Лехе показалось, что Рахимова стрельба забавляла, а скорее всего, являлась выходом нервного напряжения, отчего ему становилось легче, и он вообще был готов стрелять без передышки. Леха и сам бы теперь с удовольствием пострелял или потаскал тяжести, лишь бы избавиться от напавшего на него остолбенения. Он сидел, вцепившись руками в руль, напрягшись всем телом, сильно сжав зубы. Мышцы спины напружинились настолько, что мешали свободно поворачиваться. Они, как жгуты, делали туловище неподвижным и горели, готовые лопнуть в любой момент. С большим усилием он пытался сохранять видимое спокойствие, стараясь обуздать непреодолимое желание выпрыгнуть из люка и убежать подальше, схорониться за каким-нибудь камнем и сидеть там вечно. Но даже бежать он сейчас вряд ли бы смог. Ноги судорожно окаменели, упираясь в пол.
- Хорош зря патроны переводить! - выдохнул он, с трудом двигая нижней челюстью. - До дембеля настреляешься! Наблюдай! Если увидишь кого, тогда и стреляй!
- Ага! - отозвался Рахимов, снова прильнув к окуляру прицела.
На дороге же стрельба не ослабевала. Трассеры летали веерами навстречу друг другу так плотно, что казалось, скоро наступит момент, когда они все столкнутся и освободят пространство, разом попадав на дно обрыва. С обочины работала единственно полезная для ведения огня в таких условиях гусеничная "Шилка", методично обрабатывающая огнем верхний край горы одновременно из четырех крупнокалиберных стволов. Она одна, предназначенная для стрельбы по воздушным целям, могла вести более или менее результативный огонь по хорошо защищенному складками горы противнику.
Старик о чем-то спросил Рахимова, тот ответил, а потом обратился к Лехе:
- Товарищ прапорщик, дед говорит, что им с сыном поссать надо!
- Скажи, пускай терпят! Мы их выпустить сейчас не можем. Их наши постреляют, подумают, что нападение с тылу. Тогда им сразу каюк! Мы же с тобой антракта для них не попросим!
- Говорит, не могут терпеть!
- Ох, ет! - Леха покачал головой. - Хрен с ними, дай им каску! Потом выльем! Только свою давай, твоя родня, значит, в твою и ссать! Понял?!
- Понял! А какой из касок моя?! Они две одинаковый!
- Твоя та, которую ты потом мыть будешь! Ясно?!
- Ага!
Леха продолжал смотреть на огненный хаос, овладевший дорогой. Солдаты стреляли, прячась за техникой и перебегая в дыму с места на место. Ему в какой-то момент показалось, что дверь лежавшего на боку "ЗИЛа" немного подпрыгнула.
- Вот, черт! Шурик, у тебя прицел повыше, глянь на кабину "ЗИЛа". Кажись, там кто-то остался!
Рахимов навел пулемет на перевернутый грузовик.
- Есть! Человек есть! Хочет вылезать!
- Вот, блин! А какого же хрена он раньше не вылез, когда пальба только началась? Стерег, что ли? Думал, угонят?! Твою кочерыжку! Придется и мне на сцену лезть! Номер исполнить! - Леха подал Рахимову его автомат. - Отсядь от родни подальше и смотри за ними, а то пырнут еще чем-нибудь! Я быстро, туда-сюда! - Он открыл люк и выбрался наружу.
Стоя на броне, он видел, как заклинившая дверь "ЗИЛа" подрагивала от ударов изнутри. Открытый, перекосившийся капот наглухо заблокировал лобовое стекло кабины, поэтому покинуть ее можно было только через эту дверь. К тому же из чудом не взорвавшегося бака грузовика вытекал бензин. Любой шальной трассер мог сразу же превратить его в костер.
Леха спрыгнул на дорогу, обежал бэтээр с другой стороны и отстегнул с брони топор.
- Кому война, а нам - ремонт! Ешь твой контрабас!
Он закинул за спину автомат и подкрался к краю скалы. До "ЗИЛа" было с полсотни метров открытого незначительно задымленного пространства.
- Фу-у-у-ух! - Он громко выдохнул. - Только б не… - И, пригибаясь, побежал к машине.
