Вечером Амир, Мухтар и Дарига под диктовку писали письма на фронт. Они сидели у керосиновой лампы с разбитым стеклом, слюнявили карандаши и старательно записывали простые, наивные слова опечаленных женщин.
- Может, тебе трудно написать письмо, - диктовала тетушка Амиру, - может, тебе некогда… Тогда ты не пиши. Ты сорви листочек с дерева и пришли мне его как письмо. Я буду носить его на груди, я буду молиться ему…
Амир удивленно посмотрел на старушку. Он украдкой подул на мозоли и снова стал быстро записывать.
Маленькая старушка, умиленно глядя на прыгающее пламя в лампе, диктуя Дариге, как бы разговаривала со своим сыном.
- Сынок, айналайн, ты просишь написать тебе слова песни "Сыр-Дуан". Я сейчас попрошу, и Маусымжан-апа споет ее тебе. Маусымжан, айналайн, спой песню про Сыр-Дуан… Ермек просит. Да поможет ему эта песня…
Старая больная женщина в солдатской шинели придвинулась ближе, вздохнула, как бы собираясь с силами, и запела:
Если силу потерял черный верблюд,
Не поднимет он груза.
Где найдешь Родину,
Если покинешь Сыр-Дуан?
Сыр-Дуаи - город на Сыр-Дарье.
Сыр-Дарья - река моя колыбельная…
Другие женщины подхватили припев, и песня, постепенно разрастаясь, словно заполнила маленькую комнату огромным пространством реки.
Так много в жизни счастья и горя,
Так много воды в Сыр-Дарье,
Кто проплывет хоть раз по Сыр-Дарье,
Того минует беда, тот не утонет в море.
Амир и Мухтар замешкались, не зная, писать или слушать. Но худощавая старушка склонилась к самому уху Мухтара и прокричала:
- Пиши, пиши, айналайн! Айналайн, мой жеребеночек! Мы тут поем песню для Ермека. Пусть она придет и к тебе! Пусть согреет тебя! Пусть прикроет тебя от беды! Ведь это же наша песня! Это наш Сыр-Дуан!..
Маусымжан, набрав силу в голосе, величественно распевала:
Когда я слышу весточку о Сыр-Дуан,
Из глаз моих катятся росные слезы…
Плавно и мягко покачиваясь, пели женщины, лица их теплели, согретые мелодией и словами песни. И только Куляш-апа молча глядела на большую тень девочки на стене - это Дарига записывала слова песни.
Сыр-Дарья - река колыбельная,
На берегах ее мы выросли, моя милая,
С кем же я буду жить в Сыр-Дуан,
Если не будет тебя…
На рассвете началось наводнение.
Старый аул размывала река. Глиняные дома, глухо ухая, рушились в воду вместе с берегами. Деревья фруктового сада падали, медленно выворачивая корявые корни, и призрачно плыли по широко хлынувшему потоку мимо падающих глиняных дувалов и домов. Река с мрачным равнодушием пожирала землю старого аула со всем его добром.
Над домом тетушки Куляш, тревожно хлопая крыльями, кружили аисты. Сама Куляш-апа сидела на крыше рядом с аистовым гнездом и в сумерках света была похожа на большую черно-белую птицу. В руках она сжимала солдатский вещмешок. Пять других женщин аула беспокойно топтались на крышах своих домов и встревоженно, как аисты, перекликались.
Густой, как лава, поток нес баркас на падающие стены старых домов. Мухтар, Амир и Дарига бежали навстречу потоку по каменному дувалу. Мухтар вглядывался, ища спокойное место в потоке и прикидывая расстояние от дувала до каика.
Вдруг дувал, по которому бежали ребята, стал оседать. Поколебавшись, Мухтар прыгнул в воду и поплыл навстречу каику. Дважды оглянулся - на останках дувала в растерянности стояли Амир и Дарига. Вдруг девочка испуганно вскрикнула - дувал, медленно кренясь, стал осыпаться и затем рухнул, увлекая за собой девочку.
Амир обернулся на крик.
Там, где рухнул дувал, было мелко. Дарига быстро вскочила, но, сбитая сильным течением, она упала в мутный поток, и ее поволокло на затопленные огороды.
Амир прыгнул в воду и быстро поплыл за девочкой. Женщины как безумные метались по своим крышам, что-то кричали охрипшими рыдающими голосами.
