3
Бывают в жизни такие минуты, когда человек каким- то внутренним чутьем, где-то в глубине сердца, чувствует, что впереди ожидают его неприятности.
Так было и с Кадыром Мирзаевым, когда он подходил к своему дому.
Вечерний закат полыхал по-весеннему ярко, окрасив багрянцем чуть ли не полнеба. На небе сверкала первая вечерняя звезда и резко вырисовывалась одинокая узкая тучка. Ее края, казалось, были обшиты, как бухарская тюбетейка, золотистой каймой.
Быстро наступающие сумерки окутывали дома и сады синей прохладой. Слабый ветерок разносил нежный аромат цветущих миндальных деревьев, запах кизячьего дыма и жареного мяса. В окнах зажигались огни.
Отворив калитку, Мирзаев почувствовал, что в его доме что-то произошло. Кадыра поразила тишина. Обычно в эти вечерние часы, ожидая мужа, Халоват хлопотала у очага, рядом суетились дочь Мухабат и сынишка Бохадыр. И Кадыр, переступая порог, догадывался, что нынче приготовила Халоват. А она умела вкусно готовить.
Сегодня ничего этого не было. Открыв дверь, Кадыр потянулся к выключателю. Вспыхнул свет, и бригадир замер на месте. В доме царил беспорядок. На полу валялось полотенце, старые штанишки Бохадыра. На столе стояли новые лаковые туфли жены, те самые, которые он ей купил в Бухаре к празднику.
- Халоват! - позвал жену Кадыр. - Халоват!
На его зов никто не вышел. Дом был пуст.
У Кадыра защемило сердце. Ушла…
Кадыр постоял несколько минут на месте, растерянно осматривая непривычно тихую и опустевшую комнату. Потом поднял полотенце, повертел его в руках и бросил.
Прошелся по комнате. Ему никак не хотелось верить, что и Халоват, самый близкий человек, и та не захотела понять его… Ему казалось, что все это неправда, что это сон, что зря он себя расстраивает. Халоват сейчас вернется, вот через минуту. Он ждал. Но проходили минуты, а в комнате по-прежнему стояла щемящая душу непривычная тишина.
Мирзаев подошел к столу и взял чайник. Чай был холодный. Он налил полную пиалу и выпил жадно, большими глотками. Потом потушил свет и устало опустился на кровать, как был, в ватном халате и сапогах. Заложив руки под голову, Кадыр долго не мигая смотрел на темный потолок.
Ушла жена…
Мирзаев смотрел на потолок, и на нем, как на экране, медленно проплывали события, в которых главным действующим лицом был он, учитель узбекского языка и литературы, парторг школы.
Все началось с простого разговора. В один из осенних дней прошлого года в школу имени Ленина пришли бывшие десятиклассники. Встреча была не радостной. Ученики сообщили своим учителям, что попытка поступить в институт для большинства окончилась неудачно. То ли конкурс был действительно большим, то ли ученики подготовились слабо. Но как бы там ни было, они вернулись домой, в свой родной кишлак, в колхоз "Кзыл байрок".
О работе в колхозе никто не хотел и думать.
- Мы кончили десять классов не для того, чтоб копаться в земле!
А Дильбар Бакиева, та самая Дильбар, которую больше других любил учитель за цепкую память и образную речь, вызывающе посмотрела на классного руководителя Кадыра Мирзаева и бросила слова, тяжелые, как камень:
- Вам агитировать хорошо, вы университет окончили. А нам в колхоз предлагаете! Спасибо, учитель, катта рахмат!
Со всех сторон на него смотрели пытливые и настороженные глаза. Они ждали ответа. А что он мог ответить? Высокие слова о долге, о чести тут не помогут. Ученики ждали от него, от своего учителя, не общих слов и рас- суждений, а практического совета. И может быть, в эти минуты в сердце учителя впервые зародилось сомнение и неудовлетворенность своей работой преподавателя.
Он дал этим ребятам и девушкам знания, но не дал главного - путевки в жизнь. Он научил их грамоте, раскрыл богатства родного языка, воспитал любовь к литературе, но не научил их понимать жизнь, не раскрыл перед ними радость свободного труда, не научил пользоваться своими знаниями.
Мирзаев знал, что юношеские годы - самые ответственные годы в жизни человека. Молодость - это период становления, формирования и возмужания. И от того, как пройдут эти годы, зависит будущее человека: или он, уверовав в свои силы, в свои способности, гордым орлом устремится вперед, или, потеряв веру в самого себя и в общество, опустится в болото мещанства и обывательщины. Он, Кадыр Мирзаев, считал себя ответственным за судьбу своих питомцев. Он не мог, как это делали его коллеги по работе в школе, равнодушно стоять в стороне.