Стоило ему выскочить из-за скалы, как на свободном пространстве звуки перестрелки стали гораздо громче и резче. Казалось, в каждом выстреле можно было четко различить металлическое клацанье затворной рамы автомата и звон отлетающей гильзы, а орудийная стрельба бээмпэшек сильно и омерзительно била в перепонки, пронизывая весь организм и отражаясь в мочевом пузыре.
Леха быстро пробежал этот отрезок, подобрался к кабине, поддел топором край двери и налег на топорище. Дверь не поддавалась. Мешала подножка. Тогда он подтянулся и уперся ногой в открытый борт кузова. Несколько раз стукнув обухом топора в область дверного замка, Леха снова поддел край двери и потянул на себя. Она со скрежетом открылась. Он ухватил за бушлат находившегося в кабине солдата, помогая ему выбраться наружу. Вдвоем они свалились на землю, укрывшись за машиной. Было удивительно, что при столь сильной плотности огня вызволенный из железного плена солдат был даже не ранен. Леха понял, что теперь стреляют и в них тоже. Пули зацокали металлическими коготками по камням, громко зазвенели по кабине, кузову и со свистом незримо пролетали где-то рядом. Он лежал на земле, прижимаясь к камням. Странно, но свист пуль не показался Лехе неприятным и резким, как озвучивали его в фильмах. Рассекаемый смертоносными каплями воздух ложился мягким пением на перепонки и не был так ужасен, как оглушительные, смрадные пороховые разрывы.
Когда огонь по ним прекратился, Леха посмотрел по сторонам и громко крикнул лежавшему в двух шагах бойцу:
- По моей команде бежим к бэтээру! А то сгорим тут!
Солдат, ошалело оглядываясь, подполз ближе.
- Приготовиться! - Леха чуть привстал и согнул ноги в коленях, ища опору для хорошего толчка. - Бегом - марш! - скомандовал он, вскочил и побежал по дороге. Примерно на половине дистанции он явно ощутил, как воздух сильно хлестнул его по левой щеке. За общим грохотом он не слышал выстрелов, продолжая забег и видя, как впереди него искрами брызгался асфальт. Трассеры метались в разные стороны, ударяясь об валун, за которым стоял их бэтээр. Леха чувствовал, как между его лопаток, словно тавро спину, припекала точка, в которую, вероятно, и целился невидимый стрелок. Ноги, руки болтались на бегу, как тряпочные, и казались совершенно бесполезными и лишними в этом мероприятии. Упасть, укрыться? Негде! Оставалось только бежать к ущелью. Добежать до него. Широко раскрытым ртом Леха хватал на бегу горелый воздух и бежал по пылающему на дороге бензину, неся на себе факелы своих голенищ.
- Г-о-о-о-о-ой! - Он кувырком влетел к колесам бэтээра. - Г-о-о-о-ой! - Ворочаясь на земле, он тер подошвами об землю и бил шапкой по голенищам сапог, сбивая с них пламя, продолжая кричать во все горло, точно пытаясь выкричать из себя весь без остатка неистовствовавший в его груди ужас. Тело дрожало и не слушалось. Зубы начали выбивать злобную дробь. Сбив пламя с сапог, Леха встал на четвереньки и осмотрелся, но солдата рядом не было. Испытывая жар от еще дымящихся голенищ, он снова подполз к краю скалы. Солдат лежал за кузовом, закрывая голову руками, совершенно не думая куда-то бежать. Леха досадно плюнул:
- Ну, извини, парень. Второй раз я к тебе не бегун. - Он отполз назад, поднялся и пошел к бэтээру. Влезая на броню, он снова посмотрел на солдата.
- Не, точно не бегун! Двоих нас теперь быстро уделают, пристрелялись уже, а у меня тут хозяйство - дрова! Бля, ну одни чурки! - Он спрыгнул в люк. Рахимов вопросительно смотрел на него. Леха сконфуженно улыбнулся.
- Шурик! Последняя фраза тебя не касается! Если обиделся, можешь и меня чуркой обозвать, но, как и я - не при всех! Как тут наши пилигримы?! - Он посмотрел на пассажиров. - Смирные?!
- Смирные! Я не обиделся, командир! За тебя переживал! Долго ты не был!
- Ладно, давай к пулеметам!