Тем временем Мухтар забрался па борт капка и, перевалившись через него, побежал на корму. Подбежав к трюму, он замер. Сом-людоед вылез из трюма и, ворочая огромным хвостом, полз к кормовой скамье…
Обернувшись, Мухтар увидел, что каик несет прямо на опадающую стену дома и, уже не раздумывая, он прыгнул через сома и, схватившись за руль, стал разворачивать каик. Глянув вниз, мальчик побледнел. Широко раскрывая пасть, сом полз к нему. Бледный от страха Мухтар отчаянно кинулся на сома и обхватил его руками. Сом судорожно дернулся огромным телом и, увлекая за собой мальчика, отлетел назад и упал головой в трюм. Мухтар испуганно выскользнул из-под рыбины и отполз к кормовой скамье. Сом беспокойно заворочался в трюме, громко хлюпая большой пастью. Мухтар, вцепившись в руль, огляделся, направил каик, лавируя между обломками стен и заборов…
Дарига уцепилась за дерево. Сильный поток относил ее худенькое тело, слабые пальцы, соскальзывая, цеплялись за щербатую кору дерева. Выглянув из-за дерева, девочка невольно зажмурилась: на нее, стараясь обогнать поток, плыл Амир. Проплывая мимо Дариги, он успел ухватиться за ствол, и оба они тут же исчезли под водой. Они выныривали и исчезали снова в водяном вихре, образовавшемся за деревом.
Девочка судорожно сдавила шею Амира. Тот хрипел, захлебывался, из последних сил выбрасывал себя из воды. До крови закусив губы, Амир силился удержать руками ствол. Девочка уже висела на нем и все сильнее тянула вниз. В глазах плыли желтые, зеленые, красные пятна, и вдруг мелькнула "голова" каика, борт, руль…
Амир схватился за лопасть. Страшная сила рванула его за собой, ударила о корму, и ноги его нащупали что-то твердое. Амир, держа на руках безжизненное тело девочки, встал, поднял голову и увидел руку Мухтара.
Каик, тоскливо скрипя мачтой, плыл мимо затонувших развалин старого города.
Мухтар стоял у руля. Амир правил парусом. Дарига помогала женщинам вылавливать из воды всевозможную домашнюю утварь и маленькие плодовые деревца. Они бережно подвязывали их к бортам каика, чтоб не осыпалась с корней земля. Женщина в солдатской шинели аккуратно собирала намокшие комья глины и приговаривала:
- Дерево, как человек… Без родной земли сохнет. Пусть хоть кусочек земли всегда будет с ним.
Женщины укладывали на дне каика деревца и все, что вылавливали из воды, - деревянные миски, корыто, люльку, размокшие фотографии.
…Каик плыл в безбрежном просторе. Позади долго виднелся разрушенный аул, стоявший над водой, как мираж.
Баркас причалил к высокому берегу, где стоял белый домик станционного смотрителя.
К самому берегу прижималась железная дорога и крутом дугой убегала на север.
Женщины потрошили и солили рыбу, мальчики кормили потрохами прожорливого сома.
Время от времени громыхали тяжелые товарные эшелоны. На вагонах белели крупные надписи: "Казахстан - фронту". На платформах, идущих на север, мелькали зачехленные пушки, танки, самолеты, уголь, руда…
Навстречу им шли поезда с покореженной военной техникой: обломки самолетов, разбитые пушки, сгоревшие и подбитые танки, зеленые - наши и грязно-желтые с крестами на боках - танки врага.
Отгремели поезда, и на пустынном берегу снопа стало слышно сердитое ворчание реки.
К берегу, где стоял каик, подъехала высокая арба. На арбе сидела женщина со старым ружьем, треснутым в прикладе и закрученным медной проволокой.
Поговорив с жительницами старого аула, она тяжело вздохнула и сказала, кивая на мешок:
- Если Зейнолла-аги нет, не знаю, как быть с этим… Можно ли доверить детям?
- А что это? - спросила женщина в солдатской шинели.
Женщина с ружьем развязала мешок, высыпала оттуда звенящие узелки и сказала:
- Наш аул собрал для фронта…
На узелках были бирки с фамилиями. Она развязала один из них и вынула серебряные украшения с темной старинной позолотой и сердоликами. Вокруг разом завздыхали и заговорили:
- Мы тоже собрали…
- Только все забрала Дарья.
