11 декабря. В низинах Днепра полно партизан. Было уже много нападений на отдельные машины. Сегодня в первой половине дня они чуть не подстрелили нашего повара, который поехал за дополнительными продуктами. Грузовик, слава Богу, вернулся только с несколькими пробоинами в кузове. Партизаны, вроде бы, появились и в деревне, поэтому мы должны проявлять повышенную бдительность.
12 декабря. Наше командование ждет скорого массированного наступления русских. Благодаря авиаразведке стало известно, что противник снова стягивает сильные соединения на юге. Мы всегда получаем информацию через Отто, который узнает ее из бесед между нашим "Обером" и ротным старшиной. Если не считать обычных построений для проверки оружия и караулов, никаких дополнительных служебных приказов не поступало. Более молодых солдат в большинстве случаев отправляют чистить картошку или на другие работы.
13 декабря. Уже прибыли двое обер-ефрейторов, о которых нас предупреждали. Одного из них включили в новое отделение как командира пулеметного звена. Вчера привезли продукты и разные другие предметы снабжения. Среди прочих вещей мы получили также бутылку можжевелового шнапса. На этот раз я не стал, как обычно, менять ее на табак и сигареты, потому что несколько дней назад получил мой рождественский подарок с двенадцатью пачками сигарет.
14 декабря. Вот что произошло вчера вечером. Уже издалека был слышен громкий смех солдат, когда кто-то рассказывал какой-то грубоватый анекдот. В некоторых домах громко пели, и иногда сквозь ночь разносился также звук губной гармошки. Это напомнило мне об унтер-офицере Дёринге под Рычовым, который играл на своем инструменте почти те же самые песни. Солдатские песни! Часто веселые и бесшабашные, потом опять трогательные и грустные. После них каждый погружается в свои мысли и спрашивает себя, вероятно, удастся ли ему поучаствовать еще и в следующем веселом пиршестве. Некоторые любят отгонять такие мысли с помощью шнапса. Они пьют до тех пор, пока они больше не могут стоять на ногах, падают на свою постель и засыпают.
Двое таких это Вальдемар Крекель и обер-ефрейтор Кошински. Я всегда удивляюсь, откуда они оба достают водку. Кажется, что они где-то здесь обнаружили источник, который, похоже, никогда, не иссякает. Время от времени один из них исчезает и снова приносит новую бутылку. Однажды я только понюхал их бутылку, после чего мне стало действительно очень плохо. Фриц Хаманн говорил, что это "самогонка", какая-то неочищенная русская водка, которую они варят из кукурузы или иногда из кормовой свеклы. Ее можно купить у русских "Хиви", которые при пехоте работают на кухне. Теперь я знал это. Они пили эту дьявольскую бурду здесь в месте расквартирования, так сказать, про запас, потому что знали, что на передовой во время боев им лишь очень редко удастся получить хотя бы пару глотков.
Час назад у нас был отличный розыгрыш. Началось с того, что Катя прибежала к нам и закричала: – Быстро, быстро, Старик идет!
– "Старик"? – проворчал Вальди. – Да чего же ему у нас нужно?
Катя снова исчезает в соседней комнате. Мы ждем! Никто не входит. Тут Фриц Хаманн выглядывает в окно и удивляется: – Действительно, "Старик" идет к нам! И вскоре после этого мы уже слышим, как кто-то подходит к двери. Фриц открывает дверь, и тогда мы уже видим, как в свете тусклой керосиновой коптилки блестит офицерская форма, и вскакиваем. Вальди как старший по званию, уже немного покачиваясь, щелкает каблуками и громко орет: – Встать, смирно! Докладываю: первое отделение станковых пулеметов численностью двенадцать человек занимается организацией свободного времени!
