Окопники - Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) 12 стр.


Так решилась судьба Шипилеико. Впоследствии!! он стал хорошим радистом, был награжден медалью "За отвагу".

А Шварцев ровно через месяц написал рапорт командиру полка с просьбой возвратить его к прежнему месту службы. Просьба была удовлетворена, но распоряжение об откомандировании не застало Шварцева в батальоне. Он был ранен и отправлен в госпиталь.

Вернувшийся вскоре из того же армейского госпиталя Леонид Куренков передал мне привез' от Шварцева. Меня это порадовало. Если приветствует, значит, не серчает.

18

После ранения Леонид Куренков вернулся в полк с медалью "За боевые заслуги".

- Где это ты и как отличился? - поинтересовался я.

Он покосился на медаль, загадочно улыбнулся.

- Хороша, хороша! - сказал я. - Медаль хороша, и сам ты под стать ей: такой же свеженький.

- Должен быть свеженьким, - охотно согласился Леонид. - Нога зажила, отоспался, отогрелся, отмылся… Будто в доме отдыха побывал.

- Лучше все‑таки не попадать в такие дома отдыха.

Это мое мнение не было принято безоговорочно. Куренков рассуждал по - своему:

- Если иметь в виду обычные два фронтовых варианта, то мне выпал лучший. Случайно, конечно. На войне многое происходит по воле слепого случая.

"В госпитале наслушался, - отметил я про себя. - И, пожалуй, важничает малость, потому что командиром минометной роты назначили. А тут еще и вторая медаль вдобавок".

Прервал его философствование вопросом:

- Надеюсь, ты не считаешь, что медаль свою получил случайно?

- Считаю, - ответил Леонид вполне серьезно и рассказал мне о своих приключениях.

Когда его ранило осколком немецкой мины, санитар, сделав первую перевязку, проворно вырезал палку и, вручая ее, пошутил:

- Садись верхом на этого вот коня и дуй прямо в медсанбат.

Медсанбата Куренков на указанном месте не застал - только что перебазировался, расставив вдоль укатанной дороги стрелки - указатели.

Приближался вечер. С каждым шагом боль в ноге становилась все мучительнее. А сколько еше ковылять до медсанбата, неизвестно.

Доковылял до чьих‑то землянок. Остановился в раздумье: - "Может, зайти передохнуть и обогреться?" И тут его окликнули:

- Ты кто будешь?

Оглянулся - под сосной стоит капитан. Он ответил коротко:

- Раненый. Иду в медсанбат.

- Слушай, оставайся у нас, - предложил капитан. - Вылечим без медсанбата. Фельдшер наш любого профессора заменить может.

- Мне не до шуток, товарищ капитан.

- Мне тоже. Я тебя поваром назначу. Согласен?

- Будь здоров, капитан!

- Постой. Дело ведь предлагаю. У котла быстрее поправишься.

Капитан взял Куренкова под руку и почти силком потащил в землянку. Там отстегнул от поясного ремня флягу, налил в кружку.

- Пей! Сразу полегчает.

Куренков выпил, но облегчения не почувствовал. Захотелось прилечь. Теперь уже никакая сила не могла заставить его идти дальше: так разболелась нога. Капитан, вероятно, понял это и, не сказав больше ни слова, ушел из землянки.

Вскоре появился фельдшер, положил на нары кусок хлеба и банку тушенки. Объяснил:

- Капитан прислал. И осмотреть велел.

- А кто он такой, капитан твой? Что он ко мне прицепился?

Из ответа фельдшера следовало, что попал Куренков в отдельную роту связи. При очередной "подчистке тыла" из роты забрали на передовую повара, писаря и даже нескольких телефонистов. Вот поэтому‑то капитан и вышел на дорогу заманивать к себе легкораненых.

- От меня ему будет пользы как от козла молока, - откровенно признался Куренков.

- Спи, утром разберемся!

А рано утром вместе с фельдшером наведался и капитан. Они оба торопились "на линию", которую всю ночь прокладывала и продолжала еще прокладывать поредевшая рота. Капитан сказал, что кухня стоит рядом с землянкой, дрова заготовлены, воды надо натопить из снега, а продукты отпустит часовой - единственный, кроме Куренкова, человек, который оставался здесь.

