- Ага. Только он не понимает, зачем ихнего богача прогонять. Он им семена, корма для скотина зимой дает, защищает их. А когда они на его маковый поля работают, еще и деньги за это немного дает. Говорит, у них очень хороший хозяин. Весь кишлак за него воевать будет. Говорит, если не будет хозяина, то ничего не будет, с голода умрут. Придется опять идти грабить.
- Куда идти?! - удивленно переспросил Леха.
- Грабить!
- Уже грабил, что ли?!
- Говорит, грабил. До женитьба больше трех лет в банде был. На другие кишлаки нападали. А когда весь маковый поля отвоевали, то хозяин денег дал, он жену купил. Теперь он землю пашет и заодно хозяйские маковый поля от других банд обороняет.
- Ни хрена себе, землепашец! Прямо как у Некрасова - сеятель и хранитель!
Ехали крайне медленно. Машины сбрасывали скорость на спусках, поюживая на скользком асфальте, и еще медленней с надрывом преодолевали длинные крутые подъемы. При торможении ехавшая впереди полевая кухня подпрыгивала, выпуская из трубы кольца дыма, и расплескивала кипяток из-под неплотно прилегающей крышки котла, оставляя на асфальте черные дымящие проталины.
Леха притормаживал, внимательно всматриваясь вдаль.
- Авария, что ли? Точно! - определил он, заметив характерное скопление машин на спуске. - Вон оно что. Поэтому и тащимся гусиным шагом.
Подъехав ближе, он увидел справа под откосом лежавший на боку бензовоз. Сплющенная в лепешку кабина и покореженная цистерна говорили о том, что, прежде чем занять такое положение, он перевернулся не один раз. По крутому, белому от снега откосу расползалось огромное темное пятно. В нос ударил едкий запах бензина, который потоком хлестал из горловины и трещин смятой цистерны. Недалеко от бензовоза вверх тормашками лежала БМП. Одна из ее гусениц покоилась рядом, размотавшись в длинную зубастую ленту. Башня бронемашины была развернута в бок, упираясь орудийным стволом в косогор. Из задних, раскрытых настежь десантных люков несколько солдат перетаскивали боекомплект в стоявший наверху грузовик.
Дорогу перегораживала другая бээмпэшка. Она вытягивала тросом из кювета с противоположной стороны съехавший туда "ЗИЛ". Бээмпэшка ревела мотором и виляла на проезжей части, высекая гусеницами искры из асфальта. Но "ЗИЛ" не поддавался. Он буксовал колесами, беспомощно дергаясь на месте, выпуская пар из-под капота. Движение колонны окончательно застопорилось.
Леха высунулся из люка и, глядя на лежавшие внизу бензовоз и бээмпэшку, спросил проходившего мимо офицера:
- Как это их угораздило? По прямой ведь шли!
Офицер досадно развел ладони:
- Водитель бензовоза, видать, задремал! Нашу бээмпэшку к обрыву поджал, сам туда ушел и ее скинул. Теперь уже не выяснишь, чего он по дороге завилял. А может, занесло его? Скользко! Вон они - водитель и старший с бензовоза да один боец из моей роты. Голову вдребезги в башне расколотил, пока бээмпэшка кувыркалась. - Офицер указал рукой в сторону стоявших неподалеку двух санитарных машин, около которых суетились врачи с медицинскими сумками.
Леху мгновенно прошиб пот, дыхание остановилось. Он медленно перевел взгляд в сторону. На асфальте между санитарными машинами лежали три трупа, укрытых плащ-палатками. Лежали в ряд, по-армейски ровно, как в строю, выставив к осмотру сапоги, запачканные перемешанной с кровью глиной. Три пары сапог, двое солдатских и с краю - офицерские.
- Витек?! Это же Витек! Витек! - про себя повторял Леха, не заметив, как спрыгнул с бэтээра на дорогу. - Епрст! Да как же так?! - Он шел к санитарной машине, непроизвольно покачивая головой. - Епрст! Витек погиб?! - Его спина взмокла, а сердце тяжело забилось где-то у самого горла.
Он подошел к капитану медицинской службы, стоявшему у санитарной машины.
- Мертвые?
Капитан молча кивнул в ответ.