Пауль Адам был первым, кто ухмыльнулся. Потом уже и мы все засмеялись. Только Вальди своими заплывшими от самогона глазами еще не увидел, что в офицерской форме был наш "Профессор". Он немедленно с негнущимися ногами, засунув правую руку под мундир на высоте груди, как павлин через дверь вошел в комнату. В середине помещения он остановился, принял важную позу и начал, с немного гнусавой интонацией:
– Вольно, вольно, прошу садиться, господа! Теперь вы будете слушать мои эпохальные рассуждения о модификации амиаупотенции в болезненной ассоциации к резистентной комплиментузе.
Вся комната просто покатывалась от смеха, и, наконец, также Вальди в своем опьянении понял, кто стоял перед нами. Он неловко упал назад на постель. И, сердитый из-за того, что попался на удочку, он недовольно зарычал: – Засранцы! Так одурачить старого солдата. Но после того как он снова сделал большой глоток из своей бутылки, Вальди опять стал прежним.
– Откуда ты взял мундир, "Профессор"? – спросили мы.
– "Старик" сам дал его мне, чтобы почистить и зашить.
– Почему именно тебе?
– Он как раз поймал меня в канцелярии. И "Репа" тут же сказал ему, что у нас в доме есть две чистых русских женщины, которые также умеют шить.
Вот, стало быть, откуда у него офицерская форма. И это он, мошенник, потом вместе с Катей придумал, как нас разыграть. Когда "Профессор" в тот же день вернул мундир, он тут же получил другой. Но в дополнение к этому еще банку говядины, немного сахара и даже жестяную коробку шоколада "Schoka-Kola" для Кати и ее матери. В этом отношении "Старик" не был жадным.
15 декабря. Вот уже несколько дней стоит сильный мороз, и дороги снова стали вполне проходимыми. Вчера начал идти снег, и чувствуется, что уже скоро будет Рождество. Это будет мое второе Рождество в России. Может быть, нам повезет, и мы сможем встретить этот праздник здесь на наших квартирах. Последние дни снова были без особенных происшествий, разве что нам по ночам всегда мешали "швейные машинки". Но со вчерашнего дня на околице наши зенитные пушки также ночью стоят в боевой готовности.
16 декабря. Сегодня мы для маскировки красим все машины белой известью. Для дальнейших боев мы также будем использовать наши маскировочные халаты белой стороной наружу. Пару минут назад я с Виертом и Паулем Адамом пошли в заново сформированное минометное отделение. Вариас рассказывает нам, что к ним пришли три новых солдата из других эскадронов. Похоже, они все уже стреляные воробьи, с немалым боевым опытом.
Не успеваем мы зайти в дом, в котором они остановились, как в нос нам ударяет приятный запах вареной курицы. Это нас удивляет, ведь приказом командования реквизиции домашнего скота и птицы у местного населения строго запрещены. Тем не менее, в избе варится ароматный куриный суп. Я замечаю, что Виерт украдкой облизывается и понимаю, что у него уже слюнки текут.
Когда мы входим в помещение, солдаты сидят или лежат кругом и как раз черпают ложками суп. Некоторые держат в руках кости и грызут их с громким чавканьем. Виерт после короткого приветствия немедленно с большим любопытством спрашивает: – Вариас, дружище, откуда вы взяли эту божественную пищу?
Вместо Вариаса обер-ефрейтор, который представился нам как Бернхард Кубат, прерывает свое чавканье и говорит Виерту: – Откуда? Ну, гм, как-то три курицы прилетели к нам через окно и уселись, просто уселись на кастрюлю "матки". После этого бедные твари больше не смогли улететь. Понимаешь?
Виерт с глупым видом таращится на него, и мы ухмыляемся. – Птицы здесь очень преданные, ты должен знать, – продолжает болтать обер-ефрейтор и время от времени снова обгладывает свою куриную кость. – Естественно, нам было ужасно жаль бедных птичек, которые так сильно замерзли, и все время только то и делали, что заглядывали в горячую кастрюлю.