- Ты уж постарайся, - уговаривал капитан. - Сам знаешь, каково солдату на морозе без горячей пищи. Свари такую кашу, чтобы мои ребята всю жизнь тебя вспоминали. Или суп им состряпай пшенный, с тушенкой… Представлю тебя к медали за выполнение задания. Идет?

Куренкову хотелось сказать, что он еле сидит на нарах, что может подвести - не выполнить задания, но учел безвыходность положения и согласился:

- Ладно, постараюсь.

Часовой помог разжечь кухню и набить котел снегом. Леонид засыпал пшено в кипящую воду, помешал в котле длинной, обструганной палкой Показалось, что суп будет жидковат. Добавил еще пшена.

- Давно в поварах служите? - спросил часовой.

Куренкова и в этом тяжком его состоянии не оставило чувство юмора.

- Да нет! Можно сказать, учусь только.

- Работа на любителя, - продолжал часорой. - Я наотрез отказался. Не могу. Лучше буду по линии сутками бегать, чем мерзлую картошку чистить по ночам.

Посолив варево, Леонид не доверился собственному вкусу. Дал пробовать часовому. Тот одобрил:

- В самый раз.

И вообще суп ему понравился. Сказал, что доводилось едать такой только до войны, на полевом колхозном стане.

Что было позже, Куренков не помнил. Пришел в себя уже в медсанбате. Удивился, что лежит на койке, а еще больше тому, что около него ссорится с сестрой капитан - связист.

Отстранив сестру, капитан налил в кружку из той своей вчерашней фляги, приподнял Леониду голову и заставил "глотнуть". Стал извиняться:

- Прости, брат, что так получилось. Почему сразу не сказал, что ты лейтенант?.. Спасибо тебе за суп от всей роты. Выздоравливай. И будь уверен - я свое обещание выполню, медаль получишь…

19

Разговоры об отводе дивизии в тыл на переформирование начались давно - сразу после того, как она понесла большие потери в первых наступательных боях и перешла к обороне. Еще Кравчук уверял: "Через неделю, ну, самое большее, через десяток дней непременно отведут". Я однажды намекнул, что пророчество его не сбывается. "За что купил, за то и продал, - ответил он, нисколько не смутившись. И добавил назидательно: - Солдат всегда надеется на скорый отвод в гыл - так ему легче живется на фронте".

Мне вспомнился этот давнишний разговор с Кравчуком, когда остатки нашего полка шагали к ближайшей железнодорожной станции. Произошло это больше чем через год после того, как дивизия прибыла на Северо - Западный фронт. Очень многие, в том числе и Кравчук, не дождались отвода. В полку сохранилось небольшое ядро ветеранов. Они шли теперь под зачехленным полковым знаменем, унося в своей памяти выпавшие на их долю успехи и неудачи, обретения и потерн. Обретения были тоже велики: накопился боевой опыт, возросло мужество, еще больше окрепла уверенность в победе над врагом. Все это предстояло передать в наследство новому пополнению полка.

- Прощай, Северо - Западный! - оглянувшись назад и махая рукой, крикнул один из ветеранов, капитан Богданов, когда мы наконец выбрались из лесов и болог на обширное, до самого горизонта, поле, щедро высвеченное мартовским солнцем.

Но вот беда - снег здесь пропитался водою. Пока шли лесом, нас вполне устраивала наша зимняя обувка - валенки. А здесь они не годились. Вначале мы пытались выбирать на дороге места посуше, но вскоре такие попытки утратили смысл: в валенках хлюпала ледяная вода. Все наши помыслы

сосредоточились на крепких сапогах и сухих портянках. Больше ни о чем не хотелось думать.

Вместе с Богдановым и еще несколькими офицерами я догнал капитана Кулиша - заместителя командира батальона, в состав которого нас передали на период следования к месту переформировки. Завели с ним довольно шумный разговор о замене обуви. Всем нам хотелось тут же снять и забросить к чертям опостылевшие валенки и получить сапоги, на худой конец - ботинки. Заместитель комбата попробовал отшутиться. Кивнул на разбухшие валенки Богданова.