- Все?! - Он смотрел в глаза врача, как люди смотрят на иконы, надеясь вымолить у них хоть какую-нибудь мизерную надежду.
- Все, - угрюмо ответил капитан.
Леха встал напротив торчавших из-под плащ-палатки сапог.
- Знакомый, что ли? - спросил капитан.
Леха утвердительно качнул головой.
- Служили вместе. Два часа назад встретились. - Он пристально смотрел на откинувшуюся в сторону руку, развернутую вверх грязной ладонью с посиневшими пальцами. - Эх, Витек, Витек…
- Смотреть не советую, - сказал доктор. - Не узнаешь его. Лучше так попрощайся.
По остаткам вытоптанного вокруг плащ-палатки снега текла кровь, сливаясь в одно бурое пятно. Оно расползалось по мокрому асфальту, словно убегало прочь от этого смертельного, проклятого места. Еще живая, теплая кровь торопилась покинуть мертвые изувеченные тела, сохраняя пока в себе остатки бойкой жизни. Она смешивалась на асфальте в один ручеек и теперь уже не делилась на виноватых и невиновных в их едином гибельном исходе.
Леха наклонился, крепко сжал руками похолодевшую ладонь хорошо знакомого ему человека, накрытого темно-зеленой плащ-накидкой, и пошел к бэтээру, горбясь от внезапно навалившегося горя и боясь смотреть, как поднимали с асфальта и переносили в фургон безжизненные тела. Он вынул из кармана брюк помятый листок с цифрами полевой почты, расправил его и спрятал в личные документы рядом с листком отрывного настенного календаря.
Бээмпэшка вытянула наконец из кювета машину, и колонна продолжила путь, оставив на откуп горам трофеи из разбитой техники.
Леха ехал молча. Рахимов, видя неладное в поведении командира, осторожно спросил:
- Что было, товарищ прапорщик?
- Витек с тем водилой на заправщике разбились.
- Совсем?!
Леха не ответил. Рахимов сокрушенно качал головой, цокал языком и повторял:
- В-а-а-а-ай, ва-а-а-й! Опять хороший люди погибли! Ва-а-а-а-ай… - Он тут же сообщил новость пассажирам. Старик что-то тихо говорил, потом замолк и сидел молча.
- Чего он там бубнил, Рахимов? Соболезновал, бандюга?!
- Молился. И я тоже…
- Ну, молодцы… - Леха курил в приоткрытый люк и, пожалуй, впервые в жизни всерьез хотел, чтобы их молитвы дошли туда, в существование кого он не то чтобы не верил, а просто не считал нужным думать по этому поводу лишний раз. Хотел, чтобы их услышал тот, большой и могучий, кто там, на небе, всем заведовал и подписывал путевые листы бывшим людям об окончании прохождения ими земных маршрутов.
"…Интересно, - размышлял он, - а в путевках, когда их там при рождении на всю жизнь выдают, сразу, как положено по нашим правилам, конечная точка маршрута обозначена? Вообще-то должна быть сразу, а иначе что это за путевка? В один конец без адреса и маршрута получается? Значит, для Витька, да и для меня тоже, да и для других моих однокашников, школа прапорщиков только как контрольная точка прохождения маршрута? То есть всему земному народу заранее графики движения построены? Только успевай отмечаться! Ого! Выходит тогда, что я от Пругина по харе получил совсем не за красивые танцы с его женой, а в виде зачета по прохождению этапа пути?! Выходит, что так, раз меня потом сразу на эти винты по южному бездорожью потянуло! Да еще как потянуло! Да нет! Ерунда все это! Хотя все может быть… Ведь когда плохо бывает, не под мышку же себе человек смотрит, а на небо. - Леха взирал поверх гор. - Господи, дай мне лучше дома в грязной канаве среди поля загнуться, чем среди этой красоты! Честное слово, неохота тут! И Рахимову, и всем нам дай до дома добраться!"
Он сильно давил на тормоза. Одиннадцать тонн брони строго соблюдали на спусках законы физики, повинуясь земному притяжению. Шурша лысыми покрышками, они несли экипаж вместе с пассажирами по узкой ленте шоссе к очередному дорожному виражу.