Все присутствующие двусмысленно ухмылялись, и некоторые из них уже начали хихикать.
Обер-ефрейтор показывает наружу своей полуобглоданной костью. – Ведь снаружи им определенно было слишком холодно, там ведь так много снега и льда – кто знает?
Кубат пожимает плечами. Виерт, втайне ожидая, что ему тоже перепадет кусок превосходной курицы, подыгрывает ему и спрашивает: – А потом?
Обер-ефрейтор сначала чешет свой красный череп и говорит подчеркнуто медленно: – Ну, тогда я, естественно, исполнил их желание погреться и просто сделал "кррр".... Он делает такой жест, будто сворачивает курице голову. – Но ведь живыми я не мог поместить их в горячую кастрюлю, вы же понимаете это, разве не так?
Виерт широко ухмыляется и говорит: – Эх, дружище, тогда я у нас тоже однажды открою окно. Возможно, тогда и к нам через окошко залетит парочка этих мерзнущих, нежных курочек. Я никогда не могу отказать птицам в их желании, и они тоже меня любят. Как только они видят меня, так сразу вытягивают ко мне шейки, чтобы я их пощекотал.
У обер-ефрейтора Кубата кость крыла застревает в горле, и он начинает задыхаться. Когда он, наконец, достает ее и снова может говорить, он сначала довольно долго смотрит на Виерта, а потом энергично говорит: – Лучше и не думай об этом, куриный щекотун. Ты же знаешь, что бывает за кражу. И если они поймают тебя, то ты вляпаешься в такое дерьмо, да и нам, вероятно, потом тоже достанется. После короткой паузы он продолжает: – Щекотание кур лучше предоставить тем, кто лучше понимает в этом деле, ясно? Но если ты хочешь, то можешь время от времени заходить в гости и погрызть с нами парочку костей.
Виерт на это ничего не отвечает и лишь храбро улыбается вместе с нами, демонстрируя обер-ефрейтору свои крупные зубы с золотой коронкой на верхней челюсти. После этого все мы получаем хороший кусок курятины и половину котелка жирного куриного супа. Мы замечаем, что обер-ефрейтор Кубат наряду с унтер-офицером отделения пользуется большим авторитетом у солдат и имеет право принимать решения. Вариас позже рассказывает нам, что его товарищи называют Кубата только "Клемм" – "Хапуга". Это прозвище дали ему за то, что он настоящий гений в том, что касается добывания еды при любых обстоятельствах. Да и слово "хапнуть" звучит все-таки лучше, чем просто "украсть".
Из последующей беседы с присоединившимися солдатами мы узнаем еще несколько новостей. Во время разговора мне снова напоминают и о любителе муштры унтер-офицере Хайстерманне. Действительно Хайстерманну удалось в своем эскадроне сразу получить должность унтер-офицера по материально-техническому обеспечению. Потому этот тип сразу оказался в обозе, и все время мог избегать боев на фронте. Но то, что Кубат еще рассказывает нам о нем, вот это уже самая настоящая мерзость. Всегда, когда его часть находилась на передовой, Хайстерманн насиловал русских женщин, которых он заманивал в дом под тем предлогом, что нужно было сделать какую-то работу. Горные стрелки обвинили его в том, что он вечером подкараулил двух молодых русских женщин, которые работали у них, и жестоко изнасиловал их в своей машине. Я вполне уверен, что этот гад способен на такое.
Хотя Хайстерманн это отрицал, но по приказу свыше должно было начаться расследование, говорит тот, кого они называют "Хапугой". Однако расследование не могло быть проведено, так как Хайстерманн внезапно исчез. Это значит, что он больше не возвратился из поездки в ремонтный батальон и с тех пор считается пропавшим без вести. Предполагают, что его по дороге вдоль низменностей Днепра убили партизаны, которые нападают преимущественно на отдельных людей, едущих без охраны, и убивают их. Однако точно никто ничего об этом не знает. Для меня на этом история Хайстерманна закончена. Оглядываясь назад, я могу сказать, что до конца войны я сталкивался еще и с другими отвратительными типами, но все они даже близко не были такими подлецами и негодяями как этот Хайстерманн.