- Почему не доверить? - вдруг строго сказала женщина в солдатской шинели. - Они вон соль везут. Неизвестно, что теперь дороже.
Сказав это, она сняла с пальца сверкнувшее на солнце истершееся золотое колечко и протянула его женщине с ружьем.
- Возьми, - сказала она. - Мы теперь тоже из вашего аула. В прошлый раз я все отдала. Оставила это. А теперь и муж погиб, зачем мне оно…
Другие тоже сняли с себя оставшиеся скромные украшения и молча передали их женщине с ружьем…
Расставаясь, все плакали, целовали, благословляли и, видимо, в который раз безнадежно уговаривали ребятишек остаться на разъезде.
Плотно сжав губы, Дарига упрямо мотала головой.
- Нельзя… Дедушку надо найти. На руднике соль ждут целую зиму. Почту ждут. Вот сейчас почтовый пройдет, письма бросим и поплывем.
- Да, да… Дедушку… соль… почту, - сокрушенно отзывались женщины, понимая значение этих слов и все же снова отговаривали детей: - Подождали бы неделю… Скоро пойдут пароходы. Дарья сейчас страшная, как шайтан…
- Дедушку надо найти, - упрямо твердила Дарига. - И плоты…
Наконец, скрипя давно не смазанными колесами, арба поехала, увозя с собой опечаленных расставанием женщин.
На станцию прибыл пассажирский поезд. Вагоны были так переполнены, что люди боялись выйти, чтобы не потерять место. Только те, кто сидел на буферах и на нижних ступенях, слезали на землю и, разминая затекшие ноги, топтались на месте.
Двое чумазых беспризорников сидели на крыше вагона. Зоркими глазками приметив загруженный каик, они растолкали спавшего мужика. Заспанный мужик неопределенного возраста с косматой бородой, протирая глаза, долго разглядывал каик…
…Дарига и Мухтар бежали вдоль поезда. Добежав до почтового вагона, девочка дала Мухтару пачку писем и показала на щель. Едва дотянувшись, Мухтар стал совать в щель конверты и треугольники писем.
Поезд пронзительно загудел, вагоны, пролязгав буферами, дернулись и тронулись с места.
Мухтар на ходу засовывал в щель последний конверт.
Из окон вагонов, со ступенек тамбура и с буферов вагона пассажиры махали руками Дариге. И она тоже, смущенно улыбаясь, махала им. Поезд быстро набирал скорость…
Мухтар и Дарига вернулись к каику и остановились в изумлении.
На каике сидели чужие люди. Это были два беспризорника и косматый мужик. Бородач показывал Амиру какой-то фокус с исчезающим шариком, и тот удивленно чесал затылок. Увидев Мухтара и Даригу, Амир обрадованно сказал:
- Это пассажиры с поезда. Им надо на тот берег. Они такие фокусы умеют делать, как в цирке. Довезем, а?
Дарига неодобрительно осмотрела черными пытливыми глазами носатого и конопатого беспризорников, развязно расположившихся на каике и, почуяв тревогу, потупилась.
Носатый связал веревкой по рукам и ногам конопатого и проговорил, тараща глаза, смешную абракадабру:
- Хундуху, мундуху, шантха, матха. Ха! Хо! Ху!
Затем замер и махнул крест-накрест рукой перед самым носом конопатого. Конопатый испуганно замер, дернулся, и веревки упали на дно каика.
- Во дают! Видел?! - Амир восторженно глянул на Мухтара и Даригу.
Мухтар сдержанно улыбнулся, а Дарига еще более подозрительно оглядела беспризорников и бородача.
Когда каик вышел на середину реки, за рулем уже сидел косматый бородач.
Мухтар, нелепо улыбаясь, стоял, связанный по рукам и ногам ремнями, и пытался изо всех сил разорвать их.
- Ну давай, давай! - подначивал его носатый. - Что, слабо, да? Ну ладно, не рыпайся. Фокус без туфты! Морской узел! А теперь замри! Хундуху, мундуху…
Носатый ушловато забегал глазами:
- Во, блин! Слово волшебное забыл… Хундуху, мундуху… Забыл, блин! Ты не помнишь, мухомор? Как дальше? - спросил он конопатого.