Старик тихо бормотал себе под нос. Леха закурил и немного расслабился. Состояние было как после бани. Ни двигаться, ни думать ему не хотелось. Он молча смотрел в триплексы на чадящие круги разогретого огнем асфальта.
- Вижу! Вижу! - вдруг закричал Рахимов и сразу открыл огонь из пулемета.
Леха пододвинулся к командирскому прибору, навел его по пулеметным трассерам и тоже увидел на отвесном козырьке горы группу бегущих вооруженных людей в темных чалмах. Они быстро скользили между камней по невидимой снизу тропке, спеша уйти в распадок за гору.
Трассеры Рахимова ложились рядом и впереди них, заставляя бегущих часто останавливаться и приседать за камни. Поняв, что их передвижение обнаружено, они пытались только укрыться за камнями и даже не стреляли в ответ. Рахимов постепенно пристреливался, уточняя наводку. Внезапно один из бежавших сорвался и покатился, кувыркаясь по склону. Тело несколько раз ударилось о камни и свалилось в обрыв.
В этот момент снова в скалу рядом с бэтээром ударила граната. Жа-ах! Машина качнулась, а успокоившиеся было пассажиры снова заорали в три глотки. Дым от разрыва гранаты на какое-то время закрыл поле зрения прицела, но Рахимов продолжал вести огонь вслепую, не изменяя положения пулеметов.
Жа-ах! - ударилось дальше на дороге с раскатистым гулом. Это взорвались остатки бензина в цистерне перевернутого бензовоза. Гигантский плевок желто-красного пламени на несколько секунд застыл в глазах, слепя своей яркостью.
Когда Леха снова глянул в триплексы, то увидел, что нос их бэтээра объят огнем долетевшего до них воспламененного горючего.
На месте бензовоза теперь оставалась только пылающая искореженная взрывом рама с растерзанной цистерной и полыхающие обломки. Леха посмотрел в сторону "ЗИЛа". Солдата там уже не было.
- Горим! Командир, горим! - Рахимов толкал его сиденье ногой.
Леха отмахнулся:
- Да не кричи ты так, сам испугаешься! Краска обгорит, да и хрен с ней. В прицел смотри!
- Стекло сильно копченый, не могу смотреть!
- Сиди, я щас! - Леха схватил тряпку, открыл люк, быстро вылез и протер защитное стекло прицела. На пулемете кособоко свисал в сторону разбитый осколками прожектор. Леха скрутил его и отбросил в сторону.
По броне стекал догоравший бензин. Вокруг было дымно. Ущелье, как пылесос, затягивало в себя шлейфы дыма. Стрельба стихла. Впереди раздавались лишь одиночные, видимо, последние выстрелы. Он закашлялся от угара, спрыгнул на свое место и проехал дальше, притормозив на обочине недалеко от перевернутого "ЗИЛа".
- Шурик, наблюдай за обстановкой, а я туда схожу. Родню не выпускай! Не дай бог чего…
Пассажиры, пытаясь справиться со свалившимися на них испытаниями, вволю наоравшись и истощив свои силы, молча сидели на лавке.
Старик, вероятно, поняв по интонации Лехи смысл его слов, приложил руки к своей груди и непрерывно кланялся.
Леха посмотрел на сидевшего между родителями перепуганного пацаненка, вздохнул, спрыгнул с брони на землю, огляделся и пробежал вперед, перепрыгивая через лужи горящего на дороге топлива.
У перевернутого на бок "ЗИЛа" ходил тот самый, непостижимым образом выживший в этой передряге солдат. Он озадаченно смотрел на лежавшую на боку машину. Кузов "ЗИЛа" с обрывками тента свисал в обрыв. Весь находившийся в кузове груз вывалился из него, усеяв склон буханками хлеба, жестяными банками тушенки, каши, разбитыми деревянными и картонными ящиками. На дне обрыва колесами вверх лежала походная кухня.
- Сам-то цел, не ранен? - спросил солдата Леха.
Не осознавший своего счастья воин молча посмотрел на пыльного и закопченного прапорщика, как на говорящий фонарный столб. В его широко открытых серых глазах еще светились трассеры, а установившаяся тишина была для него непонятной и пугающей. Он дико озирался по сторонам, хоронясь за машиной. Стрельба к этому времени уже окончательно прекратилась.