В эти осенние дни круто повернулась судьба молодого учителя. Мирзаев долго думал. Он вспомнил свою молодость, учебу, службу в армии. Вспомнил своих командиров. В самые трудные минуты, напряженные дни учений, командиры шли в гущу бойцов и личным примером увлекали их. Личным примером!
После долгого раздумья принял решение: надо самому пойти в колхоз и таким образом доказать ученикам, что физический труд так же почетен, как и умственный…
Беседа в районном комитете партии длилась долго. Против ухода Мирзаева в колхоз возражали все: директор школы, завуч, учителя. Но молодой коммунист настоял на своем. Его доводы были убедительными. С ними нельзя было не согласиться.
А через неделю в просторной колхозной мехмонхане - комнате для приема почетных гостей - состоялось необычное собрание. Встретились люди двух поколений - самые молодые и самые почтенные.
Честно говоря, многие ребята и девушки шли сюда без особого желания: опять нотации читать будут… Но, переступив порог, были искренне удивлены. Такого они не ожидали. Убеленные сединой колхозники, известные хлопководы Эль-бобо Джураев, Норкулат Бобокулов, Сайдулло Сафаров и другие, почтительно прижав руку к сердцу, встречали комсомольцев и, как самых дорогих гостей, провожали в мехмонхану.
А в мехмонхане стояли низкие столики и на них угощение - сладости, фрукты, свежие бухарские лепешки.
Ребята смущенно переглядывались, робко садились на почетные места. Когда все были в сборе, встал председатель колхоза Усман Ташпулатов.
- Мы собрали вас для серьезного разговора. Нам нужно с вами посоветоваться. Вы все грамотные, окончили десятилетку. Подумайте и скажите свое слово.
Потом, двумя руками погладив пышную седую бороду, начал говорить Эль-бобо Джураев:
- Дети мои, посмотрите вокруг себя зоркими молодыми глазами. Все это создано нашими руками - и поля, и кишлак, и школа, и клуб. Мы отвоевали эту землю, мы честно потрудились на ней. Теперь наступает пора, когда срок нашей жизни приближается к завершению. И все свое богатство мы передаем в ваши руки. Правильно ли я говорю, почтенные аксакалы?
- Правильно! - закивали головами седобородые хлопкоробы. - Правильно!
- Мы своим трудом создали вам, нашим детям, счастливое детство, радость молодости. Теперь вы стали взрослыми, выросли, стали нашей надеждой и опорой. Мы тоже когда-то были молодыми, и нас тоже называли надеждой и опорой. Но в те далекие годы - пусть они никогда не повторятся! - мы, молодые узбеки, были только надеждой и не могли быть опорой. Потому что у каждого из нас не было ни своей земли, ни лошади, ни воды. Все это принадлежало наместнику эмира. А у нас было только вот это. - И Эль-бобо вытянул вперед свои жесткие темные морщинистые ладони. - У нас были только руки.
- Правильно говоришь! - вздохнули аксакалы. - Только руки и желание трудиться!
- У вас тоже, дети мои, сильные, крепкие руки. Но к этим рукам в придачу колхоз дает вам богатую жирную землю, дает вам воду, дает умные машины. Ими можно обрабатывать землю, ими можно ухаживать за посевами и собирать урожай. Много мы вам даем! Но самое главное богатство вы уже получили. Это - знания. Каждый из вас десять лет учился в школе. Десять лет читал книги, впитывал в себя живительные соки знания, мудрость науки. Дети мои! Сегодня вы вступаете в жизнь. У вас сильные молодые руки и голова, наполненная знаниями. Владейте нашей землей, умножайте колхозные богатства! Пусть ваша жизнь будет наполнена радостью труда и счастьем!
- Пусть будет так! - сказали аксакалы.
Потом слово снова взял председатель колхоза.
- Учитель Кадыр-ака Мирзаев подал заявление о приеме его в колхоз. Мы посоветовались и удовлетворили его просьбу.
Среди комсомольцев оживление. Все взоры обратились в сторону учителя. Неужели он идет в колхоз? Не может этого быть!
Но учитель утвердительно кивал: да, это так.