- Откуда? - чересчур наигранно удивился конопатый, и оттого, что конопатый явно сфальшивил, ребята насторожились.
Мухтар, глянув на "голову" каика, увидел, что каик изменил направление и идет не к берегу, а на большой остров.
Обернувшись к бородачу, Мухтар крикнул:
- Куда вы правите? Вон там берег, а там остров! Развяжи! -
- Да? Легко сказать - развяжи, - ерничал носатый. - Тут без слова волшебного никто не развяжет. Вот вспомню слова, тогда, может, и развяжу, а сейчас посиди позагорай! - Носатый ткнул Мухтара, и тот упал на мешки.
Амир вскочил:
- Эй, ты! Хундуху, мундуху! Ты что толкаешься?! А ну развяжи!
Носатый достал из кармана самовольную финку и сказал:
- Щас, длинный, щас я об твои ребрышки финочку поточу, а то притупилася…
Он подошел вплотную к Амиру и приставил финку к его животу:
- Сядь, длинный, на место и держи парус по ветру, а то в животе дырку сделаю.
Бледный Амир недоуменно проговорил:
- Вот чокнутый! Мы же вас как людей взяли, а вы?..
В этот момент Дарига метнулась к шатру.
- Мухомор! - хрипло крикнул бородач. Конопатый бросился за девочкой. Но Дарига уже успела юркнуть в шатер. Конопатый сунул было туда голову, но вдруг опрокинулся назад и заорал:
- Ой, мама!
Из шатра, выставив перед собой ружье, вышла Дарнга и, диковато сверкая глазами, пошла прямо на конопатого. Тот, вскочив, сиганул через мешки и спрятался за мачтой.
Смятение охватило всех разом. Вдруг Амир резко оттолкнул от себя носатого, и тот кувыркнулся через фашины за борт.
Бородач медленно привстал.
Амир поднял тяжелую кувалду и замахнулся ею на конопатого.
- Ты что, ты что? Я тя трогал, да? - пролепетал конопатый.
- А ну, кончай фокус! - звенящим голосом приказал Амир. - Иди, развяжи брата!
Испуганно повинуясь, конопатый подошел к Мухтару и неуверенно взялся за веревки. Бородач кашлянул. Конопатый заморгал на него глазами.
С реки доносилась визгливая ругань носатого:
- Мухомор, падла! Дрогнул, сука! Ну, попадись мне, я те уши обрежу!
Конопатый оскорбленно шмыгнул носом и вдруг решительно заговорил, глядя на бородача:
- Я знаю. Вы теперь все на меня повалите. А я, может, и не хотел с вами соль воровать? Ты меня спросил, да? Спросил, да? Вот и и не спрошу… Возьму и развяжу. Чо сделаешь? Нас четверо и ружье. А ты один. Я знаю, у тебя и финки нет! Ты все чужими руками гребешь. Нашел ослов… Вон плавает один. А я не хочу. Вот!
Конопатый выхватил нож и стал резать веревки. В два прыжка бородач оказался возле конопатого, мгновенно вывернул ему руку с ножом, поднял за веревки Мухтара и, загораживаясь им, пошел на Амира и Даригу. Продвигаясь, бородач подхватил с нола нож и, приставив его к горлу Мухтара, хрипло сказал, глядя лешачьими глазами в глаза Амира:
- Если эта дурочка не уберет ружье, то я полосну горло твоему братику. Считаю до пяти… пусть кладет ружье вон на тот мешок. Тогда я никого не трону. Вы мне не нужны. Ну! Считаю! Раз…
Острие ножа вдавилось в горло Мухтара, и видно было, как пульсировала кровь в прижатой вене. Бледный Мухтар и растерянный Амир посмотрели друг другу в глаза.
- Два, - прохрипел бородач.
Руки у Дариги дрогнули, и ствол стал ходить из стороны в сторону.
- Три! - зловеще прохрипел бородач.
- Да дай ты ему кувалдой по балде! - закричал Мухтар. - Пусть режет меня! Пусть! Всех не зарежет! Ну, что ты стоишь? Если он меня… - Мухтар замолк - нож остро вдавился ему в шею.
- Четыре! - с яростным придыхом крикнул бородач.