- Как автобусы!

Сам он был в сапогах. Рядом с ним стояла санинструктор батальона - тоже в аккуратных сапожках. И она не могла сдержать улыбки, глядя на нашу обувь. Нас это разозлило. В конце концов заместитель комбата пообещал выдать нам ботинки с обмотками, но никак не раньше следующего дня.

- Нет у меня сейчас ничего, - развел он руками. - Нет, понимаете?!

На ночь полк расположился в попутной рощице. Начали строить шалаши, запылали костры. Все усаживались вокруг них, сушили над огнем портянки, дымили махоркой.

Капитан Богданов отозвал меня в сторону и предложил переночевать в армейском госпитале, который, по его расчетам, располагался километрах в трех от нас, в большой деревне. Я сразу согласился. Прихватили с собою еще двоих - Леонида Куренкова и Федора Морчуна. Они, как и мы, были пока "без войска", в полковом резерве.

"Дипломатические" переговоры в госпитале были поручены Морчуну: он недавно лечился здесь и имел знакомства среди сестер. Нашлась знакомая и у Богданова. Она приветливо встретила нас на крыльце одной из хат. У нее был ласковый голос - не говорила, а ворковала. Мы же как‑то сразу сконфузились перед ней в мокрых наших валенках и полушубках, испускавших густой кислый запах, забивавший все ароматы весны.

- Соня, - обратился к ней Богданов, - пусти бедных странников переночевать. Иначе мы замерзнем в лесу.

- Только тихо, - погрозила ему Соня пальчиком.

- Будем немы, как рыбы, - заверил Леонид. - Можем даже выдать себя за глухих и немых после контузии. Сойдет?..

Соня нырнула на несколько минут в хату и, вернувшись, стала шепотом инструктировать нас:

- Значит, так… Зайдете потихоньку вместе со мною, вроде бы вы выздоравливающие, переведенные на ночь из другой палаты. Я вам покажу койки. На них и располагайтесь до утреннего обхода врача. Перед обходом чтобы и след ваш простыл!

- Уйдем с первыми петухами, - пообещал Богданов.

- А их нет в деревне.

- У нас есть одни часы на четверых. Федя, покажи.

Морчун с гордостью обнажил запястье левой руки.

Хата, в которую провела нас Соня, была сплошь заставлена койками. Мы молча стали раздеваться у пустых коек.

- Откуда вы, братцы? Из каких частей? Из каких краев? - посыпались на нас вопросы, как только Соня прикрыла за собой дверь.

Мы давали уклончивые ответы, старались не подвести Соню.

И все‑таки подвели: заспались в теплой хате, не ушли пораньше.

Нас разбудила уже другая сестра, раздававшая раненым градусники. Я вскрикнул от неожиданности:

- Капа!

- Алеша? Ты ранен?

Она держала наготове градусник и смотрела на меня непонимающе. А я и мои друзья, в свщо очередь, молча пялили глаза на нее. Дежурному врачу все же сознались, почему оказались здесь. Поблагодарили за ночлег и умоляли не наказывать Сошо. Врач промолчал, занялся ранеными.

Когда мы уже отошли от хаты, Капа догнала нас и вручила мне листок бумаги, похожий на рецепт. Там было написано: "Кухне! Накормить завтраком четырех человек". И неразборчивая подпись врача.

- В мире не без добрых людей, - констатировал Богданов. - Скажите доктору, - обратился он к Капе, - что мы никогда его не забудем. И Соне спасибо еще раз. Дай ей бог хорошего жениха! И вам тоже…

Мне хотелось поговорить с Капой, вспомнить Петра, но на ходу разговор не получился. Она просила написать ей, где я буду, назвала свою полевую почту.

- Ну, поцелуй се в щечку, - подсказывал мне Богданов.

Целовать Капу на виду у всех я постеснялся.

