одни.
Стародуб тревожно вскинул глаза на мальчугана.
- Другие переселились в шалаш, здесь недалеко. Они и до вас тут только в дождь прятались. Этот дот у нас с ними - общий арсенал.
Стародуб даже есть перестал:
- А кто ж эти другие?
- Бывший председатель сельсовета. Два красноармейца и наша депутатка районная. Так что вдруг какая тревога, они вас унесут в другое место.
- Так ты их приведи сюда, познакомь меня.
- Не, пока раны не заживут, вас никто не должен тревожить. А ухаживать будем по очереди, я днем, папа ночью, а Софья Ивановна будет наведываться, когда нужно.
- Миша, ты мой главнокомандующий, я во всем тебя буду слушаться, - отставив пустой котелок и поблагодарив за обед, тихо заговорил Стародуб. - Но у меня есть одно очень важное дело. Мне надо посоветоваться…
- Только со взрослыми? - с заметной обидой спросил Миша.
- Да как тебе сказать… Может, и ты помог бы, но ведь ты целыми днями в лесу со стадом и не знаешь, что теперь делается в селах.
- Ну, я от мальчишек первый все узнаю! - весело подмигнул Миша и принес подогретую на угольках кружку молока. - Выпейте и спите снова, а потом расскажете хоть мне, хоть папе.
- Да в этом и тайны-то никакой нет, - взяв в руку кружку, печально заговорил раненый. - Видишь ли, Миша, у меня был друг, совсем молодой парень, который спас мне жизнь и притащил в этот лес. Так вот он ушел несколько дней назад куда-то за едой и пропал.
- К нам не приходил, - покачал головой Миша. - А если бы пришел, то не пропал бы, потому что в нашем селе ни немцев, ни полиции. Это в соседнем селе и фашисты и полиция. К нам они только два раза приезжали, один раз за хлебом, а другой раз за коммунистами. Хлеб мы отдали, а коммунисты попрятались в лесу. А какой он был? Может, еще появится, так хоть знать буду.
- Невысокого роста. Черный. По национальности он калмык.
- Черный? Не негр, а просто загорелый? - встрепенулся Миша. - А фамилия как?
- Фамилия у него трудная, калмыцкая. А что?
- Если калмыцкая, тогда не он, - успокоился Миша. - То на хуторе за соседним селом один кулак для нашего снайпера, когда тот пришел просить еду.
- Ну - больной встрепенулся и весь потянулся к мальчишке. - Ну и что? Где он теперь?
- Так то другой человек, Сергей Петрович, - успокоил Миша. - Я точно знаю, что фамилия у него совсем нетрудная. Зовут его, как и меня, Мишей. А фамилия так и есть - Черный.
- Где он теперь? Что с ним? - бледнея и теряя силы, спросил раненый.
- Да вы не бойтесь! Он уже снова на воле. Его сперва поймали. Посадили. А потом он убежал.
- Когда он убежал? Когда?
- О побеге я только сегодня узнал. Староста развесил приказ полиции искать Мишку Черного. А тому, кто найдет, десять тысяч марок обещают, дом и корову! Да только у нас таких нет, как тот предатель. Ручаюсь, во всем селе ни одного.
Раненый долго молчал, учащенно дыша. Потом тихо сказал, что все-таки ему хотелось бы как можно скорее поговорить с отцом мальчика.
Мишка Черный, наверное, это и есть его друг. Он теперь придет на поляну к березе и не найдет его.
На лбу раненого вдруг выступил пот, глаза закрылись, голова бессильно повернулась набок и он потерял сознание.
Миша испугался, что командир так и умрет, и побежал за фельшерицей.
…Шли дни, Стародуб понемногу поправлялся. А когда смог ходить, встретился с укрывавшейся в лесу группой красноармейцев и местных коммунистов. Через месяц они организовали партизанский отряд и вот пустили первый поезд под откос…
Между прочим, Стародуб сказал и о том, что видел ребячью могилу с флажком.
- Сначала удивился, что там была приписана моя фамилия. А потом догадался, что это приходил ты, что тебя ввели в заблуждение, - говорил Стародуб. - Я стер свою фамилию и написал тебе несколько слов. Назначил день, когда приду опять к этой могиле на случай возможной встречи с тобой. Но ты не пришел ни в первый, ни в другие дни.
- Сергей Петрович! - встрепенулся Михаил, встал и нервно походил вдоль носилок. - Скажите, кроме шести известных нам органов чувств, у человека есть еще какой-то скрытый, пока что неизвестный?
- Это ты к чему?
И Михаил рассказал, как ему до смертельной тоски хотелось сходить на могилу Стародуба перед уходом отряда в другой район.
