* * *
С тех пор как я попросил Лидиной руки, утекло почти пять лет. Тогда я всего лишь год проучился в офицерском училище. Когда я объяснил причину своего визита, Лидиным родителям пришлось проявить большую выдержку, чтобы не показать, что они относят мою просьбу к категории не совсем удачных анекдотов. В связи с тем, что выражение моего лица было непередаваемо серьезным, Лидиному отцу не оставалось ничего иного, как предложить вернуться к этому разговору через год. Это, естественно, не означало, что родители были настроены против меня. Просто после окончания военного училища об этом все-таки было бы легче говорить.
- Год или два пробегут, как вода в реке, - сказал Лидии отец.
Я скромно пролепетал, что речь идет не об одном или двух годах, а самое большее о двух или трех месяцах. Пока не будут заметны внешние изменения.
До мужчин такое доходит не сразу, и мой будущий тесть не оказался исключением. Женщины, наоборот, в этом отношении чересчур внимательны. Лидина мать, услышав мои слова, повернувшись к дочери, сердито произнесла:
- Вот к чему привели наши беседы! Я специально купила книгу о воспитании чувств. А результат? Дочка уже беременна!
Только тогда до моего будущего тестя дошло, что же произошло. Однако он заявил, что никакой трагедии не случилось. Мы могли бы, по его мнению, и сейчас пожениться, а пока я буду учиться, они сами как-нибудь справятся. Лида возьмет академический отпуск, а он подберет для меня место на фабрике.
- Мне нужно вам сообщить еще одну вещь, - попытался я взять разговор в свои руки.
- Ну, говори, - благосклонно разрешил мой будущий тесть. - Пусть между нами не будет тайн.
- То, что я учусь в офицерском училище, означает, что я буду военнослужащим, - заявил я.
Лидина мать заплакала.
- Вы будете жить далеко от нас, уедете в какую-нибудь Тмутаракань, а я и вас, и внука буду видеть только раз в году.
Я объяснил ей, что так скоро мы переехать не сможем, потому что, даже окончив училище, я сразу не смогу получить квартиру, а следовательно, у них будет возможность позаниматься с внуком…
Я признался Лидиным родителям, что хотел бы стать политработником. На эту мысль меня натолкнул еще на первом году службы в армии политработник нашей роты, по образованию инженер-экономист. Такой незаметный парень в очках, ничем не выделявшийся. На полосе препятствий из него душа вон выходила, с техникой у него тоже были проблемы, а когда он вел собрание союза молодежи, то не мог добиться, чтобы его не перебивали и выступали по существу вопроса. Но самым интересным во всем этом было то, что мы всегда приходили к разумному решению и у нас никогда не создавалось впечатления, что кто-то нас в чем-то поучает или насильно заставляет что-либо сделать.
Мы организовали ротные соревнования по настольному теннису и по мини-футболу, буквально на пустом месте в роте возник музыкальный кружок. Политработнику пришлось здорово потрудиться, прежде чем он сумел найти музыкальные инструменты. Ребята так увлеклись музыкой, что готовы были каждый вечер ублажать нас концертами, чего, разумеется, мы им не разрешили. Одного раза в неделю было вполне достаточно.
Но не это было главным. К незаметному вчерашнему студенту в очках ребята стали обращаться за советами по самым сокровенным вопросам - когда парня бросала девушка, когда отец уходил от матери к девушке на двадцать лет моложе его или к разведенной женщине, когда кто-то не мог решить, чем ему заняться после армии. Откровенно говоря, я очень сомневался, что он знал, какой дать совет, не говоря уже о том, чтобы помочь. Однако он всегда умел терпеливо выслушать человека, посочувствовать ему. И люди были ему за это очень благодарны.