Полк мы догнали быстро: попалась попутная полуторка. До вечера шли строем по разбитому шоссе. В железнодорожном поселке, где остановились, все жилые помещения оказались уже занятыми. Устроились в бане, там и блаженствовали трое суток, ожидая эшелон.

По вечерам в темноте коротали время в разговорах.

- Кто из вас бывал в Ленинграде? - спросил как‑то Богданов.

Оказалось, что никто там не был, кроме меня. Да и я лишь проездом.

- Приглашаю всех в Ленинград после войны. Будете моими гостями. Пароль: "Явился по приглашению, полученному в бане". Покажу вам Ленинград. Я в нем родился, вырос и знаю каждый камень. А ленинградские камни - это история. Каждый дом, каждая улица - тоже история. По случаю вашего приезда я надену темно - синий костюм. Под костюм - белую рубашку и галстук в горошек. Конечно, не забуду привинтить свой фронтовой орден - Красную Звезду. Представляете? Боевая Красная Звезда на строгом темно - синем костюме!.. Пойдем мы с вами по Невскому, а потом по набережной Невы…

- Мечтал солдат в окопе вернуться в край родной… - произнес вслух лейтенант, сочинявший тайком стихи. Он никому их не показывал, никому не читал, но все мы знали, что он стихотворец.

- Без мечты жизнь слишком буднична, - отозвался Богданов. - Ты тоже не был в Ленинграде?

- Нет.

- Приезжай. С тобою мы вдвоем погуляем по городу, когда наступят белые ночи. Помечтаем вместе. Я люблю поэтов - они все мечтатели…

На утро нам подали эшелон.

20

Старый паровоз, надрываясь на подъемах, тащил длинную вереницу скрипучих теплушек. Мы ехали в тыл уже третий день. Никто не знал точно пункта назначения. Поговаривали, что будем выгружаться где‑то под Рязанью.

На московской окружной железной дороге эшелон загнали в тупик. Это означало, что придется постоять здесь не один день. У всех появилось желание побывать в столице, но последовало распоряжение: далеко не отлучаться. Вводились в действия все положения устава внутренней службы - с дежурствами, дневальными, вечерними поверками.

Чуть осмотревшись, мы потянулись в прилегавший вплотную к железнодорожным путям малолюдный рабочий поселок. После болот и лесов Приильменья он показался нам прямо‑таки райским уголком. О чем‑то далеком, неизъяснимо прекрасном напоминали своей негромкой перекличкой паровозы и ритмичный, то нарастающий, то постепенно замирающий перестук колес многочисленных поездов.

Пригревало мартовское солнце. Разгуливать по поселку в полушубках и валенках было жарковато. Сведущие люди утверждали, что, появись мы в таком виде на улицах Москвы, нас сразу же задержит комендантский патруль, Капитан Новиков возмущался:

- Мы же фронтовики. Мундиров нам не выдают. Гимнастерка "хабэ", полушубок и валенки - весь наш наряд.

Куренков подливал масла в огонь:

- Фронтовики, товарищ капитан, - находка для столичного патруля.

- Что это за патруль, который не задержит ни одного служивого, - вторил Куренкову капитан Богданов. - Надо службу знать, братцы, и входить в положение ближних.

Шутки шутками, а после этих разговоров ехать в Москву отваживались немногие. Даже капитан Новиков выжидал, пока вернутся первые смельчаки. А ему‑то очень хотелось посетить одну москвичку, некую Надежду Владимировну. Он переписывался с ней больше года и частенько получал из Москвы вместе с письмами вышитые носовые платочки.

У Куренкова в Москве была родная сестра, врач районной поликлиники. Он тоже ломал голову над тем, как бы повидаться с нею. И однажды, когда мы вдвоем прогуливались по поселку, вдруг решился:

- Будь, что будет. Съезжу. Приглашаю и тебя за компанию.

Я согласился. Во второй половине дня мы укатили на попутной машине. Расспросили у шофера, как лучше добраться до нужной нам поликлиники, минуя центр города.

Он извинился, что не может доставить нас прямо к поликлинике - велик крюк! - и подсказал, где удобнее пересесть на трамваи.