ЦЕНА СНАЙПЕРА
ИНОГДА ОТСТУПИТЬ - ЗНАЧИТ ПОБЕДИТЬ
В эту ночь немцы стреляли трассирующими пулями. Над островом почти беспрерывно тянулись "красные осы". И партизаны шутили: "Немцы думают, что на острове нет спичек, вот и присвечивают". В лесу партизаны насчитали до десятка костров. Но сразу поняли, что почти все это ложные костры. Немцев возле них нет. Видно, они сидели в засаде, надеясь выманить островитян. А партизаны и не думали уходить с острова прежним путем. Все взоры их были направлены на восток, где простиралось неведомое тряское болото, за которым хотя и далеко, но была свобода.
На восток…
"Лыжники" вернулись с болота грязные с ног до головы и безнадежно усталые. "Лыжи" не оправдали надежд. Это не такое болото. Метров через десять лыжи так облипали черной вязкой грязью, что начинали выгибаться, и двигаться вперед становилось невозможно.
Вася называл эту часть болота ржавой. На нем ничего не растет и даже лягушки не водятся. Было бы оно, как первое, по которому прошли, заросшее ряской, то еще можно бы пробраться, а в ржавом никакой травы, никаких переплетений, сплошное смрадное месиво.
Немцы, видно, узнали об этом от местных жителей и потому спокойно расположились в лесу, поджидая, пока партизаны сами начнут возвращаться с острова.
Восхода солнца загнанные на болотный остров партизаны ждали в тягостном молчании. Было ясно, что утром враги предпримут что-то решительное. Но что именно, никто не мог догадаться.
Михаил сидел возле раненого Стародуба. Они тихо, не спеша обсуждали все известные им способы передвижения по болоту.
Бойцы, окопавшиеся за ночь на передовой линии обороны и замаскировавшиеся, всматривались в таинственно примолкшую утром опушку леса, где крепко засели враги.
И только Ефим занимался простым обычным делом - кормил отряд. Он варил похлебку из хлебных крошек. В его распоряжении было всего лишь три солдатских котелка на двенадцать человек. И он кормил отряд в два приема. Бойцов, которые занимали переднюю линию обороны, он покормил еще затемно, чтоб не демаскировать их. А теперь готовился раздавать завтрак остальным. Очаг его, устроенный недалеко от штаба (так называли место, где лежал раненый Стародуб), был устроен в глубокой ямке, вырытой по совету Михаила. Даже ночью немцы не могли увидеть огня из такой "печки". А днем, чтоб не привлечь внимания к дыму, решили только слегка поддерживать очаг самым сухим хворостом, которого здесь была уйма.
Наконец взошло солнце, затопив и безоблачное небо, и густой лозняк, и окрестные болота мягким и, наверное, последним в эту осень теплом и светом. В лозняке чирикали птицы, мирно, спокойно летали пчелы. У них не было войны, они знай себе трудились…
Позавтракавшие Ефим и земляки-вологодцы сидели возле "штаба" и молча слушали беседу двух командиров, которые время от времени обращались за советом и к ним.
Все говорили тихо, с расстановкой: прислушивались к тому, что делалось там, на опушке леса, боялись упустить первый момент наступления.
- Русские, сдавайтесь! - вдруг зычно и отчетливо, словно гром с ясного неба, обрушился на остров приказ.
- Вон с чего они начали! - со стоном тихо проговорил Стародуб и кивнул Михаилу, мол, иди к бойцам.
- Ну, я побежал, товарищ командир, - все же по-старому обратившись к полковнику, сказал Михаил и направился к "передовой".
- Товарищ командир, разрешите с вами! - попросился Ефим, видимо, и за вологодцев, потому что все они уже стояли навытяжку.
- Оставайтесь здесь, в резерве, - ответил Михаил и скрылся в лозняке.
На краю опушки, почти в том месте, где вчера лежала первая жердь кладки, тускло блестел какой-то предмет, выброшенный немцами, видимо, еще ночью. Михаил внимательно присматривался к этому предмету из своего окопчика, отрытого за высоким корневищем ольхового куста.
- Русские! - опять донеслось с вражеской стороны.
И Михаил тут же понял, что за предмет блестит на опушке, - громкоговоритель.
- Мы не хотим вашей смерти, - чисто по-русски выкрикивал какой-то наймит. - Вы мужественные люди, а немецкое командование умеет ценить отважных солдат. Переходите к нам. Вы получите работу. А снайпер, который попал в глаз бегущей собаке, будет у нас наравне с героем рейха.
- Русские солдаты! Сдавайтесь, и мы даруем вам свободу и жизнь. Мы не торопим вас. Но не изнуряйте себя понапрасну. Мы сами поможем вам выбраться с острова. У нас готов завтрак. Есть коньяк. Переходите.
- Совсем неплохо, - заметил Ермачок, подмигнув Михаилу из соседнего окопа, где он с Сашей сидел за пулеметом.
- Рус… - опять начал было громкоговоритель и умолк.
Над островом прогремел винтовочный выстрел. Это выстрелил Михаил. Блестящий громкоговоритель исчез.