Политзанятия с ним проходили в форме дружеской беседы. Говорили о том, что происходило в мире и на родине, и какое это имеет значение для нас, военнослужащих, и о тех, кто плохо выполняет свои обязанности, хотя не должен так поступать. Однажды представители вышестоящего политоргана провели в роте контрольную проверку по пройденной тематике. Они были удивлены тем, как много мы знаем, а мы, в свою очередь, тем, что столько знаем.
Через несколько месяцев рота как-то незаметно превратилась в прочный коллектив. Трудно было объяснить, как могло случиться, что в ротных соревнованиях по настольному теннису сражались и даже не были в числе отстающих и те, кто в жизни никогда не держал в руках ракетку. Непонятно было и то, как наша музыкальная группа, которую совсем недавно невозможно было слушать, на окружном смотре заняла второе место. Утверждать, что все это явилось заслугой этого политработника - его звали Ржегорж, - было бы преувеличением и, конечно, несправедливо по отношению к командиру роты. Но то, что в этом была его немалая заслуга, признавал каждый.
Когда подпоручик Ржегорж увольнялся в запас, чтобы занять место заместителя директора коммунального хозяйства в одном из городков, ребята купили ему в подарок курительную трубку. Она не представляла собой ничего особенного, я у него видел значительно лучше, но этот подарок доставил ему большую радость…
- На своем месте я хотел бы стать хорошим политработником, - завершил я свою мысль. - Таким, который не бросает слов на ветер, которого уважают люди, работа которого видна.
- Ну скажите, родители, - произнесла Лида, когда я кончил излагать свое кредо, - разве Петр не прелесть? Почти так же думала и я, когда решила стать учительницей. - При этих словах ее глаза засияли.
У меня еще не было возможности сообщить уважаемому читателю, что у Лиды прекрасные глаза. И не только глаза. Она вообще красивая девушка. Стройная, со светлыми волосами. И очки ей к лицу.
Остается еще добавить, что, когда у нас вместо одного наследника появились сразу двое, у Лиды и ее матери возникло столько забот, что моя жена была вынуждена приостановить учебу не на год, а на период в два раза больший, так что только после моего прихода в батальон и переезда на новую квартиру она получила возможность учиться дальше. С необычайной решительностью и самоотдачей, о чем далее еще пойдет речь.
* * *
Рано утром, направляясь в свой кабинет, я задумался и чуть было не столкнулся с поручиком Логницким, командиром первой роты, и его заместителем по политической части, выпускником института четаржем Петрачеком. Всегда, когда мне приходилось видеть их вместе, я с трудом сдерживал улыбку. Логницкий со своими ста семьюдесятью пятью сантиметрами вовсе не выглядел карликом, но рядом с двухметровым Петрачеком, новоиспеченным горным инженером и приличным баскетболистом, почти совсем терялся.
- Товарищ поручик, разрешите обратиться! - выпалил Логницкий.
Открыв кабинет, я предложил им сесть.
- Наверное, мне придется подать рапорт о переводе в другую часть, - сообщил мне Логницкий, едва коснувшись стула.
- Снова? - спросил я. От Индры мне было известно, что Логницкий, когда ему начинает казаться, что кто-то мешает в развитии его способностей, всегда прибегает к такому приему.
- Или Гоштялек, или я! - решительно заявил поручик.
Я заметил, что Петрачек согласно кивает, и у меня появилось предчувствие, что с этой парой наверняка будут проблемы. Я попросил Логиицкого рассказать, в чем дело.
- Ведет себя дерзко, делает, что хочет, и больше времени проводит в санчасти, чем на занятиях, - объяснил он.
- И ты не можешь найти выход? - умышленно изобразил я удивление.
- А что я могу сделать? - ответил Логницкий.
- Нажми на него чуть-чуть с занятиями, чтобы он почувствовал, как другим приходится, - посоветовал я ему. - А я как-нибудь приду посмотрю, как он ведет себя на политзанятиях, - добавил я, взглянув на Петрачека, и с удовлетворением заметил, что они растерялись. Оба сразу.