17 декабря. Сегодня у многих из нас особый день. Поскольку мы лишний раз не подставляли головы под пули и потому все еще числимся среди живых, то получаем Железные кресты второго класса и бронзовые нагрудные знаки за рукопашный бой. Из солдат нашего года призыва награждены также Фриц Хаманн, Вариас и я. Не буду отрицать, что я немного горжусь этим. Но не столько самим Железным крестом второго класса, сколько тем, что теперь я также и внешне отношусь к группе так называемых "фронтовых свиней". Вообще награждение орденами это достаточно своеобразное дело. Конечно, первыми награждают командиров. Понятно: куда это годится, если, например, у солдата есть Железный крест первого класса, а у его взводного нет? Где же тогда уважение к старшим по званию?
Мы, солдаты, знаем, как это делается. Один за всех, так нам говорят, и этот самый "один" всегда начальник, старший по званию. Когда их уже обслужили, кое-что перепадает и остальным. Если, например, Железным крестом первого класса награждают простого солдата, то он обязательно рисковал собственной головой. Потому мы, фронтовики, относимся к наградам командиров не с таким почтением, как, вероятно, относятся к ним на родине. Офицеров, как правило, награждают этими штуковинами за достижения их солдат, которые, как так называемая масса, таскают для них каштаны из огня. Но в принципе против такой системы никто не возражает, если и сам командир доказал свое умение командовать и воевать. К сожалению, за время моей службы мне попадались и такие офицеры, которые за свои личные достижения никогда бы не заслужили своих наград.
Хотя через несколько месяцев мне вручили еще более высокий орден, я не придаю слишком большого значения военным наградам. Слишком часто награждение зависит просто от удачи, и если люди судят о солдатах только по тому, что висит у них на груди, это умаляет заслуги некоторых по-настоящему храбрых фронтовиков, не имеющих наград, и особенно это относится к нашим погибшим товарищам. Во время боев под Рычовым, а также, забегая вперед, и позже, вплоть до самого конца войны, я знал многих отважных солдат, которые не раз заслужили бы наград, но так и не получили их, потому что в тяжелых боях погибли их командиры. И так как командиры их подразделений менялись очень часто, никто не мог подтвердить их героизм, а, может быть, и не хотел этого, если желал сам присвоить себе их лавры. Такова доля простых солдат, которые всегда зависят от оценки своих командиров. Бывают, конечно, исключения, если благодаря удачному стечению обстоятельств солдат совершает выдающийся подвиг, о котором узнает даже высокое начальство. Так через пару месяцев повезло одному из моих друзей, которого удостоили даже Рыцарского креста.
Я сделал в дневнике записи об этом случае весной 1944 года, в дни нашего ужасного отступления, когда мы по таким глубоким болотам, какие я больше никогда в жизни не встречал, пешком шли до реки Буг, откуда нас позднее перебросили в Румынию. Но до этого дня прошло еще несколько месяцев, и за это время погибло много моих хороших товарищей.
Сегодня, в день награждения, я впервые после долгого перерыва выпил немного спиртного вместе со всеми. В таком состоянии мы долго болтали на самые разные темы и очень поздно легли спать.
18 декабря. Ночью снова шел небольшой снег. Мы обтираемся свежим снегом, а потом затеваем игру в снежки. Снег блестит под утренним солнцем, как будто на нем лежит алмазная пыль. Все вокруг необычно тихо. С фронта лишь изредка доносятся звуки громких одиночных выстрелов или разрывов. Просто обычный беспокоящий огонь. С вчерашнего дня в деревне находится подразделение, которое показывает войскам кино. Часть нашего эскадрона уже смотрела фильм вчера. Сегодня очередь нашего взвода.