Леха пошел дальше. Впереди, пригибаясь и всматриваясь в горы, к машинам перебегали бойцы. У скалы трудились санитары, перевязывая и укладывая на носилки нескольких раненых. Они тут же, прямо через обмундирование, вкалывали им промедол из шприц-тюбиков, а потом переносили к машинам. Кто-то кричал от боли, судорожно хватаясь за окровавленные бинты, другие молча смотрели помутневшими глазами, уже находясь под воздействием обезболивающего. У сгоревшего бензовоза двое солдат поливали водой из канистры обуглившийся и еще дымящийся труп водителя, так и не успевшего покинуть машину, а может быть, сразу убитого взрывом.
К одному из грузовиков подносили убитых и спешно, как мешки с чем-то тяжелым, затаскивали в кузов. Рядом с машиной стоял офицер, держа в руках их уцелевшие документы. Несколько солдат ходили вокруг изуродованной бээмпэшки и собирали разбросанные чудовищным взрывом куски человеческих тел. Подобранные останки они переносили и укладывали на расстеленные рядом плащ-палатки, завязывали их узлами и несли к грузовику.
В середине колонны стоял майор. Он громким голосом давал указания офицерам. Навстречу Лехе от майора быстро шел лейтенант. Подойдя, он спросил:
- Не наш, что ли?!
- Нет, я из другого полка. Отстали из-за поломки. - Он указал рукой на бэтээр.
- Понятно! То-то я не мог разглядеть в дыму, кто из КПВТ по горе лупит. Ты видал?! - Он вопросительно глянул на Леху. - Ни черта наша техника к горам не приспособлена! Стволы выше жопы не поднимаются! У этих чурок, - лейтенант провел пальцем по контуру горы, - гранаты небось закончились, а то нам всем крышка была бы!
Лейтенант говорил громко и раздухаренно, как будто именно под его непосредственным командованием была только что одержана победа в крупной войсковой операции. Его голос звенел на грани напускной бравады и ужаса. Леха отлично понимал душевное состояние этого молодого офицера, только что, как и он сам, прошедшего боевое крещение и пытавшегося победить противника в открытом бою так, как его учили в военном училище.
В глазах лейтенанта бесновалось сумасшедшее, по-настоящему ощутимое счастье выжившего существа. Он, как и Леха, с трудом облачал в слова нужные мысли и при всей трагичности ситуации испытывал то же, что и Леха, желание прыгать на месте, подчиняясь безотчетной животной радости, и просто орать невесть что, лишь бы наораться до потемок в мозгу, упасть и отключиться.
Леха продолжал молча слушать лейтенанта. Тот быстро сунул в рот сигарету, повернулся в сторону колонны и, глубоко затянувшись, сказал:
- Надо дорогу освобождать. Комбат сказал, что по рации передали, другая колонна на подходе. Ждут перед ущельем, пока мы этот участок пройдем. Вот что, земляк, - он тронул Леху за рукав, - пока мы там битую технику с дороги оттянем, ты этого "ЗИЛа" в обрыв столкни! Хорошо?
- Столкну, - согласился Леха. - А передняя часть колонны нормально прошла?
- Нормально. Только нам досталось. Валяй его в обрыв! Скоро наши медики куски дособирают, и дальше поедем. Это просто мандец какой-то! - Лейтенант нервно поморщился. - Как их потом по гробам-то сортировать будут? - Он отшвырнул окурок и пошел обратно. По пути он остановился и крикнул солдату, по-прежнему стоявшему у перевернутого "ЗИЛа":
- Эй, водила! Чего встал?! Иди туда, залезай в бээмпэшку! Бегом!
Но солдат не двигался. Он продолжал стоять и смотреть вниз. Леха подошел ближе. Лейтенант крикнул еще раз:
- Бегом, солдат!
Но тот продолжал стоять на месте, словно обращались не к нему. Они подошли к перевернутому "ЗИЛу".
Солдат топтался на месте и смотрел на них отсутствующим потусторонним взглядом. Зрачок его правого глаза был сильно расширен, отчего глаз казался черным, а другой глаз был серого цвета с нормальным зрачком. Солдат ошалело смотрел на подошедших к нему людей, как будто бы находился сейчас в разных измерениях. Он продолжал молча топтаться у опрокинутой машины, слегка покачивая головой.