- И вы говорите это… - попытался задать вопрос Логницкий.
- … совершенно серьезно, - не дал я ему закончить.
- А если… - Они еще не успели избавиться от растерянности.
- Скажешь, что так посоветовал я. Не бойся, я от своих слов не откажусь.
Когда они собирались уже выйти, чтобы незамедлительно реализовать мои советы, я спросил Логницкого:
- А что говорит устав о прическе? - Конечно, это он знал точно.
- Вы думаете, что я смогу? - неуверенно спросил он.
- Да уж постарайся, - ответил я спокойно, сознавая, что мне предстоит плыть против течения. - А ты особенно в это дело не лезь. Товарищ поручик сам разберется, - добавил я, повернувшись к Петрачеку.
Подождав несколько минут после их ухода, я набрал номер телефона поручика Логницкого.
- Я не хочу больше видеть твоего замполита в той форме, в которой он был сегодня у меня. На это вам даю сорок восемь часов. Говорю "вам", но это не значит, что я с тобой перешел на "вы". Я имею в виду тебя и старшину. Как можно человека с высшим образованием, к тому же интеллигента, одеть в такую форму? Он же выглядит как нищий на паперти.
- Я вчера весь день занимался этим, и безрезультатно, - с обидой ответил Логницкий.
- Не хочешь же ты сказать, что в наших вооруженных силах не предусмотрено, что некоторые военнослужащие могут вырасти до двух метров?! - начал я сердиться.
- Предусмотрено, я в этом не сомневаюсь. Но никому и в голову не пришло, что такой длинный военнослужащий будет проходить службу именно в нашем гарнизоне. Поэтому форма сверхбольших размеров, выписанная по моему запросу, пока еще где-то путешествует.
- Если я не ошибаюсь, парни с высшим образованием служат только один год. Было бы желательно получить форму до истечения этого срока.
- Значит, нужно будет поднять шум, - сказал Логницкий.
- Хорошо, подними шум, но только соблюдая правила воинской вежливости, - добавил я на всякий случай.
Затем меня захватил круговорот обычного дня политработника мотострелкового батальона.
День выдался напряженный, и домой я вернулся позднее, чем обычно. Петя и Павлик уже спали. Ребята стали хорошими крепышами, так что детские кроватки им были уже тесны. Они спали с выражением детской невинности на лицах, и я с обидой и жалостью осознал, что лучше всего знаю, какие они во сне.
Лида что-то исправляла в тетрадях и казалась неприступной. Через минуту она негромко вздохнула и красной ручкой стала делать исправления в тексте. И чем больше становилось красных пометок, тем яснее на ее лице можно было увидеть выражение упорства.
Я знал, что во время этого занятия Лиду не стоит беспокоить, а потому лишь слегка поцеловал ее в волосы. На мгновение суровое выражение исчезло с ее лица, но только на мгновение. Я направился на кухню и стал исследовать холодильник. Там я нашел сосиски.
- Выражаются, как писатели, ошибок, что грибов в лесу! - внезапно нарушила тишину Лида. Это означало, что на сегодня она свою работу закончила. - Свари на мою долю сосиску, с обеда у меня во рту ни крошки не было. - Внезапно она оказалась около меня. - Ну-ка дай я сама разогрею! - Этим она выразила недоверие к моим кулинарным способностям.
Мы принялись за поздний ужин, и я уже собирался изложить сегодняшнее происшествие, касающееся футболиста Гоштялека. Но Лида не дала мне этой возможности.
- Я сегодня пригласила в школу родителей Моники Урбанковой, - сообщила она без всякого вступления. - Это был фокус!
- Моника Урбанкова… - попытался я вспомнить. - Самая умная девочка в твоем классе, да? - Я постарался показать, что меня действительно заинтересовал рассказ жены.