Когда мы после киносеанса возвращаемся в нашу избу, то сразу чувствуем какой-то необычайно соблазнительный запах. Катя вместе с "маткой" приготовили для нас сюрприз и сварили борщ. Это такой русский (украинский, конечно – прим. перев.) густой овощной суп. В него входит квашеная капуста, маринованные помидоры и, конечно, много мяса из наших консервов. Вкус потрясающий. Собственно, женщины хотели приготовить его только завтра. Это я попросил их об этом, потому что Виерт с таким восторгом о нем рассказывал. Пару дней назад ему удалось попробовать борщ у "Репы", к которому он зашел в канцелярию. Мне пришла в голову эта идея, когда я из любопытства однажды залез в погреб у нашего дома. Ступеньки спускались глубоко вниз, и я в свете своего фонарика увидел там несколько початых бочек с квашеной капустой, помидорами и другие съестные припасы. Когда я предложил "матке" сварить для нас густой суп, она согласилась.
Суп для нас это большое разнообразие в сравнении с армейской едой, и он действительно очень вкусен. Я замечаю, что Пауль Адам так и увивается за Катей. Они часто смеются вместе. Я рад за него. Когда я подхожу к ним, то вижу, что Катя показывает ему несколько фотографий ее семьи. Среди них есть два нарисованных портрета. – Кто это? – спрашиваю я. Катя тут же становится серьезной. Она что-то отвечает мне, но я ее не понимаю. Пауль уже немного научился говорить по-русски. Он рассказывает мне, что это портреты ее братьев. Они сейчас на войне. Один из них нарисовал автопортрет и портрет брата, он считается хорошим художником. Затем Катя неожиданно начинает плакать. Она ругает войну, поднимает вверх руки и повторяет по-русски: – Война капут! Это значит, что война, наконец-то, должна закончиться. Бедная Катя, нам ведь тоже этого хочется, но кто знает, закончится ли вообще хоть когда-нибудь эта проклятая война.
19 декабря. Сегодня все по-другому, не так как вчера. Спокойствие закончилось. Как только мы проснулись, на фронте начался мощный обстрел, который все усиливается. Это и есть то большое наступление, которое мы уже давно ожидали. Сумеют ли наши войска в окопах на главной полосе обороны, сдержать прорыв врага?
Нет! Русские прорвались, и сразу же после этого звучит сигнал тревоги. Когда мы уже сидим в грузовиках, Катя подходит к нашей машине, чтобы проститься. Я вижу в ее глазах слезы. Предчувствует ли она что-то? Мне кажется, что предстоящий бой будет для нас очень тяжелым, с огромными потерями. Хорошо, что человеку не дано знать свое будущее.
Катя проходит какое-то расстояние вслед за нашей машиной, и когда мы едем быстрее, она машет нам рукой, пока наш грузовик не скрывается за поворотом. Грузовики выезжают из деревни и останавливаются в укрытии, в балке. Звуки боя перед нами становятся громче. Мы спрыгиваем на землю и ждем приказа. Потом перед нами неожиданно появляются несколько танков Т-34. Они стоят всего в нескольких сотнях метров от нас на небольшой возвышенности и стреляют оттуда по деревне. Стремительно, как лесной пожар, до нас доносится новость о том, что враг прорвал оборону наших пехотинцев и горных стрелков и уже разгромил наши артиллерийские позиции в глубоком овраге всего в нескольких километрах от деревни. Устремившиеся в прорыв русские войска уже отвозят в свой тыл немецких пленных.
За нашей спиной появляются наши танки и штурмовые орудия, и начинается активная перестрелка между ними и Т-34. Они, стоя на покрытом снегом возвышении, оказываются удобными целями для наших танков. Вскоре после этого мы подбиваем свыше двадцати Т-34, потеряв при этом всего два своих танка. Остальные русские танки быстро убегают.