И тем не менее вскоре с опушки леса послышался голос, уже без громкоговорителя:
- Снайпер у вас замечательный! Но все равно вам придется сдаться! На что вы надеетесь?!
- На солнышко! - ответил Михаил громко, зная, что все равно его окоп уже засекли по выстрелу. - Пригреет, и болото высохнет.
Пулеметчики одобрительно засмеялись. Да и на той стороне через некоторое время зашумели - видно, немцам перевели ответ партизана.
- Снайпер! - опять закричали без рупора. - Зря себя губишь. Подумай. Даем тебе два часа.
- До ночи они смешают нас с грязью, - уверенно сказал Ермачок. - Нужно им из-за нас торчать здесь.
- Нужно! - утвердительно качнул головой Михаил. - Очень даже нужно. Ведь диверсии на дорогах стали обычным явлением. А кто их совершает, немцы толком и не знают. То ли десантники, то ли партизаны то ли местные жители.
- Прав командир, - согласился Саша. - Они хотели бы взять нас живьем и в клетке провезти измученных да изуродованных на устрашение другим.
Ровно в двенадцать немцы исполнили свое обещание, открыли такой густой пулеметный огонь, что пули неслись над островом сплошной горячей метелью, срезая и кроша верхушки лозняка. Густой куст ольхи за которым был окопчик Михаила, пулями срезало, словно осоку на кочке. Немцы мстили снайперу за громкоговоритель.
Стрельба прекратилась так же дружно, как и началась. До полудня стояла тишина. Наконец когда солнце перевалило далеко за полдень и ветер понес к осажденному острову запах варева, которое немцы готовили себе на ужин, опять раздался голос в громкоговорителе, установленном где-то не на виду:
Русские, вы голодны. Зачем вы сами себя мучаете? У вас есть раненый, мы можем оказать ему помощь.
На этот раз немцам никто не отвечал, хотя они время от времени принимались уговаривать или грозить. Первые сутки осады кончились благополучно.
Как только вечер стал заволакивать лозняки густым болотным туманом, Ефим быстро сварганил ужин и накормил отряд. На этот раз его похлебка была вдвое жиже утренней. И в ней не плавало кусочка сала.
Когда стемнело, Михаил и Ефим подсчитали запасы еды. Оставалось граммов восемьсот хлеба, три кусочка сахара и горсть соли.
Соль сразу же спрятали подальше, чтоб и не соблазняться. Голодному нельзя давать соленого, чтоб не обпился и не начал отекать.
Сахар отдали раненому, внушив, что всем досталось по стольку же. Отрезали ему и сто граммов хлеба, тоже под тем предлогом дележа между всеми.
Ночью все, кроме двоих дозорных, собрались в "штаб" на совет.
Но долго сидели молча. Наконец Стародуб спросил, кто видел, как делается плетень.
Ответа не было.
- Принесите пучок самой тонкой лозы.
Двое сразу бросились резать лозу.
А командир тем временем рассказал, что надумал за день.
Расстояние до следующего острова, по утверждению опытного в этом деле Михаила, метров восемьсот. Если лыжи шириной в каких-то тридцать и длиной в пятьсот сантиметров все же держали на болоте человека, то плетень в метр шириной будет надежной тропкой даже для тех, кто понесет носилки.
Стародуб с горечью сознавал, что он стал тяжелой обузой. Но понимал, что друзья и не мыслят себе спасения в одиночку и без него.
Мысль о плетне показалась настолько реальной, что бойцы зашевелились, весело загомонили. И один из них предложил немедленно идти резать лозу, а учиться деть плетень на ходу.
- Пусть товарищ командир сплетет нам маленький образец, и дело пойдет.
И когда Стародуб, сам впервые взявший в руки лозу, соображал, как делать плетень, чтоб он получался сплошным, нервущимся ковром, бойцы уже шелестели вокруг в лозняке.
Михаил, вспомнив, что видел, как здешние косари скручивают аркан из лозы и увязывают стог сена, рассказал об этом Стародубу. И вскоре появился образец плетня, который было невозможно разорвать. А ведь то были хворостинки толщиной с соломинку.
- Ну, Миша, теперь моли немцев, чтоб дали еще денек, - тяжело вздохнул Стародуб.
- Так мы за ночь смастерим этот плетень! - горячо воскликнул Михаил.
- Но днем же не пойдешь по нему. Думаешь, они сбоку не просматривают болото, отделяющее нас от дальнего острова?
- Да это наверняка. Ночью прожектор несколько раз шастал в той стороне.
- То-то же. Ну, иди к ребятам. Да смотри теперь особенно зорко следи за кладкой, чтоб немцы за ночь не проложили где в другом месте. Они ведь могут выгнать деревенских мужиков на работу.
- Правда! Двойной расчет: они и тропу проложат, и стрелять в них не станут партизаны, - ответил Михаил и пошел проверять посты.
Но немцы в эту ночь даже не стреляли. Видно, все еще надеялись взять осажденных измором.