- Да, она. Я заметила, что у нее нет дневника. Причем в нем были одни благодарности. Когда я каждое утро спрашивала ее, принесла ли она дневник, она отвечала, что забыла. Я вызвала ее родителей. Пришла мать. Отец, как директор ресторана второго разряда, разумеется, стоит выше таких мелочей… И знаешь, что они сделали с этим дневником? Дома во время одного из празднеств они облили его красным вином, а Моника отказалась в таком виде нести дневник в школу. Родители несколько дней искали химика, чтобы привести дневник в первоначальный вид. Химик заявил, что они могут не волноваться - дневник будет как новый. В качестве залога он сразу взял бутылку коньяка. Но то ли день был невезучий, то ли химик на самом деле не был специалистом… Во всяком случае, в результате его вмешательства от дневника осталась только одна половина, и то чрезвычайно неразборчивая.
- И что же ты сделала? - поинтересовался я.
- Немного поговорила с матерью по душам.
- Некоторые родители не заботятся о своих детях, а нам приходится это исправлять. Тебе - в школе, а мне - в армии, - заявил я.
- Заведующая детским садом сегодня мне тоже сказала, что некоторые родители не заботятся о своих детях… Говорит, что наши дети в садике дерутся, употребляют нехорошие слова, и она подозревает, что это они разбили окно. И еще она спросила, почему их из садика всегда забираю я. Она была бы рада познакомиться и с папой. Наверное, она сомневается, есть ли вообще у меня муж.
- В субботу я поговорю с детьми по душам, а на следующей неделе сам заберу их из садика, - решительно заявил я в ответ.
- Да тебе все равно что-нибудь помешает, - вздохнула Лида и слегка прижалась ко мне. Действительно слегка, чтобы я не истолковал это как-нибудь по-другому. Было уже поздно, а утром нам обоим предстояло рано вставать.
* * *
Надпоручик Ванечек пришел ко мне с делами замполита, как только определил, что я уже чуть-чуть осмотрелся. Главным вопросом было состояние политзанятий личного состава и прапорщиков. Надпоручик рассказал мне об организации групп политзанятий, охарактеризовал некоторых руководителей, остановился на отдельных темах, изучение которых представляло для воинов наибольшие трудности, а также дал мне ряд полезных советов.
Закончив, он спросил, есть ли у меня несколько минут свободного времени.
- Вы политработник и должны знать, почему я всегда спешу домой вместе со служащими после окончания рабочего дня.
Я кивнул, давая понять, что мне не метало бы это знать.
- Со мной случилось страшное несчастье. Я оставил двух детей без матери, - сказал он после некоторого колебания с заметной горечью в голосе.
Я не знал, как на это реагировать. Мне хотелось сказать что-то такое, что могло бы успокоить его, мысленно подыскивая слова утешения. Но вместо этого я сумел только невнятно выговорить:
- Ну что же, расскажите.
* * *
Это была безрадостная история. Когда Ванечек закончил свой рассказ, я подумал, что мы привыкли каждый день читать в "черной хронике" несколько сухих строчек о погибших или тяжело раненных на наших дорогах. А то, что за каждой строкой или числом скрывается человеческая трагедия, оказывающая влияние на жизнь целого круга людей и, что самое худшее, на жизнь, а порой и будущее детей, об этом мы не думаем. Как правило, до тех пор, пока напрямую не сталкиваемся с трагедией, подобной этой.
В первый день прошлогодних рождественских праздников Ванечек вместе с женой, семилетней Петрой и четырехлетним Тибором поехали навестить мать его жены, живущую на другом конце Чехии. С утра погода была пасмурной, стоял густой туман. Дорога местами была скользкой. Ванечек ехал осторожно, скорость не превышала пятидесяти километров.
Беда случилась неожиданно - под Крконошами он попал в крупную аварию. Ванечек увидел опасность, когда поднялся на вершину холма, но было уже поздно. Ему некуда было свернуть. Несколько разбитых автомашин перегородили дорогу, которая здесь, посреди леса, была словно намыленной. Он попытался затормозить, но при резком заносе налетел на дерево.