- Кадыр-ака с сегодняшнего дня считается бригадиром, - продолжал председатель. - И вот я спрашиваю у вас совета: кого взять в его бригаду? Вы знаете своего учителя, хорошо знаете. Подскажите нам своим советом, помогите укомплектовать бригаду.
В мехмонхане наступила тишина. Первой встала Дильбар Бакиева:
- Я училась у Кадыр-ака и сейчас хочу с ним работать. Запишите меня в бригаду.
За ней поднимается ее подруга Аман Эргашева:
- Меня тоже запишите в бригаду!
Двадцать комсомольцев, двадцать вчерашних десятиклассников, пошли за своим учителем. Для них это были первые шаги в самостоятельную жизнь. Трудно им было осваивать профессию хлопкороба, трудно было привыкать к физической работе в поле. Но никто из них не знал и не догадывался о том, что их учителю, всегда жизнерадостному и внимательному Кадыр-ака, во много раз труднее. Над ним посмеивались соседи. Коллеги по работе в школе считали его поступок мальчишеством и даже глупой выходкой. Но Мирзаев стойко переносил все. Он был уверен в своей правоте!
За центральной усадьбой колхоза простирались дикие степи. Весною они расцветали ярче, чем хорезмский ковер. Но кончится короткое время весны и, знойное солнце высушит травы, пожухнут цветы, и только суслики бегают по выжженной степи, да высоко в синем прохладном небе парят орлы.
И в эту степь пришли комсомольцы. Начался штурм полупустыни. Загрохотали бульдозеры и скреперы, зарокотали грейдеры и тракторы. Началась планировка будущей карты хлопковых плантаций. Прокладывались арыки - жизненные артерии полей, делалась промывка земли, чтоб удалить соль, вносились удобрения. Ребята трудились с энтузиазмом.
В эти дни в семье Мирзаева возник конфликт, который превратился в драму. Жена Кадыра Халоват никак не желала примириться с новым положением мужа. Она начала с упреков и кончила слезами:
- Я выходила замуж за учителя, а с колхозником жить не собираюсь…
Но Кадыр был непреклонен. Он все силы и знания, всю душу отдавал своим питомцам. Пусть заработок первый год будет низким, пусть грубеют руки, обветривается лицо - все это не главное. Главное то, что на его глазах, под его руководством люди самостоятельно вступают в жизнь.
Тогда Халоват решилась на последнее средство. Она заявила мужу:
- Если не оставишь бригаду, я уйду.
Мирзаев не оставил работу в колхозе.
Утром, с красными от недосыпания глазами и гудящей головой, Кадыр Мирзаев направился на полевой стан своей бригады. А там уже шла работа. Рузи Арипов, как опытный колхозник, развозил местное удобрение и указывал ребятам места, на которые следует класть больше. И это тот самый Рузи, упрямый и самовлюбленный, который месяц назад гордо заявлял:
- Я кончал десять классов не для того, чтоб копаться, простите за грубое слово, в навозе!
Рядом, не отставая от него, трудятся Дильбар Бакиева, Аман Эргашева, Раджап Шарипов. Пусть в действиях их нет еще должного мастерства и умения - они придут со временем, с опытом и прожитыми годами, - но уже сейчас первые успехи радуют. Ну разве он, Кадыр Мирзаев, имеет право бросить их, своих учеников, которые верят в него и идут за ним?
Кадыр Мирзаев переселился жить на полевой стан. Начались напряженные дни сева и первых поливов.
Хлопчатник - растение прихотливое. Он требует постоянного ухода и внимания. Кадыр дни и ночи проводил в поле. Он осунулся, похудел. Лицо обветрилось, покрылось загаром. Руки огрубели. Но радостью светились его глаза. Еще бы! 52 гектара земли, освоенные бригадой, обещают хороший урожай!
В один из майских дней на полевой стан пришел учитель Джаббар Сабиров, недавний коллега по работе в школе. Он критически осмотрел запачканную землей одежду Мирзаева и дружески сказал:
- Дорогой Кадырджан, бросьте заниматься не своим делом. Для этого ли вы окончили университет?
Мирзаев ничего не ответил. А Сабиров его молчание понял по-своему и продолжал:
- Вы образованный человек. Не позорьте себя. Подумайте над своим поступком, и вы поймете - это мальчишество. Кому нужен ваш так называемый героизм?
Кадыр опять ничего не ответил. Он молча вытянул руку, показывая на дорогу. Жест был красноречивее слов.
Сабиров растерянно заморгал глазами:
- Вы еще вспомните мои слова. Но тогда будет поздно!