Недалеко от дороги, у поворота, на самом краю пропасти, за мощными стенами дувала укрывались несколько домиков. Для чего поселились люди на дне этого каменного мешка? Вокруг не было видно ни единого мало-мальски пригодного для земледелия или пастбищ клочка земли. Только голые красно-бурые скалы без признаков жизни. Скалы, скалы - колодец с кусочком неба.
Шоссе стремительно уходило к самым подметкам танцующих по кругу гранитных великанов. Закручиваясь в очередном витке штопора, техника скользила вниз по асфальтовой ленте, к темному подпочью кособокой горы.
Внизу, на самом дне, дорога распрямилась и пошла горизонтально. Колонна протискивалась в узкое ущелье. Без того неяркий, непогожий день принял в ущелье еще более сумрачные тона. Воздух в нем казался тяжелым и липким. Леха открыл люк, задрал голову, быстро глянул вверх и не увидел над собой неба. Скалы были настолько высоки, что казалось, сомкнулись над колонной и неминуемо раздавят ее, стоит только им проехать еще немного. Ущелье было протяженным и извилистым, а повороты настолько частыми, что Леха мог видеть впереди не более трех-пяти машин. Он постоянно сглатывал слюну, пытаясь избавиться от пробки, заложившей уши. Звуки доносились как сквозь ватные тампоны, отчего рев моторов бэтээра производил впечатление легковушки. Чувство реальности стало расплывчато. Нехватка кислорода, резкая перемена давления в атмосфере действовали гипнотически опьяняюще на его уставший от длительного напряжения организм. По ногам и рукам расходилась тяжесть. Неодолимо хотелось закрыть глаза и выключить на время весь белый свет. Рахимов и пассажиры молчали, вероятно, ощущая то же самое. Глаза Лехи смотрели на дорогу, но сознание плохо воспринимало увиденное. Отяжелевшие руки лежали на руле и очень не хотели его крутить. Он вдруг ясно понял, что засыпает. С испугу он резко дернул плечами. Сердце забилось чаще. Отстегнув с ремня фляжку с водой, он сделал несколько глотков, плеснул воды на лицо и потряс головой. Затем повернулся в сторону Рахимова. Тот спал, склонив голову на обхватившие автомат руки.
- Рахимов! - крикнул Леха. - Подъем!
- Я не спал! Совсем не спал, командир! - подскочил Рахимов.
- Да, не спал он! Глянь, весь приклад в слюнях!
Рахимов быстро протер рукавом приклад, посмотрел в сумеречное смотровое окно и удивленно спросил:
- Ого? Уже ночь пришел?!
- Ага, значит, ты еще днем заснул?! По ущелью едем! Ночь пришел! Да к нам, если ты на боевом посту дрыхнуть будешь, запросто Фрол с балалайкой заявится! Рядом с тобой бандюга, самурай настоящий сидит, а ты ни хера не бодрствуешь! Всю службу завалил! Командир, понимаешь ли, рулит в поте яиц! Устал уже, как Бобик, а заместитель Ваньку на все кинул! Нехорошо, Шурик! А ну, давай, стишки рассказывай или пой чего-нибудь! А то я скоро от усталости сандалики растеряю! И этого землепашца тоже петь заставь! Пусть тушенку отрабатывает!
- Харашо! Я много песен знаю! Про любовь спою?
- Спой!
Рахимов запел. Он пел на своем языке какую-то красивую неимоверно задушевную песню, но длиннющую и тоскливую, отчего Леха настолько проникся душой в мелодию, что начал ощущать себя порядочным козлом, где-то там, на далекой родине Шурика обманувшим несчастную красавицу, от чего та взяла красивую тесемочку, да и повесилась на высоком столбе прямо у входа в сельсовет. Он даже немного подвыл ему в такт и, когда Рахимов закончил пение, сказал:
- Печальная история… - Затем кивнул вперед: - Вон, смотри, Шурик! Ночь твоя кончается!