Сначала ему показалось, что это несчастье минует его. Его выпустили из местной больницы через несколько часов с небольшими синяками, детей обещали выписать через несколько дней. Что же касается жены, то ее должны были обследовать более тщательно.
Все дни рождества Ванечек находился в небольшом городке в Крконошах, по нескольку раз в день звонил в больницу и провел около детей два не очень приятных вечера. Он прилагал максимум усилий, чтобы узнать о состоянии здоровья своей жены. Но даже главный врач, к которому он зашел в последний день праздника, ничего ему не сказал. Правда, главный врач был более откровенным, чем остальные врачи. Он не скрывал, что боится осложнений. Из дома Ванечек послал теще телеграмму, в которой сообщил, что из-за его занятости по службе они не смогли приехать. Он не нашел сил сообщить ей о случившемся.
Через два дня он снова приехал в больницу. Ему разрешили забрать детей домой, но к жене не пустили. Она была без сознания. Он хотел узнать подробности о ее состоянии. Врачи только пожимали плечами. Пока что они не могли сделать какого-либо заключения: речь шла о серьезных внутренних травмах. "Что же тогда они могут?" - спрашивал себя Ванечек и требовал перевезти жену в Прагу, где, как он считал, она оказалась бы в руках более квалифицированных врачей. Они не сердились и не обижались, пытались успокоить его, а когда он забирал детей из больницы, незаметно следили, как они уедут на автобусе.
Ванечек с детьми вернулся в свою квартиру, в отсутствие жены казавшуюся пустой и тоскливой. Когда же он решил приготовить детям ужин, то впервые осознал, что делать этого не умеет. Оказалось, что он знал о приготовлении пищи удивительно мало, а о других необходимых домашних делах еще меньше.
После Нового года пришло это ужасное сообщение - жена умерла.
С тех пор он постоянно думал о том, что в этом горе есть и его вина. До сих пор эта мысль не покидала его - будила по ночам, возникала во время работы, но больше всего давила на него, когда он укладывал детей спать. И ничто на это не могло повлиять, даже то, что из зала суда он, в сущности, вышел с символическим наказанием.
- Вам следует найти кого-нибудь, кто помогал бы вам с детьми, - сказал я.
- Что, мне дать объявление - ищу няню для детей?
- Можно было бы попросить кого-нибудь из родственников, - пришло мне в голову.
- У меня нет родственников.
- А теща?
- И знать меня не хочет. Во время похорон, казалось, вообще меня не замечала. Даже руки не подала. После окончания церемонии погладила детей по головке и уехала. Я написал ей большое письмо, в котором объяснил, как это все случилось, и просил простить меня. Не получив ответа, я сам поехал к ней. Но она не стала со мной разговаривать.
- Давай я с ней поговорю, - предложил я.
- Вы что, с ума сошли? - воскликнул Ванечек. - Вы не имеете права вмешиваться в это дело!
Мы стали с ним спорить, имею я право вмешиваться или нет. Но спорили недолго. Ванечек должен был уйти, чтобы успеть забрать Тибора из садика. Мальчика всегда очень обижало, что его забирают последним.
Вечером, когда мы уложили ребят спать, я кратко рассказал Лиде историю Ванечека. Она полностью поддержала мою идею съездить к теще Ванечека.
- Поеду в субботу, - решил я.
- В субботу ты, кажется, хотел поговорить по душам с нашими мальчиками.
- Есть еще и воскресенье.
На следующий день я сказал Ванечеку, что поеду к его теще в субботу. Он уже особенно не возражал.
- Мне нужно знать, как найти ее, - сказал я.
- Я вам все напишу и приложу план, как найти ее дом, чтобы не спрашивать на каждом шагу, - ответил Ванечек с облегчением. - Но когда она вас выгонит, вспомните, что я вас об этом предупреждал.