Мирзаев отрицательно покачал головой и, не прощаясь, ушел в поле, где трудились комсомольцы.
А вечером его ждала радость. На полевой стан пришла жена, Халоват. Она принесла завернутое в платок блюдо душистого плова с изюмом и айвой, такого, какой любил Кадыр.
Халоват сразу же включилась в работу бригады.
Глава десятая
1
Спортивный зал быстро опустел. Едва закончилась тренировка, солдаты устремились во двор, к бассейну. Лето вступало в свои права, и находиться в помещении не очень-то хотелось.
Остались только двое - Чашечкин и Пушнадян - дежурные, им мыть пол. Так заведено: каждая секция после окончания тренировки моет пол, убирает спортзал.
Парни ловко орудовали швабрами. Коржавин смотрел на них и думал о том, что неплохо бы устроить боксерскую площадку на свежем воздухе. В распахнутые окна заглядывало вечернее солнце. Было душно.
- Руслан, иди купаться, мы сами домоем и все уберем, - сказал Чашечкин, выжимая тряпку.
- Обязательно сделаем, - подтвердил Пушнадян.
В спортзал заглянул Зарыка:
- Корж, иди сюда!
- Потом.
- Надо потолковать.
- Много будешь толковать, рано состаришься.
- Совершенно серьезно. Мы с Петром.
- По твоему тону можно подумать, что произошло чепе.
- Даже хуже.
Коржавин вышел.
Мощенко сидел на корточках в тени молодого тополя и что-то чертил сухой веткой на песке. Руслан и Зарыка присели рядом.
- Горим, братцы. Как шведы под Полтавой.
Зарыка вздохнул. Коржавин пожал плечами.
- Все может быть.
- Именно, - добавил Зарыка.
- Горим, братцы, - повторил Мощенко.
Коржавин положил руку ему на плечо:
- Кто повздорил с уставом?
- Пока никто. Пока порядок полный.
- Кто же тогда горит?
- Мы. Весь расчет.
- Не темни.
- А тут и так ясно. Больше не видать нашему расчету первого места.
- Это почему же не видать?
- Нагорного к нам переводят.
- Врешь!
- В штабе сказали. Батя приказ дал.
У Коржавина испортилось настроение. О рядовом Нагорном он слышал.
- Почему же именно в наш расчет?
- Так батя приказал.
- Это несправедливо.
- Батя считает по-другому. Он сказал, что если мы действительно самые передовые, самые лучшие, то неужели не перевоспитаем одного разгильдяя?
Зарыка сорвал травинку и взял ее в рот.
- Положеньице. Ты, Корж, знаешь Нагорного?
- Слыхал.
- Такого можно перевоспитать?
- Не пробовал.
- Петро, у нас, оказывается, новый Макаренко появился. Ты слышал, что Корж сказал?
- Заткнись.
Они помолчали. Каждый думал об одном и том же. О Нагорном. Школа воспитывала, воспитывала и не воспитала. Родители воспитывали, воспитывали и не воспитали. Из комсомола исключили. И в армии гоняют из подразделения в подразделение. Не человек, а вроде футбольного мяча. Где он ни побывает, от него только грязное место. И дурная слава. Так уж повелось: где Нагорный, тот расчет и склоняют на всех собраниях за чепе. Теперь этот футбольный мяч направили в их подразделение. Вроде штрафного удара.
- Надо к капитану Юферову сходить, - предложил Зарыка.
- Дело, - поддержал его сержант Мощенко. - Топай вместе с Коржем. А я к комсоргу сбегаю.
У двери капитана Юферова Зарыка остановился.
- Знаешь что, Корж. Ты займи тут оборону и перехватывай всех, никого не пускай. А я тем временем поговорю с капитанов.
- Действуй.
Он был у Юферова долго, минут двадцать. Коржавин устал ждать. Наконец появился Евгений.
- Ну что?
- Порядок. Будем воспитывать.
- ?!
- Не таращь на меня глаза.
- Кто будет воспитывать?
- Я! - сказал Зарыка и спохватился: - То есть ты, и Петро, и мы все. Понятно?
- Говори толком!
- Приказ не обсуждается, а выполняется.
Зарыка двинулся к выходу. Коржавин следом.
- Купаться?
- Нет. Капитан сказал, что Нагорный будет жить с нами. Я поменяюсь местом с Петром. Буду внизу, а Нагорный рядом.
- А Петро согласится?
- А что ему делать? Он, оказывается, об этом уже знает. Был у капитана. Потому и хмурый.