Скалы впереди расступались, пропуская в расщелины светлые столбы матового дня. Машины вырывались из глухого ущелья. Вдалеке показался пологий подъем, на который втягивалась колонна. Справа от дороги пролегал глубокий обрыв. За ним возвышалась высокая гора с волнистыми отвесными склонами. Слева до самого подъема дорогу сопровождала узкая каменистая терраса, отвоеванная при строительстве у скалы, стоявшей крутым уступом вдоль трассы. Подъезжая к выезду из ущелья, Леха выключил фары и потер кулаком глаза. Видимость улучшилась, но глаза побаливали. Хотелось вытащить их, прополоскать в холодной воде и повесить посушиться.
В тот момент, когда бэтээр был уже близок к выезду на открытое пространство, в середине колонны что-то громко ухнуло и с оглушающим треском разорвало воздух, сильно саданув по барабанным перепонкам. Вспышка яркого света, как от разряда гигантской электросварки, взметнулась над колонной, фейерверком разбрасывая во все стороны брызги горящего металла.
- Молния?! - мелькнула в Лехиной голове первая неосознанная мысль.
Он резко затормозил и остановился перед самым выездом из ущелья, видя, как, кутаясь в клубах дыма, из колонны вывернулась бээмпэшка.
На полном ходу неуправляемая бронемашина проскочила каменистую террасу и врезалась носом в скалу. Ее гусеницы продолжали прокручиваться, юзом водя кузов по камням. Из дымящих задних десантных люков стали выпрыгивать оглушенные солдаты. Разбегаясь по сторонам, они падали на землю и заваливались за камни.
Тут же перед кабиной ехавшего в колонне бензовоза с дымными брызгами и грохотом подскочила земля. Жа-ах! Его переднее левое колесо продолжило самостоятельное движение, отлетая на обочину. Не успевший затормозить бензовоз развернуло на ходу поперек дорожного полотна и бросило в сторону террасы. Клюнув кабиной в кювет, он круто завалился набок, разодрал цистерну о камни и скоро вспыхнул, орошая все вокруг горящим бензиновым душем. По наклонному асфальту быстро помчались широкие огненные потоки.
Жа-ах! - с воем и светящимися брызгами отозвался в задымленной колонне следующий взрыв. Жа-ах! - там же прыгнул вверх огненный высоченный фонтан разорвавшихся внутри одной из бээмпэшек боеприпасов. Ее круглая башня со стволом, как сковорода, опрокинутая с плиты, подлетела, кувыркаясь в воздухе, и, ударившись о край скалы, отскочила обратно, упав неподалеку от ее покореженного корпуса с пустыми дымящимися глазницами вместо выдранных взрывом люков. Дорогу затянуло черным смрадным дымом полыхающего топлива, резины и пороховой гари.
Леха заметил, как со скалы отделилась и быстро полетела к колонне большая яркая точка белого огня. Жа-ах! - пронеслось впереди них огненное гремящее эхо, опрокидывая стоявшего впереди крытого "ЗИЛа". Прицепленная к нему полевая кухня резко крутнулась, разрывая сцепку, и сгинула в обрыве, оставив на обочине дымовую трубу и пятно кипятка. Сразу же с обеих сторон в колонну сверху полетели сотни маленьких светящихся трассирующих пчел. Они жалили машины, людей, камни, рикошетом меняя направления и падая, догорали на дороге и меж камней яркими красноватыми огоньками.
- Шурик! Стрелок! - скомандовал Леха. - К пулемету! Быстро!
Нарушенный строй колонны расползался одиночными звеньями. Леха быстро опустил бронепластины на смотровые окна и глядел через триплексы. Жа-ах! - тяжело и мощно ударилась в скалу граната, осыпая броню бэтээра осколками и каменной крошкой. Бэтээр качнуло. Жа-ах! - снова в скалу прямо перед носом.
Рахимов бросил на переднее сиденье свой автомат и быстро занял место в башне. Рванув что есть силы за трос крупнокалиберного пулемета, он зарядил его и сразу же открыл огонь. Впервые нажав на кнопку электроспуска, он сам вздрогнул от заполнившего боевое отделение металлического грохота, совсем, по его представлению, не похожего на пулеметную стрельбу. Этот звук скорее напоминал ему несмазанный, звонко лязгающий у самого уха агрегатный узел комбайна или еще чего-то в этом роде.