В трамвае мы почувствовали себя не очень уютно: на любой из остановок могли появиться комендантские патрули. Я уткнулся в окно и с преувеличенным вниманием рассматривал московские улицы. Куренков чутко прислушивался к объявлениям кондукторши, стараясь не пропустить нужную нам остановку. Сошли мы недалеко от вокзала на довольно оживленном перекрестке. Прохожие охотно растолковали, как пройти в переулок, где располагалась поликлиника.

- Только бы добраться до переулка, а там считай, что мы у себя дома, - подбадривал меня Леонид.

Для этого требовалось перейти на противоположную сторону улицы. Перешли. Остановились на углу, посмотрели на табличку с названием переулка и в этот момент услышали:

- Товарищи офицеры, предъявите ваши документы!

Перед нами стоял патруль: капитан и два солдата.

Откуда они появились - непонятно.

Мы вытащили свои удостоверения. Они были неказистые, без фотокарточек, отпечатанные полковым писарем. Капитан долго и скептически рассматривал эти узенькие полоски бумаги, изрядно потертые на сгибах.

- А увольнительные есть? - поинтересовался он.

Никаких увольнительных у нас, конечно, не было.

Последовал новый вопрос:

- Где ваша часть?

- На колесах, на Окружной дороге.

Капитану мой ответ показался, видимо, дерзким, и он предложил нам пройти в комендатуру.

- Вот и повидался с сестрой, - тяжело вздохнул Леонид Куренков, пытаясь разжалобить капитана, но тот пропустил это мимо ушей.

В комендатуре наши документы подверглись повторному изучению дежурившим там майором. Он пришел к выводу, что такие бумажки может заиметь каждый. И к тому же в них не записано оружие, которое было при нас.

Рассма и)ивая нас в упор, майор возмущался:

- Появиться в таком виде на улицах столицы!.. О чем вы думали?..

- О встрече с сестрой, конечно, - ответил Куренков.

- Займись с ними строевой, пока будем выяснять, - приказал майор капитану.

- На строевую мы не пойдем, - твердо сказал Леонид. - Я еще раз прошу отпустить меня к сестре. Мне необходимо с ней увидеться. Вы это можете понять?

- Могу, но долг службы требует проверит ь…

- Вы не тех проверяете, товарищ майор, - сказал я.

- Прекратить! Смотрите, какой разговорчивый!

А я уже не мог остановиться:

- Хотелось бы мне посмотреть на вас, товарищ майор, на передовой! Пожалуйте к нам в полк. Мы как раз нуждаемся в пополнении…

- Товарищ майор, - робко обратился к дежурному капитан, - можег, одного отпустим к сестре, а этого, задиристого, - показал оп на меня, - задержим?

- Как заложника, - вырвалось у меня.

- А что? Это, пожалуй, мысль, - согласился майор.

- Один я никуда не пойду, - заявил Куренков.

- Иди, пока отпускают, - посоветовал я.

У нас отобрали оружие, и Леонида Куренкова отпустили. Меня же провели в Другую комнату. Я долго сидел на продавленном диване, томясь бездельем, пока не уснул. Когда меня растолкал Куренков, за окнами было уже темно.

- Пойдем. Вот твое удостоверение, вот пистолет. Разобрались…

Я хотел было зайти к майору и поблагодарить его за службу, но Куренков сказал, что и майор, и капитан сменились.

Поздно вечером мы возвратились в теплушку. Нашли нетронутым свой обед и принялись за давно остывшие суп и кашу. Леонид вытащил из кармана довольно объемистый аптекарский пузырек со спиртом - подарок от врачей поликлиники. Плеснул понемногу в кружки.

- Давай за дружбу и извини меня. Не думал, что так получится.

- Я без воды не могу.

- Суп холодный, сойдет вместо воды. Давай…

За нашим одновременно и обедом и ужином мы тихо говорили, вспоминали далекие, казалось, мирные времена.

- Пора спать, - наконец напомнил я.

- И то верно, - согласился Леонид.

Назад Дальше