Дарига встрепенулась и быстро подошла к Амиру. Дрожащими руками сунула ему ружье…
Амир колебался.
Мухтар и бородач, затаив дыханис, следили за ними.
Бородач сек глазами то Даригу, то Амира, потом едва понятно, почти безголосо, проговорил:
- Положи ружье, куда я сказал, дура!
- Чего? - невольно переспросил Амир.
- Положи ружье на тот мешок, - наливаясь злобой, повторил бородач и, указывая ножом, на секунду оторвал его от горла.
И в тот же момент Мухтар, падая вперед, увлек за собой бородача и конопатого. Вскинулась рука с ножом, и Амир саданул по ней кувалдой. Взвыв от боли, бородач выронил нож и вскочил, нажимая руку меж ног. Конопатый шустро подхватил финку и, нацелив ее на бородача, сказал, заикаясь:
- Ну теперь, цыган, ты меня не возьмешь… А ну, прыгай в воду!
- А ну, прыгай! - звонко повторил Амир и снова замахнулся кувалдой.
- Прыгай! - крикнула Дарига и вскинула ружье, целясь в косматую голову.
Тот, корчась от боли, сипло прохрипел:
- Вы мне руку раздробили, я и так плавать не могу. Куда прыгай? Это же Дарья. Ссадите на берег…
Заходило солнце. Река спокойно разливалась во всю ширь своего низовья. Посреди реки стоял остров, покрытый густой тугайской растительностью. К берегу прижались плоты, и над ними, как игрушки на невидимых нитях, висели чайки.
Каик под парусом скользил прямо туда, где качались иа волнах расхлябанные бревна плотов.
Пожилой табунщик грустно смотрел на детей. К седлу был приторочен костыль: одной ноги у табунщика не было. Он был в гимнастерке с потертыми планками, а на голове солдатская шапка.
- Я нашел вашего дедушку на этом острове, - проговорил табунщик. - Он лежал без сознания… Когда ему стало лучше, дедушка пошел искать вас, но он был совсем слабый… Вчера я отвез его в больницу, на рудник. Оттуда завтра пойдет за вами катер. Так что вы ждите… А я поеду в аул за милиционером и привезу вам еще хлеба.
Мальчики покосились на маленький кусок лепешки, который бережно держал Амир.
- Вы ешьте. Я привезу еще, - сказал табунщик. - Ешьте.
Мальчики мужественно отвернулись от хлеба и посмотрели на лошадей. Их на острове было мало. Десять кобыл, один жеребец и три худых стригунка, чем-то неуловимо напоминающих мальчиков.
- Мы тогда поплывем, - робко заговорил Мухтар. - А то темнеет, - вежливо пояснил он.
- Там девочка одна, - добавил Амир и махнул рукой на каик.
Табунщик кивнул головой.
Мальчики обошли, как поганое место, сидящего на земле связанного бородача и пошли в сторону каика, на мачте которого уже горел фонарь.
Конопатый заспешил за ребятами, но табунщик остановил его:
- Постой, ты пойдешь со мной…
Табунщик тронул коня и, не глядя на бородача, поехал вброд по протоке. Бородач тревожно заерзал на месте и крикнул:
- Эй, меня тут волки сожрут… Эй, слышишь?!
- Падаль волки не жрут, только шакалы, - отозвался табунщик и, обернувшись к конопатому, сказал: - Ладно, оставайся с ним.
- Зачем он мне? - обиженно промычал конопатый.
- Охраняй! - строго сказал табунщик.
Волоча за собой каик с плотами, буксирный катер причалил к берегу. Сразу же за пристанью виднелся рудник, к нему вела узкоколейка, а чуть в стороне стояли дома рабочего поселка, утопающего в зелени фруктового сада.
Около каика собрались рабочие, в большинстве женщины. Амир и Мухтар удивленно разглядывали, как, бережно ссыпая в кулечки, люди фасовали соль.
Под восторженный гомон детишек несколько щуплых мужиков выгружали сома-людоеда.
К полудню, разобрав плоты, женщины-рабочие загрузили лес в маленькие вагонетки, велели мальчикам сесть на паровоз, и поезд тронулся в сторону рудников…
На бампере паровоза был укреплен транспарант: "Смертью для черных фашистских свиней лейся горячий дарьинский свинец!"