Вдыхая непривычно удушливый запах пороховой гари, Рахимов намертво вцепился в рукоятку и успел расстрелять почти половину коробки, прежде чем прилипший к кнопке палец наконец отстал от нее. Его правый глаз, вжатый в резиновый манжет окуляра, нетерпеливо и лихорадочно искал противника в делениях прицела. Зло оскалившийся приоткрытый рот Рахимова громко выдувал воздух, сопровождая выдохи надрывным сипением. Оправившийся от первоначального минутного шока, он продолжал стрельбу, кроша короткими очередями скальную породу поверх дороги, злобно выкрикивая вдогонку летевшим из пулемета трассерам непонятные Лехе слова и проклятия. В нем остервенело билось жгучее, непомерное, злобное желание скорее увидеть противника сквозь дымовую завесу и тут же поквитаться с ним полностью, до боли в пальцах, вдавив кнопки обоих электроспусков пулеметов в рукоятку. Он максимально высоко поднял пулеметные стволы, но в прицел видел только скалы и летящие с них яркие трассирующие полосы. Ладонь сильно давила в рукоять подъемного маховика, пытаясь задрать пулеметы еще выше, но угол их подъема был полностью выбран, а враг так и оставался невидим. Рахимов ерзал на сиденье, зло повизгивал от собственной беспомощности, разбрызгивая слюну, ругался на узбекском и сучил ногами по железному полу бэтээра. Он весь был во власти безотчетного воинственного азарта, впав в состояние агрессивного, ясного полусна, всецело подчиняясь ситуации и единственному, без остатка захватившему его желанию - незамедлительно убить, казнить напавших на колонну людей. Убивать их как можно дольше и больнее, и так, пока не закончатся силы и не выйдет вся злость. Он испытывал сильное, ранее еще неведомое ему до такой степени чувство ненависти и жажды истребления, ясно понимая лишь потребность жестокой кары как единственного условия своего существования.
Пассажиры боевого отделения пребывали в панике: мальчишка плакал, пытаясь что-то говорить отцу, старик дрожащим голосом успокаивал его, прижимая к своей груди голову сына, женщина не кричала, а просто выла, соскочив с лавки на пол и обхватив голову обеими руками, густо увешанными всевозможными разноцветными кольцами, перстнями и браслетами.
Снизу из колонны по скалам велась ответная стрельба. Трассеры роями улетали кверху по обе стороны. Две бээмпэшки, съехав с дороги, стреляли из пушек по горам. Но их огонь был неэффективен. Стволы пушек БМП-1 имели сравнительно небольшой угол подъема и не могли достать высоко укрепившегося, все рассчитавшего противника. Гранаты, выпущенные из их орудий, взрывались, ударяясь о горные склоны, не преодолев и половины их высоты. Но они продолжали стрелять, пытаясь маневрировать на небольшом, оставшемся свободным участке дороги.
Лехино сердце бешено колотилось, он смотрел на горы в командирский прибор и тоже не мог разглядеть противника. Он видел только трассеры, летевшие от неровных очертаний верха каменного коридора, в котором застопорилась, как в ловушке, добрая половина колонны. Второй половины, успевшей подняться выше, видно не было. Мешал густой дым горевшего на обочине бензовоза. Бензин, хлеставший из его цистерны, растекся по дороге и обочине пылающим озером. Дым был одновременно и помехой в стрельбе, и спасением для покинувших свои машины солдат. Они прятались за камни на террасе, стреляли, как и Рахимов, неизвестно куда, но зато в дыму были почти неразличимы. Нападавшие больше не тратили гранат на Лехин бэтээр, хотя тот и стоял за пределами дымовой завесы. Леха попросту не успел выехать к началу обстрела на открытое место. Он не доехал всего каких-то десять метров, чтобы корпус бэтээра оказался на обозримом и простреливаемом противником участке дороги. С одной стороны их загораживал большой валун, а с другой - скала. Поэтому для прямого попадания из гранатомета их бэтээр был практически неуязвим.
- Рахимов! - крикнул Леха, немного приходя в себя. - Ты по ком стреляешь?!
- Туда! - махнул рукой Рахимов в сторону гор, бросил на пол пустую коробку и стал закреплять другую со снаряженной патронами пулеметной лентой.
- Ты верхний край горы видишь?!
- Не-а-а-а! - отрицательно, но даже как-то весело покачал головой Рахимов.