Лейтенант осторожно снял с его плеча автомат, слегка потянул солдата за рукав, но тот ухватился обеими руками за раму лежавшего на боку "ЗИЛа", не желая никуда уходить.
Лейтенант тихо сказал Лехе:
- Он, кажется, не в себе. Постой с ним, я за врачом сгоняю.
Он вернулся вместе с уже знакомым Лехе военврачом. Капитан быстро осмотрел бойца, продолжавшего держаться за машину.
- Контузия, - произнес доктор. - Вы отойдите в сторонку, я сам с ним поговорю.
Они отошли. Капитан что-то недолго говорил бойцу. Солдат вскоре отпустил раму, и военврач, взяв его под руку, повел к санитарной машине.
Леха вернулся к своему разрисованному теперь еще и черными подпалинами бэтээру. Он запустил двигатели, подъехал к "ЗИЛу", но медлил. До этого Леха только и делал, что ремонтировал и восстанавливал технику. Ему было до глубины души жаль эту машину. "ЗИЛ" лежал на боку и был вполне пригоден для восстановления. Беда его была в том, что взрыв покорежил задний мост и выдрал рессоры, поэтому ни своим ходом, ни даже на буксире двигаться без заднего моста он никак не мог. Машина была совсем новая, недавно с конвейера.
- Толкать надо? - спросил Рахимов.
- Надо, но жалко, - отвечал Леха, глядя на "ЗИЛ". - Тут, блин, делов-то! Всего часа на три - проушины под рессоры приварить да новый мост на него перекинуть. А кабинку-то потом отрихтовать недолго…
- Он дорога мешает! Надо толкать!
- Мешает, мешает! Чего заладил? Вижу! А ты, когда с крыши у штаба саданулся, тоже небось на проходе мешал?! Но тебя ведь в госпиталь отправили, а не на кладбище! - Он дал газу и с разгону ударил "ЗИЛ" носом. Машина перевернулась на кабину и, громыхая, покатилась в обрыв.
Леха снова занял место в хвосте поредевшей колонны, поднял бронепластины на смотровых окнах и стал ждать сигнала к движению.
Рахимов курил, пассажиры молчали. Леха посмотрел на часы, а затем перевел взгляд на опаленную, в огромных черных чадящих кругах дорогу. Он тоже, как и тот контуженый солдатик, будто бы жил сейчас в двух измерениях. Одно полушарие его мозга, казалось, отставало во времени и один глаз еще вполне ясно видел такое же ненастное, но мирное, свое небо перед переправой, не таящее в себе опасности, не оцененное по-настоящему в тот момент. Второе же полушарие смотрело через призму другого глаза, преломляющего мир в отчетливое ужасающее зрелище. Мертвые, раненые, подбитая на дороге техника, отметины на скале от не попавших в бэтээр трех гранат еще не воспринимались его рассудком как истина в настоящем. Изображение наслаивалось, точно две пленки, одновременно запущенных в проектор. В бардаке перемешавшихся образов на Леху неожиданно накатило спокойствие. По телу медленно текла волна горячего прилива. Он перестал обращать внимание на продолжавших суетиться впереди людей, на выжженную изнутри взрывом собственных боеприпасов бээмпэшку, обгоревший остов которой другая со скрежетом сталкивала в пропасть. Он ощутил сильный жар на щеках и теплую истому в груди, проваливаясь в темноту…
- Товарищ командир! - растолкал его Рахимов.
- Чего? - Леха вздрогнул, просыпаясь.
- Они просят отпустить их. Говорят, их кишлак совсем недалеко, за той гора. Говорят, сами дойдут.
Леха обернулся, посмотрел на старика, который кивал в знак подтверждения слов Рахимова.
- Спроси его, раз он тут местный, кто по нам палил? Не его ли братья-односельчане?
Рахимов перевел. Старик немного побледнел. Это было хорошо видно по коже его лица, не покрытой бородой. Он округлил глаза и, размахивая руками, залопотал:
- Душман нис, душман нис… - Он быстро говорил, продолжая отчаянно жестикулировать.
- Говорит, что не знает. В их кишлаке все мирный крестьяне. Просит отпустить.